§ 2. Киевский демарш П.Н. Милюкова и борьба внешнеполитических ориентаций в российских антибольшевистских организациях в 1918 году. Монархические армии Юга России и их роль в антибольшевистской борьбе

Летом 1918 г. Киев был центром, своеобразной столицей российской контрреволюции. В оккупированный немцами город со всех концов бывшей империи съезжались русские офицеры, интеллигенция, политики. Преобладали в этом потоке беженцы из Москвы и Петрограда¹.

Вся бывшая Россия собралась в Киеве. В дни гетманщины в Киеве «появились знакомые лица: царские генералы, важный губернатор и толстый полицмейстер»². Здесь можно было встретить Милюкова, Пуришкевича, Кривошеина, Савича, ходили слухи и о пребывании в Киеве Савинкова³. А.В. Кривошеин, в свое время главный помощник Столыпина в деле проведения аграрной реформы⁴, играл в Киеве очень крупную роль, выступая в роли связующего звена, объединявшего умеренно-правые круги.

Вновь прибывшие рассказывали ошеломляющие подробности о своем пребывании в Советской России, особое внимание уделяя «какой-то ЧК, от которой у буржуев волосы становились дыбом»⁵. Знаменитый писатель И.Г. Эренбург едко, но справедливо писал: «Киевляне терялись среди беженцев с севера. Крещатик был первым этапом русской эмиграции <...> Сколько будущих шоферов такси прогуливались тогда по Крещатику!»⁶. По городу расхаживали «наглые немецкие офицеры, маршировали немецкие патрули <...> Киев разбухал от приезжающих беженцев <...> В Киеве театры, рестораны, кафе-шантаны, клубы и прочие увеселительные места были забиты людьми, сыпавшими золото <...> Стоял пир во время чумы», — вспоминал доброволец Г.А. Бенуа⁷. Другой современник, известный тенор Ю. Морфесси, именует гетманский период «сплошной оргией»⁸. Причина такому веселью была одна: никто не верил тому, что большевизм продержится долго, у всех новоявленных киевлян было «чемоданное» настроение — вот-вот, Советская власть падет, и надо будет возвращаться назад, в родные гнезда. Мемуарист С. Рафальский писал: «Все знали, что Гетман — это только исторический антракт, но старались не думать об этом. И опять же — кто верил тогда в долговечность большевиков?»⁹ В таком ожидании проходили дни и месяцы. Генерал В.А. Кислицин вспоминал: «Кто и как произведет свержение большевизма — об этом массы не думали. Они просто верили, что разразившийся коммунистический кошмар недолговечен и "кто-то" обязательно и скоро покончит с ним. А пока, в ожидании этого "кого-то", позорно бездействовали, шляясь по улицам, шушукались, спекулировали <...> Усталость и неприкрытое ничем шкурничество господствовали над душами этих людей»¹⁰.

Осенью повсюду появились снимки гетмана Скоропадского, почтительно, даже подобострастно склоняющего голову перед кайзером Вильгельмом II¹¹. По словам современника, уже по этим снимкам было видно «кто тут вассал, а кто — сюзерен»¹². Любопытное изображение жизни Киева того времени можно найти в дневниковой записи офицера Д.И. Звегинцова: «Город переполнен. Жизнь кипит, но кипит под немецкой охраной солидных часовых в их неуклюжих шлемах, при которых лишь для видимости стоят украинские конвойные. Эта часть украинской оперетки — гетман, его конвой, правительство и министерства — все это играет в "больших" под благосклонным взором няньки — Германии, которая немедленно младенца сократит, лишь только он проявит излишнюю самостоятельность. Город или верхняя его часть — Липки — вся охвачена проволочными загородками, это после убийства Эйхгорна. Без пропуска никуда нельзя пройти, причем пропуска есть трех категорий: для германской территории не годится украинский — гетманский дворцового коменданта, но не наоборот. И русские свиньи прекрасно слушаются немецких солдат, исполняющих обязанности шуцманов...»¹³.

«Киев был превращен в центр немецкой оккупации [выделено автором воспоминаний. — А.П.], которая отсюда распространилась на всю Украину в заранее определенных на особой карте границах. Мне удалось еще в апреле 1918 года получить такую карту в одном из киевских книжных магазинов. На одной ее стороне была изображена Европа до войны, а на другой — после. Здесь я увидел Малороссию, превращенную в огромных размеров страну — Украину. На восток она простиралась до Донской области, поглощая Кубань, а на юге охватывала Крымский полуостров. По этому поводу в Киеве одно время распространялось двустишье:

"Да живе вильна Украина...
Від Киева до Берлина",

вспоминал вдумчивый мемуарист, профессор медицины Г.Е. Рейн¹⁴.

Здесь, в несравненно более благоприятных условиях, чем в России Ленина, не ведя ни с кем войны, дореволюционная Россия, Россия Временного правительства и военная Россия в лице Скоропадского проходила, по выражению А.С. Маляревского, состоявшего в должности начальника пресс-бюро при штабе Скоропадского, «переэкзаменовку» на жизнеспособность. России Скоропадского в лице этих трех элементов предстояло доказать, что русская революция есть случайное, наносное, антигосударственное явление, а настоящая государственность зреет здесь, под защитой германских штыков¹⁵. Появлялась реальная возможность возникновения нового «издания» России; из Киева, как и тысячу лет назад, вновь могла «пойти Русская Земля». Однако, тот же автор констатировал: «На переэкзаменовке блестяще провалилось русское общество, включая сюда и военную и гражданскую бюрократию, буржуазию, политических деятелей и интеллигенцию, доказавших только свою неприспособленность к революционному периоду. Будучи в значительном числе весьма незаурядными "спецами", они не обнаружили никакой сплоченности и ни малейшего здорового эгоистического инстинкта самосохранения. После первых ударов большевизма, бежавшее в панике на Украину большинство легкомысленно прокутило передышку». По словам Маляревского, «однородные элементы, как в Киеве, так и в других очагах антибольшевистского движения играли все ту же гибельную для этого движения роль»¹⁶.

Однако помимо развлечений в городе делалась и большая политика. Сами немцы в наибольшей степени сочувствовали русским правым¹⁷, субсидировали даже их пропаганду, однако не препятствовали и деятельности других групп. По словам Шульгина, германцы вели политику на две стороны, приманивая и украинцев и монархистов, говоря одним: «видите, сколько мы для вас сделали, а другим: неужели вы думаете, что мы можем мириться с этой дрянью?»¹⁸ В Киеве, по словам мемуариста, буквально «кипела политическая жизнь»¹⁹, активную деятельность вели представители буквально всех политических направлений; объединяющим началом всех партий и группировок выступал только антибольшевизм, стремление устранить большевиков от власти²⁰.

Способы, которыми обанкротившиеся политики находили возможным это осуществить, были разные. Важнейшую роль в течение всей истории антибольшевистского движения на Юге России играл вопрос о так называемой «ориентации». Под ориентацией в то время понималось то, на какую внешнюю силу считает нужным опереться какая-либо антибольшевистская организация в своей борьбе с Советским правительством. По признаку «ориентации» противобольшевистская Россия поделилась вскоре на два основных лагеря — «германофилов» и «антантофилов»²¹.

Слово «ориентация» было самым модным в Киеве 1918 года²². Может ли Добровольческая армия принимать помощь от немцев при «освобождении» России от большевиков? На каких принципах белым нужно строить отношения с германскими войсками? В этих пунктах и состояла суть вопроса об «ориентациях».

Настроения сторонников союзнической ориентации ярко выразил Б.В. Савинков: «Каковы же правые? Для кого же тайна теперь, что Россия покрыта сетью немецких сообществ и что наши "реставраторы", покорные слуги Николая II, идут рука об руку с неприятелем? Для кого же тайна теперь, что есть множество русских, которые спят и видят во сне, что немцы уже вошли в Петроград и что на Невском проспекте уже стоит блюститель порядка — немецкий шуцман? Хоть с чертом вместе, лишь бы против большевиков <...> Что они делают с моей Россией! Да, конечно, большевики национальное бедствие <...> Но Россия должна быть спасена не с помощью чужеземца, не силой немецких штыков, а нами и только нами самими. И пусть не говорят, что мы слабы, что без Вильгельма II нам не устроить нашего государства. Не для того три года подряд проливалась русская кровь, чтобы в решительную минуту забыть об этих потоках крови и, следуя большевистской программе, "протянуть противнику руку". И если всякое соглашательство с большевиками есть измена отечеству, то измена отечеству есть и всякое соглашение с немцами <...> В вагоне красноармейцы и стук безрессорных колес. Чад, и семечки, и косноязычие. Позади — опозоренная Москва, опозоренная Россия. Впереди <...> Но я не хочу, я не смею думать о том, что ожидает нас впереди. Я знаю одно — то, что я усвоил в былые годы. "В борьбе обретешь ты право свое". Надо бороться. Бороться с немцами. Бороться с большевиками»²³.

«Германофильство» активно культивировалось на Украине и на Дону, имея успех, по преимуществу, в правых политических кругах. Сторонники «германофильской ориентации» рассчитывали на вооруженную помощь Германии только для сокрушения Советской власти. Они надеялись, что им удастся по соглашению с немцами окончательно вывести Россию из войны и, по восстановлению национального правительства, удержаться на позиции благожелательного нейтралитета²⁴.

Пожалуй, главным проводником идеи о необходимости соглашения Добровольческой армии с немцами выступил лидер кадетов П.Н. Милюков, приехавший в Киев в конце мая 1918 г²⁵. Нужно сказать, что местные кадеты признали гетманский переворот и даже вошли в состав правительства Скоропадского²⁶. Приезд Милюкова сразу вызвал массу слухов. В многочисленных интервью Павел Николаевич вел себя весьма двусмысленно, отказываясь до поры до времени давать какие-то политические оценки происходивших событий, и опровергая появившуюся в печати информацию о том, что бывший министр иностранных дел России начал переговоры с германцами²⁷. Милюков, в течение всей мировой войны выступавший в качестве решительного противника германского империализма и ранее убежденный, по выражению известного Б.А. Энгельгардта, в «необходимости разрешать свои русские споры русскими руками»²⁸, крайне неожиданно для всех выступил с новой внешнеполитической ориентацией, драматическим образом изменив свою позицию по отношению к немцам²⁹. По словам советского публициста Керженцева, «выплывший из небытия Милюков за период своего исчезновения успел основательно забыть свою преданную любовь к Англии и Франции и оценить на украинском примере всю ценность для русской буржуазии германского военного кулака»³⁰. Суть новой программы Павла Николаевича сводилась к тому, что добровольцам надо решительнее идти на переговоры с Германией, если есть надежда пересмотреть Брестский договор³¹. Сам Милюков писал о своей «ориентации» в дневнике так: «для достижения главной задачи момента [«освобождения» России от большевиков. — А.П.] необходимо принести две тяжелые жертвы: освобождать Москву в контакте и, насколько окажется необходимым, при прямом содействии германцев, и освобождать ее под знаменем восстановления конституционной монархии — не только потому, что этого хотят германцы, но и потому, что это безмерно облегчает процесс объединения и успокоения России»³².

Милюков, стоявший у истоков формирования Добровольческой армии, после недолгого контакта с вождями вернувшейся из Ледяного похода армией, «вынес уверенность в невозможности для нее освободить Россию от большевицкой власти одними собственными силами»³³. В тот момент П.Н. Милюков был убежден, что российской контрреволюции необходимо делать ставку на Германию³⁴, т.к. она победит в мировой войне и немцы «надолго останутся распорядителями судеб нашей Родины»³⁵. Кроме того, Милюков, убежденный в германском происхождении

украинского сепаратизма, опасался чрезмерного развития последнего в случае сохранения хотя бы формальной независимости «Украинской державы» и рассчитывал на то, что немцы помогут снова «прибить» Украину к «единой России»³⁶. Затягивание процесса воссоздания единой России было, по Милюкову, глубоко ошибочно, и могло привести лишь к увеличению трудностей при решении этой задачи. Поэтому необходимо было приступить к объединению России, или чего нельзя было достигнуть «без контакта с германцами» и «предметом такого контакта должно быть создание в Москве не местного только "северного" правительства, а правительства национального, способного объединить Россию», — как писал сам П.Н. Милюков Правому Центру в Москву³⁷. В другом письме, уже в Центральный комитет собственной партии, оспаривая ключевые положения выступления М.М. Винавера на майской конференции кадетов в Москве, Милюков подчеркивал: «Гибнет единство России, с каждым месяцем промедления крепнет разрозненность частей и затрудняется будущее воссоединение. Вот что заставляет обратиться к единственной силе, имеющейся налицо, и пытаться при ее содействии, насколько это входит также и в ее интересы, восстановить государственный аппарат, сперва в частях, а потом и в целом». В том же письме Павел Николаевич отмечал, что при проведении любой политики у него на первом месте всегда находится «благо родной земли»³⁸. Письмо Милюкова в ЦК вызвало шок. Кадет князь Пав. Д. Долгоруков вспоминал, что «никто не хотел верить, что это мог написать Милюков, говорили, что это апокриф»³⁹. В прокадетской прессе, в частности, в киевской, на Милюкова начались нападки. Однако сам Милюков к тому времени уже дистанцировался от своей партии и вел свою собственную линию⁴⁰. На критику же в свой адрес Милюков, как свидетельствовал его ближайший сотрудник А. Седых, никогда не обращал никакого внимания⁴¹.

Объявленные большевиками вне закона кадеты пребывали, конечно, в состоянии кризиса. Отсутствие их лидера Павла Николаевича Милюкова, по сути единственного в партии в то время признанного эксперта в области внешней политики, делало действия кадетов разобщенными. Не было в Москве также и М.М. Винавера. В связи с этим партии было трудно выработать свой курс по вопросу о внешнеполитической ориентации. Для подготовки доклада о возможной в то время японской интервенции на Востоке России был приглашен известный юрист и политик Б.Э. Нольде. На майском съезде кадетской партии в Москве с блестящим, по общему мнению, докладом выступил М.М. Винавер, построивший свое выступление на обличении германофилов. Выступавший следом за ним Н.В. Устрялов, настаивавший на «политике свободных рук», иначе говоря, на возможности любой антибольшевистской силы, не взирая на ее принадлежность к Антанте или центральным державам, успеха по собственному признанию не имел и подвергся обструкции. Огромное большинство ораторов поддержало позицию Винавера⁴². Кадеты остались верны союзникам. Вероятно, это сыграло немалую роль в будущем, когда представители партии кадетов заняли важное место в политической системе Добровольческой армии. Между тем нет полной уверенности, что в случае присутствия в Москве Милюкова кадеты остались бы на прежних позициях.

Позднее Деникин дал четкую оценку германофильским течениям в русских интеллигентских кругах того времени, написав, что они «были беспочвенны и в смысле государственном — бесполезны»⁴³.

