Глава 27. Татаро-монгольское нашествие

Один из наиболее прогремевших в мировой истории «потрясателей Вселенной» (может быть, самый прогремевший) происхождения был знатного, но не ханского. Родившийся около 1155 г. Темучин, принявший впоследствии титул Чингисхана, «величайшего владыки», по природе был человеком незлым (хотя, согласно преданию, новорожденный младенец сжимал в кулачке сгусток крови — что сочли хорошим знаком). Высокий и сильный, страстный охотник, находивший радость в красивых женщинах и вине, он обладал даром располагать к себе людей. Но, наделенный еще и железной волей, он был неумолим, когда речь шла о главном деле его жизни: объединении сначала родных монгольских, потом все большего числа разноязычных племен — ради создания непобедимой армии, ради покорения всего мира. Еще в начале пути к достижению цели он приказал сварить живьем в котлах семьдесят не захотевших признать его главенства вождей племен.

Можно утверждать, что Чингисхан был фанатиком: он считал, что дух кочевника — мужественного, воинственного, не боящегося любых лишений, препятствий, смерти — неизмеримо выше духа изнеженных и боязливых людей городских цивилизаций, предназначение которых покориться или погибнуть. Невольно вспоминается историософский афоризм Гегеля: люди разделились на рабов и господ по признаку — кто боится смерти и кто ее не боится. В «Ясе», в своде установлений и правил, составленном Чингисханом для своего народа, провозглашается, что захватнические войны — это способ существования Монгольского государства. Пункт 18: «Женщины должны заниматься собственностью и хозяйством. Мужчины должны заниматься только охотой и войной» (ради охоты, лучшей тренировки воина, начиная с марта на полгода запрещалось «убийство оленей, косуль и других самцов парнокопытных, а также зайцев, диких ослов и птиц»).

В своей огромной армии Чингисхан достиг того, чего до него не удавалось достичь ни одному степному вождю: он ввел строжайшую дисциплину и добился согласованных действий всех частей, начиная с десятка рядовых воинов до десятитысячного тумена. Наряду с никуда не подевавшимися традиционными военными хитростями это постоянно приносило удачу.

Круговая порука была беспощадная: если в бою бежал один, казнь ждала весь десяток. Как и в случае, когда кто-то попадал в плен — если товарищи его не вызволят. Грабить и резать побежденных можно было только по сигналу — нарушителя, опять же, ждала смерть. Но уж после сигнала можно было раскрепощать любые инстинкты. Знакомая по книгам, по фильмам, по воображению картина: ворвавшиеся в город или село радостно визжащие от возбуждения всадники рубят и стреляют старого и малого, всех подряд. Озверели? Конечно, причем в прямом смысле: охотничий инстинкт хищника, как у волка в овчарне.

Только так можно было добиться того, что бок о бок яростно и слаженно бились воины, зачастую не понимавшие языка друг друга. Национальных подразделений было мало, в основном привилегированные, воины подчиненных народов специально перемешивались. Монгольская армия очень скоро превратилась в ту, которую мы называем татаро-монгольской, в ней преобладали этнические тюрки.

Яркий пример того, насколько ни во что не ставилась жизнь покоренных земледельцев: когда внук Чингисхана и один из преемников его власти хан Хубилай покорил, сломив ожесточенное сопротивление, Южный Китай (Северный без особых проблем подчинился еще при Чингисхане, в составе его населения было много вчерашних кочевников), он всерьез подумывал, не истребить ли здесь поголовно носителей пяти самых распространенных китайских фамилий (а это были многие миллионы людей) — чтобы освободить место под пастбища. И только уверения приближенных, среди которых были и северные китайцы, что от живых обитателей этой земли пользы будет больше, чем от топчущих их прах лошадей и овец, заставили Хубилая милостиво передумать. Ход мыслей, достойный хана «нации господ».

Что еще выделяло Чингисхана среди прочих степных владык — это глубокий интерес к полезным, на его раскосый степной взгляд, достижениям цивилизации, он немало перенял их в Китае. В первую очередь — хитроумные и эффективные осадные приспособления, которые в большом количестве использовались монгольской армией. Обслуживали их в основном китайские спецы, привлеченные кто страхом, а кто высокой платой — Чингисхан и его потомки ценили людей дела (подобное мы могли наблюдать и у гуннов, но тем далеко было до монгольской обстоятельности). Есть предположение, что в монгольской армии уже той поры была артиллерия — взрыв порохового заряда метал во вражеский строй или в осажденный город тяжелые каменные ядра или зажигательные снаряды (не пушки, так пороховые ракеты применялись, во всяком случае).

