III. Северочерноморские города-колонии

Древнейшее из известных до сих пор северочерноморских поселений греков возникает в западной части этого побережья на небольшом острове Березани, расположенном в непосредственной близости от западного берега Буго-Днепровского лимана между нынешними городами Николаевом и Очаковом.

Раскопки на этом острове показали, что здесь уже в VII в. до н. э. существовало греческое поселение, судя по ряду археологических признаков, — ионийская торговая фактория. В конце VI в. до н. э. или в самом начале V в. до н. э. она заглохла и вновь возродилась в виде рыбачьего поселка уже в римское время.

Первые греческие колонисты, таким образом, предпочли поселиться на острове. Очевидно, они опасались сразу же основать свое поселение на еще мало им известном материке среди воинственных местных племен.

Поселение на Березани в этом отношении не представляет собой исключение. Из семи греческих колоний, возникших примерно в то же самое время на западном побережье Черного моря, две наиболее древние — Истр и Аполлония — также были расположены на находившихся вблизи побережья островах. Вторая из двух названных колоний — Аполлония, по свидетельству Страбона, лишь позднее распространилась на материк.

Островное местоположение упоминаемых древнейших поселений греческих колонистов вряд ли случайно. Создавая гарантии известной безопасности для первых поселенцев, оно в то же время позволяло им разведать близлежащую местность и завязать сношения с местным населением.

В ходе последующей колонизации северочерноморского побережья поселение на Березани, очевидно, сыграло роль своего рода отправного пункта. Существование этого поселения, во всяком случае, следует поставить в связь с возникновением в устье Буго-Днепровского лимана Ольвии, в дальнейшем одного из самых богатых и крупных греческих городов Северного Причерноморья.

Этот город известен античной литературной традиции и, в частности, Геродоту еще под именем Борисфена, хотя официальным его названием, засвидетельствованным и на монетах и в надписях, была Ольвия или Ольвиополит.

По свидетельству хроники Евсевия, дающей нам небольшое число сведений о времени основания черноморских колоний греков, Борисфен был основан в середине VII в. до н. э.

Существенен вопрос, подтверждается ли сообщаемая Евсевием дата основания города материалом археологических исследований.

Руины Ольвии издавна вызывали интерес. С середины XIX в. они становятся предметом внимательного изучения со стороны ряда крупных русских ученых-археологов того времени: Уварова, Кавелина, Тизенгаузена и, наконец, выдающегося русского археолога Б.В. Фармаковского. С начала XX в. раскопки Ольвии, проводившиеся из года в год под руководством Б.В. Фармаковского, приобретают систематический и строго научный характер. Можно сказать, что с этого времени Ольвия становится главным центром античной археологии на территории России, открывшей новую страницу в истории русской археологии.

Особенно много было сделано в области археологического изучения Ольвии в годы советского периода. Хотя и по сей день не вся еще площадь древнего города охвачена раскопками, но то, что расследовано, расследовано очень тщательно. Во многих отношениях проводимые советскими археологическими учреждениями раскопки Ольвии, несомненно, являются образцовыми, и известный нам ольвийский археологический материал служит надежным фундаментом для выводов. Между тем приходится констатировать, что этот материал не подтверждает Евсевия. До сих пор на территории Ольвийского городища был найден только один обломок греческой вазы, бесспорно датируемый VII в. до н. э. Древнейший культурный слой Ольвии в целом характеризуется находками, относящимися уже к VI в. до н. э.

В современной литературе было высказано предположение, не относится ли сообщаемая Евсевием дата к поселению на острове Березани. Может быть, не случайно, отмечая в своей хронике возникновение новой колонии, Евсевий называет ее не Ольвией, а Борисфеном. Может быть, название «Борисфен» первоначально относилось к поселению на Березани. Если жители этого поселения в дальнейшем приняли участие в основании Ольвии, то они легко могли перенести имя своего прежнего и потом заглохнувшего поселения на новое место. Такое предположение тем более вероятно, что история северочерноморской колонизации знает другой случай перенесения старого названия на новое место. Несколькими веками позже, когда на другой, восточной стороне северочерноморского побережья заглохло под влиянием изменения режима реки античное поселение у современной станицы Елисаветовской, его имя «Танаис» было перенесено переселившимися жителями на другое место близ современного села Недвиговки.

