И вновь Севастополь

Война приобретала затяжной характер. Союзники наращивали силы, получая по морю боеприпасы и подкрепления. Для русской армии проблема нехватки боеприпасов становилась все острее. Маломощная русская военная промышленность не справлялась с возросшими заданиями. К тому же большими трудностями сопровождалась доставка оружия и боеприпасов в осажденный город. Русский художник Л.М. Жемчужников, очевидец событий, побывавший как в тылу, так и на театре военных действий в конце Севастопольской кампании, в своих воспоминаниях писал: «Наступила осень 1855 года. Севастопольская война была в разгаре... Грустную картину представляли транспорты с порохом, бомбами, ядрами, двигавшиеся на волах. На телеге лежало по пяти бомб, и волы медленно шагом двигались, делая в сутки по 25 верст, тогда как министерство рассчитывало на быстроту чуть ли не в 50 или 100 верст в сутки на лошадях. Подряды были сданы, и в министерстве предполагали, сообразно их расчету, что в Севастополе должно быть достаточное количество снарядов и пороху, а между тем часто волы не делали и 25 верст; сломается ось или колесо, выйдут и запасные, надо ехать куда-нибудь, отыскивать, где можно срубить или купить; а эти места были так далеко, что их не было и видно. Чтобы скотину напоить, приходилось доехать до колодца, когда таковой окажется на дороге; да ведро воды достать чуть ли не с того света, — такая глубина, а иногда и платить по 20 копеек за ведро. От недостатка в порохе, бомб, ядер, гранат и проч. через Ростовцева (полковник генерального штаба) отдано было секретное распоряжение, чтобы на 50 выстрелов неприятеля отвечали пятью.

По степи валялась масса трупов, лошадиных и воловьих; мы, приближаясь к Крыму, более и более встречали раненых, которых везли, как телят на убой; их головы бились о телеги, солнце пекло, они глотали пыль, из телег торчали их руки и ноги, шинели бывали с верху до низу в крови. Меня все более и более охватывала жалость и досада, а фантастические мечты о картине Севастопольской обороны исчезали и, наконец, не только исчезли, но и дух мой был возмущен до крайности, и меня взяло отвращение от войны. Меняя лошадей в Симферополе, следовательно, за шестьдесят верст до Севастополя, мы ясно слышали бомбардировку и видели множество тянущихся подвод, наполненных ранеными.

...Не одно интендантство грабило. Поставщики не доставляли мяса, полушубков, разбавляли водку; деньги, посылаемые крестьянами своим родственникам, мужьям, сыновьям, до них не доходили и назад не возвращались; а также не в надлежащем количестве доходил корм лошадям. Крались медикаменты, и знаменитый наш доктор Пирогов был в отчаянии от недостатка медиков. Везде и во всем был беспорядок невообразимый...»

В ноябре 1854 г. начались морозы. 2 ноября поднялась сильная буря, которая нанесла большой урон защитникам города. Большие потери понесли и союзники. В этот день затонуло более 30 купеческих судов с необходимыми продуктами и амуницией для армии. В районе Евпатории погибли стопушечный корабль и корвет.

Затишье позволило ввести в Севастополь дополнительные части, которые заняли места убитых и раненых. Продолжалось восстановление разрушенных укреплений. Но погода делала свое дело. Как у осажденных, так и у осаждающих не хватало теплой одежды и обуви, было мало теплых помещений. В частях увеличилось количество не только простудных, но и инфекционных заболеваний. В частях появились холера, лихорадка и др. Меншиков доносил государю, что в госпиталях находилось свыше 28 тыс. человек, из них 11 тыс. раненых. Не меньшие потери были и в лагере союзников.

Между тем наступил 1855 год. Продолжалась артиллерийская перестрелка. Противники стремились занять и укрепить новые позиции. Союзники ближе и ближе подбирались к центру города. Не будем утруждать читателя цифрами. Пожалуй, лучше, чем рассказали о событиях первой половины 1855 г. сами участники обороны, не сможет никто.

