с) Проблема зависимости от Турции

Кстати, с той же целью, а именно ради укрепления трона, Менгли-Гирей учредил сан и должность калги — нововведение, ничего общего с исламской идеологией не имеющее. Оно сохранилось после смерти этого хана, и, казалось бы, теперь путь к вмешательству Стамбула в дела крымского престолонаследия был закрыт — ведь хан сам мог назначить себе преемника. Однако при наследниках великого хана, как правило, уступавших ему в уме и дальновидности, институт преемничества стал использоваться с диаметрально противоположной целью (впрочем, не вполне по их вине). Султаны неоднократно назначали и калгу, и даже нуреддина по своей воле, отчего признавший этот выбор хан расписывался в отказе от собственной линии как во внешней, так и во внутренней политике, — в противном случае его смещение Стамбулом становилось делом чистой техники.

Ну, а что касается первого крымского калги, затем хана Мехмед-Гирея I, то он как бы в насмешку над стремлением Менгли укрепить таким образом престол Гиреев был в 1523 г. зарезан вместе с очередным калгой. Причем свершили это двойное убийство сами крымские аристократы, создавшие с этой целью комплот из беев-оппозиционеров. Не исключено, конечно, что они были связаны со Стамбулом, тут же приславшим воспитывавшегося до того при султанском дворе нового хана Саадет-Гирея I. То, что он был сыном погибшего в Крыму Мехмеда, никакой роли, конечно, не играло: его постфактум «избрали» на трон те же беи, что убили отца. О чувствах, которые испытывал при этом к своему дивану Саадет-Гирей, можно только догадываться...

Как видно, «избрание» хана беями стало отныне простой формальностью. Но и она была отменена чуть позже, в 1584 г., при утверждении на троне Ислам-Гирея II, кстати, первого, при ком на торжественных службах в мечетях имя османского халифа стало упоминаться до имени властителя Крыма. Отныне султану было достаточно прислать из-за моря одному из беев ханские аксессуары (почетную соболью шубу, саблю и шапку), а также хаттишериф (соответствующий указ), как правящий хан безропотно уступал место избраннику Порты и готовился в дальний путь. Чаще всего на о. Родос, обычное место ссылки опальных вассалов.

Чем же руководствовались турки, устраивая подобную бесконечную чехарду? Прежде всего, кажется, опасением, что у власти может оказаться хан, пользующийся единодушной поддержкой татар, популярный среди крымчан. Так, например, Мурад-Гирей (1678—1683), который был весьма авторитетен как среди дворян, так и среди простого народа благодаря своей удачной независимой политике, а также из-за приверженности к древним традициям, был снят Стамбулом именно за это. Однако, когда выяснилось, что место столь популярного в народе государя не осмеливается добровольно занять ни один бей, турки решили назначить преемника силой. Избрали они при этом Хаджи-Гирея II, руководясь единственно веским для них аргументом в пользу последнего, — крайней неприязнью к нему крымчан, которые, между прочим, и свергли его через полгода.

И это далеко не единственный пример нарушения населением Крыма установленного Стамбулом порядка. Приведу высказывание одного из крымских лидеров, достаточно характерное для данной ситуации, записанное Абдуллой ибн-Ризваном, историком Египта и сыном турецкого наместника в Кефе. Он пишет, что после смерти Селямет-Гирея I (1610) разгорелось соперничество двух кандидатов на бахчисарайский престол, а именно Мехмед-Гирея и Джанибек-Гирея. И когда отец историка, Ризван-паша, посоветовал одному из претендентов, Мехмеду, обратиться за поддержкой к султану, то услышал гордый ответ: «Какое касательство имеет род Османов к государству Дешт-и-Кипчак, чтобы я получал от него назначение? Во-вторых, разве над моим мечом возвышался чей-то меч, чтобы я покорно просил у рода Османов об избрании на царство, принадлежащее мне по наследству?» (цит. по: Зайончковский, 1969. С. 19).

Повторяю, таких случаев отторжения властных поползновений Стамбула было немало, хотя действующие лица менялись (ими могли быть и аристократы, и массы простого народа), как менялись и сценарии оппозиционных выступлений, актов неподчинения, местных переворотов и т. д. Вообще тема ханского правления в Крыму очень сложна, и выводить какие-то закономерности без специального исследования мы не решились бы, как и безапелляционно заявлять, что «крымские ханы являлись простыми чиновниками турецкого султана, которых он менял как перчатки» (Надинский, 1957. Ч. I. С. 67). Ложность этого утверждения не раз доказывалась на протяжении долгой и славной истории правления Гиреев.