Германофильская часть Правого Центра, как казалось советскому историку академику И.И. Минцу, направила в Киев Милюкова для вступления в переговоры с немцами⁴⁴. Сам П.Н. Милюков, впрочем, подчеркивал, что переговоры начались «не по моей инициативе, а по почину германского командования»⁴⁵. Бывший министр иностранных дел Временного Правительства «Милюков-Дарданелльский» в роли союзника немцев — на такую приманку немцы не могли не клюнуть. Стороны были заинтересованы друг в друге.

8 июня 1918 г. переговоры между П.Н. Милюковым и представителями Германии открылись. На переговорах лидер кадетов выступал за воссоздание в России института конституционной монархии. В качестве будущего монарха П.Н. Милюков видел великого князя Михаила Александровича⁴⁶. Милюков был уверен в том, что «народ устал» и охотно примет Михаила Александровича. Лидер кадетов не знал, что именно в июле 1918 г. великий князь будет расстрелян. «Если монархия с собой принесет единство России и прежние границы, то, конечно, она будет популярна», — рассуждал П.Н. Милюков. Впрочем, монархия, казалось лидеру кадетов, должна быть народная, «а не прежняя». Именно поэтому Милюков склонялся к кандидатуре Михаила Александровича. «Это — человек слабый», был убежден П.Н. Милюков⁴⁷. Как верно отметил историк Г. 3. Иоффе, Милюков по существу «пытался возродить свой план начала марта 1917 г., когда он убеждал Михаила Александровича принять власть, «переданную ему отрекшимся Николаем II»⁴⁸. Договариваясь с немцами, П.Н. Милюков предполагал восстановление старых границ России «полностью», оговаривая лишь возможные «исправления границ» в отношении Курляндии⁴⁹. Украина в проекте Милюкова получала «в будущем строе России... место, соответствующее положению Баварии в германской федерации, с некоторыми только изменениями»⁵⁰. Предусматривалось «освобождение России» силами именно Добровольческой армии. При этом немцы помогали бы добровольцам оружием и снарядами, а Добровольческая была бы подведена, «по кратчайшему расстоянию, на Воронеж или Курск»⁵¹. Сам немецкий представитель майор Гаазе рассматривал беседу с Милюковым как «необязательный частный разговор»⁵², обещая передать ее содержание в высшие инстанции⁵³.

Демарш лидера кадетов произвел на современников ошеломляющее впечатление. «Я встретил сопротивление, — вспоминал П.Н. Милюков, — в самом Киеве, в группе Шульгина, близкой к Добровольческой армии, и в Москве, в Центральном комитете собственной партии»⁵⁴. ЦК кадетской партии выразил линии Милюкова решительное осуждение. Функции председателя ЦК были возложены на князя П.Д. Долгорукова⁵⁵. В Киев для осуждения заблудшего Милюкова и кадетов-членов гетманского правительства был командирован М.М. Винавер. 9 июня 1918 г., на следующий день после начала переговоров, состоялась его встреча с Милюковым, на которой Павел Николаевич в очередной раз мотивировал свою позицию и даже пригрозил своим выходом из состава партии⁵⁶. Винавер вспоминал: «Мы обнялись как старые друзья. Так как физиономии нас обоих были изменены сообразно требованиям конспирации то, как это обычно бывало в это время, при новых встречах, возгласы изумления смешивались с криками радости. Физиономия М-ва [Милюкова. — А.П.] изменилась как будто не очень сильно: только усы сбриты — но видимо от сидячей жизни получилась какая-то оторванность лица, что при целиком выбритом лице придавало ему какой-то особый оттенок»⁵⁷. Однако, после объятий начался разговор, и уже первые слова Милюкова поразили Винавера:

«— Ну, я совершенно бросил союзников. Веду Алексеевскую армию на Москву, с тем что немцы оберегают ей тыл.

— А Алексеев на Ваши планы согласен? А армия его согласна?

— Я ему написал, убеждаю его; он пока еще не решил для себя вопроса, но имею основание думать, что он примет мой план.

Произнес он это весело, с улыбкой, тоном решительным, непреклонным.

— А Вы знаете, наверно, что и ЦК, и конференция остались на старой точке зрения?

— Знаю, и если мне придется выйти из партии, я на это готов, но линии поведения своей не изменю. А начну с того, что попытаюсь переубедить ЦК... Я другого исхода для России не вижу.

— А в чем же состоит Ваш исход? Чего Вы ждете от немцев?

— Немцы должны воссоединить Россию.

— Т. е. как? Всю Россию? И Кавказ, и Литву, и Прибалтику?

— Сомнения имею только относительно Курляндии. А остальное все восстановят.

— Вы знаете, что даже самые ярые сторонники германской ориентации уже 2 месяца тому назад отказывались от надежд на Литву и сомнения имелись даже относительно Лифляндии и Эстляндии.

— А я рассчитываю на восстановление всей России.

— На чем же основаны эти надежды?

— На моих впечатлениях.

Более точного ответа я не добился ни в этот раз, ни в сущности во все последующее время.

— Значит, определенно желаете ввести немцев в Москву, и создать правительство, опирающееся на немцев?

— Зачем ввести? Просто иметь их в тылу. Так же, как на Дону это сделали.

— Но это ведь комедия. Это значит, что Вы во власти немцев. Ясно, что беря их в тыл, Вы рассчитываете их и позвать в случае надобности и не можете ничего производить без их согласия.

— Фактически это так, но пока что правительство формируется не немцами.

Говорить здесь совершенно дальше было не о чем. Я ему сказал:

— Знаете, я давно, а может быть и никогда не испытывал такого разочарования, как сегодня. И как Вам угодно, а я, должно быть, буду последний из могикан, — за Вами не пойду», — на этом разговор Винавера с Милюковым закончился⁵⁸. Разговор этот происходил через день после начала переговоров Милюкова с представителями Германии. Помимо видимой перемены взглядов лидера кадетов, факта измены Милюкова союзнической ориентации, (сам Милюков ее, кстати, отрицал)⁵⁹, что поневоле отражалось и на репутации самой партии, существовал и другой вопрос: как можно создавать против воли народа государственную власть на «силе вражеских штыков». Когда задавший этот вопрос В.А. Оболенский сказал: «Народ нам этого не простит», лидер кадетов лишь «холодно пожал плечами: «Народ? Бывают исторические моменты, когда с волей народа не приходится считаться»⁶⁰.

Милюков видел «отчаянное положение» Добровольческой армии, находившейся в кольце «немцы — Дон — большевизм»⁶¹. Добровольческая армия, как казалось П.Н. Милюкову, «уже тогда спаслась от ликвидации при фактическом сотрудничестве с немцами; немцы защищали фланги добровольцев, и добровольцы через донцов получали часть захваченного русского военного снаряжения». Милюков, как и М.В. Алексеев, выступал в тот момент за движение Добровольческой армии на Москву, возможное только при расширении фактического сотрудничества с немцами⁶². Однако в главном — в вопросе о сотрудничестве с немцами — Милюков и Алексеев расходились. В письме к П.Н. Милюкову М.В. Алексеев доказывал, что с немцами, «как с врагом России, Добровольческая армия не имеет права и возможности вступить в переговоры, а тем более заключать какой-либо договор, условия. Сохраняя главную задачу — борьбу с анархией, с большевизмом, Добровольческая армия не может обратиться в пособников немецких. Она должна сохранить самостоятельность существования или исчезнуть... Мы — немцам нежелательны». Алексеев утверждал, что немцы намерены «армию обезоружить, распустить, старших начальников «интернировать»⁶³. В то же время генерал отмечал, что вести с немцами борьбу Добровольческой армии непосильно⁶⁴. Отвечая на предложения Милюкова, Алексеев писал, что среди добровольцев «как общее явление — глубокое сознание, что немец — враг, с которым счеты не покончены, но он является отцом и творцом большевизма, доведшим нашу Родину до гибели»⁶⁵. Как следствие, союз с немцами привел бы, по М.В. Алексееву, к «распылению и самоуничтожению армии»⁶⁶. Сам Алексеев был убежден в том, что воссоздание России с помощью немцев невозможно, т.к. немцы стремятся к расчленению России, их идеалом является «создание 4—5 обособленных кусков и противопоставление их одного другому»⁶⁷. Все же взгляды Алексеева по вопросу об ориентации не были столь однозначными. Алексеев понимал необходимость некоторой корректировки внешней ориентации Добровольческой армии, однако же для него была ясна и практическая неосуществимость подобной корректировки. Так, узнав о том, что Добровольческая армия получает от Всевеликого Войска Донского оружие, а донцы, в свою очередь, — от немцев — интендант Добровольческой армии полковник Н.Н. Богданов направил на имя Алексеева записку, в которой подробно излагал выгоды возможного союза белых и германцев. Ответ Алексеева был показателен: «при соглашении с немцами мы [Добровольческая армия. — А.П.] могли бы быстро и значительно продвинуться вперед, но это невозможно "психологически": наше офицерство воспитано в ненависти к немцам»⁶⁸. Настойчивая пропаганда Милюковым своих идей не встречала понимания и у Деникина, также находившего невозможным сотрудничество с немцами⁶⁹.

Таким образом, надежды Милюкова опереться при переговорах с немцами на Добровольческую армию как своеобразного гаранта серьезности своих намерений не оправдались. Лояльности добровольцев к немцам не удалось достигнуть. Вместе с тем отказ вождей Добровольческой армии поддержать линию Милюкова не сорвал продолжения переговоров. Милюков с присущим, вероятно, только ему упрямством продолжал отстаивать свою точку зрения. В.В. Шульгин писал: «Я так живо вспоминаю июнь 1918 года, когда он приехал в Киев и говорил мне, что мы «накануне второго Седана» и что «Германия поставит Францию на колени». Напрасно я умолял его не губить свою политическую репутацию... милюковское упрямство победило несомненный ум этого человека. Он пошел разговаривать с Эйхгорном...»⁷⁰. Первая жена В.В. Шульгина, Екатерина Григорьевна, вспоминала, как на конспиративном свидании Милюкова с Шульгиным в Киеве «Василий Витальевич в течение трех часов убеждал Милюкова не делать этого скачка, но тот твердо верил в победу немцев»⁷¹. Критикуя пронемецкую позицию Милюкова, В.В. Шульгин в то же время признавал, что сближение лидера кадетов с немцами играет на руку Добровольческой армии, позволяя ей выиграть необходимое для нее время. Милюков уверял немцев, что скоро сумеет убедить руководство Добровольческой армии в необходимости перейти, по выражению Шульгина, «в германскую веру»⁷². Однако для самих немцев уже все было ясно. Милюков уже не казался им серьезной политической фигурой, используя которую можно было бы создать в России максимально приемлемый для Германии политический режим. Немцы же, жалуясь арестованному ими в Киеве эмиссару Добровольческой армии С.Н. Ряснянскому на то, что ни одна русская партия не хочет с ними разговаривать, говорили в ответ на вопрос последнего: «А Милюков?» говорили: «Ему [Милюкову — А.П.] мы верить не можем, сегодня он с нами, завтра с союзниками»⁷³. Схожее отношение к Милюкову было и у союзников немцев — австрийцев. Австрийский посланник в Киеве граф Форгач писал 5 июля 1918 г. австрийскому министру иностранных дел графу Буриану: «Учитывая все прошлое Милюкова, я считаю, что это, без сомнения, только ловкий маневр с его стороны. Милюков хочет усыпить недоверие наше и украинцев, восстановить свое влияние среди большинства здешней кадетской партии, беспрепятственно завязать отношения с членами правительства и укрепить таковые, чтобы потом, в благоприятный момент, снова вернуться к своей всероссийской и антантофильской политике». «С помощью России, — полагал граф Форгач, — Антанта надеется задушить украинскую национальную идею. Для руководства подобной организацией господин Милюков, во всяком случае, был бы очень подходящей фигурой. Поэтому я, с одобрения Вашего Превосходительства, поставил вопрос о том, чтобы господин Милюков возможно скорее был выслан из Украины. В украинских кругах удаление Милюкова несомненно произвело бы наилучшее впечатление и значительно подняло бы доверие к украинофильской ориентации центральных держав и нынешнего правительства»⁷⁴. Судя по всему, немецкие представители просто не поверили в искренность собеседника⁷⁵. Переговоры были прерваны по инициативе германского командования⁷⁶, как только, как писал Милюков, «выяснилось, что Добровольческая армия не стоит на стороне этой освободительной комбинации»⁷⁷. Кроме того, немецкую сторону не устраивали те условия, которые были выставлены Милюковым, а особенно неприемлемым для немцев был отказ от образования самостоятельных государственных образований из Прибалтики и Украины. По словам лидера кадетов, немцы «не только не шли на отмену Брестского договора, но наоборот клали его в основу наших будущих взаимоотношений»⁷⁸. Позиция, занятая в этом вопросе германской стороной была настолько агрессивной, что немцы посчитали дальнейшее пребывание Милюкова в Киеве опасным для германских интересов и гетман Скоропадский предложил лидеру кадетов покинуть Киев⁷⁹.

П.Н. Милюков вспоминал: «Я считал, что, попав, после понесенных громадных жертв, в трагическое положение, мы были свободны от прежних обязательств. Добрармия же, напротив, пожелала сохранить доктринерскую верность союзникам, и во имя лояльности отказалась от возможности использовать реальные силы, находившиеся под рукой. Вследствие этого, благоприятный политический момент быстро прошел, немцы сами стали считать Добрармию враждебной силой и потому идею "фактического сотрудничества" пришлось покинуть, вместе с мыслью о движении на север»⁸⁰. Из Киева Милюков направился в район расположения Добровольческой армии. В Екатеринодаре, новоявленной столице Белого Юга, начальник штаба Деникина, генерал И.П. Романовский встретил Милюкова, как блудного сына, словами: «Хорошо, что вы наконец приехали»⁸¹. Контакт Милюкова и вождей Добровольческой армии был восстановлен. «Но я был доволен, что наши новые отношения не имели ничего обязательного», — прибавлял Милюков⁸². Видимо, в многочисленных воспоминаниях о самом странном поступке своей политической карьеры Милюков пытался не просто оправдаться, но выглядеть таким, как всегда: безупречно последовательным и логичным в своих поступках. Так ли это было, как об этом писал сам Павел Николаевич? Что он сам чувствовал после подобного фиаско?

В неопубликованных заметках Деникина имеется любопытная запись о визите к нему Милюкова в Екатеринодар осенью 1918 г.: «Милюков, приехав в Екатери-нодар, посетил меня... Он имел тогда вид весьма сконфуженный и на мой вопрос: "Как же это Вы так неудачно сыграли на немцев?" — ответил: "В этом виноваты ваши генералы. И Драгомиров, и Лукомский в Киеве уверяли меня, что в мировой войне победят немцы. Я им поверил"». Белый Главнокомандующий при случае навел справку у генералов по поводу их разговора с Милюковым. «Первый, — писал Деникин, — заявил, что подобного разговора не имел вовсе, а второй — что убеждал Милюкова как раз в противном...»⁸³.