Участник войны П.В. Алабин 15 марта 1855 г. писал: «Способы ведения войны при защите Севастополя до чрезвычайности разнообразны. Мы боремся с врагами на воде, в поле, посредством земляных работ на поверхности земли и под землей, и, наконец, боремся — в воздухе.

При борьбе на воде мы не выходим с некоторого времени в море, правда; но и врагам нашим окончательно загражден доступ, посредством флота, в Севастополь. Не говорю о каменных твердынях, сторожащих Севастополь со стороны моря; положим, несмотря на их губительный огонь, союзники, рискуя потерять три четверти своих судов, могли бы еще, быть может, ввести в бухту остальную часть флота; но сверх этих фортов их ждут преграды, преодолеть которые не во власти человеческой: бухта, кроме свайной перемычки, перерезана двумя рядами затопленных судов! — С честью отслужив отечеству определенный для них срок, суда эти заживо погребли себя во влажную могилу, с тем, чтобы окончательно обезопасить свой родимый город, своих младших братий от покушений недруга. За этою же подводною твердыней незваных гостей ждет несколько сотен жерл военных судов, стоящих в боевой линии, бортами к морю, с вечно открытыми люками, в которые, до времени молча, чугунные пушки глядят. В первой линии (насупротив Павловского форта) стоят корабли «Париж» (у мыса), «Великий князь Константин» (в середине) и «Храбрый» (у Северной), готовые к бою по первому сигналу.

Адмиральский флаг поднят на корабле «Великий князь Константин»; пароходы беспрестанно шмыгают по бухте, будучи всегда готовы на помощь угрожаемому пункту; да и не раз уже им удавалось громить врага.

...Что сказать о нашей борьбе с неприятелем в поле? Наши неоднократные большие и малые вылазки, взятие балаклавских передовых укреплений отрядом генерала Липранди, сбитие неприятельских линий и овладение рядом укреплений на инкерманских высотах; наше ночное нападение на французские апроши в ночь на 11 марта разве не служит живым доказательством, как сильно мы действуем в поле, когда обстоятельства вызывают нас из-за импровизированных наших твердынь?»

Первая вылазка в Севастополе была проведена моряками и казаками-пластунами с применением двух горных единорогов 23 сентября 1854 г. В этот день смельчаки разрушили напротив 5-го бастиона часть строений на хуторе, которые использовал неприятель. Одновременно огнем своего оружия они рассеяли два батальона французов и эскадрон конницы. С 5 октября 1854 г. защитники Севастополя стали проводить вылазки чаще. Причем иногда в них принимало участие от 200 до 500 человек. Так, 9 октября отряд охотников свыше 200 человек вышел с 5-го бастиона на позиции французов. Свою вылазку они завершили успешно, заклепав 8 мортир и 11 орудий противника. 17 отличившихся были удостоены высшей награды — знаков отличия военного ордена Св. Георгия. В одной из таких вылазок матрос Игнатий Шевченко своей грудью закрыл командира. Главнокомандующий А.С. Меншиков в своем приказе отметил, что матрос «явил особый пример храбрости и самоотвержения в вылазке» и поступил как «истинно храбрый воин, как праведник».

Одним из наиболее известных и популярных участников вылазок был матрос 1-й статьи 30-го флотского экипажа Петр Кошка, которого называли «молодцом редкой отваги». В одном из российских журналов того времени мы встречаем такое сообщение о храбреце: «В одной из вылазок он был в передовом отряде охотников; отделившись от своих и хорошо зная местность, Кошка незаметно прокрался к неприятельской цепи, бросился на трех стоявших в цепи французов и этой смелой выходкой взял их в плен, не встретив никакого сопротивления. Кошка несколько раз прокрадывался один к неприятельским траншеям и почти всякий раз возвращался с захваченным оружием или со сведениями о числе неприятеля». Он получал неоднократно ранения. Одно, когда «хватили в вылазке штыком в брюхо», привело его на лечение к Н.И. Пирогову.