При Чингисхане у монголов появилась своя письменность, причем не заумные китайские символы-иероглифы, а алфавит, созданный на основе уйгурского. Прагматичным варварам письменность нужна была для ведения дел, а не для беллетристики. Уже при жизни Чингисхана в состав Монгольской империи, помимо Северного Китая и множества кочевых народов, вошли (в частично разгромленном состоянии) земли огромного государства Хорезмшахов (с Бухарой, Самаркандом, Хорезмом), Ирана, Закавказья, Тангутского царства (к северу от Китая). Всей этой махиной надо было управлять, рассылать приказы военачальникам, имперской администрации, подвластным государям, собирать отчетность, проводить перепись населения. Для этого строились дороги, создавалась почтовая и ямская служба. Ведь столица империи находилась в Каракоруме, во Внутренней Монголии — многие до того, как их завоевали, и представить себе не могли, что существуют такие дали.

По установленным правилам, по требованию монголов побежденные должны были выступать с ними в поход. От каждого десятка мужчин и женщин завоеватели могли брать себе одного «для услуг» (неспроста все покоренное население разделялось на десятки). То же касалось скота и плодов земных. Дань тяжелая, порою страшная.

Однако монголы были веротерпимы. Яса гласила: «Приказано верить, что есть только один бог на земле, создатель неба и земли, что творит жизнь и смерть, богатство и бедность, как угодно ему и обладающий высшей властью». И в ней же: «Служители культа, врачи и омыватели тел освобождаются от всяких податей».

Монах-францисканец Рубрук побывал в Каракоруме у великого хана Мунке в качестве посланника папы римского Иннокентия IV в середине 1250-х гг., и вот как он передает услышанное там: «Мы, татары, веруем во единого бога, которым живем и умираем; но как руке бог дал различные пальцы, так и людям дал различные пути к спасению. Вам бог дал писание, и вы его не соблюдаете; нам дал колдунов (шаманов. — А.Д.), мы делаем то, что они говорят, и живем в мире».

В 1225 г. проявил непокорность народ тангутов, не так давно перешедший к оседлости и создавший к северу от Китая свое царство — Западное Ся. Восстали они не в первый раз, и Чингисхан, вернувшийся в то время из западных походов в Каракорум, повел с ними войну на уничтожение, немногие оставшиеся в живых попали в рабство. В 1227 г., когда великое царство не совсем еще исчезло с лица земли, Чингисхан, которому было уже около 72 лет, во время похода на недобитых мятежников упал с лошади и скончался. Когда скорбные воины везли его тело, они предавали смерти всех, кто попадался им на глаза: убитым выпадала высокая честь — их души отправлялись сопровождать великого хана в царство мертвых. К своему несчастью, на пути оказался многолюдный город, там было истреблено около 20 тысяч жителей (остается надеяться, что это поэтический вымысел).

* * *

Еще в 1224 г. Чингисхан огласил свое завещание. Верховную власть после себя он оставил третьему своему сыну Угедею (1186—1241), другие тоже получили в правление улусы.

Самому проблемному сыну, старшему из всех, Джучи (ок. 1184 — ок. 1227) была оставлена западная часть империи, причем оставлена «на рост» — в «улус Джучи», будущую Золотую Орду, включались и незавоеванные еще земли, в том числе Крым и Русь. Это простодушные монахи-летописцы могли думать, что «адские татары» выскочили как черти из преисподней, нежданно-негаданно. А у тех все уже было досконально разведано (восточные купцы — они на что?) и, как видим, поделено. Проблемен Джучи был по самому факту своего рождения. В 1182 г., когда Чингисхан был молод и звался Темучином, его любимую жену Бортэ пленили воины из племени меркитов, и она некоторое время была наложницей их багатура Чильгера. Темучин вернул супругу с боем, никогда ничем не попрекал и не отказывал в уважении, но Джучи родился в срок, который мог вызвать вопросы (как в случае с сыном Владимира Святославича Святополком). В зрелом же возрасте, будучи во главе одной из завоевательных армий, Джучи несколько раз не подчинялся воле отца.

Последние его ослушания разгневали отца очень сильно. Сначала был отказ идти в большой поход на западных половцев, черкесов и Русь после победной для монголов битвы на Калке в 1223 г., так как, по мнению Джучи, войско было к нему не готово и могло погибнуть. При этом, как сообщает персидский историк XIII в. аль-Джузджани, сын позволил себе заявить о «безрассудстве отца в отношении земель и людей».