Сам же Милюков писал: «Моя поездка в Киев, как я тогда полагал, не только не стояла в противоречии с моими отношениями к Добровольческой армии, но, напротив, вытекала из этих отношений <...> Дело в том, что я поехал по призыву Алексеева, но не в Мечетинскую, куда он в тот день выехал, а в Новочеркасск, где ждал его целый день и ночь. Второго приглашения я не помню; но, если я, не дожидаясь встречи, выехал в Киев, то именно потому, что уже запоздал с этой разведкой, — как я понимал цель своей поездки в интересах Добровольческой армии. Что запоздал я — на целый месяц — это стало очевидно по результатам». Он же говорил: «моя разведка не могла иметь независимого от поведения Добровольческой армии значения: она и рухнула, как только это поведение стало общеизвестно»⁸⁴.

Изначальная посылка плана Милюкова — грядущая победа немцев в мировой войне — оказалась ошибочной. Сам П.Н. Милюков, встав на германофильскую позицию «в самый неудачный для Германии момент», по мнению осведомленного Г.Н. Михайловского, «кроме вреда для себя ничего не принес, лишний раз обнаружив свое неумение разбираться в международно-политической обстановке»⁸⁵. Профессор И.А. Линниченко в своем дневнике восклицал: «А что делал он [Милюков. — А.П.], кроме ошибок? <...> Он был хорошим лектором; солидным ученым, но в политике не смыслит ни бельмеса»⁸⁶. Другой современник писал: «Невольно удивляешься, как маститый историк оказался столь недальновидным в оценке ближайших политических событий»⁸⁷. В то же время Милюков прекрасно понимал, что ставит на кон свою собственную репутацию, и делал это, видимо, руководствуясь исключительно намерениями спасения России от большевизма любой ценой⁸⁸.

Неудачные переговоры с германским оккупационным командованием стали фактически последним (за исключением Ясского совещания) эпизодом российского этапа политической карьеры П.Н. Милюкова.

Что было бы, если бы Добровольческая армия пошла на союз с Германией? Свой, как кажется, верный вариант развития событий предлагал в одной из своих статей В.В. Шульгин: «Что было бы, если бы ген. Алексеев, вняв доводам заблудившегося П.Н. Милюкова, перешел на сторону немцев? Что было бы теперь с Добровольческой армией? Ответ ясен. Поваленная Германия похоронила бы ее под своими развалинами точно так, как она раздавила Скоропадского»⁸⁹. Анализ Шульгина верен, но Василий Витальевич не учел того, что такой переход был невозможен в принципе, учитывая то, что добровольческое офицерство видело в немцах не только внешнего врага, но и ту силу, которая породила большевизм, и любой альянс с немцами казался армейской массе недопустимым. Из этого в конечном счете исходил и Алексеев.

Между тем, несмотря на неудачу своего лидера, украинские кадеты в течение всего лета продолжали работу в составе гетманского правительства. Центральной фигурой здесь был известный юрист И.А. Кистяковский. Также следует назвать Н.П. Василенко, С.М. Гутника и А.К. Ржепецкого⁹⁰. Далеко не все они были сторонниками самостийности. Скорее, они вошли в состав гетманского правительства, чтобы взять развитие украинского движения в свои руки, исходя, конечно же, из цели восстановления Родины⁹¹. В мае 1918 г. в Киеве состоялся Всеукраинский съезд партии кадетов, на котором предстояло решить вопрос о допустимости участия партии в создании гетманского Совета Министров. После острых и горячих прений возобладала точка зрения Н.П. Василенко, убежденного в том, что партия, считаясь с создавшимся положением, должна принять участие в организации власти при наличии оккупантов. Задача правительства в этих условиях понималась как борьба с хаосом и разорением; следствием этой борьбы всеми участниками съезда мыслилось начало освобождения России от большевиков. Съезд не только разрешил отдельным членам партии войти в состав правительства, но и поручил президиуму вновь созданной Всеукраинской партии конституционных демократов постоянно находиться с ними в контакте. Украинский вопрос и отношение к нему в этой ситуации были отодвинуты на второй план, поскольку партия кадетов исходила из надуманности украинского движения и полагала, что «когда освободится вся Россия, эти фиговые листочки мнимого украинства спадут сами собой»⁹². С точки же зрения советских авторов, кадеты, во время войны проявившие себя как русские националисты, совершили на киевском съезде «политическое самоубийство», признав осуществленный по германской указке гетманский переворот⁹³.

Наиболее последовательно и решительно против украинского движения выступал лишь Внепартийный блок русских избирателей г. Киева, возглавляемый В.В. Шульгиным. Шульгин сотоварищи являлись решительными противниками даже самого употребления термина «Украина», ведя в течение двух лет успешную борьбу с «украинствующими», а в период гетманщины и со Скоропадским. 50 лет спустя В.В. Шульгин охарактеризовал Скоропадского так: «Когда немцы посадили в Киеве гетмана — генерала Скоропадского, он стал как будто бы владыкой Украины. Но только "как будто бы". Немцы сделали его пешкой. Но если бы было обратное и они ему сказали: "Ваша светлость, властвуйте по-настоящему", Скоропадский не мог бы этого сделать, потому что у него не было программы, его мировоззрение — пустое место»⁹⁴. Ориентация Украины на Германию казалась В.В. Шульгину ошибочной, поскольку исход мировой борьбы, по его мнению, не был предрешен, а значит судьба «Украинской державы» напрямую зависела от исхода войны⁹⁵. Политиков, которые подобно Милюкову, публично заявили в те дни о своем германофильстве, Шульгин остроумно назвал «Клубом самоубийц», по аналогии с известным произведением Стивенсона⁹⁶.

Как мы уже говорили, больше всего в 1918 году Василий Витальевич боялся как раз восстановления монархии при помощи германских штыков, считая восстановление монархии подобным способом национальным бедствием. Надо сказать, что перебравшись в августе 1918 г. на Кубань, бывший редактор «Киевлянина» в значительной степени скорректировал свое отношение к лозунгу реставрации Романовых, столь рьяно отстаиваемому им незадолго до этого. Повлияли на это три события: очевидная поддержка немцами промонархических армий, являвшихся конкурентами Добрармии; возрастание активности монархистов, видевших в немцах силу, способную возродить монархию в России без особых затруднений; а главное — гибель императора Николая II, не вызывавшая у Шульгина, да и у высших руководителей Добровольческой армии, никакого сомнения. С этого момента игры в «реставрацию», во всяком случае, до поражения немцев, и до восстановления единой России, очищенной от большевистского засилья, рассматривались им как чрезвычайно опасные и провокационные, в свете последующего, желательного для России возрождения монархии. Спешка в этом деле — в частности, преждевременное выставление лозунга или имени будущего государя — могли окончательно дискредитировать Романовых.

В цикле статей в екатеринодарской газете «Россия» с общим названием «Монархисты» Шульгин четко сформулировал эту мысль, едко высмеяв «самоубийц», поставивших на возрождение монархии при помощи немцев: «Не успели немцы занять Киев, как сейчас же пошли разговоры на тему: мол, немцы, являясь сами народом монархическим, дадут и России Царя. Очень многие попались на эту удочку. И это вызвало обострение монархического вопроса раньше времени, а это обострение, быть может, стоило жизни Государю Императору Николаю П-му. "Нетерпеливые" монархисты, те, которым непременно, во что бы то ни стало, надо сегодня же петь "Боже, Царя Храни" (несмотря на то, что такого рода выступления не "хранят", а напротив приводят к трагическому исходу) пьянели и шалели от немецких соблазнов и, махнув рукой на все, перекочевали в немецкий лагерь. Монархисты же способные рассуждать, были тоже в высшей степени обеспокоены немецкими заигрываниями, ибо понимали, что лучший способ похоронить монархическую идею в России навсегда, это временно реставрировать [курсив принадлежит Шульгину. — А.П.] ее немецкими руками»⁹⁷. «Восстановление монархии в России в немецком понимании — это значит: посадить большого Скоропадского в Москве, оставив малого в Киеве... Скоропадщина, — прибавлял Шульгин, — достаточно разъяснена. Мы отлично поняли, что это только упрощенный способ хозяйничанья: вместо того, чтобы иметь дело с "товариществом официантов", какое представляла из себя Украинская Рада, вам удобнее было иметь "метрд'отеля" в лице Скоропадского. То же вы хотите сделать в Москве. О, это совсем не то, на что мы рассчитывали»⁹⁸. «Положение русских монархистов немецкой ориентации, — писал Шульгин, — становится в высшей степени двусмысленным, на что мы считаем своим долгом обратить их просвещенное внимание. Господа, вы ставите в укор Добровольческой армии, что над нею не развивается также ясно и определенно монархический лозунг, как реет трехцветный национальный флаг. Вы требуете определенности в этом вопросе. Господа, это было бы хорошо, если бы вы были логичны. Но дело в том, что ваша дружба с немцами показывает, что вы можете закрывать глаза на такие обстоятельства, от которых искренние монархисты приходят в ужас. Почему, господа, вы не требуете определенности от немцев [выделено Шульгиным. — А.П.], при помощи которых вы, как говорят, где-то сооружаете какие-то армии? Государь Николай П-ой был убит Екатеринбургским совдепом. Но затем цареубийство было признано правильным [выделено Шульгиным. — А.П.] центральной большевистской властью, которая изображает из себя правительство «великорусской республики». Итак, большевики суть несомненные, перед всем светом явные, цареубийцы. Скажите, пожалуйста, как отнеслись к этим цареубийцам ваши друзья-немцы?... Германия и по сию пору всеми силами поддерживает большевиков, которые и сидят до сих пор только благодаря немцам. Теперь я просил бы обратить внимание на нижеследующее. Итак, большевики — цареубийцы. Немцы друзья большевиков, т. е. друзья цареубийц. Вы друзья немцев, т. е. друзья друзей цареубийц. Кто же вы такие, господа русские монархисты немецкой ориентации? Подумайте также о том, что Добровольческая армия ведет жесточайшую борьбу с теми обагренными царской кровью большевиками, с которыми целуются немцы. Подумайте и сравните»⁹⁹. В другой своей статье из цикла «Монархисты» В.В. Шульгин высказал убежденность в монархическом характере всех государственных новообразований «по крайней мере, в Европейской России», приведя в качестве примера Украину и Дон. «Скоропадский, — писал Шульгин, — только то и делает, что обменивается трогательными телеграммами с Императором Вильгельмом и строго, с величайшей пунктуальностью, исполняет мельчайшие приказания его генералов. Словом, лояльность Скоропадского, Лизогуба, Кистяковского и др. почтенных украинских деятелей по отношению к "обожаемому монарху" превыше всяких похвал»¹⁰⁰. В то же время, по утверждению Василия Витальевича, «вольный Дон, в лице своего Атамана, поклонился императору Вильгельму на правах, если так можно выразиться, зависимой независимости [выделено Шульгиным. — А.П.]»¹⁰¹. То есть и Украина, и Дон фактически монархические государства, как следствие, «спор идет только о том: какому монарху повиноваться. Газета "Россия" утверждает, что русскому народу следует быть под русским монархом. А правители всех "самостоятельных государств", по-видимому, убеждены, что всем им надо быть под монархом германским. Вот и вся разница»¹⁰². Монархия, по мысли Шульгина, может быть восстановлена только рука об руку с союзниками: тогда она «будет монархией сильной и благословенной, ибо на ней не будет ни пятна измены союзникам, ни клейма немецкого рабства, которое неизбежно, если монархию восстановят немцы». Если же монархия в лице Николая II, его сына Алексея или Михаила Александровича (еще не было известно о расстреле Романовых) будет восстановлена при участии немцев, то киевские монархисты союзнической ориентации обещали сложить оружие и уйти в частную жизнь, так как не считали себя вправе сражаться против своего законного государя¹⁰³. «Монархисты» Шульгина имели большой резонанс, в частности, мать Николая II, Вдовствующая Императрица Мария Федоровна, ознакомившись с текстом статей, нашла их «удачными»¹⁰⁴. По словам самого Шульгина, «Монархисты» вызвали шумный резонанс и в Добровольческой армии: так, например, к Василию Витальевичу «явились некоторые офицеры, во главе, если не ошибаюсь, с Кутеповым, которые говорили в таком роде:

— Теперь мы знаем, за что боремся!

Но это не понравилось Деникину...»¹⁰⁵. Командующий Добровольческой армией попросил Шульгина поставить на «манжетке, что газета "Россия" — ...независимое издание»¹⁰⁶, что и было сделано редакцией¹⁰⁷. Дело в том, что еще прежде в письме Шульгину Антон Иванович четко высказал свою политическую программу — программу «непредрешения» формы государственного устройства России до созыва Всероссийского Учредительного собрания: «В течение долгих, долгих месяцев я веду по мере сил борьбу за спасение России. В последнее время во главе Добровольческой армии. Прямо, открыто и никогда не отступая от единственной, не допускающей разнотолков, цели — Единая, Великая, Неделимая Россия. Все остальное, включая и образ правления — для меня сейчас вопросы второстепенные — способы, формы, но отнюдь не самодовлеющая цель <...> Теперь не время сводить политические счеты, проявлять нетерпимость, разделять силы и средства по "именам" и "платформы". Все силы государственные должны быть использованы для воссоздания Великодержавной России, свободной от власти черни и от германского ига. Потом между собой разберемся»¹⁰⁸. Именно поэтому преждевременное обращение к вопросу об образе правления России казалось Деникину нежелательным, оно могло отпугнуть население от поддержки Добровольческой армии.

Шульгин в письменной форме отказался от принятия гражданства «Украинской державы», обосновывая свое решение тем, что это новообразование не будет существовать на политической карте Европы в случае победы Антанты, приверженцем которой В.В. Шульгин оставался в течение всей мировой войны¹⁰⁹. Позднее, уже после победы Антанты в мировой войне, Шульгин писал, что «когда несколько киевлян подавали мотивированный отказ от украинского подданства в июне 1918 года, они были пророки»¹¹⁰. Кроме того, в знак протеста против пребывания в Киеве немцев Шульгиным был закрыт выпускавшийся полвека «Киевлянин»¹¹¹. Вместо закрытого «Киевлянина» вскоре начал выходить монархический «Голос Киева», в котором сам Шульгин участия не принимал, однако читающей публикой газета воспринималась как продолжение «Киевлянина», каковым газета не являлась¹¹², лояльнее относясь к гетману и немцам¹¹³. Вместе с тем «Голос Киева» так или иначе, но являлся рупором умеренной русской идеи в Юго-Западном крае. На территории Украины продолжала свою деятельность шульгинская «Азбука» — тайная контрразведывательная организация, в задачи которой входила борьба с большевиками, немцами, «украинствующими» и всемерная поддержка Добровольческой армии. До января 1919 г. «Азбука» работала главным образом «против немцев и украинских националистов, в лице гетмана Скоропадского, а позже — против т. и. Украинской Директории», — сообщал Шульгин на допросе в СМЕРШ¹¹⁴. Группа Шульгина вынашивала идею военного переворота в Киеве, который должен был передать власть в городе генералу Деникину. Однако события на Украине развивались слишком стремительно и из затеи «азбучников» ничего не вышло¹¹⁵.