Цель таких вылазок состояла не только в нанесении урона противнику. Многие смельчаки возвращались домой с захваченными винтовками, порохом и боеприпасами, так необходимыми Севастополю. Например, только за три вылазки, проведенных смельчаками в декабре 1854 — январе 1855 гг., они принесли домой более 100 нарезных ружей и штуцеров. Всего за пять месяцев обороны воины совершили свыше 80 вылазок, что позволило вооружить иностранным оружием до 1000 человек.

Безуспешность попыток войти в Севастополь со стороны 4-го бастиона заставила союзное командование в январе 1855 г. принять решение об изменении направления удара.

Центром удара теперь был определен Малахов курган. Французы стали строить укрепления на этом направлении. Чтобы не дать им закрепиться, в ночь на 11 марта 1855 г. 5 тыс. солдат и матросов под командованием генерала А.С. Хрулева пошли на вылазку. Ее целью были французы, которые окопались вблизи Малахова кургана. Участник боя вспоминал: «Русский штык работал неутомимо, удача так разъярила солдат, что они не слушались трехкратного отбоя, пока увещевания иеромонаха Иоаникия с крестом в руках, находившегося при войсках и напутствовавшего своими благословениями, не убедили их отступить». В результате вылазки была ликвидирована неприятельская батарея и заклепаны орудия, разрушены траншеи и ложементы, взяты ружья, шанцевый инструмент и 100 человек пленных. За успешную вылазку генерал А.С. Хрулев был удостоен ордена Св. Георгия 3-й степени, иеромонах Иоаникий — ордена Св. Георгия 4-й степени; 46 нижних чинов награждены знаками отличия ордена Св. Георгия. Участником этой вылазки был и подпоручик артиллерии граф Л.Н. Толстой, который в своем дневнике записал: «...имел слабость позволить Столыпину увлечь меня на вылазку, хотя теперь не только рад этому, но жалею, что не пошел с штурмовавшей колонной».

Теперь снова обратимся к запискам П.В. Алабина. Он продолжает: «...ратуем против недруга посредством земляных работ, и эта борьба чуть ли не труднейшая... Рука об руку с нашими оборонительными сооружениями на поверхности земли идут работы под землей. Дивны подробности этой подземной войны; но представить ее картину должны участники, действующие в ней лица; наши же о ней рассказы были бы бесцветны, потому что мы не посвящены в глубочайшие тайны этой войны гигантов в царстве гномов... Видим только, что полгода союзники трудятся под землей, что тысячи препятствий, им противопоставленных почвою и другими местными условиями, преодолены ими, и однако же ни одного значительного успеха им не удалось стяжать над нами. Тотлебен, не будем давать ему эпитетов — Россия и без них его знает. Тотлебен превращает в ничто все усилия и труды союзников; подкопы, нам уготованные, обращает в гибель им самим, и их, стремящихся взбросить нас на воздух, самих с их работами, как прах, взметает к облакам.

В планах французского командования предусматривалось, на случай упорной обороны русских, делать подкопы под укрепления и путем взрыва уничтожать их. Об этом плане стало известно русскому командованию. Под руководством Тотлебена русские инженеры и саперы разработали план ведения контрминных работ перед 4-м бастионом. Под руководством штабс-капитана Александра Васильевича Мельникова пехотинцы вокруг укрепления пробили в скале ров, вырыли 22 колодца и 22 галереи из них навстречу противнику длиной до 30 метров. В этот же день солдаты услышали, что им навстречу пробивается противник. Мельников на пути неприятеля заложил 12 пудов пороха, и вечером 22 января, когда французы находились уже в нескольких метрах, произвел взрыв. Французская галерея была разрушена на 28 метров, а минеры перебиты. За этот подвиг штабс-капитан А.В. Мельников был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. Все последующие семь месяцев минной войны противник не смог приблизиться под землей к 4-му бастиону. Художник и журналист Николай Берг, посетивший в феврале 1855 г. подземное хозяйство А.В. Мельникова, записал, что он с одним из офицеров ходил по длинным подземным туннелям, где с трудом могли разойтись два человека. Иногда минная галерея становилась такой узкой, что приходилось преодолевать ее ползком. «В конце, уже ближе к выходу, — пишет автор, — мой товарищ пригласил меня зайти к штабс-капитану Мельникову, заведовавшему минными работами, в его нишу. Из гроба мы очутились в довольно порядочной комнате, увешанной коврами. Посредине стоял и кипел самовар. По стенам шли земляные диваны, тоже покрытые коврами. Подле одной стены была печь ростом с человека, не доходившая до потолка. На ней сверху лежали разные тетради, бумаги, чертежи и «Мертвые души»! Куда не проникает гений!

