Глава 24. Тмутараканское княжество, и не только

«Поединок князя Мстислава с Редедею» — картину примерно с таким названием, исполненную в старательной академической манере XIX века, я увидел впервые много лет назад в детстве, в Русском музее (тогда ленинградском). Оба героя классически обнажены, только слегка прикрыты драпировками. У побеждающего юноши Мстислава лицо злое, но позой своей он не оставляет сомнения в том, что его дело правое. Редедя, разбойного вида брюнет с густой бородой, предсмертно страдает, но его не жалко. Не помню, было ли на этикетке к картине сказано, что Редедя — князь касожский. Не суть важно, я все равно ничего ни про каких касогов не знал. Для меня это однозначно был степной враг, один из хорошо знакомых по фильму «Илья Муромец».

Касоги — это старорусское собирательное название всех адыгейских народностей, нынешних адыгейцев, кабардинцев, черкесов. Одними из предков касогов были упоминавшиеся уже в этой книге по поводу совсем древних дел синды и меоты, а также зихи. Они вовсе не были кочевниками, наоборот, предпочитали жить поближе к морю в Северо-Восточном Причерноморье и Приазовье, где возделывали землю, ловили рыбу, пасли скотину, занимались ремеслами. Море им было особенно любо потому, что с прибытием греческих колонистов (не исключено, что еще до них) они пристрастились к торговле. Когда появилось Боспорское царство — составляли его ближнюю и очень активную периферию, вникая во все дела и участвуя в них, в том числе принимая чью-то сторону в гражданских войнах. Синды эллинизировались до того, что переняли у греков не только предметы быта, но и житейские повадки, а многие даже язык, участвовали в эллинских празднествах и всяческих состязаниях.

Некоторые удалые и беспутные пристрастились к пиратству, для чего сконструировали небольшие особого устройства корабли, человек на двадцать пять, быстрые и очень верткие: в частности, за счет того, что у них не было кормы, но было два носа, а весла легко менялись местами — можно было вдруг поплыть в обратном направлении, не разворачиваясь. Нападали на купеческие суда. Затаившись в прибрежных зарослях, похищали горожан и, отойдя в море, посылали делегатов к их родственникам за выкупом — обычно платили незамедлительно.

В сармато-готские времена синды основали на востоке южного берега Крыма Сугдею (Судак). Сугдея вскоре стала очень оживленным портом, а через несколько столетий — одним из крупнейших на Черном море. Особенно выросло ее население в VIII в., когда под натиском хазар многие синды стали перебираться туда с Таманского полуострова. В городе жили тогда не одни синды: там жили и греки, аланы, армяне, славяне, хазары, готы, евреи и другие. Торговля шла бойко.

Еще одни пракасоги, зихи, прославились тем, что им проповедовал святой апостол Андрей Первозванный, а дурную славу они снискали, когда в 55 г. у них был убит другой апостол — Симон Зилот. Земной брат Иисуса Христа Симон рожден был от первого брака святого Иосифа, впоследствии мужа Девы Марии. Символ страстей Симона Зилота — пила, его распилили.

Что касается Редеди. Это национальный герой адыгов, и в наши дни на многих адыгских свадьбах исполняют, согласно обычаю, песню в его честь. Богатырь был, каких мало (Мстислав очень долго не мог его одолеть, удалось это ему только после того, как он дал обет построить церковь во славу Богородицы). «Свое племя и родину любил больше своей головы», — гласит адыгское предание. И в «Повести временных лет» сказано: «И когда стали оба полка друг против друга, сказал Редедя Мстиславу: «Чего ради погубим дружины? Но сойдемся, чтобы побороться самим. Если одолеешь ты, возьмешь богатства мои, и жену мою, и детей моих, и землю мою. Если же я одолею, то возьму твое все». И сказал Мстислав: «Да будет так». И сказал Редедя Мстиславу: «Не оружием будем биться, но борьбою». И схватились бороться крепко...»

Выходит, Редедя погиб, не желая лишней крови своих воинов. Наверное, хороший был человек. Мстислав тоже готов был «положить живот свой за други своя». Может быть, в таких поединках, как у князей Редеди и Мстислава, не столь уж важно, кто победил. Перед лицом Вечности, разумеется, а не в земном плане бытия. Мне Редедю, как узнал о нем побольше, жалко. При другом исходе еще жальче было бы Мстислава.