Летом-осенью 1918 года Киев становится местом консолидации антибольшевистских политических сил¹¹⁶. Здесь продолжили свои работу деятели из Правого и Национального центра. Политики беспрестанно собирались и вели свои совещания.

Летом 1918 года в Киеве возникло Совещание бывших членов законодательных палат — Государственной Думы всех четырех созывов и Государственного Совета. К тому моменту около 50 бывших членов законодательных учреждений принимали участие в тех или иных политических объединениях. В конце концов возникла мысль об их объединении в составе одной организации — так и возникло указанное Совещание¹¹⁷. Влиятельные политики старой России собирались сначала в небольшом количестве, не более 20 человек, но скоро их число перешло за сотню. Текущей работой объединения занималось бюро во главе с графом А.А. Бобринским¹¹⁸. Политические убеждения участников этих заседаний были самыми разнообразными — объединял их только антибольшевизм. В заседаниях участвовали, например, мало в чем расходясь, такие непримиримые в недавнем прошлом думские соперники, как П.Н. Милюков и В.М. Пуришкевич¹¹⁹.

На одном из первых заседаний был поставлен вопрос о принятии декларации о едином представительстве России на предстоящем мирном конгрессе. Прения по этому вопросу затянулись более чем на 5 часов. Причина столь долгого обсуждения была одна: правая группа Совещания во главе с Пуришкевичем настаивала на том, чтобы в декларации был четко определен образ правления России. В частности, Пуришкевич заявил о том, что «единство России может осуществиться только при одном условии — если Россия будет монархией». Пуришкевич предложил поставить свою поправку на голосование, причем «политическую веру» голосовавших определить можно было очень просто: голосовали путем вставания с места. Большинством голосов поправка Пуришкевича была принята. В свою очередь, Милюков внес вторую поправку о том, что в России должна быть установлена конституционная монархия, в чем его горячо поддержал Ф.И. Родичев. При значительном числе воздержавшихся предложение Милюкова было принято¹²⁰.

Крупную роль играл образованный в Киеве союз, сокращенно называемый «Протофис» — Всеукраинский союз промышленности, торговли и финансов. В состав союза входили Всеукраинский союз хлеборобов, Союз горнопромышленников Юга России, Союз металлургов, Украинский Союз сахарозаводчиков, Союз украинских общество заводов и фабрик (СУОЗИФ), Союз кредитных и финансовых учреждений на Украйне, Украинский Купеческий союз, Всеукраинское общество винокуренных заводчиков, Всеукраинский Союз сельских хозяев и арендаторов. Председателем Протофиса был избран бывший член Государственной Думы князь А.Д. Голицын¹²¹, а председателем президиума — Н. А. фон-Дитмар, среди товарищей которого числились такие крупные фигуры, как гр. А.А. Бобринский, Л.И. Бродский, В.А. Ауэрбах и другие¹²². Нетрудно понять, что «Протофис» был готов поддерживать режим гетмана как реально существующую власть, хотя и стоявшую на позиции независимости Украины, но восстановившую крупное землевладение и базовые принципы «Старого порядка» прежней России¹²³. В скором времени, ввиду экономического и политического «веса» людей, входивших в состав Президиума Протофиса, организация стала играть, по словам Голицына, «крупную роль не только в качестве арбитра по всем экономическим, финансовым и промышленным вопросам перед лицом соответствующих министерств и всего Правительства в совокупности, но также в направлении всей политики его, а равно и самого Гетмана. Можно без преувеличения сказать, что две организации в этот период на Украйне играли доминирующую роль: Союз хлеборобов и Протофис»¹²⁴. Протофис развил кипучую деятельность: в роскошном помещении союза на Крещатике чуть ли не ежедневно происходили всевозможные совещания¹²⁵. Голицын утверждал, что ему как председателю Протофиса пришлось «принимать активное участие как в предотвращении назревающих кризисов, так и в разрешении таковых в интересах страны». «Для этого, — писал Голицин, — приходилось воевать немалое количество раз с Гетманом, дабы добиться того или другого решения вопроса в желаемом для нас смысле. Пришлось менять состав лиц на постах министров, подыскивать им соответствующих товарищей и даже менять весь состав правительства в связи с переменой ориентации самой политики в зависимости от внешних событий»¹²⁶. В свою очередь Скоропадский в своих воспоминаниях с уважением отзывался о Голицыне как о человеке умном и знающем¹²⁷. Вместе с тем Протофис как организация, выражающая интересы крупного капитала, сильно навредил репутации гетмана, связывая его в общественном сознании со старым порядком, деятели же Протофиса, как вспоминал видный кадет Н.И. Астров, вели «грубую, неприкрытую спекуляцию...»¹²⁸.

В начале сентября 1918 г. было достигнуто соглашение о создании Совета Государственного Объединения России (СГОР). В состав СГОР вошли представители земских, банковских, землевладельческих, торгово-промышленных и академических кругов¹²⁹. В политическом отношении состав членов СГОР был весьма разнообразный, но споры о будущем страны на время были приостановлены: «Внимание поглощено было более животрепещущими вопросами, связанными с борьбой против Советской власти», — вспоминал состоявший в СГОР П.П. Менделеев¹³⁰. Общая физиономия СГОР, вспоминал общественный деятель М.В. Брайкевич, была «панбуржуазной» и «классово-эгоистической». Позитивный момент в программе СГОР на первых порах отсутствовал: основа объединения «лежала в чисто отрицательном моменте — горечи и нерассуждающем раздражении на все социалистические и почти на все кадетские и кадетствующие элементы после неуспеха Временного Правительства»¹³¹. Председателем СГОРа и особого бюро (функционировавшего в качестве исполнительного органа СГОР) был избран барон В.В. Меллер-Закомельский, который на своем посту «ловко лавировал среди наших разногласий и затушевывал наиболее жгучие щекотливые вопросы, умело обходя подводные камни, о которые легко могла бы разбиться утлая ладья нашего объединения, почти всегда добивался желательных ему решений», — вспоминал о Меллер-Закомельском Менделеев¹³². Он же утверждал, что ключевой фигурой СГОР, несмотря на наличие в составе объединения таких влиятельных деятелей, как А.В. Кривошеин, П.Н. Милюков, А.Д. Голицын, Д.Ф. Гейден, Е.Н. Трубецкой, С.Н. Маслов, был присяжный поверенный, масон¹³³, М.С. Маргулиес, который благодаря своей обходительности и ловкости, станет в недалеком будущем одним из центральных действующих лиц в Одессе в дни французской интервенции¹³⁴. Несмотря на такие крупные имена в составе СГОР, организацией, координирующей деятельность антибольшевистских сил, он стать не сумел: во-первых, СГОР занимал ярко выраженные правые позиции, и по сути игнорировал Национальный Центр, которому симпатизировал Деникин, а, во-вторых, и в монархической среде на Украине также существовала острейшая конкуренция за лидерство.

Монархисты вообще вели в Киеве активнейшую деятельность, достаточно сказать о кружке, группировавшемся вокруг салона баронессы Мейендорф, в состав которого входили князь А.Н. Долгоруков (одна из ключевых фигур последних дней правления Скоропадского), известный царедворец генерал А.А. Мосолов, прежде занимавшего пост начальника канцелярии министерства императорского двора, и другие. Сами члены кружка, имевшего, к слову, доступ к гетманскому дворцу, именовали себя «зубрами», подчеркивая свой крайний монархизм-легитимизм и значимость своего социального положения. Своим главой «зубры» признавали уже известного нам полковника Ф.Н. Безака¹³⁵. «Зубрами» была предпринята и попытка спасти (при посредничестве немцев) Николая II и его семью. Инициатива, если верить показаниям А.Н. Долгорукова, данным им судебному следователю Н.А. Соколову, исходила от графа Альвенслебена. Граф пригласил на встречу Долгорукова и чету Безаков. На встрече Альвенслебен, как показал Долгоруков, заявил о том, что Вильгельм II желает спасти Николая II «и принимает к этому меры»¹³⁶. Альвенслебен пояснил, что немцы якобы потеряли след пребывания отрекшегося императора, и требуется «послать три пары офицеров для обнаружения места пребывания Государя»¹³⁷. Кроме того, Альвенслебен назвал сумму, которая была необходима для спасения Николая II — 2 миллиона рублей. Также граф предупредил собеседников о том, что между 16 и 20 июля 1918 г. распространится «ложный» слух об убийстве русского царя: «Слух... будет ложный, но он необходим в каких-то целях именно Его спасения». «В то же время он просил нас держать разговор с ним в секрете, делая наружно вид, что мы верим известию о смерти Государя», — вспоминал Долгоруков¹³⁸. Вскоре в киевских газетах появилась информация о том, что царь расстрелян в Екатеринбурге, а его семья куда-то вывезена. Как вспоминал Долгоруков, «в этом сообщении инициатива убийства приписывалась местному уральскому совдепу. Признаться, я был поражен осведомленностью Альвенслебена и, конечно, совершенно не поверил газетному сообщению»¹³⁹. Очень быстро распространился слух, что Альвенслебен «плакал» во время панихиды. Между собой Долгоруков и Безак говорили о том, как Альвенслебен «искусно ведет свою роль»¹⁴⁰. Однако, встретив в августе Альвенслебена на улице, Долгоруков узнал от графа, что «ничего не удалось сделать, и Государь, видимо, убит»¹⁴¹. Предпринял безуспешную попытку передать через Альвенслебена письмо Вильгельму II и Мосолов. Однако на письмо Мосолова с призывами спасти государя Вильгельм II никак не отреагировал, а граф Мумм, дипломатический представитель Германии при гетмане, попросту отказался помочь в деле спасения Романовых. По словам Мосолова, Мумм дал ему понять, что «в данное время мнение кайзера в делах иностранной политики уже не имеет прежнего значения, и не соглашался с тем, что для Германии важен вопрос о спасении царя»¹⁴². Поведение немцев и их заигрывания с русскими монархистами могут показаться странными и нелогичными. Вместе с тем достаточно разумное объяснение этому предложил советский историк Г.З. Иоффе. По его словам, это поведение «полностью вписывалось в ту игру, которую немцы на Украине вели с русскими монархистами: не в интересах немцев было "разочаровывать" монархистов и отталкивать их от себя»¹⁴³. Что же касается отрекшегося императора, то думается, что он казался всем «главным игрокам» — Германии, большевистской России, да и, если уж говорить без лукавства, вождям Белого движения, полностью отыгранной фигурой. Вместе с тем, живой Николай Романов оставался потенциально самой сильной и политически значимой персоной на всем пространстве бывшей Империи. В новых раскладах новой политики, думается, что живой Николай II не очень-то был нужен даже монархистам, о чем говорит тот факт, что ни одного полноценного заговора с целью спасения Дома Романовых организовано не было.

В самом конце лета той же группой правых — одесским городским главой Пеликаном, Кочубеем и кн. Долгоруковым — на немецкие деньги было образовано «Особое политическое бюро на Украйне» для борьбы с левыми партиями. Бюро имело тесные контакты с германской контрразведкой, как следствие, главой бюро был назначен «профильный» специалист — чиновник бывшего Департамента полиции Игнатьев, усердно собиравший «компромат» на отдельных деятелей гетманского кабинета и знакомивший с ними самого Ясновельможного Пана. Предполагалось открыть такое же бюро и в Одессе, поставив во главе его Пеликана¹⁴⁴.

Помимо политических собраний монархисты на Украине пытались организовать и какие-то формы военного сопротивления большевизму. Речь идет о немецком проекте лета 1918 г. Немцы обратились к «зубрам», считая их пронемецкой придворной партией. «Зубрам» предлагалось поискать генерала, который бы согласился возглавить дело формирование монархической армии, создаваемой на немецкие деньги. Армия должна была формироваться на территориях, занятых немцами (часть Черниговской, Курской и Харьковской губерний)¹⁴⁵. В Киеве, на квартире генерала князя М.А. Туманова, собирались генералы-монархисты: А.Н. Долгоруков, Н.Н. Шиллинг, А.А. Павлов, М.М. Кантакузен. Генералы ожесточенно спорили между собой, выбирая наиболее достойную фигуру на пост командующего монархической армией. Потенциальные командующие спорили друг с другом, по словам генерала В.В. Бискупского, «топили друг друга именно завистью», однако, после сообщения ротмистра А.Г. Шапрона дю Дарре, рассказавшего генералам о целях и задачах Добровольческой армии, генералом М.А. Тумановым было сформулировано общее мнение: «Все мы кончим тем, что будем в рядах Добровольческой армии, и я каждого офицера, обращающегося ко мне, буду направлять туда»¹⁴⁶. Военная же секция съезда консервативных деятелей, проходившего в Киеве 7 июля 1918 г., приняла резолюцию, гласившую: «Не может быть сомнения, что Великое Российское Государство может восстановиться лишь под скипетром законного Монарха»¹⁴⁷. Среди подписавшихся было громкое имя князя Долгорукова, которому еще предстояло сыграть главную роль в своей жизни.

Прогерманские армии действительно возникли. Речь идет в первую очередь о Южной и Астраханской армиях, выступавших под монархическим знаменем. Астраханская армия, в лице атамана князя Д. Тундутова, получившего в Берлине аудиенцию у самого Вильгельма II¹⁴⁸, создавалась фактически на деньги немцев, всячески способствовавших тому, чтобы армия не нуждалась ни в оружии, ни в боеприпасах¹⁴⁹. Создание армии началось в июле 1918 г. Формирование армии решено было вести на Дону, в районе станицы Великокняжеской Сальского округа, находившегося на границе Донского войска и Астраханской губернии. Название армии было дано из «теоретического предположения Тундутова комплектовать армию астраханскими казаками и калмыками по мере освобождения Астраханской губернии»¹⁵⁰. На улицах Киева активно вели себя агитаторы, призывавшие вступить в ряды армии, правда, без достаточного успеха¹⁵¹. Пункт записи в состав армии вообще выглядел необычно: рядом с монархическим знаменем Дома Романовых в окно были выставлены также портреты Николая II и Императрицы Александры Федоровны¹⁵². Однако даже такие «агитки» не помогли: в армию не пошли. Несмотря на то что численность армии была крайне невелика, в ее составе было немало представителей знатных фамилий¹⁵³, естественно, монархически настроенных ориентированных, и, как правило, крайне негативно относящихся к Верховному Руководителю Добровольческой армии генералу М.В. Алексееву, считая его виновником всех несчастий. Ходили слухи, что «астраханцы» даже замышляли устранение Алексеева, но дальше разговоров дело не пошло¹⁵⁴. Сам Тундутов, еще очень молодой человек, происходил из знатного калмыцкого рода. Во время Великой войны будущий атаман служил адъютантом у генерала Н.Н. Янушкевича, заслужив у сослуживцев репутацию человека заносчивого и бестолкового¹⁵⁵. Русская смута, однако, вынесла на поверхность и этого, не самого достойного, представителя офицерского корпуса императорской армии. При армии существовал «политический кабинет», который возглавлял небезызвестный еще по корниловскому выступлению И.А. Добрынский, о котором Деникин в своей неопубликованной рукописи «Заметки, дополнения и размышления к "Очеркам русской смуты"» написал примечательные строки: «Авантюрист сугубый <...> Добрынский был чем-то вроде "управляющего внешними сношениями" у Тундутова, и одновременно негласным сотрудником немецкой контрразведки...»¹⁵⁶. «Кабинет» поддерживал тесную связь с донскими местными и приезжими монархистами¹⁵⁷.