Хозяин и создатель этой комнаты — молодой человек, украшенный Георгиевским крестом, называемый моряками в шутку обер-крот, принял меня, как невиданного брата, и угостил чаем».

А газета «Таймс» писала: «Пальма первенства в этом роде действий [инженерные и саперные работы] принадлежит русским».

Повествование о героизме обороняющихся было бы неполным, если бы мы не рассказали о подвиге гражданского населения и, прежде всего, о женщинах и детях.

Они постоянно испытывали все ужасы бомбардировок. Каждая такая бомбардировка грозила смертью. Многие могли уехать из города, но оставались в нем. П.В. Алабин пишет: «Здесь, говорят, родились мы, здесь и умрем; здесь погибают наши мужья и братья, с ними, если будет угодно Богу, погибнем и мы! Вся северная и западная стороны Малахова кургана покрыты домиками (мазанками) матросов, наполненными их семействами. Женщины моют белье офицерам... торгуют не только на двух базарах корабельной стороны, но даже на самом Малаховом кургане... предлагая толпам солдат... блины, пироги, куски нарезанной селедки, яблоки, булки... квас, орехи, холодец и всякую съестную всячину... Матроска носит мужу пищу на бастион, сидит с ним у орудия, пока он поест, чтоб взять назад посудину... Во время общего бомбардирования женщины таскали беспрестанно воду на бастионы освежать измученных трудом и зноем бойцов, перевязывали и выносили с места боя раненых... Бывает иногда: ударят тревогу. Что ж женщины? Кричат, бегают? Ничуть не бывало: ныне привыкли — стоят у своих калиток, подгорюнясь и провожая полными слез глазами бегущие по своим местам отряды солдат, молятся и тихо плачут, предавая судьбу свою в руки Господни».

Не отставали от своих отцов и матерей дети. Тот же П.В. Алабин вспоминает: «Севастополь сделался рассадником героев. Все, что живет в его окопах, воспиталось войною, повито опасностью, вскормлено нуждою, излелеяно лишениями. Всмотритесь в жизнь здешних ребят. Тот к батьке на батарею, под градом вражьих снарядов, по нескольку раз в день сбегает, снесет то поесть, то выпить, то чистую рубашку, то тулуп или почищенные сапоги. Иной мальчик, лет двенадцати, день-деньской работает веслом на вольном ялике, шмыгая от одного берега бухты к другому, на пространстве, где весьма часто вспенивает воду осколок лопнувшей над бухтой бомбы, или самая бомба, захлебнувшаяся морскою водой, или грянет ракета страшным громом, и железная ее гильза поплывет, как морской баснословный змей, скользя по водной зыби, грозя смертью, которой юноша силится избежать учащенными ударами своего еще не твердого весла».

Огромную работу проводили дети, собирая неразорвавшиеся снаряды. «Сначала было, — продолжает П.В. Алабин, — стали солдаты таскать снаряды, но когда увидели, что этим делом с любовью занимаются ребятишки, то солдаты предоставили им этот заработок. (Морское руководство обещало платить за каждый снаряд по копейке серебром.) Надо было видеть, что за сцены тут происходили! Из-под самых батарей, несмотря на огонь неприятельский, целые артели мальчишек таскали ядра; кто не осилит тащить, катит ядро; другие вдвоем тащат его в мешочке, иные везут одно, два, три ядра на маленькой тележке; глядишь, запряглась в эту тележку, между прочим и девчонка, сама немножко больше ядра. Эта доставка снарядов совершенно уподоблялась доставке в муравейник его населением различных материалов, необходимых для сооружения и существования оного.