Местоположение Ольвии во многих отношениях отличалось выгодностью. Она находилась на правом берегу Буга (древнего Гипаниса), немного выше того места, где Буг, соединяясь с Днепром, образует Буго-Днепровский лиман. Такое местоположение в сочетании с близостью к морю создавало удобства для заходящих сюда кораблей.

С внутренними областями окружающей ее страны, плодородной и с незапамятных времен заселенной земледельческими племенами, Ольвия была связана двумя большими судоходными реками. От внезапного нападения врагов ее защищали естественные преграды: с восточной стороны — река, ширина которой в этом месте достигает семи километров; с запада и севера — глубокие овраги и балки: Заячья и Северная.

По своей форме территория между рекой и названными балками представляет собой треугольник. Этот треугольник и стал площадью города.

Заселение его началось, как теперь установлено раскопками, с приречной части — с так называемого «нижнего города». Площадь «нижнего города» в настоящее время не сохранилась в том виде, в каком она была в древности; частично ее размыла река.

«Нижний город» одной своей стороной примыкал к речному берегу. Здесь находилась гавань. С трех других сторон «нижний город» окружен высотами. На этих высотах потом расположился так называемый «верхний город».

В V в. до н. э., т. е. примерно спустя столетие от основания Ольвии, и нижняя и верхняя часть города были уже заселены. В IV в. до н. э. городские кварталы распространились едва ли не на всю площадь известного нам теперь городища.

Раскопки северной части города раскрыли следы оборонительных стен и башен V—IV вв. до н. э. О существовании городских укреплений упоминает и Геродот, который, по всем признакам, лично побывал в Ольвии.

Толщина ольвийских оборонительных стен местами достигала 4 м, а с башен — достаточно высоких, судя по сохранившимся фундаментам, можно было наблюдать все, что происходит далеко в степи и в самом городе.

Башни были расположены по обеим сторонам главных городских ворот. От этих ворот шла центральная улица, разветвлявшаяся в двух направлениях: одна ветвь вела в «верхний город», другая — в центральную часть «нижнего». К главной улице примыкали остальные улицы: одни из них ее пересекали, другие шли ей параллельно. Обычного для греческих городов акрополя, по-видимому в Ольвии не было.

Сохранившиеся остатки ольвийских домов V—IV вв. до н. э. свидетельствуют о высоком уровне строительной техники.

Отдельные архитектурные детали, преимущественно привозная скульптура и художественная расписная керамика, существенно дополняют общую картину материальной и культурной жизни города в первые века его существования. Вскоре после своего возникновения Ольвия стала цветущим греческим городом, успешно торговавшим с соседями и поддерживавшим живую и постоянную связь с средиземноморской метрополией.

Вторым районом греческой колонизации в Северном Причерноморье стали берега Боспора Киммерийского — Керченского пролива, восточное побережье Крыма и побережье Таманского полуострова, в древности представлявшего собой группы островов, образуемых дельтой Кубани.

Край этот отличался исключительным плодородием. По свидетельству Страбона, земля, взрыхленная здесь любым сошником, давала урожай сам-тридцать. Воды Азовского моря и Керченского пролива изобиловали рыбой.

Местное земледелие к началу колонизации достигло относительно уже весьма высокого уровня. Судя по ряду находок, здесь возделывалась пшеница, ячмень, просо, бобовые и другие культуры. Неизменно обнаруживаемые при раскопках местных поселений глиняные грузила и рыбья чешуя свидетельствуют о развитии рыболовства. Широкое развитие коневодства и скотоводства засвидетельствовано находками костей домашних животных и уже упоминавшимся обычаем массового ритуального умерщвления лошадей.

Местное население, состоявшее из меотийских и скифских, частью оседлых, частью кочевых племен, не только в эпоху, непосредственно предшествовавшую колонизации, но и потом, на всем протяжении веков античного периода, продолжало сохранять племенную структуру. [Характеризуя меотов, Страбон, например, прямо указывает, что они делились на целый ряд племен: синдов, дандариев, торгатов, агров, тарпедов, обиднакенов, ситтакенов, досхов и многих других. Целый ряд из этих племенных имен известен также по боспорским надписям.