Армия пользовалась поддержкой правых кругов Киева во главе с графом В.А. Бобринским. Должность командующего армии долгое время оставалась вакантной, пока, наконец, занять ее не согласился лихой кавалерийский генерал А.А. Павлов, в политической идеологии которого, по словам Деникина, «был только монархизм и никаких осложняющих дело «предрассудков»¹⁵⁸. Павлов в июле 1918 г. был в расположении Добровольческой армии, где имел беседы с генералами М.В. Алексеевым, А.И. Деникиным и И.П. Романовским. Из бесед Павлов с грустью вынес впечатление, что все три генерала «признают только конституцию»¹⁵⁹. Встречи с Тундутовым также не принесли Павлову особого удовлетворения. После одной из таких встреч Павлов записал в своем дневнике: «Тундутов задумал указывать, как Россия должна управляться — конституция, автономия и пр. Я наотрез отказался. Он сказал: "ну, о таких пустяках можно сговориться"?!»¹⁶⁰ Действительно, резкий карьерный взлет, видимо, вскружил Тундутову голову. По всегдашней российской политической традиции, сильные мира сего были готовы принимать за народ решения и вершить его судьбу.

Комплектование армии шло медленно и неудачно; к тому же, немцами была перехвачена официальная телеграмма Тундутова генералу Алексееву от 4 августа 1918 г., в которой бывший адъютант Янушкевича просил о содействии Михаила Васильевича для включения Астраханской армии в состав Добровольческой. Это, естественно, давало немцам повод видеть в Тундутове двуличного человека и разорвать с ними изначальные договоренности. Деникин же наотрез отказывался иметь дело с прогерманскими организациями и идти на контакты с авантюристами, подобными Тундутову¹⁶¹.

В целом Астраханская армия не оставила заметного следа в истории Гражданской войны, а за прекращением немцами финансирования и в связи с полным провалом процесса формирования армии (удалось набрать не более 3 тысяч бойцов, из которых на фронт могло быть выставлено только 1753 человека, астраханских же казаков из них было всего 488 человек)¹⁶² растаяла сама по себе¹⁶³. Такой тенденциозный мемуарист, как начальник штаба Донской армии И.А. Поляков, в своих воспоминаниях, тем не менее, точно назвал главную причину неудачи комплектования Астраханской армии: астраханцы «не имели хороших начальников»¹⁶⁴. Действительно, без этого все их начинания были обречены на провал.

Куда масштабнее была деятельность монархического союза «Наша Родина», возникшего в Киеве в августе 1918 г. Во главе союза стояли герцог Георгий Николаевич Лейхтенбергский и «маленький человечек», как он сам о себе отзывался¹⁶⁵, присяжный поверенный Михаил Епифанович Акацатов, до революции состоявший в антисамостийническом Галицко-русском обществе в Петрограде. За этот факт биографии, по словам Акацатова, его в 1918 году «ненавидели разные Петлюры»¹⁶⁶. Внешность и манеры поведения у Акацатова были своеобразные: создавалось впечатление, что «Акацатов явно подражает Керенскому в костюме и в манере себя держать. Бритое лицо, краги, спортивная куртка, подчеркнутая решительность жестов. Во всем этом, конечно, не было ничего предосудительного, но впечатление создавалось странное. Как-никак, этот человек собирался формировать армию и спасать Россию...», — вспоминал очевидец¹⁶⁷. Действительно, создатели союза задумали формирование крупной монархической армии, которая в будущем должна была объединить все антибольшевистские силы Юга — отсюда и название армии — Южная. Финансировалось все мероприятие немцами, на деньги которых была открыта целая сеть вербовочных бюро, действовавших даже за пределами Украины¹⁶⁸. Так, например, в Смоленске существовала организация (во главе ее находился генерал М.А. Дорман, осенью 1918 г. расстрелянный чекистами), занимавшаяся вербовкой добровольцев на службу в Южную армию. Агенты Дормана работали по всем уездам и деревням Смоленской и Витебской губерний, которые, в виду своей близости к демаркационной линии, являлись сборными пунктами для отправления желающих поступить в состав армии¹⁶⁹. Германские военные власти во всем шли навстречу «южанам», давая всем их начинаниям необходимую поддержку¹⁷⁰. Покровительство немцев «Южной армии» было известно и Советскому правительству и стало причиной официального протеста советского посла в Берлине А.А. Иоффе¹⁷¹.

Связи герцога Лейхтенбергского, который с одной стороны был в очень дружеских отношениях с гетманом, а последний, в свою очередь, пользовался доверием у немцев, играли очень полезную роль в деле обеспечения для армии режима максимального благоприятствования¹⁷².

По словам Деникина, герцог был только «флагом» армии, а ее душою был М.Е. Акацатов. Последний прибыл в Киев с поручением от Всероссийского Крестьянского Союза: тайно объединить крестьян в пределах немецкой оккупации. Для этого Акацатов считал необходимым найти прикрытие в лице немцев, полагая, что получить от них санкцию на создание политического объединения будет легче, чем от русских общественных деятелей. Нужна была помощь и связи русского человека, находившегося в фаворе у немцев, чтобы осуществить всю эту мудреную комбинацию. За помощью в этой сложной операции Михаил Епифанович, если верить его воспоминаниям, по собственной инициативе обратился к неплохо знакомому ему герцогу Лейхтенбергскому, родственнику германских принцев, решив, что тот «русский человек и нам поможет». От герцога пришлось скрыть тот факт, что Акацатов — представитель Всероссийского Крестьянского Союза, имевшего ярко выраженную антигерманскую и антипомещичью направленность¹⁷³. Г.Н. Лейхтенбергский принял германскую ориентацию, считая, что необходимо использовать реальную и практическую помощь, которую можно получить от немцев. Георгий Николаевич «принимал "Украину" независимую и суверенную, как ступень, как пункт, в котором сосредоточились бы организующие и творческие силы, откуда в известный момент могло бы начаться воскресение Единой, Великой России. Раз ее собственные дети продали ее, изменили ей, разрывали родную мать на части, — писал герцог, — мне казалось безразличным, какими руками, чьим оружием будет восстановлен порядок в одной из ее частей, хотя бы в той же "Украине", и кто подготовит ее будущее возрождение»¹⁷⁴. В инициированной Георгием Николаевичем «совершенно частной беседе» с А.А. Лодыженским¹⁷⁵, видным общественным деятелем при Добровольческой армии, герцог говорил: «Я в политической работе никогда не принимал участие и отойду от нее, как только представится возможность. Сейчас силой вещей поставлен в положение деятеля. Буду работать в направлении воссоздания в России государственного порядка при монархическом государстве и воссоединении всех ее частей». Георгий Николаевич выразил опасение, что в случае прихода союзников в Россию ими будет установлен республиканский порядок, обосновав, таким образом, свою германскую ориентацию. В конце беседы, проходившей в августе 1918 г., герцог подчеркнул: «Цель у нас [антибольшевиков. — А.П.] общая и надо полагать, что со временем все наши формирования сольются воедино под определенно монархическими лозунгами»¹⁷⁶.

Б.С. Стеллецкий, начальник штаба Скоропадского, в своих воспоминаниях писал: «Когда и как зародилась идея организации Южной армии — точно неизвестно, но в этом деле принимал участие какой-то доктор, тоже родственник Скоропадского. Через некоторое время на сцену выплыл какой-то адвокат [М.Е. Акацатов. — А.П.], которому герцог Лейхтенбергский безгранично доверял, и который заведывал денежными средствами, получая их не то от министра финансов, не то от немцев. Вообще вся эта история с возникновением Южной армии была вопросом темным. Но в результате многие офицеры надели на рукава трехцветные треугольники и начали готовиться к походу...»¹⁷⁷.

Союз «Наша Родина» выпускал одноименную газету «Наша Родина», в которой острой критике подвергался командный состав Добровольческой армии и в первую очередь генерал М.В. Алексеев, а из политических деятелей вокруг армии — В.В. Шульгин. Алексееву и Шульгину при этом припоминалось их «предательское» поведение в дни Февральской революции¹⁷⁸. Акацатов, в частности, даже заявил, что «для России и дела ее спасения опасны не большевики, а Добровольческая армия, пока во главе ее стоит Алексеев, а у последнего имеются такие сотрудники, как Шульгин»¹⁷⁹.

Монархический лозунг Южной армией был поставлен ясно и определенно, без каких-либо компромиссов в виде Учредительного Собрания и т. д.: революция должна быть подавлена любой ценой и трон восстановлен¹⁸⁰. Ходили даже неправдоподобные слухи, что формирование армии идет на деньги Романовых¹⁸¹. Такие открытые «реставрационные» устремления привели к тому, что в армию в большом количестве пошли «бывшие люди», пытавшиеся получить в ней, опираясь на прежние заслуги, высокий чин. Как вспоминал Акацатов, у «бывшего начальства» наблюдалось стремление «наряжаться в погоны». Если верить Михаилу Епифановичу, он позволял носить погоны только служащим бюро и приезжающим из армии. Расчет «бывших» был прост: в Южной армии была восстановлена старая русская военная служебная одежда, «получишь генерала, а "затем и местечко начальственное!"». Для всех этих людей было характерно, иронизировал Акацатов, «искательство в глазах» при просьбе о приеме на службу¹⁸².

Внешнеполитическая ориентация армии, источник ее существования, достоверно были известны только верхам. Е[ри поступлении на службу офицерам «открывали монархическую цель формирования, не говоря, пока, откуда имеются деньги; тщательно, насколько это вообще было возможно, проверяли их политические убеждения и предыдущую службу. При вступлении, никаких подписок с них не отбирали, а объясняли, что армия — чисто русская, ни в какую борьбу ни с какими внешними врагами ввязываться не будет и, в частности, ни в коем случае не поднимет оружия против немцев, так как формируется на занятой ими территории и с их ведома, а потому идти против них было бы нечестно», — вспоминал Е.Н. Лейхтенбергский. Кроме того, предполагалось, что в будущем армия будет действовать «рука об руку с Добровольческой армией и с казаками»¹⁸³.

Офицерство, поступавшее на службу в Южную армию, можно было разделить на две категории: «одни ясно знали, что Южная армия получает деньги от немцев и создается для каких-то их целей, может быть даже враждебных национальной России, но не считали это вредным и говорили, что источники им безразличны, лишь бы создать армию борющуюся за монархию, другие же не знали о причастности немцев и шли туда ради служения России, не ехали же в Добровольческую армию потому, что не было у них на это средств, а тут сразу им давали жалованье и назначали на должности», — вспоминал эмиссар Добровольческой армии в Киеве подполковник С.Н. Ряснянский¹⁸⁴. Мемуарист пишет о «нездоровой конкуренции» Южной армии с Добровольческой, вербовкой в которую он занимался в Киеве. Ряснянский упоминал о роскошных помещениях гостиницы «Прага», занятых под штаб Южной армии, на которую немцы, по его словам, не жалели денег¹⁸⁵. Показательны воспоминания добровольца Б. Орлова, также находившегося в то время в Киеве: «Узнал, где организовывается армия против большевиков, так называемая Южная армия. Пошли посмотреть, в чем дело. Входим — сидит немецкий офицер в центре, а по бокам наших два полковника... Увидев такую картину, повернул обратно. — Вы куда? Мы к немцам на службу не пойдем»¹⁸⁶.

Но картина, изображенная Орловым, была не всегда одинакова, и в первые месяцы набор офицеров в Южную армию был весьма успешен. Как вспоминал атаман Всевеликого Войска Донского П.Н. Краснов, «Южная Армия только формировалась, когда она попадет на фронт, было неизвестно, и к ней выгодно было приписаться героям тыла, любителям воевать на Крещатике и Подоле. Офицеры понадевали на себя погоны, нашили на рукава полоски бело-желто-черного цвета — "Романовских цветов", и двуглавых орлов, распевали по кафе "Боже, Царя храни" и очень мало думали о спасении Родины и о Царе»¹⁸⁷.

Привлеченные открытыми монархическими лозунгами, успешно противопоставленными «непредрешению» Добровольческой армии, офицеры пошли в Южную армию. Атаман Краснов предоставил для формирования Южной армии территории Богучарского и Новохоперского уездов, откуда в Новочеркасск скоро стали поступать донесения о недовольстве местных крестьян проводимой «южанами» монархической пропагандой¹⁸⁸. На территории, предоставленной Красновым, начала свое формирование 1-я дивизия «Южной армии», начальником которой был генерал-майор В.В. Семенов, прежде «прославившийся» своими «подвигами» в Добровольческой армии. В своих воспоминаниях Деникин писал о том, что «Семенов был до того удален из отряда Дроздовского, ввиду полной неспособности в боевом отношении, потом — из Добровольческой армии за то, что, будучи начальником нашего вербовочного бюро в Харькове, вступил в связь с немцами и... отговаривал офицеров ехать в Добровольческую армию»¹⁸⁹. В качестве представителя Добровольческой армии Семенов агитировал местное офицерство вступить в ряды Добровольческой армии¹⁹⁰, не забывая пенять в письме Алексееву на ограниченность средств и выпрашивая новые ассигнования.¹⁹¹ В ответном письме Алексеева заявлялось следующее: «Средства высланы Вам не будут, а получение их Вами для Добровольческой армии воспрещаю. Вам предлагаю немедленно вернуться»¹⁹². Видимо, Семенов действительно, как пишут некоторые авторы, позволял себе махинации с деньгами, собираемыми надело Добровольческой армии, облагая местную буржуазию сборами якобы в пользу добровольцев и растрачивая их «для ведения широкой жизни»¹⁹³. Из Харькова в район расположения Добровольческой армии Семеновым было отправлено немногим более 500 человек, что не могло считаться хорошим показателем¹⁹⁴. Миссия Семенова была сочтена проваленной, а генерал был удален из рядов армии Деникина. Теперь Семенов получил возможность развить свои способности в Южной армии, начальником штаба армии которой был назначен генерал-лейтенант К.К. Литовцев, до начала Великой войны носивший свою настоящую фамилию — Шильдбах¹⁹⁵. За контрразведку в армии отвечал П.Р. Бермонт-Авалов — классический авантюрист периода Гражданской войны, в 1919 г. возглавивший Западную Добровольческую армию на Северо-Западе России. В выпущенных им в свет тенденциозных воспоминаниях Авалов всячески стремился подчеркнуть свой выдающийся вклад в дело борьбы с большевизмом, так и озаглавив свои мемуары¹⁹⁶. Что любопытно, одно время «армия» Авалова носила название Западный добровольческий корпус имени генерала от кавалерии графа Келлера¹⁹⁷. Именно Келлер в свое время отказался возглавить Южную армию, о чем подробнее будет сказано в дальнейшем.