В довершение в 1225 г. Джучи не явился по требованию отца на созванный тем совет, сославшись на болезнь, между тем как ездивший к нему воин сообщил, что он вовсе не болеет, а охотится. Чингисхан заподозрил намерение выйти из-под его власти и распорядился об отправке на сына войска. Но оно не успело выступить в поход: пришло известие, что Джучи скончался (в возрасте около 40 лет). Когда в 1946 г. в карагандинской области Казахстана, в горах Улытау, были произведены раскопки в сохранившемся до наших дней мавзолее хана Джучи, там был обнаружен скелет с отсутствующей правой кистью и прижизненной рубленой раной на черепе.

В 1236 г. сын Джучи и наследник его улуса, внук Чингисхана Бату-хан (Батый) во главе огромного войска отправился выполнять завет деда — расширять границы теперь уже его улуса и всей Монгольской империи до крайних западных пределов. В «Западный поход монголов», как назван он в историографии.

* * *

Первая встреча русского войска с монголо-татарским произошла в 1223 г. в упоминавшейся уже битве при реке Калке (ныне Кальмиус в Донецкой Народной Республике, впадает в Азовское море в городе Мариуполь).

Те горькой памяти события разворачивались следующим образом. У южных пределов Русского государства появились половцы. Но не для грабежа — с ними тогда явно обозначилось замирение. Они были в страхе. Войско народа, на Руси неведомого, вошло в их степи. Навстречу им вышла половецкая рать во главе с ханом Юрием Кончаковичем — «наисильнейшим ханом половецким», как сказано о нем в русской летописи (сыном персонажа «Слово о полку Игореве»). Половцы были разбиты, их хан погиб. Теперь хан Котян, тесть князя Мстислава Галицкого, явившись в Киев, молил зятя и других русских князей о помощи: «Нашу землю отняли татары, а вашу завтра возьмут, защитите нас; если же не поможете нам, то мы будем перебиты нынче, а вы — завтра». И при этом не поскупился на дары.

На совещании князей Мстислав высказал мнение, что если половцам не помочь, то они примкнут к татарам, и те станут еще сильнее, и вообще лучше сразиться с врагом в Диком поле, чем встретить его на своей земле. С ним согласились.

Это русские князья не знали, о каком враге идет речь, половцы знали его отлично. Объявившееся войско в значительной степени состояло из их восточных соплеменников, а какие особые счеты были у монголов с половцами западными — остается только гадать. Во главе вторжения были известнейшие полководцы Чингисхана Субедей и Джебе. До того как появиться в здешних степях, они с несколькими отборными туменами совершили дальний и продолжительный поход через Закавказье и Северный Кавказ — после чего и ударили по половцам.

Когда русское войско двинулось в поход, прибыли послы от пришельцев: «Слышали мы, что вы идете против нас, послушавшись половцев, а мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел... пришли мы попущением божиим на холопей своих и конюхов поганых половцев, а с вами нам нет войны. Если половцы бегут к вам, то вы бейте их оттуда и добро их себе берите. Слышали мы, что они и вам много зла делают, потому же и мы их бьем». Возможно, такое озлобление против здешних половцев было связано с тем, что монголы считали: раз другие племена кыпчакского (половецкого) корня в их рядах — то и эти обязаны быть в них, а раз их нет — значит, изменники.

Как читаем дальше, князья посовещались и приказали убить послов. После чего двинулись дальше. Прибыло новое посольство со словами: «Если вы послушались половцев, послов наших перебили и все идете против нас, то ступайте, пусть нас бог рассудит, а мы вас ничем не трогаем». Этих отпустили, не причинив никакого вреда.

Возникают вопросы. Понятие о неприкосновенности посла существовало с древнейших времен, правда, не имело такой силы, как в Новое время. Но следует отметить такой момент. Монгольских и татарских послов убивали довольно часто и по всему миру, даже в Индонезии. Зная о высокомерии монголов, об их презрении к другим народам, можно предположить, что вели они себя вовсе не так, как это представляется по летописному изложению их речей, а надменно и вызывающе (летописная же версия записана, скорее всего, во время ига, когда хан Золотой Орды величался царем). Следует, конечно, не упускать из виду и другое: для русских людей татаро-монголы были не просто погаными нехристями, но еще и неизвестно откуда взявшимися. К тому же собралось войско, какого давно не выставляла Русская земля, и князья были слишком уверены в победе.

А войско было не таким уж большим. Здесь были полки киевские, галицкие, волынские, черниговские, смоленские. Но не были представлены силы севера и северо-востока (Новгорода, Пскова, Полоцка, Владимиро-Суздальского — самого сильного тогда княжества), не было воинов Рязанской и других земель. Но все же, в союзе с половцами, вполне можно было рассчитывать на успех.