Первым греческим колонистам, таким образом, пришлось здесь столкнуться с племенной раздробленностью населения, затронутого уже, однако, процессом социально-имущественной дифференциации.

Античная традиция сохранила нам свыше тридцати названий, возникших здесь в разное время населенных пунктов.

Самые древние и крупные из них: Пантикапей (на месте нынешней Керчи), Феодосия (на месте нынешней Феодосии), Фанагория, Гермонасса и Кепы.

По свидетельствам античных писателей, Пантикапей, Феодосия и Кепы были основаны ионийскими греками, выходцами из Милета. Метрополией Фанагории также был ионийский Теос. Сведения об основании Гермонассы менее определенны; по одним данным, она также была ионийской колонией, по другим — колонией Митилены, эолийского города на о. Лесбосе. Трудно сказать, какой из этих двух версий следует отдать предпочтение. Вопрос этот, впрочем, не имеет принципиального значения для уяснения характерных особенностей северочерноморской колонизации; явное преобладание в ней ионийцев не может возбуждать никаких сомнений. Никаких прямых указаний на время основания отдельных колоний на берегах Боспора Киммерийского в литературных источниках не содержится. Используя литературную традицию, этого рода данные можно установить лишь весьма приблизительно, главным образом путем сопоставления различных литературных источников.

Так, например, свидетельство Арриана об участии в основании Фанагории некоего теосца Фанагора, очевидно ойкиста этой колонии, который, как говорит Арриан, «бежал от персидской наглости», можно сопоставить с рассказом Геродота о взятии Теоса персидским полководцем Гапаргом, последовавшем вскоре после завоевания Киром в 546 г. Лидийского царства. По словам Геродота, жители Теоса тогда были вынуждены чуть ли не поголовно покинуть свой город. Часть их могла переселиться и на побережье Тамани. По этому можно предположить о времени основания Фанагории.

Не меньшее значение в освещении вопроса о времени возникновения боспорских колоний имеют те сведения, какие мы можем почерпнуть из литературных источников по истории Милета VII—VI вв. до н. э. Из всех городов средиземноморской Греции Милет, как указывалось, проявил наибольшую энергию в основании новых колоний. Если традиционная цифра в 90 якобы выведенных им колоний и представляется некоторым преувеличением, то все же именно Милет явился метрополией для большинства возникших в Северном Причерноморье греческих городов. При этом важно подчеркнуть, что наибольшее напряжение острой социальной борьбы, происходившей в Милете, как и в других греческих городах, относится к первой половине VI в. до н. э. В это время в Милете происходит переворот, и к власти приходят средние слои населения, не утратившие еще связи с землей. Торговая аристократия, державшая раньше власть в своих руках, так называемые «вечные мореходы» (характерное название!), навсегда утрачивает прежнее политическое господство. Таким путем удается подкрепить предположение о возникновении ряда боспорских колоний именно в первой половине VI в. до н. э.

Как бы ни были иной раз убедительны такого рода предположения, доказательная их сила неизмеримо увеличивается, когда они подкрепляются археологическим материалом.

В результате старых и новых раскопок и отдельных расследований и более или менее случайных археологических находок такого материала накопилось достаточно много. Опираясь на весь этот материал, современная археология может дать ответ на целый ряд весьма существенных вопросов, в частности и на вопрос о времени возникновения тех из известных нам поселений, городища и некрополи которых были подвергнуты расследованиям.

Из их числа некрополь Пантикапея известен больше и лучше остальных. Его стали раскапывать еще с начала XIX в.; суммируя результаты этих расследований, можно считать, что с первой половины VI в., а может быть и с самого начала его, Пантикапей уже существовал. Об этом с ясностью говорит найденная в древнейших пантикапейских погребениях самосская и коринфская керамика середины второй половины VI в. до н. э. Чернофигурная посуда, захватывающая и начало V в. до н. э., представлена таким количеством находок, что существование в это время города становится совершенно очевидным. По-видимому, к середине VI в. до н. э. относятся и первые из известных нам пантикапейских монет.

Что же представлял собой этот город в первую пору своего существования?

Погребальный инвентарь архаического периода создает совершенно определенное впечатление господства импортной греческой керамики над сосудами, изготовленными на месте. В своей массе — это продукция греческих мастерских, малоазийского, а может быть, частично и аттического происхождения.