Тандем Семенов-Литовцев толком проявить себя не сумел. Армии мешало отсутствие настоящего вождя, каковым виделся по-настоящему авторитетный генерал, популярный в военной среде. Увы, занимать вакантное место «вожди» не спешили. К тому же Краснов, обещавший Южной армии полную самостоятельность во внутреннем самоуправлении, с самого начала стал грубо вмешиваться в деятельность Штаба армии, нарушая, как вспоминал стоявший близко к командованию «южан» П.Р. Бермонт-Авалов, «основания формирования»¹⁹⁸. Возможно, что Краснов воспринимал Южную армию как силу, которая в будущем сможет стать своеобразным противовесом набирающей всё больший авторитет и популярность в офицерской среде Добровольческой армии, и пытался «подмять» «южан» под себя.

Объективно говоря, при определенном стечении обстоятельств Южная армия могла составить конкуренцию Добровольческой. Дело в том, что пополнение в Добровольческую армию шло из того же района, где формировалась Южная армия. Агитаторы «южан» и «астраханцев» зачастую обманывали офицеров, обещая им, после зачисления на службу в одну из монархических армий отправить их «в Новочеркасск и далее», — сообщалось в докладной записке подпоручика Струкова, самого попавшего в такую историю. После записи в ряды армии офицеров погружали в эшелон, двигавшийся по маршруту Киев-Чертково. По прибытию офицеров двое суток не выпускали из эшелона, пока немецкий офицер не сообщил им, что «они находятся в распоряжении немецкого командования и что по получению от последнего распоряжения, оно будет им немедленно сообщено»¹⁹⁹. Струкову удалось сбежать из эшелона и избежать немилой ему службы немцам, однако, видимо, это получалось не у всех. К тому же, «южане», получавшие средства на содержание армии из казначейства германских оккупационных войск на Украине и от донского атамана²⁰⁰, могли привлечь в свои ряды и финансовой стороной службы. Так, поступающие на службу, получали высокое жалованье, выше, чем в Добровольческой армии²⁰¹. Поступающие имели право получить 25 рублей единовременно и 5 рублей суточных, бесплатный проезд до места службы. Нуждающиеся могли получить аванс в счет жалованья: генерал — 170 рублей, штаб-офицер — 130 рублей, обер-офицер — 100 рублей и солдаты — по 30 рублей на человека²⁰². Кроме того, перед поступлением на службу, у военнослужащего была возможность ознакомиться с условиями службы:

«1. При вступлении в Южную армию от каждого требуется особая подписка, в основе коей лежит обязательство безусловно повиноваться поставленным начальникам.

2. Подписка о вступлении в Южную армию дается без указания срока на излагаемых здесь условиях службы. Дезертирство подлежит суду по законам военного времени.

3. Служба в частях регулируется уставами: внутренней службы, дисциплинарным и гарнизонной службы со всеми дополнениями, существующими до 1917 г. Со следующими изменениями:

A) Ко всем солдатам обращаться на "Вы"
Б) начальствующие лица титулуются по чинам (господин поручик, господин штаб-офицер и т. д.), кроме генеральских чинов титулующихся "Ваше превосходительство".
B) отдание чести, становясь во фронт, отменяется.

4. В частях Южной армии действуют военные суды и суды чести, согласно положений, существующих в Русской армии до 1917 г.

5. Служба в Южной армии считается государственной и засчитывается в отношении производства в чины...»²⁰³.

В обращении союза «Наша Родина» к «Верным сынам России» говорилось: «Славные братья наши, донские казаки, освобождая свою Донскую землю, выгнали большевиков и из соседнего Богучарского уезда Воронежской губернии, и позвали нас в этот уезд собирать добровольцев, которые названы Южной армией. Армия эта, с помощью Божьей, пойдет на Воронеж и Москву, где вновь в Успенском Соборе будет возведен на прародительский престол законный, православный русский царь, наш природный Государь. Слава Богу, Вы видите, что есть ныне место, где могут собраться верные сыны России и мы Вас зовем ныне в Богучарское в Южную армию под стяг Пречистой матери Божьей, заступницы земли русской от времен древних. Ради Веры, Царя и Отечества оставим на время домашнюю работу, оставим дома жен и детей наших, отдадим свои деньги на дело спасения Родины и пойдем под знамена Креста Христова и под покровом омофора пресвятой Богородицы, пойдем на дело спасения несчастной, но милой матери России. И да узрит мир крещеный, что жив еще русский народ, не до конца погиб он, что жива в сердцах наших Вера православная и верность престолу природных царей русских»²⁰⁴. В свою очередь, в обращении к «русским офицерам» звучал еще более красноречивый призыв: «Ваш час пробил! Довольно малодушия, довольно инертности и слабости, довольно равнодушия и недостойного себялюбия. Если раньше Вы не знали куда, за кем и во имя чего идти, то теперь явилось достойное Вас место. Спешите, организуйтесь, стекайтесь под знамена Южной армии, поставившей своей целью и задачей свержение разбойничьей Советской власти, восстановление России и монархии, и ведущей борьбу за освобождение России от кровавого большевистского ига, за русскую государственность на незыблемых основах права, справедливости, порядка и дисциплины»²⁰⁵. В течение трех месяцев по всей Украине было открыто 25 вербовочных бюро, через которые в Южную армию было отправлено около 16 тысяч добровольцев²⁰⁶. В служебной инструкции по Южной армии, датированной 11 сентября 1918 г., обращалось внимание на то, что «открытие бюро для набора в Южную армию, агентура в ее пользу не должна производиться иначе, как после уведомления германской комендатуры и после разрешения таковой»²⁰⁷. Большая часть вербовочных бюро находилась на украинской территории, т. е. под непосредственным контролем немцев.

Шульгин, обеспокоенный тем, что вместо Добровольческой армии часть офицеров отправилась в Астраханскую и Южную армию, привлеченная их «ясными» монархическими лозунгами, опубликовал в выходившей под его редакцией екатеринодарской газете «Россия» «Открытое письмо руководителям Астраханской и Южной армий». В нем Василий Витальевич писал: «Ни для кого не тайна, что как Астраханская, так и Южная армии, формировались и формируются при деятельном участии немцев». Как следствие, редактор «России» предлагал чинам этих армий уйти из их рядов и объединиться с добровольцами: «Сделать это еще не поздно... но уже время»²⁰⁸. В свою очередь М.В. Родзянко в открытом письме графу В.А. Бобринскому осуждал контакты графа с немцами и его призывы вступать в Южную армию. «Я протестую всеми силами своей русской души против принятой Вами и гг. членами Государственной Думы [речь идет о решениях проходившего в Киеве совещания депутатов Государственной Думы. — А.П.] гибельной для России и оскорбляющей национальную честь германской ориентации», — восклицал Михаил Владимирович²⁰⁹.

Искусственно вызванное взаимное отчуждение между «южанами» и добровольцами, в скором времени сменилось явным тяготением к Добровольческой армии отдельных лиц и целых частей Южной армии. Немалую роль в этом сыграло и «Открытое письмо» Шульгина, о котором говорилось выше²¹⁰.

В скором времени, в конце октября 1918 г., из Южной армии ввиду ее немецкой ориентации начался массовый исход офицеров. Они понимали, что война Германией проиграна и стремились «успеть» вступить в армию Деникина²¹¹. Однако с 30 сентября 1918 г. Южная армия поступила в полное подчинение П.Н. Краснову, и поэтому вожди Добровольческой армии, чтобы не обострять ситуацию, в предвидении неизбежного слияния донцов и добровольцев, решили не форсировать события, считая, что чины Южной армии со временем так или иначе, но станут под знамена Деникина. Однако, как писал сам Антон Иванович, «Влились они в нашу армию [Деникина. — А.П.] действительно, но... слишком поздно — после окончательного развала»²¹². Позднее уже от вездесущего Тундутова исходила идея о формировании юго-восточного союза в составе донского, кубанского и астраханского казачества (предполагалось участие и горцев Северного Кавказа). Тундутову «этот союз рисовался чем-то вроде Германской Империи — союзом королей-атаманов, объединенных верховным атаманом», — вспоминал Краснов, выдвигавшийся на эту должность²¹³. Предполагалось, что Южная армия будет с севера защищать Дон от большевиков. В этой ситуации на первый план выходила фигура донского атамана П.Н. Краснова, получившего свободу рук в отношении комплектования высшего командного состава Южной армии. Во избежание обвинений в том, что армия содержится на немецкие деньги, Петр Николаевич взял взаймы 76 миллионов рублей у гетмана Скоропадского, утверждая с той поры, что «армия будет содержаться на народные русские деньги». Красновым, по его словам, были удалены из армии ультрамонархические элементы²¹⁴. Сам он предлагал возглавить Южную армию генералу от кавалерии А.М. Драгомирову, однако верный союзнической ориентации Абрам Михайлович счел, что в данной ситуации предложение это «равносильно оскорблению» и от должности отказался²¹⁵. Генерал Ф.А. Келлер казался поначалу подходящей кандидатурой, но он ненавидел и «открыто бранил немцев, украинцев, республиканцев и даже прогрессистов всяких оттенков». Даже «Наша Родина» убоялась нетерпимости и крайних правых убеждений Федора Артуровича. Мысль о таком командующем была оставлена²¹⁶. Генерал Д.Г. Щербачев, командующий Румынским фронтом, от предложения Краснова возглавить армию также отказался. «Формирование Южной армии задержалось вследствие того, что не могли отыскать подходящего популярного генерала, которого можно было бы поставить во главе ее. Предложения (через военное министерство гетмана или через Донского атамана) делались многим; но желающих не находилось», — вспоминал осведомленный генерал А.С. Лукомский²¹⁷. В итоге командармом стал престарелый Николай Иудович Иванов, бывший Главнокомандующий Юго-Западного фронта, пользовавшийся популярностью в войсках. Проживавший на окраине Новочеркасска Иванов, откровенно скучал, прогуливаясь ежедневно по городу в старой солдатской шинели без погон, и мечтая найти своим способностям какое-то применение²¹⁸. В этой ситуации вынужденного бездействия Иванов и получил приглашение от Краснова возглавить Южную армию. Сам Николай Иудович долго не соглашался занять этот пост²¹⁹, также как несколько раньше не согласился возглавить формирование Астраханской армии, не подчиненной Добровольческой армии²²⁰, прося для себя в армии Деникина место хотя бы «смотрителя госпиталя». Однако, по словам близкого к добровольческому командованию полковника Л.Н. Новосильцева, Иванова в Добровольческой армии «обидели», отказав в приеме на службу, и в итоге бывший главкоюз стал командовать Южной армией²²¹. Назначение оказалось, по мнению генерала П.И. Залесского, начальника штаба у Иванова, на редкость неудачным²²².

Очевидец событий И. Калинин писал в своих воспоминаниях: «Чтобы убить сразу нескольких зайцев, т. е. усилить казачий фронт, подтолкнуть казаков на завоевание Москвы, а вместе с тем и ослабить и Доброволию, в угоду немцам, изобретательный атаман [П.Н. Краснов. — А.П.] начал формировать армии Саратовскую, Воронежскую [Саратовская армия просуществовала совсем недолго, Воронежская армия была переименована в Южную. — А.П.] и Астраханскую. Краснов рассчитывал, что вслед за этими армиями охотно двинутся и казаки, сначала — просто по пятам, из любопытства или соревнования, а потом, увлекшись борьбой, воодушевятся и ринутся лавиной к Москве»²²³.

Из затеи этой ничего не вышло. Деятельность и Астраханской и Южной армий оказалась не слишком успешной. Южная армия, после смерти своего командующего генерала Н.И. Иванова, доживавшего свои дни, как вспоминал генерал А.А. Павлов, в жестокой нужде²²⁴, была вскоре расформирована, что породило шутку: «Армия Южная — никому не нужная»²²⁵, а Астраханская — оставила после себя еще более комичное впечатление, став лишь эпизодом Гражданской войны. Важнее другое: в сложном и изобиловавшем не только сложностями, но и благоприятными возможностями 1918 году, эти армии отвлекли внимание части офицерства, в итоге пошедшего не в Добровольческую армию. Нельзя в полной мере согласиться с генералом Н.Н. Головиным, писавшим, что «несмотря на попытки немцев расслоить русское офицерство, им это не удалось. Главная масса русского офицерства шла в Добровольческую армию, а не в Южную и не в Астраханскую»²²⁶. Безусловно, армия Деникина становилась все более известной и популярной в офицерской среде. Безусловно также и то, что процесс комплектования Южной и Астраханской армии оказался безуспешным. Однако, сам факт наличия многих антибольшевистских армий, да еще и с монархическими лозунгами, порождал летом-осенью 1918 г., в период, когда будущность Добровольческой армии носила еще совершенно неопределенный характер, у офицеров раздумья, сомнения — все это приводило к отсрочке поступления многих офицеров (не обязательно — монархистов) на службу к Деникину, а многие вообще приняли решение «залечь на дно» и выждать время, устраняясь тем самым от участия в Гражданской войне. Ближе к истине московский историк Р.Г. Гагкуев, по утверждению которого «даже относительно незначительный отток офицеров в прогерманские монархические армии имел для антибольшевистского фронта большое значение. Кроме того, наличие самого противостояния между контрреволюционными центрами негативно отразилось на настроениях офицерства — многие предпочли вовсе устраниться от участия в борьбе»²²⁷. Не случайно также и то, что такой авторитетный мемуарист, как генерал А.С. Лукомский, признавал, что «формирование Южной армии безусловно задержало рост Добровольческой армии и внесло разлад в офицерскую среду»²²⁸. О сокращении притока офицеров в Добровольческую армию в связи с вербовкой офицеров в Астраханскую, Южную и Народную армии (подполковника В.К. Манакина) сообщала и докладная записка генерала И.П. Романовского, начальника штаба Добровольческой армии²²⁹. Наличие альтернативы деникинской армии безусловно играло на руку как немцам, так и большевикам. Напомним, что именно в этот период Добровольческая армия несла огромные потери в кровопролитном Втором Кубанском походе, потери, которые в качественном плане так никогда и не будут восполнены. В этой ситуации «недополучение» офицеров Деникиным сыграло губительную роль для Белого дела. С этой точки зрения изначальный план немцев — распыление сил антибольшевистского фронта — удался.

Примечания

1. Исчезнувшая Россия: Воспоминания княгини Лидии Леонидовны Васильчиковой (1886—1919). СПб., 1995. С. 459.

2. Г-ъ М. Больше правды, чем фантазии. Записки буржуя. Париж, [Б. г.]. С. 59—60.

