Протоиерей Петр Сербинов

Шестого декабря 1928 года был арестован благочинный Ялтинского округа протоиерей Петр Сербинов «на основании поступивших сведений о том, что он, Сербинов Петр Иванович, ведет агитацию против деятелей обновленческого течения». Отец Петр был умным человеком с широкими и прогрессивными взглядами, в силу чего долгое время ему удавалось балансировать между ГПУ и обновленцами, договариваясь с теми и другими, и оставаться в стороне от репрессий, сохраняя иллюзию собственной неприкосновенности. Надежду на беспечальную старость развеял лейтенант ГПУ Григорий Сигаев, подписавший ордер на арест. После тщательного обыска под плач матушки Зинаиды священника увели из родного дома на Загородней улице, № 9.

Протоиерей Петр Иванович Сербинов родился в 1869 году в семье священника. Получив духовное образование, был рукоположен и служил в соборе родной Керчи. В 1899 году перебрался в Ялту и до 1902 года служил помощником настоятеля Иоанно-Златоустовского собора протоиерея Александра Терновского, позже был назначен настоятелем Александро-Невского собора. Отец Петр придерживался либеральных взглядов и на определенном этапе стал их публично высказывать, в частности открыто выступал за отделение Церкви от государства.

«В январе 1906 года, — говорил о себе протоиерей Сербинов, — в бытность настоятелем Александро-Невского собора, я был лишен места и выслан из Ялты, а затем водворен под надзор полиции в местечко Алушту без права выезда из него. Полицейский надзор продлился в течение восьми лет, а право выезда получил только после падения царизма в 1917 году. Итак, в течение почти 13 лет я квалифицирован как политический поднадзорный. Эти репрессии обрушились на меня как инициатора нашумевшего в то время (1905—1906 гг.) выступления ялтинского духовенства, постановившего: во 1-х, приветствовать освободительное движение; во 2-х, протестовать против политических расстрелов; в 3-х, осудить политиканство православного духовенства в этот период времени и, в 4-х, требовать созыва Собора Русской Церкви. Наконец, 9 января 1906 года мною в Александро-Невском соборе торжественно, в присутствии тысячи народа, была отслужена панихида по расстрелянным в Кровавое воскресенье в Петербурге рабочим. После панихиды немедленно был выслан из Ялты. По делу о ялтинском духовенстве в свое время появилась целая литература: в газетах столичных и провинциальных, журналах "Русская мысль", "Русская быль" и др., а также заявления гражданских и духовных властей по этому делу и, в частности, с моей характеристикой».

Заметной фигурой отец Петр оставался и в Алуште, где, будучи настоятелем храма Феодора Стратилата с 1906 по 1921 год, преподавал Закон Божий в местной гимназии. После свержения монархии при Временном правительстве священник Сербинов играл большую роль в общественной жизни и выдвигался от партии кадетов в Думу. Во время Гражданской войны в 1919—1920 годах некоторое время был председателем городской Думы и председателем алуштинского Комитета помощи беженцам. Вообще в то время отец Петр проявлял себя весьма активно: часто служил торжественные молебны о даровании победы Добровольческой армии над «красными звездами», неоднократно именовал большевиков «дьявольским наваждением» в своих церковных проповедях, после которых производились сборы пожертвований для армии. Вел отношения с начальником контрразведки и по своей инициативе неоднократно обращался к народу с призывами идти в Добровольческую армию, объединяться для борьбы с коммунистами. В 1920 году, в период эвакуации белых с Кавказа и наплыва беженцев в Крым, протоиерей Петр с немалой энергией отстаивал свою патриотическую позицию, и вопреки желанию большинства членов городской Думы, Санитарной комиссии и некоторых обывателей настоял на принятии в Алушту трех тысяч беженцев, а несогласных с этим решением называл врагами Родины. На заседании городской Думы он потребовал увольнения со службы врачей, высказывавшихся против принятия беженцев.

После 1921 года священник перебрался в Ялту, где был арестован и приговорен к расстрелу, но по какой-то таинственной причине вскоре отпущен без всякого наказания^*. В 1923 году, как уже говорилось, очередной арест заставил отца Петра серьезно задуматься о реальном положении священнослужителей и церкви в Советском государстве. Сообразуясь с новым положением вещей, Сербинов пишет и распространяет среди духовенства «Докладную записку», в которой рассуждает об отделении Церкви от государства, о советском законодательстве и отношении коммунистической партии к религии. Он ссылается на свой опыт участия в Поместном соборе 1917—1918 годов, где работал в отделах: «О епархиальном управлении», «О приходе», «О церковноприходских школах», но все церковные события оценивает уже с коррекцией на политическую ситуацию, с явным желанием найти общий язык с ЧК и в то же время по возможности остаться церковным человеком.

«Ялтинского Александро-Невского собора
Протоиерея Петра Сербинова

Докладная записка

Применение декрета об отделении Церкви от Государства вызвало целый ряд явлений, несомненно, имеющих общественно-политический интерес, переходящий временами в вопрос государственной важности. В этой области пока одно несомненно: в практическом проведении отделения нет еще определенного и ясного образа действия, которому следовали бы обе стороны — и Государство и Церковь (здесь разумеется Церковь быв. господствующая, т. е. Православная, которую, главным образом, и приходится конкретизировать Советским Законодательством). Главным препятствием этому служат два фактора: смешение на местах в отношении религии функций Партии и Государственной Власти и административно-религиозный развал быв. Православной Церкви, лишившейся единства действий.

В сущности, Советское Законодательство превосходно и строго логически проработало целый ряд декретов, инструкций, разъяснений, точно и определенно регламентирующих взаимное отношение Государства и Церкви. Настойчивое проведение их в жизнь расчистило бы создавшуюся атмосферу, установило бы культ на рельсы Советского Законодательства и освободило бы административные органы и граждан от тех излишних забот и хлопот, которыми они в этой области сейчас обременены.

Позволительно несколько подробнее остановиться, ввиду важности их, на тех вопросах, которые выясняют эту церковно-общественную неразбериху. С точки зрения ленинизма Церковь с ее идеологией для социалистического строя вредна; но она делается просто нетерпимою, если начинает принимать общественно-политическую форму, затрудняющую борьбу с изжитым уже строем общественности. Тут борьба Государства с такой Церковью логически неизбежна; и она есть и ведется ныне всем фронтом, т. е. и Партией РКП (б), и Государственной Властью. Но здесь при единстве и общности цели пути и средства борьбы должны быть (и есть), по самой природе вещей, разные.

Многими администраторами смешиваются эти пути, что и служит первопричиной для неразберихи. Что для Партии в борьбе с Церковью нет компромиссов, в этом сомневаться не приходится. Для Партии, раз она проводит диктатуру, религия должна исчезнуть с лица земли и должна исчезнуть вот сейчас, еще год-два — и ее нет.

Партия иначе думать не может. В ее распоряжении имеется и средство борьбы, средство единственное по своей могучести и давшее уже огромные результаты, — это энергичная антирелигиозная пропаганда. Однако думать, что религия исчезнет вовсе с лица земли или, во всяком случае, будет изгнана из пределов СССР, имеет право только Партия РКП, но Государственная Власть, а тем более Государственное Законодательство так думать не имеет права.

Политика Власти должна быть прежде всего реальной. Думать о том, что власть может заставить всех граждан мыслить одинаково и выбросить из голов мысль о Боге навсегда, — не приходится.

Допуская религию как НЕИЗБЕЖНОЕ ЯВЛЕНИЕ, социалистическая Государственная Власть все свое устремление направляет к ОБЕЗВРЕЖЕНИЮ КУЛЬТА в смысле общественно-политическом, т. е. к внедрению в жизнь государства такого порядка, при котором религия (Церковь) действительно стала бы для гражданина частным делом, не мешающим ему отправлять свои гражданские обязанности, а для масс — организацией, не влияющей на ее политическое воспитание.

Итак, Партия не признает прав на существование религии вообще, а Государство не только допускает это существование, но и создает для него формы правового существования, руководствуясь в своем творчестве, конечно, идеологией Партии. При этом всякие насильственные, в административном порядке проводимые, меры к уничтожению религии вообще, со стороны Государственной Власти, если она хочет быть таковою, согласно опыта мировой истории, не могут иметь места. Впрочем, в Советском Законодательстве их и нет.

Вот та отправная точка зрения, которую администратор, будь он партиец или беспартийный, приступая к разрешению вопросов, связанных с отделением Церкви от Государства, должен иметь в виду, а церковник понимать. Конечно, все это азбука, но, к сожалению, ее приходится повторять. Теперь перейдем к практическим общим и частным выводам.

I. В отношении Государственно-административного аппарата, который должен ВВЕСТИ Церковь, как общественный элемент, в строй новой республиканской жизни, наблюдается, во-первых, что Советским Законодательством издано достаточное количество декретов, а к ним инструкций и разъяснений, в корне уничтожающих дореволюционную административно-религиозную церковную идеологию и определяющих новые формы вполне легального и строго лояльного в отношении Государственной Власти положения церковной жизни; во-вторых, что Государственный административный аппарат, по крайней мере в пределах Крымской республики, до сих пор не выработал определенного инструктивного плана проведения в жизнь отделения Церкви от Государства.