Враг оказался на удивление сильным. Он не был той неведомой силой, к которой не знаешь, с какой стороны и подступиться. Монголы-татары воевали примерно так же, как давно знакомые и не раз побеждаемые половцы и предшествовавшие им степняки — русские сами многое переняли у них из вооружения и приемов боя. Но эти являли совсем иное качество: войско в высшей степени умелое, слаженно маневрирующее, состоящее из в высшей степени агрессивных и бесстрашных бойцов. Даже те кыпчаки, что были в его рядах, — они тоже представляли собой совсем иное качество, чем старые знакомцы половцы.

Не хочется сыпать соль на восемь столетий не заживающую рану... Разгром был полный, по утверждению летописца, из десяти воинов вернулся один. Большинство князей или пали в битве, или были раздавлены: победители настелили на них доски и устроили веселый пир. По преданию, в битве погиб и Александр (Алеша) Попович со своей дружиной (народной эпической памяти свойственны анахронизмы), «и с тех пор перевелись богатыри на Руси».

В битве роковую для многих русских воинов роль сыграли так называемые бродники: обосновавшееся в Приазовье, в низовьях Днепра и Днестра сообщество разноплеменного деклассированного элемента — из аланов, славян, печенегов, хазар, булгар и других. Они вступили с монголами в союз, и когда часть русских, закрепившись на берегах Калки, держала там оборону уже три дня, целуя крест, уговорили сдаться, что почти всем поверившим им стоило жизни.

Был великий страх на Руси, и не зря: люди выходили навстречу вступившим в их землю ворогам с мольбами, иконами и хоругвями, но те не щадили никого (некоторые историки считают такую жестокость местью за убийство послов, но это мнение спорное).

Надо думать, татаро-монгольские потери на Калке тоже были велики. Неприятель не стал глубоко заходить в русские пределы, ушел к Волге. Там он напал на Волжскую Булгарию, но, видно, слишком уже не рассчитал свои силы и потерпел поражение в битве. Татаро-монголы были разбиты собственным оружием: поддались на ложное бегство и угодили в засаду. По данным арабо-курдского историка Ибн аль-Асира, их уцелело не более 4 тысяч, которые ушли в низовья Волги, на соединения с армией Джучи.

* * *

Четырнадцать лет о них не было слышно. Возможно, уже стали забывать: если в те тревожные времена долго переживать несчастья, думается, и жить было бы невозможно. Но в 1237 г. обрушилась та же беда, да еще пострашнее.

В 1235 г. под председательством великого хана Угедея состоялся собравший всех чингизидов общий съезд — курултай. На нем было принято решение о большом походе на Запад. Рассудили, что сил одного улуса Джучи будет недостаточно (улус продолжали называть так и после смерти опального сына «потрясателя Вселенной»), а потому в нем должны принять участие во главе своих туменов и другие чингизиды — кто какие выделит силы, решать им самим. Сначала это грандиозное мероприятие хотел возглавить сам Угедей, но потом во главе похода был поставлен хан улуса Джучи, сын Джучи и внук Чингисхана Бату-хан, более известный нам как Батый (он имел прозвище «Саин-хан», что, возможно, означает «добродушный», но из русских людей мало кто воспримет это всерьез).

В Поволжье татаро-монголы разгромили и в значительной их уцелевшей части присоединили к себе местных половцев. Обитавшие же по соседству башкиры сражались храбро и довольно успешно, с ними был заключен союз — значительное их число тоже присоединилось к нашествию. В рядах татаро-монгольского войска оказалась и часть мордвы — остальные отступили в свои леса, где у них заранее было устроено немало хорошо укрепленных убежищ.

Правители Волжской Булгарии, оставшись без союзников, решили было подчиниться. Но скоро и они, и их народ поняли, на какую участь себя обрекают, и восстали. Тем временем к монголам подошло значительное подкрепление, приведенное Субедеем. Усилившись, они решили с булгарами не церемониться. Булгар, Биляр, Сувар и другие города были разгромлены и сожжены, многие уцелевшие их жители бежали в пределы Владимирского княжества и были расселены князем Юрием Всеволодовичем по его приволжским городам.

Дальше силы нашествия сосредоточились в низовьях Дона, где были разбиты половцы и аланы. У персидского ученого Рашид ад-Дина находим такую картину гибели плененного половецкого вождя: «Бачман умолял, чтобы Менгу-каан (сын Чингисхана Менгэ. — А.Д.) сам своею благословенною рукой довел дело до конца. Менгу-каан дал указание своему брату Бучеку, чтобы тот разрубил Бачмана надвое».