Мстислав взял и жену его, и детей его к себе в Тмутаракань. Касоги стали платить ему дань, а уже через год «пошел Мстислав на Ярослава с хазарами и касогами» — и те и другие, как мы знаем, были костяком его дружины в битве при Листвене. Пошли с ним и сыновья Редеди, но перед этим они были крещены. Один из них стал зваться Юрием, другой Романом. Юрий сложил голову в той страшной сече, а за Романа Мстислав выдал свою дочь Татьяну. И на Руси было немало потомков от этого брака, Редедичей, и посейчас они живут. Заметьте, они еще и Рюриковичи, только по женской линии (это дворянские роды Буруновых, Лопухиных, Глебовых и другие).

Мстислав Владимирович Храбрый вокняжился в Тмутаракани где-то между 990 и 1010 годами — более точную дату источники назвать не позволяют. Здесь был центр архиепископии, существовавшей как автокефальная — глава ее назначался непосредственно Константинопольским патриархом. Княжество занимало восточную оконечность Керченского полуострова с Керчью и земли на Таманском полуострове, а также по азовскому и черноморскому побережьям и вверх по Кубани. Образовалось княжество в 960-х годах, после разгрома Владимиром каганата.

Тмутаракань была еще более многонациональным городом, чем Сугдея. Рядом был Северный Кавказ, населенный множеством народов, а черноморская гавань представляла интерес для всех — основная часть жителей занималась торговлей (а заодно виноделием). Преобладающей религией было православное христианство, но жили здесь и приверженцы армянской церкви, и иудеи, и мусульмане, и язычники. Мстислав после победы над Редедей по обету украсил город еще одним храмом.

На противоположном, крымском, берегу пролива находился другой крупнейший город княжества, названный русскими Корчевым, до этого носившего тюркское имя Керчь, а еще раньше — Пантикапей, славная столица Боспорского царства.

После многих выпавших на его долю военных невзгод город постоянно отстраивался — средства позволяли, это был один из самых удобных портов в Крыму. При Мстиславе здесь велось строительство в лучшем византийском стиле храма Иоанна Предтечи. Это единственная сохранившаяся от той поры церковь во всем Северном Причерноморье.

* * *

История княжества зияет для нас пробелами. После смерти Мстислава в 1036 г. здесь, возможно, на какое-то время сел назначенный Ярославом наместник.

Когда в 1054 г. скончался Ярослав Мудрый, управление Русским государством взял на себя княжеский триумвират его сыновей: в Киеве сел ставший великим князем Изяслав, в Переяславе Всеволод, в Чернигове — Святослав. Остальные княжества и их князья находились в зоне ответственности кого-то из них. До поры до времени такой порядок обеспечивал внутренний мир. Тмутаракань оказалась под главенством черниговского Святослава Ярославича.

До 1064 г. он управлял княжеством через своих посадников, а в том году посадил туда своего сына Глеба. Что, однако, не понравилось двоюродному брату последнего Ростиславу Владимировичу. Ростислав оказался изгоем: его отец Владимир Ярославич скончался, будучи молодым еще человеком, в 1052 г., а родня покойного вывела его малолетнего сына из счета «твердых» претендентов на княжения. Оставалось довольствоваться тем, что дадут. Однако, получив Волынь, Ростислав своей участью остался недоволен: с дружиной и сторонниками он заявился в Тмутаракань и выгнал оттуда Глеба.

Глеб пожаловался отцу, Святослав послал войско, узурпатор бежал. Но ненадолго: как только черниговская рать удалилась, Ростислав снова овладел княжеством, на этот раз основательней. Такое упрямство обошлось ему дорого: то ли Святослав Черниговский решил избавиться от него по-другому, то ли соседство такого беспокойного князя не устраивало херсонесских купцов, но в 1066 г. посланный ими агент отравил изгоя. Глеб вернулся.

Пробыл он в Тмутаракани недолго, уже в 1068 г. перебрался отсюда. Но успел сделать весомый вклад как в историю княжества, так и в историю российской культуры. Причем весомый в прямом смысле.

* * *

В 1792 г. командующий Черноморским гребным флотом и флотилией черноморских казаков капитан бригадирского ранга П.В. Пустошкин обнаружил на Таманском полуострове мраморную плиту с высеченными на ней кириллицей письменами. Надпись разобрали, она гласила: «В лето 6576 (в 1068 г. от Р.Х. — А.Д.) индикта 6 Глеб князь мерил море по леду от Тмутороканя до Корчева 14 000 сажен». 30,24 км — такова была ширина пролива в том месте.

О находке узнал страстный коллекционер А.И. Мусин-Пушкин, обер-прокурор Синода и президент Академии художеств. Ознакомившись со скопированным текстом, он пришел в восторг и поделился им с императрицей Екатериной II. Та проявила большой интерес и распорядилась доставить плиту в Петербург. Но нашлись знатоки из числа доброхотов Мусина-Пушкина, которые объявили находку подделкой и так усердно делились при дворе своими сомнениями, что усомнилась и Екатерина. И, не желая оказаться в глупом положении, приказала оставить камень на месте.