II. В отношении наиболее крупных церковных организаций быв. Православной Церкви, а именно: Обновленческо-Синодальной и Патриарше-Тихоновской Церквей, наблюдается, во-первых, что и та и другая церкви также не имеют конструктивного плана устройства своей жизни на началах вышеупомянутого Советского Законодательства и даже, больше того, мало интересуются им и не допускают мысли, что в нем по существу нет никаких посягательств на догматы и древние каноны Церкви. Во-вторых, что доминирующая ныне Обновленческо-Синодальная Церковь, наоборот, целым рядом своих действий хочет возвратить церковную жизнь к дореволюционной идеологии, а в Патриаршей ориентации — в отношении определенности настроения — мы видим полный разброд.

I. Гражданское строительство новой церковно-общественной жизни Законодатель начинает с низов, т. е. с приходов, а не с верхов, не с организации церковных управлений в масштабах всесоюзном, губернском и даже уездном. Об организации этих учреждений в законе говорится только вскользь, и все почти Законодательство сосредоточено вокруг приходов (см. соборы "отделение Церкви от Государства" под редакц. П.А. Красикова и професс. Гидулянова, изд. 2, 1924 года, в гр. Москве). Это обстоятельство должно остановить на себе внимание. На практике церковное строительство стали проводить с верхов, что и повело, с одной стороны, к административным недоразумениям и путанице на местах, а с другой — к неправильной политической информации и отсутствию на местах простейших способов этой информации путем только лишь соблюдения установленных законом форм организации приходов. Например: в Крыму признано единственным органом управления Православной Церковью Т.Е.У. (Таврическое Епархиальное Управление), являющееся в свою очередь исполнительным органом Синода, т. е. так называемой Обновленческ. Церкви. Таким образом, в пределах Крыма как будто бы имеют право на легальное существование только группы верующих обновленческой ориентации. А как же быть с теми приходами, которые на местах успели зарегистрироваться, согласно инструкции Н.К.Ю. и Н.К.В.Д. от 27 апр. 1923 года, как самостоятельные религиозные общества, отнюдь не расположенные к административному подчинению как обновленческому синоду, так и Тихоновской Канцелярии.

Ясно, что здесь в корне разрушается декрет о свободе совести, а в общем создается путаница как в отношении политического надзора, так и в административном отношении: сваливая все в одну кучу, и обновленцев и тихоновцев, и не признающих ни тех ни других и т. д. Положение вещей, конечно, ненормальное и антигосударственное.

Закон мыслит приход (религиозное общество) в делах внутренней его организации как самостоятельную автономную, ни от кого не зависимую церковную общину (Инструкц. Н.К.Ю. и Н.К.В.Д. от 19/VI 1923 г., см. С.У. 23 г., № 72 ст. 699 и разъяснен. 5 Отч. Н.К.Ю. от 25 авг. 22 года, № 512). Приход имеет право не подчиняться никаким центральным Церковным Управлениям, если даже он и участвовал в их организации.

Эта община может преобразоваться в "религиозное общество" по закону 1923 года (Инструкц. Н.К.Ю. и Н.К.В.Д. от 27 апр. 23 г. — необязательность преобразования вызвана интересами меньшинства, малых сектантских групп, а так как I наши все приходы многочисленны, то это преобразование необходимо, оно жизненно). Впрочем, если Приходская Община продолжает оставаться лишь "группою верующих", то она все же обязана представлять списки членов своего исполнительного органа и должностных лиц в Адмотдел или волисполком. Эти госучреждения есть первые административные инстанции, которые, согласно существующему закону, должны вести точный учет общественному и политическому содержанию прихода.

Туда представляются списки членов общин, членов Совета, членов причта и других должностных лиц с анкетными сведениями, протоколы собраний, годовых отчетов, Устав Общины, причем в Уставе в § 1-м обязательно должна быть изложена церковно-религиозная ориентация прихода и т. д. (см. Устав Обществ). Только при соблюдении этих установленных законом формальностей и имеет право существовать приход. За этим надо наблюдать. А дальше уже идет строительство руководственных (делегатские Съезды, уездные, губернские, областные и соборы всесоюзные) и исполнительных органов (окружные, благочиннические советы и благочинные, епархиальные советы, Управления, епископы; в масштабе союзном и всесоюзном — митрополиты, экзархи, синоды, патриархи и т. д.). Все это организуется на основании инструкции Н.К.В.Д. и Н.К.Ю. от 27 апр. 23 г., §§ 8 и 9, т. е. под Государственным контролем действий и личностей этих организаций. Нечего беспокоиться ни о вреде Тихоновщины, ни о пользе Обновленчества и т. д., все будет налицо и не будет места никакой контрреволюции. Конечно, придется на местах обратить серьезное внимание на организацию этого дела в Адмотделах, на которые, согласно положения ВЦИК и СНК РСФСР от 11/VIII 24 г., и возложено проведение в жизнь законов об отделении Церкви от Государства, чтобы не получилось курьезов, подобно ялтинскому, когда административный надзор милиции в отношении религиозных общин ведет свою линию, а церковный стол Райисполкома, существующий самостоятельно, ведет в отношении тех же общин свою линию. Дело буквально рвется на две части, и обыватель не может разобраться в этом хаосе. Итак, необходимо точно инструктировать церковное дело; этого настойчиво сейчас требует сама жизнь, как гражданская, так и церковная, чем и будет положен конец неразберихе и той церковной клочке, которая вносит смуту в народную жизнь и часто вводит в заблуждение власть относительно действительного положения вещей, а разным церковным авантюристам дает возможность ловить рыбку в мутной воде.

II. Русская Православная Церковь в настоящее время.

Церковное строительство

Как член Собора 1917/18 гг., как принимавший живое участие в делах Таврической Церкви в период первой Революции (после падения царизма), а главное, как активный работник с 1905 г. в церковных кругах по линии отделения Церкви от Государства, я, конечно, получил возможность несколько разобраться в делах церковных.

Собор 1917/18 гг., начавший свою деятельность в период расцвета Керенщины (15-го августа 1917 г.) и закончивший ее спустя несколько месяцев после издания Советской Властью декрета об отделении Церкви от Государства (в 1918 г.), имел свои положительные и отрицательные стороны. Так как положительная сторона касается почти целиком чисто внутренней церковной жизни, то речь будет идти об отрицательной его стороне, тем более что она относится всецело к вопросу об отношении Церкви к новому Государственному строю. Что Собор, заседавший в самый бурный период Русской Революции, втянулся в политическую борьбу, это естественно: было бы просто невероятным, если бы этого не было. И что деятельность Собора, представительствующего быв. Государственную Церковь, вылилась в форму открыто враждебную к Октябрьской Революции, это тоже естественно, так как вытекает из самой природы вещей. Для подавляющего большинства членов Собора возможность социальной революции в России была совершенно недостижима. И если первая Сессия (7-го дек. 1917 г.) закончилась полным недоумением и растерянностью, вызвавшими спешность восстановления патриаршества, то вторая (с января 1918 г.) прошла уже с совершенно определенным непримиримо-враждебным к Советской Власти отношением. Все действия власти, особенно декрет об отделении Церкви от Государства, немедленно опорачивались. Собор внушил себе уверенность, что он один только теперь сможет спасти Россию и создать законную власть. Правда, Советская Власть не долго терпела такую политическую активность Церкви, но Церковь все же продолжала, уже молчаливо, бойкотировать Советские законы, направленные к отделению Церкви от Государства, несомненно ожидая провала Советской Власти.

Этого она и не скрывала. Однако жизнь брала свое. Безнадежно непримиримое в значительном количестве эмигрировало за границу, а медленная эволюция в сторону Советского строя стала просачиваться в самых, казалось бы, реакционных слоях. Назревал решительный бой. И вот в 1922 году, после инцидента с изъятием ценностей церковных, Патриаршее Управление временно ликвидируется, и вековой церковный строй, наконец, безвозвратно рухнул. Та же жизнь, особенно под напором энергичной антирелигиозной пропаганды, неумолимо потребовала новых путей и средств церковного строительства применительно к реальным условиям Государственности.

В настоящее время мы имеем четыре, ясно выраженные, течения в церковной жизни: 1) Обновленческо-Синодальное; 2) Автономное; 3) Реакционное и 4) Сектантствующее.

1. Обновленческо-Синодальное течение, начало которому положено на Соборе 1923 года, считается течением лояльным к Советской Власти, а потому оно имеет легализированное Центральное Управление (Синод) с нисходящими Епархиальными Органами Управления и считает свой Синод единственным каноническим административным, в пределах СССР, представительством Православной Церкви. К сожалению, это течение началось с верхов, там сформировалось и, будучи по существу своему реакционным, не пользуется ни доверием народных масс, ни сочувствием той части духовенства, которая действительно ждет и добивается настоящего обновления церковного, полагая в основу его отделение Церкви от Государства. В мои задачи сейчас не входит подробная мотивировка такого взгляда на обновленческо-синодальное течение, это будет предметом специального доклада, но, конечно, основные мотивы должны быть изложены.