* * *

И вот настал черед Руси. Историки разнятся в оценке численности вступившего в 1237 г. в русские пределы вражеского войска, диапазон очень широк — от 60 до 600 тысяч. К более низким цифрам склоняет сомнение в возможности прокормить огромную армию в зимнее время — но ведь завоеватели нисколько не задумывались о том, как будут выживать уцелевшие мирные жители после того, как у них заберут все запасенное вплоть до последнего зернышка. А ведь численность населения Руси составляла тогда несколько миллионов человек, и восточные и северо-восточные ее области относились к самым густонаселенным. Историки, называющие высокие цифры, исходят из того, что с самого начала Западного похода в татаро-монгольскую армию вливались воины побежденных народов и подходили подкрепления из глубин Монгольской империи. Кроме того, значительные силы действовали по флангу основного наступления, в степных районах вплоть до Дуная и Балкан, подчиняя все новые племена и народы — и при необходимости все новые отряды вливались в основное войско.

Для начала нападения на Русь была избрана поздняя осень 1237 г., завоеватели намеревались использовать замерзшие реки как дороги — чтобы не пробираться сквозь густые леса.

Не будем подробно рассматривать ход событий, понятие «Батыева нашествие» навечно закрепилось в исторической памяти нашего народа и говорит само за себя. Русь была не то чтобы не готова к такому удару — она была слабее. Разбросанные по огромным пространствам города и деревни, да еще и в зимнее время, не смогли бы сосредоточить воедино свои силы и без «феодальной раздробленности» (которая, кстати, была тогда способом существования всех европейских государств). К тому же, по оценкам военных историков, вся Русь вряд ли смогла бы выставить намного больше 100 тысяч подготовленных воинов. Так что в любой точке соприкосновения враг имел большой численный перевес, и это были опытные, умелые, много лет непрерывно воюющие воины.

В открытых сражениях русские бились героически, но проигрывали и в большинстве своем гибли (у Коломны, на Сити). Не меньше мужества проявляли защитники городов, но им противостоял оснащенный самыми передовыми достижениями китайской цивилизации, ни с чем не считающийся противник. Впереди себя татаро-монголы гнали на штурм не столько захваченных в боях пленников, сколько мирных жителей, женщин и детей. Хватало «людей второго сорта» из числа покоренных народов и в собственной армии: найдя свою смерть под стенами на приступе или при осадных работах, они тем самым исполняли свое жизненное предназначение, о них жалеть не стоило — к тому же с приближением весны они все ощутимее становились лишними ртами.

Хорошо укрепленные города (Рязань, Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Переславль-Залесский, Тверь, Коломна, Москва, Козельск и другие) успешно отбивали по несколько штурмов. Но в промежутках между штурмами неустанно работали осадные орудия. Метательные, дробящие стены тараны, осадные башни. Можно представить себе, что пришлось пережить жителям, рядом с которыми были их дети, когда день и ночь, сутки за сутками, неделю за неделей слышался стук бьющих по крепостным стенам окованных железом бревен?

Когда враг врывался в город, на пощаду рассчитывать не приходилось, тем более что сопротивление зачастую продолжалось и тогда — если была возможность, наспех возводились новые стены, защитники оборонялись с крыш церквей и городского собора — в них же молились перед смертью их ближние. Из уцелевших в диком погроме монголы оставляли в живых ремесленников, священников, монахов, кого-то из молодежи. Остальных уничтожали. При раскопках, проведенных в 1978 г. на месте прежней Рязани (сегодняшняя Рязань — это Переяславль-Рязанский, тот, древний прекрасный город, отстоявший от нее на 60 км, погиб навсегда), было обнаружено подтверждение тех кошмаров, что описаны в средневековой «Повести о разорении Рязани Батыем». Вот отрывки из бесстрастного документа XX века: «Большинство погребений принадлежит мужчинам в возрасте от 30 до 40 лет и женщинам от 30 до 35 лет. Много детских захоронений, от грудничков до 6—10-летних... Найден скелет беременной женщины, убитый мужчина прижимал к груди маленького ребенка. У части скелетов проломлены черепа, на костях следы сабельных ударов, отрублены кисти рук. Много отдельных черепов. В костях застряли наконечники стрел».

По мнению археологов, могло происходить следующее: массовые казни свершались методично и хладнокровно, осужденных разделяли между сотниками, те же поручали имевшимся у них рабам умертвить каждому не менее десяти человек. По свидетельству «Повести», людей «уничтожали огнем и мечом, распинали, поражали стрелами». И все это происходило не после штурма, не в пылу неостывшей еще ярости боя. Справедливости ради можно разве что добавить, что Батый лично ходил на приступ рязанских стен.