Такое же впечатление относительной бедности производит и весь остальной материал, добытый при расследовании древнейших погребений. Золотые вещи почти не встречаются. Самые могилы представляют собой или трупоположение в простых земляных ямах, лишь изредка обложенных сырцовым кирпичом, или трупоположение в скромных погребальных урнах. Такого типа погребения не отличаются оригинальностью. Аналогии к ним как в отношении способа погребения, так и в отношении характера погребального инвентаря можно без труда найти в самой Греции, в некрополях архаического периода ряда городов.

Далее обращает на себя внимание почти полное отсутствие не только в Пантикапее, но и в других боспорских поселениях находок кровельной черепицы старше конца V в. до н. э. или начала IV в.

Это значит, что в городах рассматриваемого времени почти еще не было зданий, способных выдержать тяжесть такого кровельного перекрытия. Городское население, строя свои дома, как правило, пользовалось глинобитными кровлями или делало их из камыша и соломы.

Архаический Пантикапей, таким образом, представляется нам пока еще очень скромным по уровню материального достатка поселением. Население этого города, судя по всему, придерживалось в своем быту обычных для всех эллинов форм жизни и обрядов.

По своему характеру чрезвычайно близки к некрополю Пантикапея городище и некрополь Фанагории.

Местоположение этого города в 3 км к юго-западу от современной станицы Сенной в настоящее время можно считать твердо установленным. Начиная с конца XVIII в., на протяжении всего XIX в. и первых десятилетий XX в., здесь время от времени производились раскопки. В результате этих раскопок на территории Фанагории было раскрыто немало погребений с богатым и интересным инвентарем и обнаружены остатки монументальных городских сооружений. Бессистемность всех этих работ, однако, привела к тому, что до 1936 г., когда Государственный Исторический музей и Московский музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина организовали сюда совместную экспедицию, на всей площади прежних раскопок не было зафиксировано ни одного погребения и ни одного культурного слоя старше V в. до н. э. Появлению твердых археологических доказательств существования Фанагории с середины VI в. до н. э. советская историческая наука целиком обязана деятельности экспедиций вышеназванных московских учреждений.

Начиная с 1936 и по 1950 г. ими была вскрыта и расследована значительная площадь на территории древнего городища и обнаружены не только большое число керамики, относящейся к VI в. до н. э., но и следы архитектурных сооружений того же времени. Таким образом, вопрос о времени возникновения Фанагории не позже середины VI в. до н. э., решается теперь с полной определенностью.

Общий облик этого города в первые века его существования по всем признакам, так же как и облик Пантикапея, был греческим. Это особенно ясно сказывается в характере существовавших в Фанагории культов. По свидетельству ряда античных авторов, вблизи города существовал пользовавшийся большой популярностью среди всех боспорских греков храм Афродиты Апатуры. В 1929 г. уже на территории самой Фанагории был найден фрагмент архитрава, судя по которому можно предполагать существование в самом городе особого храма Геракла. Из фанагорийских надписей следует, что здесь появился также культ Аполлона-Врача.

Излишне подчеркивать, что все эти культы, получившие широкое распространение по всем боспорским городам, носят эллинский характер и что, следовательно, приверженность к ним колонистов лишний раз демонстрирует прочность их связей с родиной.

Экономическая основа этих связей, точно так же, как и в Пантикапее, раскрывается в особенностях керамики. И здесь и гам наблюдается преобладание импортной керамики над местной. Анализ этой керамики обнаруживает постоянное и длительное общение обоих городов с ионийским побережьем Малой Азии, Аттикой, Родосом, Фасосом, Делосом, Гераклеей Понтийской и другими центрами эллинского мира.

В то же время Пантикапей и особенно Фанагория играли несомненную роль в широком распространении греческих изделий по всему Крыму и прилегающей к нему степной полосе, по всей территории Таманского полуострова и Северного Кавказа. Это показывает, что посредническая торговля занимала крупное место в экономической жизни обоих городов. Тем самым получают объяснение и прочность связей Пантикапея и Фанагории со старыми греческими центрами и постоянное их общение с местным населением. Последнее, конечно, не могло не наложить своего отпечатка на материальную культуру северочерноморских колоний, породив известное ее своеобразие.