Аргументом в пользу данного мнения может быть не только то, что фактически было, но и то, что могло быть, но, слава Богу, в Крыму не имело места. Имеется в виду атмосфера угнетённости, насилия и духовного распада в некоторых иных регионах, население которых также исповедовало ислам, но оказалось действительно, а не на словах подавлено имперским гнётом Порты. Вот правдивое описание такого вилайета в XVII в.: «Эта полицейская система террора, естественно, должна была сделать Боснию мёртвым членом империи, ибо больше не верят приятель приятелю, отец сыну, друг другу, ибо каждый опасается османских доносчиков и счастлив, если о нём не слышно в стране...» (Селимович, 1969. С. 345). Конечно, такого и близко не было в ханском Крыму, благословенном. всеми мыслимыми свободами и человеческими правами — на этот счёт собрано достаточно доказательств, некоторые из них приводились выше.

Гораздо хуже на сегодняшний день исследована другая проблема чисто экономических результатов верховенства Оттоманской порты над Крымом. Поэтому нам до поры до времени остаётся лишь держать в памяти простой факт: значительная доля совместного продукта, производившегося в Крыму или причитавшегося крымским татарам, уходила за море. Так, к примеру, доходы от второго после Кефе торгового порта Гёзлёва целиком шли в казну султана, который лишь изредка возвращал какую-то часть из них Гиреям (Peyssonel, 1787. P. 8, 11, 259).

И, наконец, проблема культурного взаимодействия Крыма и Турции. Оживлённые и обоюдовыгодные контакты в эпоху Проторенессанса в XVI в. сменились длительным застоем. Основной его причиной были не какие-то перемены во внешнеполитических отношениях — они оставались на прежнем, весьма высоком уровне. Кое-что изменилось в культурной жизни самой Турции, причём не в лучшую (в общецивилизационном смысле) сторону.

В конце этого века высокоразвитые османские наука и искусство были побеждены, по единодушному мнению турецких историков, фанатизмом (Inalcik, 1994. P. 179). Причём эта смена курса общекультурного развития была быстрой и радикальной. Об этом говорит всего один пример. В 1577 г. при султане Мураде III в Галате была выстроена великолепная астрономическая обсерватория, причём с весьма почтенной научной целью уточнения знаменитых «Таблиц» Улугбека. Достаточно сказать, что обсерватория такого уровня была в ту эпоху единственной в мусульманском мире, она ни в чём не уступала (кроме известности в Европе) даже устроенной в Дании обсерватории великого астронома Тихо Браге, а кое в чём и превосходила её¹. Через три года, в течение которых в стране светские культура и наука подверглись атаке со стороны фанатиков, Галатскую обсерваторию сравняли с землёй.

Это варварское преступление было совершено руками полуграмотных янычар, но показательно здесь другое: оно было одобрено теми, кто должен был по долгу своего призвания стоять на защите исламской науки, — местным имамом и самим шейх-уль-исламом империи (Inalcik, 1994. P. 179). В дальнейшем раскол между исламскими культурными принципами и практикой оболванивания народных масс «главного оплота мусульманского мира» мог только углубляться. Светские, рациональные науки пришли в упадок. В это трудно поверить, но фанатики подняли руку на самое дорогое для всякого тюрка культурное достояние — книги. Когда в 1716 г., через несколько лет после падения великого визиря Чорлулу Али-паши, его богатая библиотека была конфискована, то очередной шейх-уль-ислам издал фетву, в которой тома, посвященные таким наукам, как философия, астрономия и история, были признаны «опасными». А это исключало их дальнейшее использование: книги законсервировали, навечно запретив передачу этой части коллекции Чорлулу Али-паши в общественные и научные библиотеки тех лет (Inalcik, 1994. Р. 180).

Что мог заимствовать в такой Турции Крым, где в XV—XVIII вв. престол украшали ханы, всемерно поощрявшие именно те науки и искусства, что пришли в османской державе в длительный застой?

Примечания

1. Турецкий астроном Мехмед Такийуддин (1520—1578), много сделавший для усовершенствования этой обсерватории, специально для выполнения своего исследовательского проекта сконструировал и собрал особо точные астрономические инструменты и приборы (в частности, прецизионные астрономические часы).