3. Государственный архив Киевской области (ГАКО). Р-2793 (Осведомительный отдел при Киевском градоначальнике). Оп. 1. Д 28. Сводка донесений от 1 сентября 1918 г. Л. 8; Groener W. Lebenserin-nerunger. Göttingen, 1957. S. 406.

4. Тимашев С.И. Кабинет Столыпина: Из «Записок» министра торговли и промышленности / Вводная статья, подготовка текста и комментарии Л.Е. Шепелева // Русское прошлое: Историко-документальный альманах. 1996. Кн. 6. С. 111.

5. Максимович А.П. Идут большевики... Париж, 1937. С. 59.

6. Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь // Собр. соч. М., 1966. Т. 8. С. 286.

7. ОР РНБ. Ф. 1000. Оп. 6. Ед. хр. 5. Воспоминания полковника Г.А. Бенуа. Л. 8—10.

8. Морфесси Ю. Жизнь, Любовь, Сцена: Воспоминания русского баяна. Париж, 1982. С. 118.

9. Рафальский С. Что было и чего не было. London, 1984. С. 77.

10. Кислицин В.А. В огне гражданской войны. Харбин, 1936. С. 10.

11. ГАРФ. Ф. Р-6611 (Челищев В.К). Оп. 1. Д. 1. Л. 367.

12. Ставровский С.Н. Черные годы, или «Bestia triumphalis» (1917—1922) / Публикация В.О. Седельникова // Минувшее: Исторический альманах. 14. М.; СПб., 1993. С. 47.

13. ДРЗ. Ф. 1. Е-147. Запись от 29 августа 1918 г.

14. Рейн Г.Е. Из пережитого. 1907—1918. Берлин, [192?]. Т. II. С. 281—282. Не менее известна была и полушутливая песенка, необычайно ярко и точно указывавшая на характер взаимоотношений Украинской Державы и Германии:

Спи, младенец украинский
Баюшки баю,
Охраняет страж берлинский
Колыбель твою.
Под его надзор недремный
Взято все кругом,
Спи, младенец подъяремный,
Спи спокойным сном.
Он прогнал от колыбели
Всех большевиков,
И уже в твоей постели
Не прольется кровь.
Не услышишь ты средь ночи
Орудийный гром,
Спи, как встарь,
Смеживши очи,
Истомленный сном.
А придет пора — проснешься,
Хлеба не проси,
И к Берлину повернешься,
Палец пососи.
Будет время, сам узнаешь
Чем добыть покой,
И в смущеньи покачаешь
Слабой головой.
«Был когда-то хлебец», скажешь...
Да ушел в Берлин,
И голодный спать ты ляжешь...
Украинский сын.

      (РГВА. Ф. 40307. Оп. 1. Д. 403. Л. 402.).

15. Маляревский А.С. На переэкзаменовке. П.П. Скоропадский и его время // Архив гражданской войны. Вып. 2. Берлин, б. г. 111.

16. Там же. С. 140—141.

17. Трубецкой Г.Н. Годы смут и надежд. 1917—1919. Монреаль, 1981. С. 97.

18. Дневник П.Н. Милюкова. 1918—1921. М., 2004. С. 72.

19. Трубецкой Г.Н. Указ. соч. С. 95.

20. ОР РНБ. Ф. 1052. Ед. хр. 37. Воспоминания полковника Б.А. Энгельгардта. Л. 12. Известный политик В.Б. Станкевич писал: «Судьба Киева была совершенно исключительной. Правительства сменяли друг друга с кинематографической быстротой. Сегодня Временное Правительство, потом Рада, далее большевики, потом немцы и Рада, потом немцы и Скоропадский. Теперь же правил один Скоропадский без немцев, или, во всяком случае, немцы были за кулисами <...> При такой кинематографической быстроте смены режимов в жителях не могло образоваться большой склонности к дисциплине, к подчинению вообще какому-либо правительству. И Киев был городом оппозиции. Эти настроения отражались и на политических кругах. Несомненной аксиомой считалось: бороться с большевиками и со Скоропадским. Так как Скоропадский был ближе, то главные удары критики направлялись против него. Ему ставилось в вину прежде всего его "немецкое происхождение", далее — реставрационная внутренняя политика, далее — неясность его украинофильства и пр. Эта стихия оппозиционности была так сильна, что даже веселящийся Киев и тот был захвачен ею. Толпами наехавшие представители финансового, промышленного, художественного, артистического, адвокатского и других миров, которыми клубился Крещатик и были наполнены все рестораны и кофейни — и те на что-то негодовали, браня Скоропадского и его советников. И это не было только разговорами. Характерная черта — оппозиция уже не мыслилась иначе, как "вооруженная", и политические разговоры напоминали мне штабные совещания в минуту военных действий... Число винтовок, солдат и патронов входили составной частью в аргументацию за каждое политическое предложение» (см.: Станкевич В.Б. Воспоминания. 1914—1919 г. Берлин, 1920. С. 321—322).

21. Знаменитый политик Владимир Пуришкевич, живший в те дни в Киеве, писал в своей статье «"Катехизис" русской государственной ориентации»: «Россия дожила до такой степени позора, что думать вслух по-русски у нас запрещено. В одной части ее разрешается думать и говорить то, что нравится и не вредно Англии, в другой — то, что нравится и не вредно Германии; но нет такого места в России сейчас, где русский человек, не считаясь с английскими и немецкими вкусами, по всем государственным вопросам, затрагивающим интересы России, мог бы целиком думать, говорить и писать по-русски, не считаясь с тем, кому это нравится...» (см.: Государственный архив Одесской области (ГАОО). Ф. 156 (Штерн С.Ф.). Оп. 1. Д. 12. Л. 1).

22. Ефимов Б. Десять десятилетий. М., 2000. С. 33.

23. Савинков Б. С дороги // Русские ведомости. Москва. 1918. 11(24) марта.

24. Соколов К.Н. Ориентация // Русские сборники. София, 1921. Кн. 2. С. 5.

25. Иоффе Г.З. Великий Октябрь и эпилог царизма. М., 1987. С. 286—287.

26. Дорошенко Д.И. Гетманство 1918 г. на Украине // Голос минувшего на чужой стороне. Т. 5(18). Париж, 1927. С. 163.

27. Вокруг имени П.Н. Милюкова // Крымский вестник. Севастополь. 1918.9 июля (25 июня).

28. ОР РНБ. Ф. 1052. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 16.

29. Stockdale M. Paul Miliukov and the quest for a liberal Russia, 1880—1918. L., 1996. P. 266.

30. Керженцев. Жив курилка! // Известия ВЦИК. 1918. 28 июня.

31. Вернадский В.И. Дневники 1917—1921. Киев, 1994. С. 100.

32. Дневник П.П. Милюкова. С. 23.

33. Милюков П.П. М.М. Винавер как политик // М.М. Винавер и русская общественность начала XX века. Париж, 1937. С. 31.

34. «Милюков доказывал, что немцы выйдут победителями из мировой борьбы; что они единственная сила, на которую может опереться Россия; что только немцы, приславшие к нам в запломбированных вагонах руководителей большевиков, могут нас от них избавить; что Франция и Англия в таком положении, что от них помощи ожидать нельзя. По мнению Милюкова, так как мы сами справиться с большевиками не можем, то должны обратиться за помощью к Германии — победительнице в мировой борьбе, к Германии — нашей соседке, которой должно быть выгодно скорее восстановить в России порядок. Немцы, добавил Милюков, люди практичные, и они поймут, что для их же пользы помочь России... его лейтмотивом было уверение, что Германия выйдет победительницей из мировой борьбы», — так описывал свои впечатления от беседы с лидером кадетов генерал А.С. Лукомский (Лукомский А.С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. М., 2012. С. 417).

35. Савич П.В. Воспоминания. СПб.; Дюссельдорф, 1993. С. 258. Любопытно, что приветствуя вступивших в Одессу союзников, П.Н. Милюков писал: «Сомнений не было — не было и у меня — что конечный результат мирового состязания будет именно тот, в который мы всегда верили. Но этот результат казался где-то далеко за горизонтом, а в ближайшей перспективе — ничего, кроме мрака и унижения» (Милюков И Привет союзникам // Одесский листок. 1918.9 декабря.).

36. Савич Н.В. Указ. соч. С. 258—259.

37. Трубецкой Г.Н. Указ. соч. С. 114.

38. Съезды и конференции конституционно-демократической партии. В 3-х тт Т. 3. Кн. 2. 1918—1920. М., 2000. С. 182, 184.

39. Долгоруков Пав. Д. Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916—1926. М., 2007. С. 90.

40. Там же. С. 91.

41. Седых А. П.Н. Милюков // Далекие, близкие. Воспоминания. М., 2003. С. 143—144.

42. Устрялов Н.В. «Революция. 1916—1917—1918» // Былое — Революция 1917 г (1890-е гг. — 1919). М., 2000. С. 163.

43. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 3. С. 459.

44. Минц И.И. Год 1918-й. М., 1982. С. 437.

45. Милюков П.Н. М.М. Винавер как политик // М.М. Винавер и русская общественность начала XX века. Париж, 1937. С. 31.

46. Дневник П.Н. Милюкова. С. 38.

47. Там же. С. 38.

48. Иоффе Г.З. Великий Октябрь и эпилог царизма. М., 1987. С. 293.

49. Дневник П.Н. Милюкова. С. 35—36.

50. Милюков П. По поводу моей «украинизации» // Последние новости. 1925. 17 ноября.

51. Дневник П.Н. Милюкова. С. 34.

52. Там же. С. 38.

53. По некоторым свидетельствам, немцы выражали удовлетворение по поводу того, что «англофил Милюков» оказался умным человеком, так как понял «свою ошибку, что Германия не враг России» (ГАРФ. Ф. Р-6396. Оп. 1. Д. 92. Л. 4)

54. Милюков П. Мои сношения с ген. Алексеевым // Последние новости. 1924. 6 апреля.

55. Думова Н.Г. Кадетская контрреволюция и ее разгром. Москва, 1982. С. 116—117.

56. Rosenberg W. Liberals in the Russian Revolution. The Constituional Democratic Party, 1917—1921. Princeton, 1974. P. 319.

57. ГАРФ. Ф. 7506 (Центральный комитет партии кадетов). Оп. 1. Д. 5. Л. 3.

58. ГАРФ. Ф. 7506. Оп. 1. Д. 5. Л. 3.

59. «Это не было нарушением верности союзникам. — утверждал П.Н. Милюков. — Международные договоры сохраняют силу только до тех пор, пока сохраняются условия, в которых заключались эти договоры» (Митинг о Зарубежном съезде // Последние новости. 1925. 4 ноября).

60. Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. Париж, 1988. С. 606.

61. Дневники, записи, письма ген. Алексеева и воспоминания об отце В.М. Алексеевой-Борель // Грани. 1982. № 125. С. 277.

62. Митинг о Зарубежном съезде...

63. Дневники, записи, письма ген. Алексеева... С. 275—276.

64. Там же. С. 277.

65. Там же. С. 280.

66. Там же. С. 281.

67. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 1. Л. 45.

68. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 255. Л. 164—165. В другом частном разговоре Алексеев говорил о том, что хотя «половину вины... за то, что произошло, я отношу к союзникам, но все же им изменять я не могу» (Журналы заседания Особого совещания при Главнокомандующем Вооруженными Силами на Юге России А.И. Деникине. Сентябрь 1918-го — декабрь 1919 года. М., 2008. С. 36).

69. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 3. С. 454.

70. Шульгин В. «1921 год» // Русская газета. Париж. 1924. 14 апреля.

71. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 2. Д. 11 а. Л. 178.

72. Там же. Ф. Р-6396. Оп. 1. Д. 91. Л. 9. Письмо Шульгина М.В. Алексееву.

73. Там же. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 606. Л. 75—76.

74. Освободительная война украинского народа против немецких оккупантов... С. 318—319.

75. Федюк В.П. Белые. Антибольшевистское движение на Юге России 1917—1918 гг. М., 1996. С. 95.

76. Иоффе Г.З. Великий Октябрь и эпилог царизма... С. 290—293.

77. Милюков П.Н. М.М. Винавер как политик... С. 31.

78. Соколов Н.А. Предварительное следствие 1919—1922 гг.: Сб. материалов / Сост. Л.А. Лыкова // Российский архив. Т. VIII. М., 1995. С. 263.

79. Я.Л. П.Н. Милюков и граф Эйхгорн // Киевская жизнь. 1919. 3 ноября.

80. Митинг о Зарубежном съезде...

81. Милюков П.Н. М.М. Винавер как политик... С. 33.

82. Там же. С. 33—34.

83. BAR. Anton & Kseniia Denikin collection. Box 12. Рукопись Деникина «Заметки, дополнения и размышления к «Очеркам русской смуты». Folder 1. P. 37. Предоставлена С. Машкевичем (Нью-Йорк).

84. Милюков П. Пятнадцать лет назад // Последние новости. 1933. 26 февраля.

85. Михайловский Г.Н. Записки. Кн. 2. С. 47—48.

86. ГАОО. Ф. 153 (Линниченко И.А.). Оп. 1. Д. 8. Л. 13. Запись от 26 сентября 1918 г.

87. Рейн Г.Е. Из пережитого. Т. 2. Берлин, [192-]. С. 285.

88. Михайловский Г.Н. Указ. соч. С. 146. Об этом же говорилось в некоторых газетных публикациях того времени. Так Е. Ефимовский писал, что «ошибка» Милюкова объяснялась его стремлением любой ценой добиться «спасения России» (Ефимовский Е. Долг чести // Голос Киева. 1918. 24 октября).

89. Шульгин В. Годовщина // Киевлянин. 1919. 28 августа.

90. Rosenberg W. Op. cit. P. 321—322.

91. Юренев П.П. В 1918 году // М.М. Винавер и русская общественность начала XX века. Париж, 1937. С. 135.

92. Зеньковский В. Указ. соч. С. 23.

93. Т-ий С. Значение киевского съезда кадетов // Известия ВЦИК. 1918. 18 мая.

94. Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга (ЦГАЛИ СПб). Ф. 166 (Ф.М. Эрмлер). Оп. 1. Д. 83. Стенограмма беседы с В.В. Шульгиным о русской эмиграции. Материалы к фильму «Перед судом истории». 1964 год. Л. 8—9.

95. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 41. Л. 5.

96. Там же. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 449. Л. 18.

97. Шульгин В. Монархисты // Россия. Екатеринодар. 1918. 19(1) августа.

98. Там же.

99. Там же.

100. Шульгин В. В чем разница // Россия. Екатеринодар. 1918. 22(4) августа.

101. Там же.

102. Там же.

103. ГАРФ. Ф. Р-5827. Оп. 1. Д. 54. Л. 1; ГАРФ. Ф. Р-6396. Оп. 1. Д. 1. Л. 9.

104. Дневники императрицы Марии Федоровны (1914—1920, 1923 годы). М., 2006. С. 260.

105. Шульгин В. В. Деникин // Последний очевидец: Мемуары. Очерки. Сны. М., 2002. С. 487.