На днях привели к генералу Хрулеву мальчика. Он изволил подрядиться таскать ядра от рогатки (между Малаховым курганом и вторым бастионом) до Камчатского люнета, с платою по копейке за ядро! За ядрами он проходил больше половины версты под постоянным обстрелом. — Много ли же ты стащил сегодня ядер? — спросил его генерал. — Тридцать, ваше превосходительство, — ответил мальчик. — Ну, отчего же ты босой? — Да, чтоб легче было, — ответил мальчик и попросил возвратиться к своему ремеслу».

7 марта на Малаховом кургане, во время осмотра укреплений, был убит один из друзей и соратников П.С. Нахимова, контр-адмирал Владимир Иванович Истомин, кавалер ордена Св. Георгия 3-й степени. Это именно благодаря ему Малахов курган превратился в грозную крепость. В феврале — марте 1855 г. под его общим руководством были заложены передовые укрепления Корабельной стороны Севастополя — Волынский и Селингинский редуты, а также Камчатский люнет. Один из участников обороны Севастополя говорил: «Истомин 7 месяцев, как часовой, не раздеваясь, безвыходно хранил созданный им бастион; по несколько раз в день осматривал все работы и цепь, даже в секреты ходил в эполетах...» Когда Истомину говорили об опасности, которой себя подвергает, он отвечал: «Я давно выписал себя в расход и теперь живу на счет англичан и французов».

8 марта в Севастополь прибыл новый главнокомандующий М.Д. Горчаков, который до этого командовал Южной армией. М.Д. Горчаков, прибыв в Крым и ознакомившись с положением дел, писал военному министру В.А. Долгорукову: «Я естественно надеюсь только на то, что неприятель не откроет наступательных действий ранее прибытия значительных подкреплений, которые я отправлю. Все, что могу сделать до их прибытия, — это держаться оборонительного положения, что представляет наитруднейшую задачу».

С 28 марта по 7 апреля 1855 г. неприятель предпринял вторую массированную бомбардировку Севастополя. Союзники выпустили по городу 165 тыс. снарядов. Защитники ответили только 89 тыс. снарядами. Участник обороны Н. Горбунов писал: «Ужасную бурю с градом можно разве сравнить с тем неистовством, учащенным артиллерийским огнем, которым неприятель буквально мел бастионы... Ядра, как резиновые мячики, прыгали по улицам (Севастополя)». В результате бомбардировки защитники потеряли 5986 человек. Союзники — только 1852 человека.

К 20 апреля французы захватили ряд укреплений перед 5-м бастионом, угрожая захватом и самого бастиона. М.Д. Горчаков стал склоняться к мысли о том, чтобы оставить Севастополь.

Российское командование 25 мая для усиления гарнизона ввело в город три пехотных полка. Гарнизон увеличился до 82 тыс. человек, причем больше половины из них находились на Южной стороне. Но соотношение сил все равно было в пользу союзников. Уже в мае у них было 175 тыс. человек. Это позволило союзным войскам перейти к более активным действиям.

В конце мая началась третья бомбардировка и очередная атака на город. Только по укреплениям Корабельной стороны союзники выпустили 50 тыс. снарядов. Им удалось захватить передовые редуты на подступах к ключевой позиции Севастополя — Малахову кургану. Обороняющиеся, потеряв около 5 тыс. убитыми, не выдержав массированного огня, вынуждены были оставить укрепления. Союзники в этом сражении потеряли 6247 человек.

Уже 5—6 июня союзники предприняли очередной штурм Севастополя по всему фронту. Но и на этот раз завладеть укреплениями им не удалось. При штурме французы потеряли 5 тыс. человек, англичане 1728, защитники — 5445 человек. «Геройство, — говорил Горчаков, — с коим наши войска отразили неприятеля, достойно полного внимания и признательности России. Русское оружие получило новый блеск. 6 июня есть день сражения при Ватерлоо и англичане весьма дурно его отпраздновали, лезли смело только одни французы».