К юго-западу от городища и некрополя Фанагории, на территории современной станицы Таманской, по всем признакам существовал еще один древний эллинский город. С большой долей вероятия его отожествляют с Гермонассой. Раскопки этой территории обнаружили в нижних ее слоях ионийскую керамику, восходящую ко второй половине VI в. до н. э. Тем же временем датируются и древнейшие из раскопанных здесь погребений.

В 1913 г. на территории Таманской станицы была найдена надпись, представляющая собой какой-то список граждан. По характеру письма и диалектическим особенностям она относится к IV в. до н. э. Ценность этой надписи в том, что она позволяет составить представление о населении Гермонассы. В списке перечислено 38 имен. Из них одно фригийское и одно местное; все остальные — чисто греческие. Типичный ионийский язык надписи ясно показывает, что древний город был заселен выходцами с побережья Малой Азии.

Древние Кепы весьма предположительно отожествляются с некрополем и следами городища, расположенными к северо-востоку от Фанагории, на восточном берегу Таманского залива, между хуторами, которые вошли в археологическую литературу под именами их прежних владельцев — Пивнева и Артюхова.

Территория эта раскапывалась весьма поверхностно. Подавляющее большинство раскрытых в процессе раскопок погребений датируются III в. до н. э., хотя в отдельных могилах была обнаружена чернолаковая керамика и более раннего времени.

При таких условиях в решении вопроса о времени основания этого поселения приходится снова обратиться к литературным источникам. Как уже указывалось, античные авторы единодушно называют Кепы колонией, выведенной Милетом. Нет никаких оснований не доверять этим свидетельствам. Если же их принять, то окажется, что Кепы могли возникнуть в качестве милетской колонии никак не позже первых лет V в. до н. э., ибо милетская колонизация на Черном море совершенно замирает после 494 г. до н. э., когда персы подвергли все города малоазийского побережья сокрушительному разгрому.

В различных пунктах Таманского полуострова и в районе нынешней Анапы и Новороссийска и севернее, по побережью Азовского моря, сохранились следы еще целого ряда древних городищ и древние погребения. Одни из них, как, например, так называемое Семибратнее городище в низовьях Кубани близ ст. Варенковской, были исследованы более или менее детально, другие, в их подавляющем большинстве, — лишь поверхностно, в порядке предварительных археологических разведок; многие вообще не расследованы.

Подавляющее большинство этих городищ обладает всеми чертами местных поселений. Каждое из таких поселений обычно занимает небольшую площадь от 1,5 до 3 га, защищенную валом. Внутри вала часто встречаются насыпи, может быть служившие наблюдательными пунктами. Строительные остатки показывают, что в рядовых местных поселениях жилища строились из жердей и камыша. Некоторые из этих поселений, судя по имеющимся данным, уже существовали во второй половине VI в. до н. э. С конца V в. и в IV в. число поселений заметно увеличивается.

Страбон и Птолемей отмечают только самые крупные из населенных пунктов азиатского Боспора, причем, очевидно, только такие, которые в их глазах были по составу населения греческими или полугреческими. К их числу относится Синдская гавань и Горгиппия. Местоположение последней благодаря находке надписей и черепичных клейм с ее именем точно отождествляется с территорией современной Анапы. Самым северным из перечисленных ими поселений был, по-видимому, Киммерий, расположенный где-то в районе Азовского побережья. Синдская гавань, Горгиппия и Киммерий явились, по данным литературных источников, плодом уже не внешней, а внутренней боспорской колонизации не ранее середины IV в. до н. э., ибо только с этого времени делается заметным развитие боспорской территориальной экспансии.

Не перечисляя по имени других приводимых литературной традицией поселений азиатского Боспора, следует, однако, отметить, что возникновение большинства из них, по-видимому, относится все к тому же периоду максимального подъема колонизационной деятельности ионийцев, падающего на вторую половину VI в. и первые годы V в. до н. э.

Так, в 1931 и 1948 гг. незначительные археологические расследования одного небольшого городища в северной части азиатского Боспора (на полуострове Фонтан, вблизи Запорожского хлопкового совхоза), весьма предположительно отожествляемого с древним Патрэем, позволили обнаружить типичную греческую керамику VI—III вв. до н. э. в значительной своей части импортного происхождения.

Фигурная расписная ваза-сфинкс из Фанагории, IV в. до н. э.