* * *

Ранней весной 1238 г. татаро-монголы двинулись на Новгород, сулящий самую богатую добычу, но их надолго задержала осада Торжка. После его взятия продолжили было поход, однако через короткое время повернули обратно: начавшееся таяние снегов, разлив рек и болот могли сделать дороги непроходимыми. Взяв ценой великой крови Козельск, прозванный ими после этого «злым городом» (это не было поэтической метафорой, настоящее имя стали бояться произносить из-за опасения сглаза), татаро-монголы с огромной добычей и полоном исчезли в степях. Кто-то понадеялся, что навсегда. Жители северо-востока, выйдя из лесных укрытий, принялись хоронить мертвых и понемногу отстраиваться.

А завоеватели были поблизости. Они, по приказу Батыя, разделились на несколько отрядов и продолжали покорение новых народов, а также стали подавлять восстания уже завоеванных. На Северном Кавказе были подчинены черкесы. Практически уничтожена была столица аланов Магас, сами они были отброшены из долин в горы, часть их ушла в Закавказье, туда, где теперь Южная Осетия (напомню, что аланы стали основой осетинского народа).

Ханы Шибан, Бучек и Бури совершили поход на причерноморские степи, где восстали тамошние половецкие племена. Под ударом монголов половцы в поисках спасения стали массами уходить в Крым. Вскоре на полуострове начался жуткий голод — вплоть до поедания трупов. Татары не оставили их в покое и там, заодно захватили Тмутаракань. Была разрушена Сугдея (Судак), но быстро восстановилась. После этих событий 40-тысячная кыпчакская (половецкая) орда ушла в Венгрию.

Осенью 1239 г. было совершено несколько налетов на южные и среднерусские княжества, зимой — на Муромскую землю и на мордву — на ту ее часть, которая не покорилась в 1236 г.

Весной 1240 г. значительная часть монгольских отрядов ушла в свои улусы во главе со своими ханами-чингизидами (у них не сложились отношения с Батыем), вместо них армия пополнялась новым призывом поволжских народов и кыпчаков.

* * *

Массированное вторжение в Южную Русь началось в конце 1240 г., опять в преддверии зимы. В ноябре по первому льду татаро-монголы перешли Днепр и обложили Киев. Правителем его был князь Даниил Галицкий, но самого его в городе не было, оборону возглавил тысяцкий Димитрий.

Древняя русская столица к тому времени начинала приходить в упадок, но все равно была еще многолюдна, а красой своей способна была восхитить даже монгола из далеких степей. Батый хотел сохранить Киев, но на предложение сдаться город ответил отказом. Киевляне бились насмерть, тысяцкий умело организовал оборону, хотя осаждающая рать была несметной. Когда, разбитые таранами, рухнули крепостные стены, новая стена окружала уже Десятинную церковь. Татары разбили и эту, защитники продолжали оборону с крыши и верхнего яруса храма — но здание не выдержало их тяжести и обрушилось. Выжившего Димитрия восхищенный его мужеством Батый сделал своим советником. На месте Киева еще десятилетия оставались только безлюдные развалины.

Татаро-монгольское войско захватило Волынь, Подолию, был взят Галич. Но тысяцкий Димитрий, дабы увести татаро-монголов с Русской земли, посоветовал Батыю не медля идти на Венгрию: «Если же еще станешь медлить, то там земля сильная, соберутся и не пустят тебя в нее».

* * *

Венгрия была тогда гораздо более обширным государством, чем современное, она простиралась до Адриатики. Венгерский король Бела IV имел таких сильных союзников, как Вацлав Чешский, силезский герцог Генрих II Благочестивый, литовские, польские князья. Но Батый не допустил объединения их сил, его войско разделилось и нанесло удары по разным направлениям. Были разорены многие польские земли, захвачены и сожжены города, в том числе Краков. Потом войско вновь соединилось и нанесло удар по Генриху Силезскому. При Легнице 9 апреля 1241 г. татаро-монголы сошлись в жаркой битве с отборными отрядами европейской рыцарской кавалерии: кроме польских и немецких рыцарей, здесь были и орденские братья-тамплиеры. Все они оказались бессильны противостоять степным всадникам с их без промаха разящими луками и саблями. Разгром был полный, потери огромные, погиб и Генрих Силезский: его голову монголы на копье привезли к воротам Легницы. Анналист сообщает, что «среди сумятицы боя в передних рядах врага поднялась на высоком шесте уродливая бородатая голова, которая стала выдыхать зловонный дым, окутавший темным облаком христианское воинство и скрывший от него нападающих татар». Очевидно, это была какая-то китайская пиротехническая затея, но смятенным неожиданным ходом сражения европейцам она показалась собирающимся пожрать их адским исчадием.