Обновленческо-синодальное течение оказалось ничем не прикрытою попыткой к новому огосударствлению Церкви; тут нет творчества, да еще революционного; тут не обновленчество, а подновленчество. Если отбросить настойчивое желание приобрести исключительный патент на политическую благонадежность, с помощью, однако, испытанных средств и способов, выработанных содружеством с царизмом, а нередко и с "союзом истинно-русских", и беспристрастно взглянуть на личный состав их деятелей и в церковное строительство, то приходится удивляться, как многие не видят совершенно очевидную идеологию старой, царской, в стиле Распутина, Церкви. Восстановление Синода с его монашески-архиерейским засилием; учреждение епархиальных управлений по типу и духу быв. консисторий (Е.У. предписывает "к немедленному исполнению", лишение мест, выговоры, запрещение священнослужений, указы, требование и наложение денежных взносов и т. д.); полная отмена выборного начала, пренебрежение к правам прихожан по управлению приходом, отмена нового календарного стиля; восстановление и размножение чинов (митрополитов, протопресвитеров); страсть к наградам; система доносов; усиленные ходатайства перед Соввластью о восстановлении под разными видами прежних прав и привилегий (см. постан. предсоб. совещания в июне 1924 г. и ходатайств. Таврическ. Епарх. Съезда Сессии 24 г.) и т. п., и т. п. Все, все до такой степени фотографируется с прежнего строя, что порою теряешься, неужели это возможно в строе нынешней жизни. Приспособление их доходит порою до анекдотизма. Мы нисколько не будем удивлены, если в сферах обновленческо-синодальных, перед открытием предстоящего у них в Москве собора, будет поднят вопрос о разрешении совершать крестный ход к мавзолею Владимира Ильича и о причтении его к лику святых угодников Православной Церкви. Итак, очевидность говорит, что в обновленческой Церкви нет ничего обновленческого, что, наоборот, явление это церковно-вредное в политическом отношении, и не надо быть пророком, чтобы сказать, что скоро настанет необходимость в его ликвидации. Во всяком случае, эта организация, поставившая целью захват власти в Русской Православной Церкви, затормозила отделение Церкви от Государства.

2. АВТОНОМНОЕ ТЕЧЕНИЕ. Это течение идет с низов и охватывает огромное количество приходов. К нему примыкает большинство приходов обновленческой Церкви, подчинившись последней или случайно, или по необходимости, и подавляющее большинство приходов, в каноническом отношении еще признающих Патриаршество высшим органом Управления в русской Церкви. Очень многие приходы (в том числе и наш А.-Н[евский] приход) уже вступили самостоятельно на этот путь.

Сущность этого движения заключается в искреннем желании проведения декрета об отделении Церкви от Государства путем децентрализации, т. е. в создании совершенно новых церковно-административных форм, с перенесением центра действия на места. Проще говоря, в достижении административного устройства, вполне совпадающего Советскому Законодательству, устанавливающему автономность приходов. ВЛАСТЬ НА МЕСТАХ — вот суть церковного обновления. Собственно говоря, это всюду в приходах уже осуществляется явочным порядком и только ждет своего оформления и дальнейшего развития. Вопрос же о центральных органах управления является вопросом второстепенным и для народных масс даже неинтересным. Чем орган иерархически выше, тем он делается менее административен, так что самый высший центральный орган, будь то патриарх, или Синод, или периодически собирающийся Съезд (Собор), теряет свою административность, имея преимущественно директивный моральный характер.

Неизбежный и самый приемлемый церковный строй должен вылиться в форму независимых областных автокефалей в границах союзных автономий СССР. Из сказанного ясно, что здесь должен совершиться полный сдвиг церковной жизни, не только с идеологии, но и со всех прежних административных устоев. Здесь и подход вплотную к Советскому Законодательству, и первый самый главный этап настоящего обновления, фундаментирующего при этом лояльное отношение между Государством и культом. В отношении Крыма этот строй выльется конкретно в самостоятельную, не зависимую ни от каких центральных церковных Управлений, автокефальную Крымскую Церковь, зарегистрированную в порядке Инструкц. 27 апр. 1923 г.

Вот та жизненная схема, которая и поведет Церковь по правильному пути отделения от Государства, так что и Патриаршество, и Синоды, и проч. высшие центральные Церковные учреждения, по самой природе своей неизменно занимающиеся политиканством, потеряют свой вес и всякий интерес. О каком бы то ни было политическом их влиянии останется одно лишь воспоминание.

Такого рода движение не должно встречать препятствий, а наоборот, оно должно идти параллельно с внедрением законности в области административного упорядочения вопроса об отделении Церкви от Государства, о чем и говорилось в первой части настоящего доклада.

3. РЕАКЦИОННОЕ ТЕЧЕНИЕ, или Тихоновщина в прямом смысле. Здесь разумеются те приходы, которые вполне разделяют идеологию Патриаршего Управления до Церковного переворота 1922 г. (арест Патриарха), т. е. полная реакция; никаких изменений в административно-религиозном строе Церкви и полное игнорирование Советского Законодательства, касающегося изменения строя церковной жизни по линии отделения Церкви от Государства.

Тут уже беспросветная реакция и враждебное отношение к существующему строю. Это, конечно, не та огульная Тихоновщина, в которой обвиняют людей, повинных только в том, что они не получили еще права отрицать каноничность Патриаршества и признавать каноничность обновленческого Синода и которую выдумали и раздули обновленцы как политический лейтмотив для захвата церковной власти.

Однако как же быть с действительными реакционерами? Это, собственно, сейчас слепые кроты, быстро уже умирающие естественною смертью, и нет сомнения, что при наличии автономного движения число таких реакционеров настолько уменьшится, что с ними просто перестанут считаться.

4. Эту участь разделяют уже причисленные нами к 4-ой группе — церковники-сектантствующие. Под сектантствующим течением разумеется полный отход от Православной Церкви и стремление сорганизоваться группами в особое исповедание, иной раз ничего общего с Православием не имеющее (наприм., уния с католичеством, трудовая Церковь, древне-апостольская и т. д.). Эти объединения настолько немногочисленны и нежизненны, что на них сейчас и не приходится останавливаться.

1925 г. Марта 5-го дня.

Гор. Ялта»¹.

Чекисты внимательно ознакомились с запиской протоиерея Петра и впоследствии приобщили ее к уголовному делу.

В июле 1925 года по инициативе протоиерея Сербинова состоялся окружной съезд духовенства и мирян Южного берега Крыма, на который прибыло 56 делегатов от храмов Александра Невского, Иоанна Златоуста, Аутского Успенского, Вознесенского, находящихся в Ялте, и Архистратига Михаила в Алупке, Скорбященского в Симеизе, Вознесенского в Кореизе, Вознесенского в Ливадии, Митрофаньевского на Исаре, Преображенского в Никите, Успенского в Гурзуфе, Казанского в Дегерменкое, Вознесенского в Карасане, Феодоро-Стратилатовского в Алуште.

Полномочия каждого делегата предварительно были проверены и подтверждены — все на законных основаниях были зарегистрированы в Ялтинском административном отделе «как самостоятельные религиозные общины, в религиозном отношении имеющие единство культа, так как одинаково исповедают Православную веру Греко-Восточного обряда, а делегаты имеют надлежащие засвидетельствованные полномочия».

Соответствующие документы, удостоверяющие личность и полномочия каждого делегата, проверял лично благочинный протоиерей Петр и его помощник протоиерей Иаков Пиотух-Кублицкий.

Епископ Павел (Кратиров)

Съезд открылся 11 июля в 11 часов дня в здании бывшей Александро-Невской аудитории, и после оглашения повеет-ки дня открытым голосованием отец Петр Сербинов был избран председателем, а товарищем председателя протоиерей Пиотух-Кублицкий, секретарем Л.М. Савицкая.

Первым делом отец Петр напомнил о главной задаче съезда: «объявить автономность Православных религиозных обществ Ялтинского района».

В своем докладе он говорил о неправильном применении декрета об отделении церкви от государства, о «Патриаршей церкви, которую мы считаем каноническо-православной, и ее отдельных представителях, которые отнеслись к Советской власти враждебно». А также сказал об обновленческой церкви, «которую мы считаем неканонической, в действиях, тесно сплетающих религию с политикой и стремящихся возвратить церковь к административному строю синодального периода», чем вызвал всеобщее одобрение.

После кратких дебатов постановили: «Так как религиозные общества Ялтинского района, принимающие участие в настоящем съезде, хотя и объединены между собой единством догматов и обрядов Православной Греко-Восточной веры, однако, на основании гражданских законов нашей Республики (разъяснение НКЮ от 25 августа 1922 года, № 512) являются автономными, ни от кого не зависимыми церковными обществами, а поэтому и избираемый ныне Окружной Церковный совет — Съезд объявляет в церковно-административном отношении также независимым ни от каких других центральных церковных управлений и организаций, как то: Патриарших, Синодальных, Епархиальных и прочих религиозно-административных учреждений всевозможных видов, течений, направлений и подвидов, и подчинение этому Совету вышеуказанных обществ, а равно подчинение их той или другой высшей церковной власти. <...>

Священномученик Сергий (Зверев)

Настоящее отделение церковно-административной ориентации (автономное — церковное течение) вносится в сжатой форме и в Устав религиозных сообществ — участников настоящего съезда»².