Севастополь после бомбардировок был сильно разрушен. В городе совершенно не оставалось безопасных мест. Но он продолжал жить и сопротивляться, неся тяжелые утраты.

28 июня на Малаховом кургане был смертельно ранен человек, который был душой обороны Севастополя, кавалер ордена Св. Георгия 2-й степени Павел Степанович Нахимов. Уже знакомый нам П.В. Алабин писал: «Нахимов умер!.. Уныло звонит колокол единственной севастопольской церкви, ему жалобно вторит колокол Корабельной стороны, эти печальные звуки, сливаясь в один общий потрясающий звон с редкими выстрелами орудий, несутся по бухте, будто стоны Севастополя над свежим прахом своего славного вождя, стремятся на ту сторону бухты, чтобы пронестись по обширному пространству нашего отечества, везде вызывая сердечные слезы, везде потрясая души горем и печалью...»

24 августа (5 сентября) началась шестая, самая мощная бомбардировка Севастополя. По городу стреляло 307 орудий. За время обстрела они выпустили 150 тыс. снарядов. Оборонительные укрепления в Севастополе были разрушены. Ежедневные потери русских войск составляли 2—3 тыс. человек. 27 августа (8 сентября) 13 дивизий и одна бригада союзников (около 60 тыс. человек) начали штурм Севастополя, гарнизон которого в это время насчитывал 40 тыс. человек. Современник подробно описал бой на Малаховом кургане. «Расстояние от последней траншеи до рва бастиона было только 25 метров (36 шагов) — несколько прыжков для войны. Французы немедленно перенеслись через это пространство, не выдержав ни одного картечного выстрела, потому что все орудия, отвечая бомбардирующему врагу, были заряжены ядрами и бомбами. Перезарядить картечью не было времени. Кто успел — выстрелил, но направленные на батареи орудия послали свои снаряды через головы атакующих. Мало того: французы не выдержали ни одного ружейного выстрела, потому что кроме штуцерников, стрелявших по траншеям, никого не было на банкете. Стоять на кургане целому отряду людей, со взведенными курками и ждать момента штурма, не было возможности. А едва успел взвиться синий вымпел (знак тревоги), едва успел барабан ударить тревогу, как французы уже овладели куртиною и валом лицевой стороны бастиона и опрокинули, подавив своею многочисленностью, поспешно собравшиеся части Пражского полка. В тот же момент торжествующий неприятель, подкрепленный набежавшими со всех сторон товарищами, ободренный криками огромных резервных колонн, по накинутым лестницам переходивших ров и наводнявших курган, опрокинул все, что дерзало бороться с ним, и, штыками выбивая наших из-за каждого траверза, которыми изрезана была внутренность укрепления, занял всю верхнюю часть кургана до самой горжи его, которая, по несчастью, была сомкнута перехватывающим ее широким и глубоким рвом и прекрасно содержанным бруствером. Даже французы не дерзнули преследовать наших, остановленные батальным огнем.

Главная часть кургана, господствовавшая над Севастополем, была во власти французов, только самая башня еще держалась. В ней засели несколько смельчаков офицеров с толпою удальцов и сквозь ружейные амбразуры нижней, неразрушенной части башни и полузаваленные двери очищали меткими выстрелами всю площадку перед историческою башнею. Никто не смел безнаказанно даже пробежать мимо нее. Только большой огонь и дым заставили сдаться смельчаков».

Свои впечатления о штурме Малахова кургана оставил и один из английских офицеров. Он записал: «Я находился рядом с одним из наших генералов, что стоял, глядя на часы, когда ровно в полдень французские барабаны и рожки дали сигнал к атаке и 50 тыс. солдат с кличем «Слава императору!» на устах устремились, возглавляемые зуавами, к Малахову кургану. Будто пчелиный рой или, верней, будто волна на отвесную скалу, бросились они вперед.