Но он был уже в пути, плыл на корабле в Херсон, и получившему царское указание войсковому судье Черноморского казачьего войска А.А. Головатому пришлось распорядиться о возвращении. Оно оказалось непростым, из-за штормов обратный маршрут пролег даже через Константинополь, но в конце концов Тмутараканский камень был водворен по месту рождения, в «самый скверный городишко» (по отзыву М.Ю. Лермонтова) Тамань, в сад близ Покровской церкви.

Там он пребывал под открытым небом до 1835 г., когда после страшной песчаной бури был перенесен в Керченский музей (специалисты все-таки проявляли к нему интерес). А в 1851 г. оказался там, где ему давно следовало находиться, — в Императорском Эрмитаже, где пребывает и в наши дни.

Подлинность Тмутараканского камня доказана, надпись на нем — самый древний обнаруженный текст на русском языке.

* * *

Проделав свои гидрографические изыскания, Глеб Святославич в том же 1068 г. отбыл из Тмутаракани, чтобы погрузиться в большую русскую политику.

Побывав на разных княжеских столах, дни свои он закончил несколько странно. Во время его княжения в Новгороде, в 1077 г., случился недород. На собравшемся вече волхвы стали призывать народ к восстанию и грабежам, и Глеб зарубил топором старшего из них. Это произвело на горожан тягостное впечатление, во всех своих бедах они стали винить князя. Очевидно, почувствовав опасность, Глеб Святославич бежал в Заволочье, к чуди — и был убит ею. По словам летописца, «был же Глеб милостив к убогим и любил странников, радел о церквах, горячо веровал, был кроток и лицом красив». Похоронили его в Чернигове.

После отъезда Глеба из Тмутаракани в 1068 г. Святослав Черниговский посадил туда своего сына — Романа Святославича Красного. О правлении его мы ничего не знаем — кроме того, что продолжалось оно до 1079 г., года его гибели.

С 1073 г. началась пора больших усобиц. Раскололся «триумвират», многие князья, недовольные своими местами, добивались лучших. В 1076 г. умер, просидев три года на захваченном им киевском столе, отец Романа, Святослав Черниговский. Великое княжение вернул было себе Изяслав Ярославич, которому оно по праву и принадлежало: его оставил ему еще отец, Ярослав Мудрый, но Изяслава дважды свергали. На этот раз он тоже надолго в Киеве не задержался — был убит в битве с племянниками в 1078 г. (на Нежатиной Ниве).

Роман Тмутараканский в том сражении был в стане побежденных, после поражения бежал к себе в Тмутаракань. Но лишь для того, чтобы заключить союз с половцами, и в 1079 г. он двинулся с ними, с младшим братом Олегом и другими недовольными на Чернигов — захватывать отцовский стол. Однако последний из «триумвирата», Всеволод Ярославич, принявший великое княжение в Киеве, сумел половцев перекупить. Степняки повернули обратно, Роман бросился было выяснять отношения с их ханами — и был убит.

* * *

Успевший бежать в Тмутаракань Олег тоже стал тамошним князем — после двух своих братьев Глеба и Романа. Но там ему были не рады. Он не нужен был богатому купечеству, ибо, враждуя с великим князем, мешал бы нормальной торговле. Не нужен был великому князю Всеволоду — по понятным причинам, а еще потому, что тот успел уже отправить в Тмутаракань своего посадника Ратибора. Не нужен был и византийскому императору Никифору III Вотаниату, который очень боялся за свой Херсонес и знал, что от таких русских изгоев, как Олег, можно ждать чего угодно. И он был заинтересован в хороших отношениях с Киевом: в 1073 г. сын нынешнего великого князя Всеволода, Владимир Всеволодович Мономах, по просьбе Царьграда ходил усмирять все тот же Херсонес, надумавший отпасть от империи.

Очевидно, как следствие всех этих недовольств, тмутараканские хазары и половцы схватили Олега — и отправили в Константинополь.

В Царьграде пленник надолго не задержался. Император Никифор воспользовался тем, что пьяные русские наемники устроили там массовые беспорядки, и сослал его вместе с ними на Родос. Однако то ли Никифор успел с ним пообщаться и оценить мудрым взором человека многоопытного (ему было к восьмидесяти), то ли у константинопольских политиков появились какие-то новые соображения насчет русского княжича — но судьба Олега вскоре переменилась к лучшему. Он женился на знатной греческой патрицианке Феофании Музалон, а в 1083 г. мы снова видим его князем Тмутараканским.