Окружной совет должен был наблюдать и инструктировать все церковные общины Южного берега «в единообразном устройстве их внешней церковно-административной жизни по законам нашей веры и в духе лояльности по отношению к Советской власти, точно следуя законам СССР об отделении Церкви от государства, не касаясь внутренней жизни отдельных обществ».

Далее был поставлен вопрос о собственном православном архиерее «на правах окружного епископа и на условиях, не противоречащих, как канонам церковным, так и существующему гражданскому законодательству».

Собравшиеся решили «приискать соответствующего кандидата», совместно обсудить его достоинства и возможность его содержания.

На съезде было подчеркнуто, что председатель Окружного Совета, заменяющий прежнего благочинного, не есть административная власть, а «только ответственный перед Съездом исполнитель постановлений Съезда и Совета и инструктивно-канцелярский руководитель окружною церковною жизнью»^{** 3}.

Все это время протоиерей Петр Сербинов с энтузиазмом погружался в теоретические разработки, искал приемлемый выход из крайне сложного положения, в каком оказались православные священнослужители и вся церковная жизнь Ялты.

В поисках архиерея для Южного берега отец Петр с духовенством обратились к епископу Павлу (Кратирову), проживавшему в Харькове, с просьбой стать их архипастырем, и, получив его согласие, 5 октября 1925 года сообщили об этом местным властям.

По всем приходам Южного берега было разослано обращение: «Окружной Церковный Совет предлагает Симеизскому Приходскому Совету в отдельный срок по получении сего созвать Совет, в заседании которого, согласно постановления Окружного Совета от 11-го июня 1925 года, поручившего Окружному Совету приискать кандидата на должность Епископа Ялтинского, и, принимая во внимание канонически обоснованное утверждение 23-го сентября сего года Ялтинской Окружной Епископской кафедры, с предназначением на таковую Епископа Павла Кратирова, — вынести постановление (образец прилагается) о признании Преосвященнейшего Епископа Павла — Окружным Ялтинским Епископом. При этом Совет поясняет, что после такого постановления, копию которого необходимо незамедлительно представить в Совет, за Богослужениями, в местах, указанных Уставом, должно быть поминаемо имя Преосвященнейшего Павла, Епископа Ялтинского.

На содержание Епископа пока определяется 100 рублей в месяц. Приблизительная раскладка, сделанная Окружным Советом, предлагается на обсуждение Приходского Совета, и, в случае принятия ее, причитающуюся с Вашей Церкви сумму, считая с 23-го сентября (по новому стилю) по 23-е октября [в сумме 3 руб.], Окружной Совет просит также незамедлительно представить».⁴

Еще 15 декабря 1924 года внимательный к добрым пастырям Святейший Патриарх Тихон за ревностное служение на благо Матери-Церкви благословил возвести иерея Димитрия Киранова в сан протоиерея, что из-за церковных нестроений, отсутствия православного епископа не удавалось. Но после того как установилась письменная связь с епископом Павлом и этот вопрос был им одобрен, Окружной церковный совет Иоанно-Златоустовского храма сообщил прихожанам, что «последовала резолюция Преосвященнейшего Павла, епископа Ялтинского: "Если церковный совет не найдет возможным дождаться моего приезда в Ялту, то в таком случае предлагаю обратиться с соответствующим ходатайством в Феодосию к Православному епископу Кириллу или же направить о. Димитрия Киранова ко мне в Харьков. Епископ Павел".

По вопросу же о поднесении прихожанами золотого наперсного креста, на что уже было получено благословение Преосвященного епископа Сергия (Зверева), все зависит всецело от усмотрения самого приходского совета.

Председатель Окружного Совета протоиерей П. Сербинов
Товарищ председателя протоиерей И. Булгаков
Секретарь Г. Прохач»⁵.

В результате в сан протоиерея Димитрия Киранова возвел архиепископ Александр (Раевский), управляющий Таврической епархией. Как выражение любви и благодарности пастырю был преподнесен давно приготовленный крест и приветственный адрес, в котором говорилось:

«Ваше Высокоблагословение,
глубокоуважаемый и досточтимый Пастырь!

В 1913 году Вы поступили Священником к нашему храму в расцвете своих сил. Ваши прихожане увидели в Вас пастыря, всей душой любящего Божий храм и церковные дела. С усердием отправляли Вы церковную службу, радовали нас учительным словом, с любовью спешили на наши нужды, с сердечной отзывчивостью выслушивали наши печали.

В последние годы церковных нестроений Вы, вместе с глубокоуважаемым Настоятелем храма прот[оиереем] от[цом] А[лександром] Терновским, твердо стояли за Православную церковь и с достоинством несли высокое звание православного священника.

Мы давно хотели отметить Ваши заслуги для нашего храма и высказать Вам чувства своей любви и глубокого уважения, но только теперь нам удалось осуществить наше давнее желание.

Примите же, глубокоуважаемый и дорогой Пастырь, от Вашего прихода этот Святый Крест, возложите его на себя и носите его во славу Божию, и верьте нашим чувствам сердечной благодарности и глубокого к Вам уважения.

Члены приходского совета

20 апреля 1926 года».

Владыка Павел (Кратиров) получил официальное разрешение от крымских властей находиться в Ялте в качестве епископа, но что-то ему помешало, и он остался в Харькове. Некоторые обстоятельства этого дела мы узнаем из послания приходскому совету симеизской церкви:

«Окружной Церковный Совет от 16-го ноября сего года препроводил в Ялтинское ГПУ письменный запрос о том, нет ли препятствий к въезду к временному жительству в городе Ялте Епископа Ялтинского Павла. ГПУ дало обещание через несколько дней дать ответ.

23-го ноября сего года Секретарь Совета Г.К. Прохач получил от Помощника Начальника Ялтинского ГПУ т. Константиновского такой ответ: "Мы удивляемся Вашей просьбе; ведь мы разрешили уже Епископу Павлу Кратирову въезд в город Ялту, и он приезжал, и теперь с нашей стороны нет никаких препятствий; пусть хоть сегодня приезжает и селится на постоянное жительство; может быть, есть препятствия в Харькове, но я оттуда не получал на мой запрос (посланный два месяца тому назад) до сих пор никакого ответа". На просьбу Секретаря Совета изложить все это письменно тов. Константиновский ответил, что ГПУ дает официальные, на бумаге, ответы только государственным советским учреждениям, а в остальных случаях, например, в данном, ограничивается официальным словесным ответом.

Такой ответ получен был в присутствии одного из служащих в ГПУ и является совершенно тождественным с личными заявлениями по этому вопросу тов. Константиновского в беседах с Председателем Совета Протоиереем П. Сербиновым.

А так как и в Харькове, судя по сообщению Его Преосвященства, хотя и говорилось, что ему нельзя будет жить в Ялте, но допускалась возможность временного его жительства, и никаких подписок не отбиралось о запрещении въезда в Ялту и вообще в Крым, то Окружной Совет, выражая полную надежду на приезд Владыки в Ялту в начале декабря месяца сего года если не для постоянного, то во всяком случае продолжительного здесь пребывания, просит не замедлить высылкою денег на его содержание, согласно постановления Совета, со дня его назначения в Ялту, то есть с 23-го сентября (по новому стилю) 1925 года.

Город Ялта, ноября 23-го дня 1925 года»⁶.

Протоиерей Петр Сербинов одним из первых и, похоже, вполне искренне признал большевиков и продолжительное время находил общий язык с властями, умело балансируя в противоречивой церковно-политической ситуации. Но по всей видимости, ялтинские чекисты решили, что дальнейшее «использование» протоиерея Петра нецелесообразно, и 13 июня 1927 года священника в очередной раз арестовали. Матушка, Зинаида Сербинова, стала бить во все колокола, обращаться ко всем, кто предположительно мог помочь ее мужу. В одном из писем, адресованном в прокуратуру Крыма, она писала:

«<...> В г. Ялте арестован мой муж, протоиерей Петр Иванович Сербинов, настоятель Александро-Невского Собора. До 4 сентября с.г. он находился в Ялтинском ДоПре, а 4/IX переведен по состоянию здоровья в Ялтинскую Городскую больницу. Он страдает воспалением печени и миокардитом, бывают острые припадки, и последнее время здоровье его значительно ухудшилось. Свидетельство врача о болезни я послала на имя прокурора с просьбой ускорить разбор дела моего мужа — числа 15—16 июля. Обвинение моему мужу предъявлено в контрреволюционной агитации и пропаганде. Основано это обвинение исключительно на сплетнях и склоке маленького провинциального городка, может быть, даже на сведении личных счетов со стороны лица, сделавшего донос, построено оно чисто умозрительно, так как фактов, чего-нибудь конкретного, что бы можно было доказать, каких-нибудь контрреволюционных выступлений нет, да их и не могло быть, так как мой муж никогда не был реакционером, наоборот, он подвергался репрессиям в 1905—06 гг. как со стороны духовной, так и гражданской власти, этому имеются документальные данные, а именно: 1) Крымский Курьер, 1906 г., № 17, статья "Нельзя молчать" — хроника-сообщение о смещении с должности священников Сербинова, Щукина. 2) Русская Быль, т. I, Новый Строй, 1909 года, Москва, стр. 308, статья "Духовенство". 3) отношение Епископа Таврического Алексия Обер-прокурору Св. Синода князю Оболенскому от 16 февраля 1906 г., № 1189. Вернулся он в Ялту только после революции, и, находясь почти все время во главе Ялтинского округа, он направлял церковную жизнь согласно декретов и распоряжений Советской власти в сторону полнейшей лояльности и строгого проведения в жизнь закона об отделении церкви от государства, т. е. именно того, для чего он работал всю жизнь и за что неоднократно приветствовал Соввласть. Благодаря такому направлению в церковной жизни нашего округа никогда не было никаких эксцессов, ни при сдаче ценностей, ни при столкновениях с группами инаковерующих. Чтобы не вмешиваться в смуты, которые происходили при сменах и разделении власти, в Центральном Церковном Управлении Ялтинский округ выделился в административно-автономную единицу, зарегистрировался на законном основании, и жизнь наша текла совсем спокойно, вне всякой политики. Что же можно найти контрреволюционного в деятельности моего мужа? Как бы мог он агитировать или призывать к противодействию власти, когда вся его деятельность направлена, наоборот, к умиротворению и доказывает, что православный, верующий человек может быть в то же время и лояльным гражданином своей родины. Каким был мой муж, таким и остался: даже из тюрьмы он откликнулся со всей искренностью своей натуры на воззвание митрополита Сергия по поводу легализации Управления православной церкви (изв. ЦИК от 19/VIII 1927 г.), письмо прилагаю.

Ввиду всего вышеизложенного, не сомневаясь в беспристрастии и справедливости органов власти, прошу разобрать дело моего мужа и выяснить, что все обвинение его в контрреволюционной деятельности основано или на печальном недоразумении, или же сведения о деятельности мужа представляют клевету и искажение фактов.

Ялта. 4 сентября 1927 г.

З. Сербинова»⁷.

Просьбы жены и ее аргументы о «прогрессивных взглядах» своего мужа, уже устаревшие в глазах чиновников, не возымели действия. Священник оставался под арестом.

В декабре того же года отец Сербинов обратился с ходатайством к уполномоченному Ялтинского ГПУ Модину с заявлением:

«Ввиду обследованния моей деятельности за время проживания моего в городе Алушта, с 1906 г. по 1921 г., считаю долгом заявить, что означенная деятельность была уже в свое время тщательно и подробно обследована Особым Отделом 4-й армии и Крыма (ЧК Крыма) в марте и апреле 1921 года, т. е. в период военного положения в Крыму, в условиях самой строгой чистки Крыма от контрреволюционных и прочих политически и общественно вредных элементов. Я был тогда арестован, отправлен в г. Симферополь в Особый Отдел, и следствие надо мною велось под непосредственным наблюдением начальника Особых Отделов 4-й армии и Крыма тов. Михельсона, следовательно, в обстановке особой строгости и беспощадности. Однако я был признан не только не виновным, но при освобождении тов. Михельсон возвратил мне со словами: "Вам это в будущем может пригодиться" — подлинники ходатайств о моем освобождении со стороны особой делегации, прибывшей в Симферополь, от татарского, еврейского, греческого и русского населения гор. Алушты. Мне кажется, что изложеные в них факты, помимо имеющегося в моем распоряжении и другого материала, в достаточной степени характеризуют мою деятельность в гор. Алуште, и во всяком случае будут более достоверными, чем сведения, собираемые ныне, через семь лет, после того как я оставил Алушту, будучи опять избран народом того прихода в гор. Ялте, которого, по требованиям гражданской власти, я был лишен с Января 1906 г. Прилагаю копии 3-х из этих ходатайств: татарского, еврейского и греческого и сами подлинники. Подлинники прошу возвратить сейчас же по прочтении их.

1927, Дек. 10.

Гор. Ялта.

Протоиерей Петр Сербинов».

Далее арестованный священник приложил к своему обращению свидетельства и просьбы греков, татар и евреев Алушты[1], некогда спасшие его от неминуемой расправы:

«Товарищу Начальнику Особых Отделов
4-й Армии и Крыма

Мы, нижеподписавшиеся члены Алуштинского Греческого Общества, заявляем, что арестованного Настоятеля Алуштинского Феодоро-Стратилатовского храма протоиерея отца Петра Сербинова мы знаем давно и удостоверяем своими подписями, что он за время своего пребывания в Алуште в политику никогда не вмешивался; в смутные времена, когда власти преследовали сторонников рабочего трудового народа, отец Петр Сербинов всегда шел на их защиту; из Ялты отец Петр Сербинов был выслан за то, что по собственной инициативе отслужил панихиду по расстрелянным в Петрограде рабочим.

Все время отец Петр Сербинов стоял за угнетенных; когда в 1914 году, по распоряжению правительства, нам, грекам, как иностранным подданным, категорически было приказано закрыть существовавшие в Алуште, Биюк-Ламбате и Чукурларе маленькие группы по обучению на дому греческих детей родному языку, отец Петр Сербинов горячо принялся защищать нас, иностранных подданных, доказывая, что никакие национальности, будь они даже иностранные подданные, не должны быть притесняемы: все — равны. После усиленного ходатайства отца Петра Сербинова нам, грекам, разрешено было официально открыть греческие школы в Алуште, Биюк-Ламбате и Чукурларе на родном языке.

Мы, кроме того, добавляем, что отец Петр Сербинов произносил в церкви проповеди только согласно прочитанного за Богослужением Евангелия и Апостольского послания, говоря, что Евангелие учит любить и уважать всех людей, какой бы национальности, какого бы вероисповедания они ни были.

На основании вышеизложенного мы, нижеподписавшиеся, просим освободить отца Петра Сербинова из-под ареста под круговое наше поручительство.

1-го Апреля 1921 года. Гор. Алушта.

Подлинное покрыто подписями в количестве двухсот двадцати»⁸.

Еще ниже — приписка: «7.IV. Читал. Михельсон»^***.

В конце концов 18 октября 1928 года отца Петра освободили под подписку о невыезде из города, и обращения греков, татар, евреев, некогда спасших ему жизнь, приобщили к делу. В постановлении об освобождении было сказано: «<...> Сербинов <...> ведет агитацию против деятелей обновленческого течения. Устанавливая, что материалов, компрометирующих гр. Сербинова в антисоветской деятельности, в деле не имеется, материалы же, указывающие на борьбу Сербинова с обновленцами, не могут служить поводом к обвинению его по ст. 58/10 УК.

Принимая во внимание вышеизложенное, полагаю: Дело направить в ГПУ Крыма для доследования.

п/уполномоченный 6 отд. СООГПУ (Якимова)»⁹.

Уверенность в безопасности, как и всякая иллюзия, разбилась, подобно хрустальному шарику, а умение находить спасительные компромиссы оказалось под железной пятой непреодолимых обстоятельств. 1928 год, исполненный страхов и неуверенности для пожилого священника, закончился новым арестом. Сербинову припомнили все грехи перед Советской властью, о чем свидетельствует следующее постановление:

«О привлечении в качестве обвиняемого и предъявлении обвинения.

1928 г. декабря, 18 дня я, Уполномоченный СО Ялтрайотделения ГПУ Крыма, Сигаев, рассмотрев следственный материал по делу № 2495, нашел: что по имеющимся в деле материалам гр-н Сербинов Петр Иванович изобличается в том, что, будучи при белых в 1919 и 1920 гг. в г. Алуште законоучителем гимназии, настоятелем Алуштинской церкви и членом президиума городской Управы, вместе с белым командованием и контрразведкой вел активную борьбу против коммунистической партии, Соввласти и Красной армии, призывал учеников, прихожан и деятелей городской Управы объединиться и бороться против "красных звезд", называя их "дьявольским наваждением", произносил патриотические речи, призывал население идти на фронт против красных и служил по указанию контрразведки молебствия о даровании белому оружию победы над Красной армией. При Соввласти среди прихожан говорил, что церковь нужно оберегать от проникновения революционных идей и что его ГПУ скоро выселит. Последнее он распространял с той целью, чтобы церкви для него собрали на случай высылки заранее средства, чем вызвал в массах недоверие на Соввласть, а посему на основании ст. 128 УПК

Постановил:

Названного Сербинова Петра Ивановича, 60 лет, среднего образования, духовного происхождения, настоятеля собора, привлечь в качестве обвиняемого и предъявить обвинение по ст. 58, пп. 10 и 13.

Уполномоченный (Сигаев)
Согласен-утверждаю: нач. ЯРО ГПУ Крыма (Голубев)»¹⁰.