На Венгрию татаро-монгольские отряды неожиданно ударили с нескольких направлений, совершив длительные переходы. Королевство было подвергнуто полному опустошению. Орда дошла до Адриатики, рукой было подать до Триеста.

Но без притока свежих сил наступательный порыв стал иссякать, чешско-австрийское войска смогли нанести татаро-монголам серьезные поражения. Есть сообщения и о крупном их поражении от болгар. А тут еще вмешались обстоятельства внутриполитические: в Каракоруме скончался великий хан Угедей, и надо было быть поближе к центру власти в видах предстоящего курултая.

Через Боснию, Сербию и Болгарию, сея повсюду смерть и разрушения, поредевшая, но по-прежнему страшная армия двинулась в обратный путь.

* * *

Новым великим ханом был избран сын покойного Угедея — Гуюк. Улусом Батыя стали все завоеванные им земли, простирающиеся на западе до Карпат и Немана, на востоке же его пределы терялись в южно-сибирских степях. Внутренними морями улуса были Аральское и Азовское, в него входили значительная часть Средней Азии, Северный Прикаспий, Поволжье, Северный Кавказ, Крым и Русь. Столицей огромного государства стал Сарай — укрепленное стойбище на Ахтубе, правом рукаве нижнего течения Волги. На Руси эта новая держава, включающая ее саму, получила название Золотой Орды. В 1269 г. Золотая Орда обрела полную самостоятельность, за Каракорумом осталось лишь формальное первенство. В Золотой Орде имелся свой верховный совет — хурал, в который входили сыновья и другие ближайшие родственники хана, его жены, а также виднейшие военачальники — беки (по-монгольски нойоны, они же были племенными вождями и ханами своих улусов).

На Руси монголы не стали вводить свою постоянную оккупационную администрацию, как в других покоренных странах. Собирать для них дань и обеспечивать исполнение прочих повинностей должны были сами местные князья, контроль осуществляли ханские представители — баскаки, имеющие свои военные отряды.

Стол Великого княжества Владимирского после погибшего на Сити брата Георгия занял Ярослав Всеволодич, сын Всеволода Большое Гнездо (стол Ростово-Суздальского княжества перенес во Владимир Андрей Боголюбский в 50-е гг. XII в., он же объявил его великокняжеским — наряду с киевским).

По словам летописи, Ярославу пришлось «очищать церкви от мертвых тел, собирать оставшихся в живых людей, утешать их». Вот как характеризует тогдашнее состояние Русской земли выдающийся историк и археолог В.Л. Янин: «...уже для современников монгольского нашествия ужасы кровавого разорения Руси стали исходной точкой отсчета времени. Уже тогда, как и сейчас, упоминая то или иное событие, говорили: это случилось до монгольского нашествия или после него.

Археологи видят в земле страшный след, оставленный завоевателями. Порой он предстает перед ними черной угольной прослойкой пожарища. И нередко такая прослойка оказывается последней в ряду напластований; выше нее — сосновый лес или пашня, а в ней самой — бесчисленные останки мертвецов, которые уже некому было убрать.

Виден след завоевателей в резких изменениях предметов, окружающих человека XIII столетия. Если в слое, обнаруженном при раскопках, встречаются изделия из стекла и шифера, сердоликовые бусы, ювелирные вещи, украшенные эмалью, сканью и зернью, — значит, перед археологом остатки домонгольского периода. Если всего этого нет, мы вошли в следующий исторический период. Целые отрасли древнего ремесла, разрушенные завоевателями, уже не возобновлялись».

Смирившись, Ярослав Всеволодович явился в Золотую Орду заявить о своей покорности, и Батый за это объявил его «старшим между всеми князьями в русском народе». После этого он должен был получить утверждение титула в Каракоруме у великого хана Гуюка. На обратной дороге оттуда в 1246 г. он скончался, не перенеся тягот пути (возможно, по каким-то ее соображениям был отравлен матерью великого хана Туракине, которая после утверждения пожелала выразить русскому князю свое особое расположение, накормив и напоив его из своих рук). Это наглядный пример того, какой статус обрела теперь Русь и ее туземные государи.