То же можно сказать и о ряде древних поселений на европейском берегу пролива. Они расположились и к северу и к югу от Пантикапея, вдоль всего побережья; на юге — до самой Феодосии, за которой, по словам Страбона, начиналась уже территория, заселенная таврами.

Раскопки самой Феодосии были затруднены главным образом тем, что древняя ее площадь сплошь застроена кварталами современного города. В лучшем положении находится феодосийский некрополь. Производившиеся до сих пор раскопки его, впрочем, не отличались систематическим характером. Несмотря на это, там был найден целый ряд первоклассных в художественном отношении вещей. Имеющиеся данные позволяют утверждать, что в середине и второй половине VI в. до н. э. древняя Феодосия уже несомненно существовала. Греческий ее облик особенно ясно сказывается в некрополе. Из всех северочерноморских городов Феодосия единственная, в некрополе которой до сих пор не обнаружено ни одного местного погребения или погребения со смешанным греко-скифским инвентарем. Все погребения, представляющие собой по большей части трупосожжения, носят ярко выраженный характер греческого погребального ритуала.

Из числа других поселений европейского побережья обстоятельно и систематически исследовались: Мирмекий, Тиритака и в последние годы — Нимфей и Илурат. Все они находились в непосредственной близости к Пантикапею: Мирмекий — к северо-востоку от него, в районе современного Керченского металлургического завода; Тиритака — к югу, на территории нынешнего Камыш-Буруна; Нимфей — несколько южнее Камыш-Буруна, у селения Героевка. Возникновение первых трех поселений в VI в. до н. э. доказывается как рядом находок керамики этого времени, так и строительными остатками. Самым северным из боспорских античных поселений был Танаис, возникший в конце V в. до н. э. близ устья Дона, в окрестностях современной станицы Елисаветовской, на месте существовавшего здесь и раньше местного поселения.

Итак, одни из боспорских поселений, как Киммерий, Танаис, Синдский порт, Горгиппия, появились позже и были обязаны своим возникновением внутренней боспорской колонизации, другие были непосредственно выведены старыми эллинскими метрополиями или возникли в пору максимального подъема колонизационной волны в результате, так сказать, первоначального расселения греческих колонистов. Во всех тех случаях, когда археологическое исследование ставило своей задачей в отношении этой последней группы поселений хронологическое определение наиболее древних культурных слоев, почти каждый раз удавалось обнаружить следы существования этих поселений уже в VI в. до н. э., причем это относится не только к таким большим городам, как Пантикапей и Фанагория, но и к таким гораздо более скромным по своим размерам и значению поселениям, как Тиритака, Мирмекий и Патрэй.

Создается совершенно определенное впечатление, что чуть ли не все выведенные сюда старыми ионийскими метрополиями колонии были основаны главным образом на протяжении VI в. до н. э.

Колонисты, по-видимому, селились сразу на обоих побережьях Керченского пролива и одновременно в целом ряде пунктов. Потом, к началу V в., колонизационный поток иссякает и прекращается. Обе эти особенности греческой колонизации берегов Боспора находят свое объяснение в обстановке, сложившейся в архаическую эпоху во всем эллинском мире.

Об усиленной колонизации побережий Мраморного и Черного морей в VII в. и первой половине VI в. главным образом ионийцами говорилось выше. К этому времени в прямой связи с развитием колонизации в экономической жизни многих городов-государств балканской, островной и малоазийской Греции уже успел наметиться ряд очень существенных сдвигов. На рынки попадает такое количество привозного хлеба, что заниматься разведением зерновых культур в расчете на продажу делается для населения ряда районов невыгодным. Крестьяне предпочитают разводить виноград и оливу, которые потом перерабатываются в вино и растительное масло и усиленно экспортируются. Не менее существенные перемены происходят и в области ремесленного производства. Возросший спрос на изделия греческого ремесла и широкий вывоз этих изделий способствуют общему росту ремесленного производства и значительному техническому прогрессу.

В сложившихся условиях обмен, осуществляемый при посредстве морской торговли, делается органической частью экономической жизни эллинского мира. Прочная и бесперебойная связь с побережьями Северного Понта, этими главными поставщиками хлеба, сырья и рабов и потребителями греческого экспорта, становится в это время жизненно необходимой для многих эллинских городов.