На допросе отец Петр держался с достоинством, как и раньше, говорил о своих демократических убеждениях и политически правильных поступках. Но это уже не производило прежнего впечатления — обвинение было сосредоточено на том, что он, как священник, совершил серьезное правонарушение, не только разрешив, но и благословив сестричество в Александро-Невском храме. И главное, что сестры занимались сбором средств для арестованных и ссыльных священнослужителей, а также для того, чтобы заплатить непомерно увеличивающийся налог со стороны государства. Сестричество из шести человек также было арестовано, и не в последнюю очередь за то, что состояло «из бывших людей».

Все время и все свои силы сестры отдавали ближним, нуждающимся в поддержке и сочувствии. Они с радостью несли свой крест и тяготы других как дар, посланный Господом, освобождающий от эгоистической любви к себе. Своими трудами они свидетельствовали окружающим, что Бог не приходит к нам посредством чего-то материального, денег, зданий или даже величественных храмов. Он приходит к нам посредством нашей любви.

Ольга Сергеевна Лемпицкая, сорока двух лет, дворянка из Питера, происходила из семьи почетных граждан, проживала в Ялте с 1914 года. Ее муж из польских дворян, занимал серьезную должность в земельном департаменте. После его смерти в Одессе в 1919 году Ольга Сергеевна погрузилась в церковную жизнь и содержала себя исключительно частными уроками.

Юлия Владимировна Ловейко, оренбургская дворянка, пятидесяти одного года, в прошлом была замужем за присяжным поверенным. В Ялту перебралась в 1909 году и также после смерти мужа давала частные уроки.

Вере Ивановне Пацевич, потомственной дворянке, было 60 лет. Ее отец в прошлом занимал высокую должность в Одессе, а первый муж был генералом жандармского корпуса. После его смерти в 1914 году она вышла замуж за К.В. Квитинского, дворянина, что было подчеркнуто в уголовном деле.

Лидии Михайловне Савицкой было 36 лет. Она имела высшее образование, в 1918—1921 годы преподавала в Алуштинской гимназии. Ее муж служил в земской управе архивариусом, после его смерти в 1923 году она стала секретарем церковного совета.

А.И. Михельсон

Ольга Корбаньер, также дворянка, занималась шитьем, жила рядом со священником Иаковом Пиотух-Кублицким и поддерживала с ним дружеские отношения.

Дарья Дмитриевна Разумная, единственная из сестричества крестьянка, была замужем за простым рабочим и превосходила всех своей жизненной энергией и активностью. Она успевала обходить не только верующих Ялты, но и посещать близлежащие села, и, соответственно, собирала пожертвований больше других.

Сестры носили специальные белые косынки с красным крестом, чтобы их могли отличить прихожане, и на постоянной основе занимались уборкой храма. Как правило, в отсутствие священника прихожане по любым вопросам обращались к ним.

Слова Иисуса Христа, сказанные однажды на все века: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25, 40), стали для них девизом и источником вдохновения.

На допросе сестры не сказали для следствия ничего нового: все сводилось к тому, что они следили за порядком и чистотой в храме и по мере необходимости собирали пожертвования у верующих, которые сдавали диакону Павлу Чернякову.

Не в меру «разговорчивым» оказался регент Александро-Невского собора Яков Николаевич Розов. Он дал требуемые следователем показания на всех, а в первую очередь на отца Петра. Особенно ярко он говорил, как в свое время священник призывал алуштинцев принимать беженцев с Кавказа, и приводил его слова: «кто выступит против приема беженцев, тот идет против Родины и ее спасения».

В «Обвинительном заключении» оперуполномоченный Медведев подчеркнул таланты Сербинова как отягощающие вину. «После свержения монархии Сербинов при временном правительстве играл выдающуюся роль в общественной жизни и выдвигался от партии кадетов в гласные Думы. С приходом Советской власти к последней относится враждебно, за что неоднократно арестовывался органами ГПУ. Очень талантливый, владеет пером, так например, им была написана докладная записка, распространенная среди духовенства, трактующая о применении декрета об отделении церкви от государства, сущность советского законодательства, отношение власти и коммунистической партии к церкви, — которая обоснована с приведением целого ряда моментов, отвергающих тихоновщину и обновленчество в пользу автономного течения. Фактически же Сербинов является последователем Тихона и идейным руководителем совместно с Щукиным данного течения, возглавляя Ялтинскую общину как председатель окружного Совета православных общин <...>. При советской власти занял отрицательную позицию, возглавляя местную общину — в 14 церквях и являясь идейным вдохновителем тихоновщины вместе с Щукиным, прикрываясь автономистом. Все тихоновцы, как то: Щукин, Киранов, Лебедев и др. очень спаяны между собой и ведут против обновленцев сильную борьбу. Как Сербинов, так и Щукин среди населения пользуются авторитетом.

Допрошенный в качестве обвиняемого П.И. Сербинов показал, что существующим строем в СССР он удовлетворен, признавая его единственно правильным строем <...>». Но это не стало чем-то, что смогло избавить его от расправы. 29 марта 1929 года благочинного Ялты выслали за пределы Крыма в местечко Середина-Буда Черниговской области. Все сестричество было также выслано в Полтавскую область. Из места ссылки он писал Председателю комиссии по делам культов при ЦИК СССР П.Г. Смидовичу^****:

«Уважаемый Петр Гермогенович!

Очень извиняюсь, что обращаюсь именно к Вам, но с одной стороны — Ваше служебное положение дает право гражданам, подобным мне, обращаться к Вам, а с другой — чувство уважения и доверия к давно известному, компетентному в вопросах культа, старому деятелю революции дает моральное право участнику в освободительном движении 1905—1906 гг. обратиться с просьбой если не о защите, то об облегчении участи ныне осужденного.

Я, Протоиерей, бывш. Настоятель Ялтинского Александро-Невского Собора, Сербинов Петр Иванович, 62 лет. По постановлению ОГПУ от 29 марта 1929 г., после шестимесячного заключения по обвинению по ст.ст. 58/10 и 58/13, был выслан из Ялты в Черниговскую губ., в местечко Середина-Буда, Глуховского округа на три года. Прибыл на место высылки 1-го мая с.г., но, будучи уроженцем Крыма, прослужив на Южном Берегу почти безвыездно свыше 30 лет, в настоящее время, с наступлением зимы, оказался в условиях как климатических, так и экономических очень тяжелых для моего здоровья. Лежу больше в постели.

Признаю себя не только невиновным пред Советской властью, но, думается, вправе рассчитывать и на некоторое ее внимание и снисхождение к себе как подвергавшийся гонениям и ссылкам при царизме за активное участие в освободительном движении. В январе 1906 г., в бытность и тогда Настоятелем Ялтинского А.-Нев. Собора, я был лишен места и выслан из Ялты, а затем водворен под надзор полиции в местечко Алушту без права выезда из нее. Полицейский надзор продолжался в течение восьми лет, а право выезда получил только после падения царизма в 1917 году. Итак, в течение почти 13 лет я квалифицирован как политически поднадзорный. Эти репрессии обрушились на меня как инициатора нашумевшего в то время (1905—1906 гг.) выступления Ялтинского духовенства, постановившего: во 1-х, приветствовать освободительное движение; во 2-х, протестовать против политических расстрелов; в 3-х, осудить политиканство Синода и вообще поведение православного Духовенства в этот период времени; в 4-х, требовать созыва Собора Русской Церкви. Накануне 9 января 1906 г. мною в А.-Н. Соборе торжественно, в присутствии тысячи народа, была отслужена панихида по расстрелянным в Кровавое воскресенье в Петербурге — рабочим. После панихиды я был немедленно выслан из Ялты. По делу о ялтинском духовенстве в свое время появилась целая литература. Вырезки из газет столичных и провинциальных; указания на журнальные статьи (Русская мысль, Русская Быль и др.); копии донесений гражданских и духовных властей по этому делу и, в частности, с моей характеристикой, имеются у меня и могут быть представлены в любое время. Впрочем, многое из этого материала предоставлено было мною в распоряжение ОГПУ.

В 1921 году, когда Крым окончательно был подчинен Соввласти, я по требованию Ялтинских граждан вновь возвратился в Ялту на свое старое место, после 15-летнего перерыва, Настоятелем А.-Нев. Собора. В Ялте, уже при Соввласти, начиная с 1924 г. я часто привлекался к допросам ГПУ, а в последние три года (1926—27 г. и 28 г.) ежегодно арестовывался, просиживал по полугоду в заключении, но всякий раз по постановлению ОГПУ был освобожден, за исключением последнего раза в 1929 г. Провинциальная особенность — как только в ГПУ менялся заведующий СОЧ, я знал, что буду арестован!