Большим уважением в Орде в эти десятилетия пользовался только Александр Ярославич Невский (1221—1263), отразивший на севере нашествия шведов и Тевтонского ордена. В годы своих славных побед он был князем новгородским. «Новгородцы не любили Александра, который был настоящим суздальским князем по своему самовластию и невниманию к их вольностям, но вынуждены были держаться за него ради блестящих его военных качеств. Настойчиво сопротивляясь врагам западным, Александр был крайне терпелив в отношении татар. Сначала Батый присудил Александру Киев и Новгород, а его младшему брату Андрею стольный город Владимир. Недовольный таким решением, Александр поехал в Орду жаловаться на брата, обвиняя его в неповиновении татарам. Новый хан Сартак, сын Батыя, отдал Владимирское княжество Александру и для подкрепления его притязаний послал татарское войско Неврюя, разорившее страну и заставившее Андрея бежать в Швецию. Духовенство приняло сторону Александра: митрополит Кирилл встретил князя с «освященным» собором и посадил его на великое княжение во Владимире на стол его отца с пожалованием царевым (т. е. ханским)» (Р.Ю. Виппер).

В приведенной цитате мы встречаем указание на важное отличие в характере отношений к княжеской власти у «суздальцев» (и владимирцев, и москвичей), т. е. обитателей Северо-Восточной Руси, и у новгородцев, а также жителей большинства прочих русских княжеств. Северо-восток Руси был заселен славянами преимущественно в относительно поздние времена (в IX—X вв.), когда эти земли воспринимались как имеющие уже хозяина, князя, и без организующего центрального начала в этих дебрях действительно было не обойтись, не обустроиться. Здесь — один из корней сначала «суздальской», потом «московской» специфики: более терпимого отношения к самодержавству (вечевая демократия, со всеми ее достоинствами и откровенным хулиганством, здесь не получила выраженного развития) и в то же время наличия у представителей всех социальных уровней державного чувства, проявляющегося в нравственном императиве «живот свой за други своя» и в готовности многим пожертвовать ради блага отечества и его славы.

В 1257 г. на Русь был совершен жесткий административный наезд: принявший ислам хан Золотой Орды Берке постановил провести меры, согласные мусульманским порядкам: переписать все население, чтобы обложить его поголовной податью (за исключением священников и монахов), а всех неимущих обратить в рабов. Приехали ордынские «численники», разбили народ на десятки, сотни, тысячи и тьмы (10 000), во главе каждой из этих единиц поставили ответственных (десятников, сотников, тысячников, темников). Наблюдение за ведением списков и сбором дани поручалось ордынским наблюдателям — баскакам.

Начались волнения, столкновения с ордынцами и их местными прислужниками. Александру Невскому несколько раз приходилось ездить в Сарай, чтобы отвести карательную грозу от своих подданных — что ему и удавалось за счет добрых отношений с ордынской властью. По пути из Орды он и скончался.

* * *

Иную, западническую, тенденцию олицетворял Даниил Романович Галицкий, пересидевший нашествие на свои земли в Венгрии и Польше. Вернувшись, он добился единства под своей властью всего Галицко-Волынского княжества и вступил в переговоры с папой Иннокентием IV с целью организовать всеевропейский крестовый поход на татар. Папа отнесся к идее благосклонно, к тому же у него было свое соображение: присоединить Даниилово княжество, а там, может, и всю Русь к католическому миру. Но вскоре стало ясно, что крестоносцев, готовых пожертвовать собой ради такого благого дела, сыщется немного, а с другой, восточной, стороны на Даниила с очень подозрительным прищуром стала поглядывать Орда. Пришлось ехать в Сарай объясняться с ханом.

Там его встретили приветливо (личностью галицкий князь был действительно незаурядной), но поставили на место. Это было не сложно: совсем свежа была память о нашествии, а еще рядом с Галицким княжеством находились кочевья очень влиятельного хана, можно сказать, ордынского наместника Куремсы. «О, злее зла честь татарская!» — так завершил свой рассказ об этой поездке князя летописец.

Впоследствии Даниил изгнал из своей земли баскаков. Начал военные действия с преемником Куремсы — Бурундаем. Папа действительно объявил крестовый поход, но его призыв относился только к ограниченному числу восточноевропейских стран и, как и следовало ожидать, большого энтузиазма не вызвал. Даниил же на «единение церквей», т. е. присоединение к католичеству, не соглашался.

В результате Галицко-Волынское княжество осталось в зависимости от Орды, да в этом для Даниила был и свой резон — татары помогали, и очень действенно, в его войне с Литвой (а это было молодое и мощное государство, границы которого вскоре протянутся «от моря до моря» — от Балтийского до Черного).

Но Даниил Галицкий стал королем: этого титула своей властью удостоил его папа римский в 1254 г.

Примерно через сто лет княжество избавится от зависимости от Орды, но ценой собственного существования: его земли будут поделены между Королевством Польским и Великим княжеством Литовским.