С наших передовых укреплений открывался великолепный вид. Зрелище было величественное и ужасное. Затихающие возгласы атакующих свидетельствовали о том, что они продвигаются все дальше и дальше. Штурмовые колонны почти полностью скрылись под завесой дыма и огня, но продолжали наступать, осыпая защитников выстрелами. Они знали, на что идут, и не считались с потерями.

В четверть первого, под дружное «ура», перекрывшего даже грохот стрельбы, над поверженными укреплениями гордо взметнулось французское знамя.

Пришел наш черед. Долгие месяцы мы ждали этого дня, ждали с нетерпением; нам предстояло тяжелое испытание. Как только французский флаг показался над Малаховым наши штурмовики... (более 1000 человек) рванулись вперед. Под громкое британское «ура» мы продвигались вперед, хоть противник и открыл ужасный огонь, осыпая нас градом пуль и картечи; залпы эти косили нас целыми ротами. Мы атаковали во фронт, перемахнули через парапет и бросились на окровавленные стены Редана, преодолев двести ярдов под убийственным дождем пуль и картечи. Бедные наши парни падали друг на друга, но только смерть могла остановить атакующих... Внутри закипела ожесточенная борьба — в дело шли штык и приклад, руки и ноги. Вражеские пушки тотчас были заклепаны... но русские продолжали сопротивляться... Силы наши таяли на глазах. Поле брани стало красным от нашей крови. Проникнув на Редан, наши штурмовики были атакованы полчищами русских, но сдержали их штыки. Но, потеряв много офицеров и солдат в конце концов, вынуждены были отступить... Надолго запомнилась нам ночь. Несколько мощных взрывов всколыхнули наш лагерь; никто не мог понять, в чем дело. Позже выяснилось, что русские отступили, взорвав напоследок свои мощные укрепления и склады».

Таким образом, после упорных боев англо-французские войска овладели Малаховым курганом. Российские войска оставили Южную сторону, переправились (по наплавному мосту и на плавсредствах) на Северную сторону, а затем соединились с армией Д.М. Горчакова. Горчаков сообщал императору: «27 августа (8 сентября) в 10 часов утра. Войска Вашего и. в. защищали Севастополь до крайности, но более держаться в нем за адским огнем, коему город подвержен, было невозможно. Войска переходят на Северную сторону, отбив окончательно 27 августа шесть приступов из числа семи, поведенных неприятелем на Западную и Корабельную стороны, только из одного Корнилова бастиона не было возможности его выбить. Враги найдут в Севастополе одни окровавленные развалины».

Уцелевшие собрались на Северной стороне. Современник так описывает, что там происходило: «Со всех сторон стекаются к одному пункту, будто тени, толпы людей в изорванных одеждах, в крови, в грязи, закоптелые, в боевом дыму. Одни едва бредут, чуть не падая под тяжестью оружия — до того измучены они; другие несут десятки мертвых, третьи тащат изможденных страдальцев, облитых кровью, с оторванными членами; иные везут на руках тяжелые пушки; там на узком мосту режут постромки у запряженных под орудия лошадей, и молча, пасмурно, перекрестясь, сталкивают орудия в море, будто хоронят любимого товарища. Все пасмурны, всех гнетет свинцовое горе, и если из чьих уст вырвется слово-другое, это слово проклятия, командный крик начальника или страдальческий вопль умирающего!»

Планомерный отход русской армии с артиллерией и тылами в течение одной ночи явился беспримерным случаем в истории войн.

В боях за Севастополь противник потерял около 73 тыс. человек. Потери русских составили около 102 тыс. человек. За время 349-дневной обороны Севастополя было совершено немало подвигов «отличной храбрости, необыкновенного хладнокровия и деятельной распорядительности», 111 офицеров, адмиралов и генералов, а также один священник получили 17 орденов Св. Георгия 3-й степени и 95 — 4-й. Десятки тысяч награждены различными знаками отличия.

В ходе обороны Севастополя погибли 12 кавалеров ордена Св. Георгия, получившие эту награду за оборону главной базы Черноморского флота.