В чем же, собственно, была моя вина пред Советской властью? Я категорически отрицал и до сих пор отрицаю какие бы то ни было с моей стороны политические выступления против Соввласти. Это совершенно не отвечало бы моим церковным убеждениям. И я ждал и требовал публичного суда, чтобы всенародно от народа выслушать приговор и обвинения. Однако мое дело рассматривалось только в секретных канцеляриях ГПУ. Итак, занимая видное в обществе положение, я уже этим самым всегда был на замечании у ГПУ. Местные же деятели ГПУ, в большинстве молодежь, плохо разбиравшаяся в церковных вопросах, обыкновенно прибегали к собиранию сомнительного материала, основываясь, главным образом, на слухах или информациях обновленцев, к которым я, кстати сказать, как к идеологам старых настроений в управлении Церковью в попытках ее огосударствления, относился враждебно отрицательно, старались приписать мне более простые вульгарные контрреволюционные преступления. Конечно, я был одним из активных и ответственных церковных деятелей в Таврической Епархии, и в этом-то, собственно, и заключается сущность моей преступности. Но в своей деятельности на пользу Церкви я всегда действовал в пределах строгой лояльности, будучи идейным врагом вмешательства Церкви в дела гражданской власти, и наоборот.

Тут надо несколько остановиться, чтобы все было ясным и понятным.

Я был еще при царизме убежденным сторонником отделения Церкви от Государства, и как член церковного Собора 1917—18 гг. в Москве, состоявший в прогрессивной группе, один их первых приветствовал январский декрет Соввласти об отделении Церкви от Государства. А затем, когда Соввласть в 1920 году заняла Крым, я не только отказался от приглашения целого сонма духовенства, находившегося тогда в Крыму, ехать с ними за границу, но и приветствовал Соввласть, думая, что вот, наконец, мечта всей моей жизни осуществится, так как настоящее отделение Церкви от Государства только и возможно при Советской власти, открыто объявившей себя безрелигиозной. Вот почему, оставшись в Крыму, я энергично принялся, в пределах хотя бы одного Ялтинского Округа, за устройство Церкви, освободившейся теперь от ненавистного цезарь-папизма и первенствующей полицейщины, в соответствии с издаваемыми законами и распоряжениями Соввласти в отношении религии вообще.

Но годы шли, жизнь и деятельность партии ВКП(б) в отношении религии все более и более уточнялись, выливаясь в формы строгого марксизма; и, не могу не сознаться, мне стало ясно, что в своей церковной идеологии дальше буржуазного представления об отделении Церкви от Государства я, в сущности, не пошел. Мне думалось, что идеологически можно рассуждать о государстве из людей сплошь безрелигиозных, но практически, в 150-миллионном государстве, вытравить у всех людей естественное стремление к Божеству, а отсюда и к организации религиозных объединений, — невозможно, сама государственность, в силу своей природы, должна будет творить внешние формы легального существования для граждан-верующих; не переселишь же всех их на другую планету? Так думалось... и это-то и оправдывало мое личное стремление к творчеству новых, легальных форм взаимоотношений государства и Церкви. Но уже в прошлом году я увидел и понял, что в Советском строе никаких компромиссов с Церковью, как с организацией, не будет и что мечты о новом церковном строе, с точки зрения нашей государственной современности, есть мечты не только несбыточные, но и... контрреволюционные! А потому что-нибудь из двух: или надо уезжать за границу, или совсем оставить службу священника. И вот — в высылке за границу, на основании предъявленных статей обвинения (58/10 и 58/13), мне было отказано, и я подал в мае с.г. заявление об уходе совсем от священнической службы в церкви Православной.

Вот почему я ушел совсем за штат и вообще отказываюсь от дальнейшей, даже пассивной активности в данном отношении.

Итак — мое преступление теперь ясно, в чем заключается.

Движимый искренними чувствами и сознанием необходимости переустройства церкви Православной, хотя и способами вне всякой политики, вне всякой государственности, вне всякой вражды к ней, путем лишь внутреннего перерождения, однако по существу направленных к закреплению церкви в нашем государстве, т. е. к деянию, по-нынешнему, контрреволюционному, идеологически несовместимому с задачами социалистического переустройства нашей страны, а следовательно, при всей своей внешней безобидности — и недопустимому.

Напрасно только понадобилось столько "паять" совершенно лишних, беспочвенных и обидных преступлений, которым и места не было и которыми пытались даже опозорить те чистые и в свое время довольно смелые выступления против доживавшего свой век "царизма", развратившего и церковную организацию! Это было извращением действительности.

А теперь, когда мое здоровье, при моих годах, осложненное припадками грудной жабы и резкой неврастении, особенно в такой сырой местности, как местечко Середина-Буда, значительно ухудшилось, то я убедительно прошу ходатайствовать мне право свободного жительства (хотя и не в Крыму, на который не претендую), чтобы, устроившись у родственников в более лучших климатических условиях, не умереть с голоду. Ведь в начале ноября исполнится год со времени моего последнего ареста и полгода пребывания в ссылке — год беспрерывных и тяжелых для меня испытаний и незаслуженных страданий.

1929 года, ноября 1-го.

Местечко Середина-Буда, Глуховского округа, Черниговщина.

Административно-высланный

Сербинов Петр Иванович»¹¹.

Не дождавшись ни помощи, ни ответа, раздавленный обстоятельствами отец Петр обратился в Объединенное Политическое Управление Москвы.

«Будучи служителем культа, в звании Протоиерея Настоятель Ялтинского Александро-Невского Собора, имея от роду 62 года, я 5 Декабря 1928 года был арестован и заключен в Ялтинский Исправдом.

Ялтинским ГПУ мне было предъявлено обвинение по ст. ст. 58/10 и 58/13 Угол. Код., и дело передано на рассмотрение ОГПУ, которое своим определением от 29 марта 1929 года приговорило меня к высылке "минус шесть", и я, после пятимесячного заключения, с согласия местной власти, вынужден был поселиться в Черниговской области, в Глуховском округе, в местечке Середина-Буде, где и нахожусь с 1 Мая 1929 года, не имея здесь ни родственников, ни знакомых.

Будучи уроженцем Крыма и прослужив безвыездно на Южном берегу Крыма (в Алуште и Ялте) свыше 30 лет, я оказался теперь здесь в условиях как климатических, так и экономических очень тяжелых для моего здоровья, несомненно сейчас угрожающих моей жизни, как это и видно из прилагаемых при сем справок местных врачей.

Во всяком случае, сейчас я из себя представляю несомненного инвалида, не способного не только к какой-либо активной деятельности, но и к несению обыкновенных приходских обязанностей. Я только могу мечтать о дожитии остатков дней моих на покое или в родном Крыму, или вообще в местности с сухим и теплым климатом. С другой стороны — я не признавал никогда и до сих пор не признаю себя политически виновным пред Соввластью. Меня привлекали, начиная с 1921 года ежегодно, к допросам по обвинению, в сущности, в одном и том же, а именно в контрреволюции, причем я четыре раза отсиживал почти по полугоду тюремные заключения, и каждый раз эти обвинения признавали не имеющими достаточных оснований, я не только освобождался, но и продолжал беспрепятственно свою священническую службу. Неужели только на десятом году, после ежегодно возбуждаемых обо мне дел, только в 1929 году удалось органам Политического управления СССР уличить меня в контрреволюционности? И вообще, неужели, если бы я был врагом Соввласти, не воспользовался бы, служа в Ялте, настойчивым предложением со стороны существовавшего тогда высшего церковного Совета Юга России, возглавляемого Митрополитом Антонием Храповицким, эвакуироваться за границу, от чего я наотрез отказался?

К глубокому моему огорчению, в этот последний раз, заканчивая следствие, мне дали прочитать и подписать только заключение следственного производства с формулировкой обвинения по ст. ст. Угол. Код., но с текстом самого протокола допроса, как это раньше бывало, меня так и не ознакомили, несмотря на мои просьбы. Я только из вопросов следователя мог догадаться, в чем меня хотят обвинить. Итак, конкретные обвинения мне и до сих пор неизвестны.

Помимо всего этого, мне думается, что я вправе рассчитывать и на некоторое внимание и снисхождение к себе Соввласти, как подвергавшийся гонениям и ссылке при царизме за активное участие в освободительном движении. Довольно обширный печатный и письменный материал по ялтинскому делу духовенства имеется и сейчас, а многое было представлено и в ГПУ.

В Январе 1906 г., когда я уже был Настоятелем Ялтинского Александро-Невского Собора, я был уволен от этой должности и выслан из Ялты и затем водворен в местечко (тогда) Алушту под надзор полиции, без права выезда из нее. Полицейский надзор продолжался в течение восьми лет, а право выезда я получил только после падения царизма в 1917 г. Итак, в течение почти 13 лет я квалифицировался как политически поднадзорный, а в церковных кругах как революционер! Как только Соввласть закрепилась в Крыму, я вновь, по настойчивому желанию прихода, был возвращен в Ялту, в 1921 г., на старое место настоятеля Собора. Ну, а теперь я опять политически неблагонадежный!? В чем же моя вина? Да все в том же, только в другой обстановке.