Именно поэтому посредническая торговля с Понтом, в течение значительного времени осуществлявшаяся без всяких препятствий через Геллеспонт, явилась одной из существенных причин пышного экономического и культурного расцвета городов побережья Малой Азии в первой половине VI в. Потом, когда Пизистрату при помощи его союзников удалось овладеть Херсонесом Фракийским и Сегеем и тем самым установить афинский контроль за обоими берегами пролива, Афины сразу выдвигаются из среды других греческих городов на первое место и превращаются в богатейшее и влиятельнейшее государство Греции. Даже в литературной традиции, восходящей по всем признакам к антитираническим кругам, сохранились для обозначения этого периода афинской истории такие выражения, как «золотой век».

«Век» этот, впрочем, длился очень недолго. Около 550 г. персы вплотную продвинулись к границам Лидийского царства, а еще через несколько лет, именно в 546 г., перешли через Галис и подчинили себе всю эту территорию. Вместе с Лидией утратили свою независимость и города малоазийских греков. Геллеспонт еще некоторое время оставался свободным. Но после похода Дария I на скифов 515—512 гг. персидские полководцы Мегабаз и Отан овладели Византием, Халкидоном и частью фракийского побережья. Македонский царь Александр тогда же оказался вынужденным удовлетворить требования персов о «земле» и «воде» и признать свою зависимость от персидского царя. Вскоре власть этого царя распространилась на Лемнос, Имброс, Хиос, Лесбос и Самос, а Геллеспонт тем самым и со стороны моря и со стороны обоих — и европейского и азиатского — берегов полностью оказался под контролем персов.

В Афинах эти события нашли свой отзвук в падении режима Пизистратидов. Начавшиеся перебои в снабжении города хлебом и тяжелый кризис, надвинувшийся на афинскую торговлю, оттолкнули большую часть населения от Пизистратидов и активизировали существовавшую против них и до этого оппозицию.

В дальнейшем дважды, когда вспыхнуло восстание малоазийских городов и когда начались греко-персидские войны, греческий мир столкнулся с Понтийской проблемой. Не утратила она своей актуальности и потом, в V и IV вв., когда значение понтийского хлебного экспорта еще больше возросло.

Серебряный сосуд из кургана Солоха, IV в. до н. э.

Интенсивность в колонизации северочерноморских побережий, сказавшаяся и в основании Ольвии на западе и возникновении в короткий срок целого ряда поселений на берегах Боспора Киммерийского, таким образом понятна. Греческих колонистов властно толкали сюда интересы бурно растущей торговли, развитие которой было обусловлено всем ходом экономической жизни и эллинского мира и Северного Причерноморья предшествующего периода.

Понятна и относительная краткость периода, на который падает возникновение большинства северочерноморских колоний. Этот период оказался ограниченным прежде всего потому, что вначале, до тех пор пока другие побережья Черного моря не были освоены греческими моряками, колонизационный поток просто не мог сюда дотянуться; потом, после того как Геллеспонт оказался занятым персами и важнейшие центры колонизационного движения на побережье Малой Азии подверглись разгрому и опустошению при подавлении ионийского восстания, он был прерван вмешательством внешних для греков сил.

Удаленность от арены главных событий общегреческой жизни, таким образом, не помешала северочерноморским городам-колониям постоянно испытывать на себе воздействие этих событий. Вместе с тем, будучи далекой окраиной эллинского мира, северочерноморские города находились на самом его рубеже. Дальше шел другой мир, с которым греческие колонисты, можно сказать, бок о бок прожили многие столетия. Проблема взаимоотношений этих двух миров при таких условиях становится главной проблемой в дальнейшем изучении исторической жизни Северного Причерноморья.

В заключение обзора греческой колонизации Северного Причерноморья необходимо остановиться на истории возникновения единственной здесь дорийской колонии — возникновении Херсонеса Таврического.

Вопрос о времени и обстоятельствах возникновения этого города вызвал существенные разногласия между учеными нашего времени.