106. Там же. С. 488.

107. Россия. Екатеринодар. 1918. 23(5) августа.

108. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 1. Д. 112 б. Письмо Деникина Шульгину. Июнь 1918 г. Л. 1.

109. Там же. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 41. Л. 5.

110. Шульгин В. Годовщина // Киевлянин. 1919. 28 августа.

111. Трубецкой Г.Н. Указ. соч. С. 97.

112. ГАРФ. Ф. Р-5974. Оп. 2. Д. 11 а. Записки Е.Г. Шульгиной. Л. 181; ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 449. Записки В.М. Левитского «Борьба на белом Юге». Л. 20.

113. Голос Киева. 1918. 11 мая.

114. Тюремная одиссея Василия Шульгина... С. 163—164.

115. ОР РНБ. Ф. 1052. Оп. 1. Ед. хр. 37. Записки полковника Б.А. Энгельгардта. Л. 19—20.

116. Гражданов Ю.Д., Зимина В.Д. Союз орлов: Белое дело России и германская интервенция в 1917—1920 гг. Волгоград, 1997. С. 141.

117. Совещание членов Гос. Думы и Гос. Совета // Киевская мысль. 1918. 12(25) сентября.

118. Федюк В.П. Белые... С. 95.

119. Гурко В.И. Из Петрограда через Москву, Париж и Лондон в Одессу // Архив русской революции. М., 1993. Т. XV. С. 31.

120. Киевская мысль. 1918. 24(11) октября; Рейн Г.Е. Из пережитого Т. 2. Берлин, [б. г.]. С. 281.

121. Голицын А.Д., кн. Воспоминания. М., 2008. С. 467.

122. Съезд «Протофиса» // Киевская мысль. 1918. 28(15) октября. Подробнее о деятельности «Протофиса» см.: Шацилло М.К. Российская буржуазия в период Гражданской войны и первые годы эмиграции. 1917 — начало 1920-х годов. М., 2008. С 162—166.

123. Procyk A. Russian Nationalism and Ukraine. The Nationality Policy of the Volunteer Army during the Civil War. Edmonton, 1995. P. 53.

124. Голицын А.Д. Указ. соч. С. 468.

125. ГАРФ. Ф. Р-5971 (Менделеев П.П.). Оп. 1. Д. 112. Л. 72—73. Воспоминания П.П. Менделеева, члена Совета Государственного Объединения России.

126. Голицын А.Д. Указ. соч. С. 468.

127. Скоропадський П. Указ. соч. С. 204.

128. ДРЗ. Ф. 53 (Всероссийский национальный союз). Оп. 1. Ед. хр. 17. Ч. 4. Астров Н.И. Гражданская война на Юге России. Л. 21.

129. «СГОР был фактически объединением крупнейших аграриев-аристократов, богатейшей земельной знати, финансово-промышленных магнатов и сановной бюрократии», — писал автор одной из первых советских работ о южнорусском Белом движении Д. Кин (см.: Кин Д. Деникинщина. Л., 1927. С. 53).

130. ГАРФ. Ф. Р-5971. Оп. 1. Д. 112. Л. 75—76.

131. Брайкевич М.В. «Из революции нам что-нибудь» // Французы в Одессе. Л., 1928. С. 231.

132. ГАРФ. Ф. Р-5971. Оп. 1. Д. 112. Л. 97.

133. Николаевский Б.И. Русские масоны и революция. М., 1990. С. 100.

134. ГАРФ. Ф. Р-5971. Оп. 1. Д. 112. Л. 97—98.

135. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43.Л. 83. Единственным законным царем «зубры» признавали Николая II. Доклад генерала А.А. Толмачева. Лето 1918.

136. Соколов Н.А. Предварительное следствие 1919—1922 гг.: Сб. материалов / Сост. Л.А. Лыкова // Российский архив. Т. VIII. М., 1995. С. 269.

137. Там же. С. 269.

138. Там же. С. 269.

139. Там же. С. 270.

140. Там же. С. 270.

141. Там же. С. 270.

142. Мосолов А.А. При дворе последнего императора. СПб., 1992. С. 245—246.

143. Иоффе Г.З. Великий Октябрь и эпилог царизма. М., 1987. С. 298—299.

144. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 70—71. Сводка «Азбуки».

145. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 18. Л. 1.

146. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 18. Письмо генерала В.В. Бискупского в штаб Добровольческой армии. 1918 г. Л. 2.

147. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 51.

148. Кайзер вспоминал, что на аудиенции Тундутов пытался найти путь к сближению с Германией, мотивируя это тем, что «казаки... не славяне, и являются несомненными врагами большевиков» (Вильгельм II. События и люди 1878—1918: Воспоминания. Мемуары. Мн., 2003. С. 173). В те дни в Киеве ходили упорные слухи, что Николай II ответил отказом на предложение германского кайзера принять от немцев обратно свой царский титул (ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 1. Д. 14. Л. 7—8). Шульгин, сообщающий этот слух в информационной сводке «Азбуки», объяснял резкость Вильгельма именно отказом отрекшегося царя от предложения германского императора (Там же. Л. 8). Сам Тундутов вспоминал, что в беседе с ним кайзер несколько раз повторил «какая ужасная ошибка, что мы соседи и воевали друг с другом», и поднял бокал за союз Германии и России. (См.: Тундутов Д. Исповедь // Марковчин В.В. Три атамана. М., 2003. С. 286).

149. РГВА. Ф. 40238 (Военно-политический отдел Добровольческой армии). Оп. 1. Д. 48. Л. 58. Письмо генерала Л.И. Федулаева.

150. Гагкуев Р.Г. Белое движение на Юге России. Военное строительство, источники комплектования, социальный состав. 1917—1920 гг. М., 2012. С. 200—201.

151. BAR. Соломоновский И.К. Воспоминания. P. 9. Предоставлено С. Машкевичем (Нью-Йорк).

152. Шкловский В.Б. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 166.

153. Федюк В.П. Белые... С. 98—99.

154. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 48. Л. 55.

155. Кондзеровский П.К. В Ставке Верховного. 1914—1917: Воспоминания Дежурного генерала при Верховном Главнокомандующем. Париж, 1967. С. 28.

156. BAR. Anton & Kseniia Denikin collection. Box 12. Рукопись Деникина «Заметки, дополнения и размышления к «Очеркам русской смуты». Folder 1. P. 22. Предоставлено С. Машкевичем (Нью-Йорк). Любопытно, что в своем кругу Добрынский говорил: «Если я не сделаю в России монархии, — ее не сделает никто». (См.: Каклюгин К. Кн. Тундутов // Казачьи думы. София. 1924. № 33. С. 7).

157. Венков А.В. Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год. М., 2008. С. 360.

158. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 3. С. 508.

159. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 789. Л. 6.

160. Там же. Л. 6.

161. Антропов А.А. Астраханская армия: война и политика // Гражданская война в России (1917—1922 гг.). М., 2002. С. 142—143.

162. Гагкуев Р.Г. Указ. соч. С. 205.

163. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 3. С. 508—510.

164. Поляков И.А. Донские казаки в борьбе с большевиками: Воспоминания начальника штаба Донских армий и войскового штаба Генерального штаба генерал-майора И.А. Полякова. М., 2007. С. 472.

165. ГАРФ. Ф. Р-6768 (Акацатов М.Е.). Оп. 1. Д. 2. Воспоминания М.Е. Акацатова. Л. 30.

166. Акацатов М. Из моего прошлого // Последние новости. Париж. 1925. 1 декабря.

167. Раевский Н. Тысяча девятьсот восемнадцатый год // Простор. Алма-ата. 1992. № 6. С. 62.

168. Федюк В.П. Белые... С. 100.

169. Лацис М.Я. Два года борьбы на внутреннем фронте. М., 1920. С. 32—33.

170. Авалов П. В борьбе с большевиками. Гамбург, 1925. С. 46.

171. Нота о «Южной армии» // Известия ВЦИК. 1918. 29 сентября.

172. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 245. Л. 2—3. Воспоминания генерала М.П. Башкова.

173. ГАРФ. Ф. Р-6768. Оп. 1. Д. 2. Л. 24—27.

174. Лейхтенбергский Г.Н. Воспоминания об «Украине». 1917—1918... С. 27.

175. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 65.

176. Там же. Ф. Р-5827. Оп. 1. Д. 36. Л. 1.

177. ЦГАВОУ Украины. Ф. 4547. Оп. 1. Д. 1. Л. 109. Уже в эмиграции вокруг имени М.Е. Акацатова, по выражению мемуариста И.В. Гессена, «пламенела ожесточенная полемика, пока она, как-то незаметно, не сошла на нет...» (Гессен И.В. Годы изгнания. Жизненный отчет. Париж, 1979. С. 189).

178. Ответ клеветникам // Наша Родина. Киев. 1918. 22 октября.

179. ГАРФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 91.

180. Горбов М. Одиссея вольноопределяющегося // Военно-исторический архив. 2003. № 9. С. 38.

181. РГВА. Ф. 40236 (Канцелярия военного губернатора Одессы генерала А.Н. Гришина-Алмазова). Оп. 1. Д. 13. Дневник адъютанта А.Н. Гришина-Алмазова поручика Зернова. Запись от 11(24) ноября 1918 г. Л. 6.

182. ГАРФ. Ф. Р-6768. Оп. 1. Д. 2. Л. 118—120.

183. Лейхтенбергский Г. Как началась «Южная армия» // Архив русской революции. М., 1991. Т. 8. С. 172.

184. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 606. Воспоминания подполковника С.Н. Ряснянского. Л. 30—31.

185. Там же. Л. 30.

186. ДРЗ. Ф. 1. А-97. Л. 19.

187. Краснов П.Н. Всевеликое Войско Донское // Архив Русской Революции. М., 1991. Т. V. С. 244.

188. Государственный архив Ростовской области. Ф. 46 (Канцелярия атамана Всевеликого Войска Донского). Оп. 1. Д. 39. Донесение генерал-майора З. Алферова на имя Краснова. 18 сентября 1918. Л. 41.

189. Деникин А.И. Очерки русской смуты. М., 2003. Т. III. С. 511.

190. РГВА. Ф. 39540 (Штаб Главнокомандующего Добровольческой армией). Оп. 1. Д. 29. Обращение генерала Семенова к харьковскому офицерству. Л. 42.

191. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 18. Рапорт Семенова на имя Алексеева. 1918. 6 июня. Л. 10—10 об.

192. Там же. Л. 6.

193. Гагкуев Р.Г. Указ. соч. С. 191.

194. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 18. Письмо начальника Харьковского главного центра Добровольческой армии полковника Б.А. Штейфона полковнику Я.М. Л псовому, начальнику Военно-политического отдела Добровольческой армии. 23 июня 1918 г. Л. 15.

195. Федюк В.П. Указ. соч. С. 100.

196. Бермонт-Авалов П. В борьбе с большевизмом. Гамбург, 1925.

197. Полковник П.Р. Бермонт-Авалов. Документы и воспоминания / Публ. Ю.Г. Фельштинского, Г.З. Иоффе, Г.И. Чернявского // Вопросы истории. 2003. № 1. С. 12, 14, 19.

198. Авалов П.Р. Указ. соч. С. 47.

199. РГВА. Ф. 40307. Оп. 1. Д. 170. Л. 20—21. Об аналогичной истории сообщается в статье шульгинской «России» (см.: Пополнение Южной армии // Россия. Екатеринодар. 1918. 19(2) сентября).

200. Гагкуев Р.Г. Указ. соч. С. 192.

201. Подробная сравнительная характеристика денежного довольствия военнослужащих Южной и Добровольческой армий приводится в книге Р.Г. Гагкуева (см.: Гагкуев Р.Г. Указ. соч. С. 191—192).

202. РГВА. Ф. 40307. Оп. 1. Д. 403. Л. 100.

203. Там же. Л. 108.

204. Там же. Л. 348.

205. Там же. Л. 365.

206. Гагкуев Р.Г. Указ. соч. С. 193.

207. РГВА. Ф. 40307. Оп. 1. Д. 403. Л. 107.

208. Шульгин В. Открытое письмо руководителям Астраханской и Южной армий // Россия. Екатеринодар. 1918. 29 сентября. В письме Шульгину от 29 августа 1918 г. А.М. Драгомиров передавал Василию Витальевичу мнение Алексеева: «Заполнение нашими офицерами Южной армии — вредно: играет в руку немцам; раскалывает офицерский корпус <...> губит уже начаток дела» (см.: ГАРФ. Ф. 10003 (Коллекция микрофильмов, переданных Гуверовским институтом войны, революции и мира). Оп. 11. К. 44. Л. 13). В письме барону М.И. Штемпелю от 7 сентября 1918 г. Алексеев утверждал, что «Астраханская и Южная армии особой будущности не имеют и выдвинуты только как противовес нам, но ссориться нам нет надобности, это играло бы только на руку нашим врагам; наоборот, необходимо использовать их привилегированное положение...» (см.: РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 19. Л. 10).

209. Родзянко М. Графу В.А. Бобринскому // Вольная Кубань. Екатеринодар. 1918. 26 сентября.

210. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 3. С. 512.

211. ГАРФ. Ф. Р-446. Он. 2. Д. 95. Л. 17.

212. Деникин А.И. Очерки русской смуты Т. 3. С. 512.

213. Краснов П.Н. Казачья «самостийность» // Двуглавый орел. Берлин. 1922. Вып. 25. С. 23.

214. ГАРФ. Ф. Р-446. Он. 2. Д. 28. Л. 166.

215. Там же. Л. 138.

216. Залесский П.И. Южная Армия: краткий исторический очерк // Донская летопись. № 3. С. 239.

217. Лукомский А.С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. М., 2012. С. 474.

218. Орлов А. Генерал Н.И. Иванов // Часовой. Новочеркасск. 1918. 3 ноября.

219. По словам генерала А.А. Павлова, разговаривавшего с Ивановым по поводу его возможного назначения, «у него [Н.И. Иванова. — А.П.] опасность огорчить Алексеева затмевает опасность принести вред России» (см.: ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 789. Дневниковая запись от 26 июля 1918 г. Л. 6).

220. ГАРФ. Ф. Р-5827. Оп. 1. Д. 64. Письмо Иванова Деникину. 10 августа 1918 г. Л. 1.

221. ГАРФ. Ф. Р-6422 (Новосильцев Л.Н.). Оп. 1. Д. 12. Л. 7.

222. Залесский П.И. Указ. соч. С. 240.

223. Калинин И.М. Русская Вандея. М.; Л., 1926. С. 55.

224. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 789. Л. 8—9.

225. Калинин И.М. Указ. соч. С. 99.

226. Головин Н.Н. Российская контрреволюция в 1917—1918 гг. М., 2011. Т. II. С. 69.

227. Гагкуев Р. Г Указ. соч. С. 215.

228. Лукомский А.С. Указ. соч. С. 474.

229. РГВА. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 1. Записка генерала Романовского. 1918. 21 сентября. Л. 44.