Я всегда был идейным сторонником отделения Церкви от Государства. Я хотел бы, чтобы Церковь не вмешивалась в "политику", а "политика" не вмешивалась во внутреннюю жизнь Церкви. Может быть, по нонешнему это — утопия, которую теперь, во всяком случае, я уже бессилен пропагандировать! Итак, проще говоря: моя вина в том, что я прежде всего верующий священник, уважающий свое звание, и что я, занимая видное место в Православной Церкви в Крыму, сторонник Сергиевской ориентации, пользовался доверием народа, особенно церковно настроенного. Конечно, я далек от позорного для священника, да еще и немолодого, выступления с заявлением, что, мол, я всю жизнь обманывал народ, но я так же далек был и от мысли выступать <...> против Соввласти. И фактов в этом направлении не было и не могло быть, кроме, понятно, сплетен! Ведь Евангелие, в силу несходства, особенно внешнего, с некоторыми идеями Маркса, — это ведь такая благодарная почва для разговоров и сплетен о якобы выступлениях духовенства в проповедях против Советской власти!

Но повторю в заключение: какой теперь с меня активный деятель против существующего порядка вещей?! Идите и посмотрите на эту развалину!! Так вот я прошу ОГПУ — пересмотреть мое дело с тем, чтобы или дать полное освобождение (считая со дня моего последнего ареста, я несу наказание с 5 декабря 1928 г., т. е. год и 8 месяцев), или же разрешить мне, в случае невозможности поселиться в Крыму, свободное жительство там, где я найду более подходящее для моего здоровья.

Прилагаемые при сем врачебные справки есть: 1) от 29 октября 1929 г., подписанная двумя врачами, как комиссии врачебной, согласно распоряжения Глуховского ГПУ по моей просьбе об обследовании моего здоровья и 2) от 6-го июня от старого местного врача И. Мещерского, ныне меня лечащего: других медицинских сил здесь нет.

1930 г. Июнь 10-го, местечко Середина-Буда.

Политически высланный Сербинов Петр»¹².

Ответ на мольбы и просьбы священника так и не пришел. Отца Петра вопреки воле вытолкали на серую и холодную чужбину, где он был вынужден пережить происшедшее как второе рождение, уже осознанное в полной мере.

Окружающий мир воспринимается тем острее, чем более сокращается наша причастность к нему...

Вдали от любимой Ялты дом представлялся ненадежным и негостеприимным, сад голым, а цветы и сама жизнь утратившими краски и аромат...

По всей вероятности, протоиерей Петр Сербинов скончался в ссылке.

Примечания

*. Совсем по-другому новая власть обошлась со священником Николаем Матвеевичем Плетневым. В начале ноября 1919 г. он бежал с матушкой Пелагеей и двумя сыновьями из Старого Оскола. Оказался в Симферополе и устроился священником в госпитале Красного Креста, где прослужил с 11 января 1920 г. вплоть до прихода большевиков. 19 ноября 1920 г. некий Казаков написал в ЧК донос, где утверждал, что священник называл большевиков «грабителями, изменниками русской веры» и что «власть должна принадлежать только царю, который будет хозяином русской земли», и «помогал начальству издеваться над пленными красноармейцами». 20 ноября священника арестовали. Во время обыска имущества не обнаружили, так как несколько месяцев назад семью священника ограбили...

На единственном допросе 23 ноября отец Николай заявил, что врагом Советской власти себя не считает, но следователь Особого отделения при 15-й стрелковой Инзенской дивизии 6-й армии Г. Клотюк, видимо, исходя из «революционной целесообразности», постановил: священника расстрелять. А дело с арестованным переслать на утверждение «тройки» Особого отдела в ЧК при 6-й армии.

26 ноября 1920 г. священник Николай Плетнев был расстрелян (Архив ГУ СБУ. Арх. № 022053, л. 1—19).

**. В члены Совета открытым голосованием были выбраны священники Сергий Щукин, Петр Сербинов, Михаил Розов, Димитрий Киранов и псаломщик Адриан Шишлаков. Кандидатами — протоиереи Иаков Пиотух-Кублицкий и Иван Булгаков. А от мирян Г.К. Прохач, В.К. Соколов, С.М. Мирошниченко, А.А. Глазунова. В президиум Окружного Совета были избраны: председателем — протоиерей П. Сербинов, товарищем — протоиерей И. Булгаков и секретарем Г.К. Прохач.

***. Михельсон Артур Иванович родился в Риге в 1898 г. в семье латышского рабочего-шлифовщика. Окончил 2 класса городского училища им. Капцова в Москве и вечерние электротехнические курсы также в Москве; работал разнорабочим. С 1917 г. в РСДРП(б). Депутат Верховного Совета РСФСР 1-го созыва. В РККА уполномоченный по борьбе с контрреволюцией организационно-мобилизационного отряда Восточного фронта по Яранскому уезду. С 1921 г. в органах ВЧК; с 1937 г. майор ГБ. Арестован в декабре 1938 г. и 20.02.1939 г. расстрелян.

****. Смидович П.Г. родился 19.05.1874 г. в г. Рогачев (ныне Гомельская обл.) — скончался 16.04.1935 г. в Москве. Из дворян. В РСДРП с 1898 г. Закончил высшую электротехническую школу в Париже в 1897 г. Принимал активное участие в Декабрьском вооруженном восстании 1905 г. в Москве, неоднократно подвергался репрессиям. После Октябрьской революции председатель Моссовета, член Президиума ВСНХ, член президиума ВЦИК и ЦИК СССР.

5*. Об архивно-следственных делах ялтинских священнослужителей С.Н. Булгакова, Н.В. Сакуна, П.И. Сербинова, А.Я. Терновского, Н.П. Щеглова, С.Н. Щукина см. также в книге С.Б. Филимонова «Тайны крымских застенков. Документальные очерки о жертвах политических репрессий в Крыму в 1920—1940-е годы». Изд. 3-е, доп. — Симферополь, 2007.

1. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 010000, л. 4—14.^5*

2. Там же. Л. 34.

3. Там же. Л. 37.

4. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 09553, л. 18.

5. Там же. Л. 7.

6. Там же. Л. 9, 12.

7. Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 010000, л. 81—81.

8. Там же. Л. 35, 37.

9. Там же. Л. 82.

10. Там же. Л. 69.

11. Там же. Л. 96—98.

12. Там же. Л. 91—92.

Приложение

[1].

«Товарищу Начальнику Особых Отделов 4 Армии
и Крыма

Мы, нижеподписавшиеся, граждане — члены Алуштинского Татарского Общества, настоящим удостоверяем, что священник Алуштинской церкви протоиерей Петр Иванович Сербинов за время пребывания своего в г. Алуште в политических делах никогда никакого участия не принимал. Когда была здесь, в Крыму, власть Врангеля и войска его обижали мирных жителей, священник Петр Иванович Сербинов всегда первый шел на защиту, к какой бы национальности люди ни принадлежали и какой бы политической партии они ни были. Мы удостоверяем, что священник Петр Иванович Сербинов защищал людей, арестованных за принадлежность к большевизму, еще в самом начале Октябрьской Революции, когда в начале 1918 года в Крыму немцы преследовали большевиков; а впоследствии, когда большевиков преследовали власти Деникина и Врангеля, преследуемые люди всегда находили защиту священника Петра Ивановича Сербинова.

Мы утверждаем, что вообще священник Петр Иванович Сербинов всегда защищал обиженных; ничего плохого мы от него не видали и вообще мы знаем его как хорошего человека.

А потому мы, нижеподписавшиеся, убедительно просим освободить священника Петра Ивановича Сербинова из-под ареста.

1 апреля 1921 года.

гор. Алушта».

Ниже следуют подписи 62 человек.

«Товарищу Начальнику особых Отделов 4 Армии
и Крыма

Мы, нижеподписавшиеся, члены Алуштинского Еврейского Общества, зная священника Алуштинской церкви Петра Ивановича Сербинова с 1906 года, удостоверяем своими подписями, что он, Сербинов, всегда был против разжигания национальных страстей; в то время, когда во многих городах России происходила агитация против еврейского населения и были даже случаи погромов, в Алуште никогда не было даже агитации, благодаря сильному влиянию некоторых людей во главе со священником Петром Ивановичем Сербиновым, стоявшим за равенство всех национальностей без различия.

Такого направления священник Петр Иванович Сербинов придерживался и до самого последнего времени. Так, в Алуште, когда на место Советской Власти приходила власть другая и начиналось преследование и издевательство над мирными жителями и в особенности над еврейским населением, священник Петр Иванович Сербинов всегда шел на защиту преследуемых, не обращая внимания ни на национальность, ни на то, каких политических взглядов был преследуемый.

В последнее время, когда была власть Врангеля, однажды при вступлении проходящих через Алушту войск в город, началась стрельба в Алуштинскую синагогу, священник Петр Иванович Сербинов первый категорически потребовал прекращения этого издевательства, которое и было прекращено.

Вообще, мы знаем священника Петра Ивановича Сербинова как защитника преследуемых и друга всех национальностей без различия, почему и просим об освобождении его, в особенности нужного для Алушты, из-под ареста.

1 апреля 1921 г.

г. Алушта».

Ниже следуют подписи 67 человек. Еще ниже — приписка: «7 — IV Читал. Михельсон».

(Архив ГУ СБУ в Крыму. Арх. № 010000, л. 83, 84)