Дело в том, что наши сведения о возникновении Херсонеса исчерпываются кратким сообщением неизвестного автора (так называемого Псевдо-Скимна), произведение которого представляло собой компиляцию, составленную, по-видимому, в последней четверти II в. до н. э. Согласно Псевдо-Скимну, Херсонес Таврический был основан по совету дельфийского оракула жителями Гераклеи Понтийской и острова Делоса, который со своим знаменитым храмом Аполлона был религиозным, а потом и политическим центром ионийцев.

Гераклея Понтийская — сама колония, выведенная в половине VI в. до н. э. на южное побережье Черного моря дорийским городом Мегарами. Вызывает недоумение, как могли доряне-гераклейцы и ионяне-делосцы принять участие в одном общем предприятии и основать совместную колонию? Делос вообще не участвовал ни в какой колонизации и в дальнейшем входил в состав Афинского морского союза, резко враждебного Мегарам и их колониям. По этому поводу высказывались различные соображения, основанные главным образом на большем или меньшем доверии к свидетельству Псевдо-Скимна и общих оценках обстановки, связанной с предполагаемым временем основания Херсонеса. В результате в определении времени возникновения этого города были колебания в пределах от VI в. до н. э. и до конца V в. и даже первой половины IV в. до н. э.

С уверенностью можно сказать одно: если делосцы и принимали участие в основании Херсонеса, то это не оставило после себя никакого следа. В дальнейшем Херсонес в уже известную нам по памятникам его письменности и материальной культуры эпоху был совершенно дорийским городом.

Не исключена возможность, что до поселения гераклеотов на территории будущего Херсонеса существовало небольшое ионийское поселение. На такое предположение наводят отдельные находки ионийской керамики раннего времени.

Руины Херсонеса раскапывались, начиная с 1827 г. Раскопки Херсонеса, таким образом, продолжаются уже свыше ста лет. Город находился в 3 км к западу от Севастополя, на скалистом полуострове между Песочной и Карантинной бухтами.

Раскопки показали, что заселение этого полуострова началось с восточной его стороны, примыкающей к Карантинной бухте. Это и понятно: западный берег — Песочная бухта — не защищена от морских ветров и штормов, тогда как закрытая Карантинная бухта должна была представлять исключительные удобства для древних кораблей. Здесь было выгоднее высадиться и обосноваться первым поселенцам. Рост города, таким образом, происходил с востока на запад и север.

В северной части полуострова, в дальнейшем сплошь застроенном городскими кварталами, в 1936—1937 гг. был открыт некрополь, по-видимому, древнейший.

Для выяснения вопроса о времени основания города пока решающим служит то обстоятельство, что наиболее древние погребения на территории этого некрополя датируются не раньше второй половины, точнее, концом V в. до н. э. Примерно к тому же времени относятся наиболее древние сохранившиеся части херсонесских оборонительных стен. Начало херсонесской монетной чеканки и древнейшие надписи относятся уже к IV в. до н. э.

Все это вместе взятое заставляет думать, что из трех главных центров греческой колонизации Северного Причерноморья — Ольвии, боспорских городов и Херсонеса — последний наиболее поздний.

По всем признакам, не интересы морской торговли привели сюда первых дорийских переселенцев. Окружающая город территория Гераклейского полуострова хотя и плодородна, но отрезана горным хребтом от степного Крыма. Ближайшие соседи Херсонеса — полудикие племена тавров — земледелием занимались мало и ни с какой стороны не подходили к роли поставщиков хлеба для херсонесских купцов. Торговля, как показывает все то, что мы знаем о дальнейшей жизни города, никогда не занимала первого места в его экономике. Возникновение Херсонеса, по-видимому, следует объяснять событиями в Гераклее.

История метрополии Херсонеса — Гераклеи Понтийской — характеризуется острой внутренней социальной борьбой, бушевавшей в ней с неослабевающей силой чуть ли не с самого основания города и, во всяком случае, на протяжении двух последующих столетий ее жизни. Политические перевороты следовали в ней один за другим. Для побежденных эмиграция была часто единственным выходом. Убежище на другой стороне моря, при том способное прокормить, очевидно, было для них желанным идеалом. С этой стороны скалистый выступ между Песочной и Карантинной бухтами, окруженный плодородной территорией Гераклейского полуострова, должен был их устраивать. Таким образом, все говорит за то, что дорийскими основателями Херсонеса были политические эмигранты, вынужденные покинуть свой родной город под влиянием неблагоприятно сложившейся для них политической обстановки.