В эти четыре прошедших года княжество в сиротах не ходило. Два года управлял посадник Ратибор. Потом появились особы познатнее, два очередных изгоя, на этот раз из Владимиро-Суздальских земель: сын дважды княжившего здесь и отравленного херсонесцами Ростислава — Володарь Ростиславич, а также внук Ярослава Мудрого от одного из младших его сыновей — Давыд Игоревич. Они выгнали Ратибора и взялись княжить сами. И тут возвращается Олег. Володарь с Давыдом оказались под стражей, Олег же стал расплачиваться по счетам. Хазары, которые так бесцеремонно спровадили его в Константинополь, судя по летописи, оказались виновны и в гибели его брата Романа: тот, нанимая половцев для похода на отчий Чернигов, заведомо имел дело со своими убийцами. Казнив этих злодеев, Володаря и Давыда Олег отпустил.

Вряд ли можно сомневаться, что византийцы не позволили бы Олегу вернуться, не оговорив с ним некоторых условий. Он пробыл в Тмутаракани до 1094 г., а после его отбытия оттуда княжество больше вообще не упоминается в русских летописях как таковое. Еще через короткое время Тмутаракань становится владением Византии.

* * *

После 1094 г. Олег Святославич понаделал много дел на верхнем русском политическом уровне. С головой кинулся в борьбу за свои права. Неспроста разглядел в нем что-то неординарное царьградский басилевс — через короткое время у него было уже немало владений. Добиваясь Чернигова (в котором сел Мономах), а то и поболе того, устраивал усобицы, не раз наводил на Русь половцев в качестве своих союзников. Да и без половцев — сам хуже поганых жег и грабил не только села, но и монастыри. В битве с Олегом погиб сын Владимира Мономаха Изяслав, а дружина его была разгромлена. Когда другие князья звали Олега в общий поход на половцев — отнекивался или шел отдельно, если же степняки трогали его владения — бился с ними насмерть.

В конце концов он добился закрепления за ним и за потомством его черниговского стола — в 1097 г., на знаменитом Любечском съезде русских князей. На нем они порешили: «Пусть каждое племя (т. е. княжеская линия) держит отчину свою». Олег понял это буквальнее всех, и после этого черниговские Ольговичи, т. е. потомки Олега Святославича, фактически обособились, жили своими родственными счетами и порядками держания княжьих столов. А Черниговская земля — это было вовсе не то, что Черниговская область Украины, в нее входили и Новгород Северский, и Курск, и Рязань, и Муром.

Олег был циник, но не стоит судить его слишком строго. Все князья считали, что христианские нормы морали применительно к ним надо толковать несколько иначе, чем по отношению к другим людям. Когда Олега пригласили в Киев «урядиться о земле Русской пред епископами, игуменами, мужами отцов наших и людьми городскими», он заявил это откровенно: «Не пойду на суд к епископам, игуменам да смердам». Кто-то, в отличие от Олега, мог пересилить себя и пойти, но ведь и в «Русской Правде» четко проведено разделение: «княжьи люди», не говоря уже о князьях, это одно, а остальные — если не смерды, то в лучшем случае «людины».

* * *

Что касается наведения половцев на Русь — не с него началось, не им кончилось, хотя, возможно, он делал это чаще других. Но возьмем его дядю Изяслава Ярославича: когда он в первый раз лишился киевского стола, то, чтобы восстановить свои права, не задумываясь, обратился к полякам, и как когда-то в Киеве и окрестных городах безобразничали ляхи Болеслава I, так теперь то же выделывали ляхи Болеслава II. А возвратившийся на престол Изяслав смотрел на это да помалкивал.

Найти с половцами общий язык Олегу было легче всех. Он был женат на половчанке (после смерти византийской патрицианки Феофании Музалон). У него в доме воспитывался сын половецкого хана Итларя (убитого, прямо скажем, по предательскому попустительству Владимира Мономаха, к которому он приехал на переговоры). На половчанке, дочери хана Аепы, был женат его сын Святослав.

* * *

Владимир Мономах, сын Всеволода Ярославича Переяславского, подал пример ущемления собственных интересов во имя поддержания порядка престолонаследия. Владея уже Киевом после отца, который был там некоторое время великим князем, он передал в 1093 г. стол двоюродному брату Святополку Изяславичу как имеющему больше прав — отец того получил Киев еще от Ярослава. Сам Мономах стал великим князем только в 1113 г., спустя 20 лет. Но и до этого у него были обширные владения, в т. ч. Новгород, Северо-Восточная Русь (Суздальское княжество), и влияние на общерусские дела он оказывал определяющее — усобиц долгое время не было.

Как полководец Мономах неустанно боролся с половцами. Выступая инициатором общерусских походов против них, он на несколько десятилетий обеспечил относительное спокойствие для Руси не только во внутренних делах, но и на степной границе.