Наталья Манасеина. Курнышкин сочельник. Несостоявшаяся книжка с иллюстрациями Михаила Латри

Погребецкая Ирина Михайловна (р. 1940)
(Феодосия)
Искусствовед. Заслуженный работник культуры Украины. В 1977—2001 годах работала главным хранителем Феодосийской картинной галереи им. И.К. Айвазовского. Автор альбома «И.К. Айвазовский. К 100-летию Феодосийской картинной галереи» (М.: Изобразительное искусство, 1980), каталога выставки М. Волошина (Симферополь, 1972), соавтор путеводителя по галерее (Симферополь, четыре издания — с 1978 по 1987). Публиковалась в альманахе «Крымский альбом» (вып. 1996, 1997).

В начале XX века, когда Коктебель становился все более популярным в среде русской интеллигенции, появились и видовые почтовые открытки, запечатлевшие облик нового курортного местечка. На одной из них — небольшое белое строение и надпись: «Крым. Коктебель. Дача Манасеиной».

Видимо, первый приезд сюда известной детской писательницы Натальи Ивановны Манасеиной (1869—1930) относится к 1902 году. Тем летом она гостила у Елены Оттобальдовны Кириенко-Волошиной — матери молодого поэта. В том же году вместе со своей подругой — Поликсеной Соловьевой (известной поэтессой, писавшей под псевдонимом Allegro) она приобрела участок с «хаткой и виноградником» по соседству с дачей Елены Оттобальдовны (об этом 2 ноября мать М. Волошина писала сыну в Париж). С тех пор подруги подолгу жили в Коктебеле, это место одарило их радостью творчества, здесь — уже при новой власти — в апреле 1921 года их пытались выселить с дачи, чему удалось помешать стараниями Волошина.

В современном Коктебеле о даче Манасеиной сохранилась лишь память. Здание было разрушено во время Великой Отечественной войны — как и многие дореволюционные строения курортного поселка.

Но это еще впереди. А пока — Наталья Ивановна лето проводит в «крае голубых холмов», а в Москве вместе с Поликсеной Соловьевой издает популярный в России журнал «Тропинка» — по мнению Максимилиана Волошина, лучший русский журнал для детей. После закрытия журнала (он выходил в 1906—1913 годах) Манасеина и Соловьева основывают издательство с тем же названием, просуществовавшее пять лет. В нем выходили детские книжки, в том числе — и самой Манасеиной.

Незадолго до революции в издательстве запланировали выпуск рассказа «Курнышкин сочельник». В связи с этим встал вопрос об авторе иллюстраций к тексту. Выбор пал на художника Михаила Пелопидовича Латри (1875—1941), внука И.К. Айвазовского, унаследовавшего от своего знаменитого деда живописную одаренность и легкость художественного воплощения. Творчество Латри развивалось в период расцвета художественной группы «Мир искусства», которая, безусловно, оказала на него сильное влияние.

Деятельность Латри-художника необычайно разнообразна: он автор пейзажей, портретов, жанровых сценок, работал маслом, темперой, акварелью, пастелью, карандашом, углем, писал большие полотна, создавал иллюстрации к рассказам для детей. Но этим не ограничивался круг его увлечений: оборудовав керамическую мастерскую в своем имении близ Феодосии, он изготавливал прекрасные изделия — вазы, фигурки людей и животных.

Фотооткрытка 1910-х годов. Изд. И. Вассерман (Феодосия)

Произведениям Латри чужды тщательная отделка, тонкость и четкость в проработке деталей. Они привлекают красотой упрощенных, иногда грубоватых, но всегда остро найденных форм, тонкостью и изысканностью колорита.

Можно предположить, что знакомство Манасеиной с Латри произошло в 1913—1914 годах в Коктебеле: Латри был дружен с Волошиным, посещал его дом, Манасеина проводила много времени на своей коктебельской даче. А Волошин, как известно, обладал редким и счастливым даром создавать вокруг творческую обстановку, объединять талантливых людей.

Позднее художнику был прислан для работы текст рассказа «Курнышкин сочельник» на листах, вырезанных из вышедшей ранее книги. Скучные и невыразительные черно-белые рисунки П.С. Соловьевой скорее всего не удовлетворяли Манасеину. И Михаил Латри откликнулся на предложение писательницы. К сожалению, тогда, в предреволюционные годы, рассказ с рисунками Латри так и не увидел свет. Но в Феодосийской картинной галерее сохранились подготовленные к печати материалы: текст рассказа на семи страницах и двадцать девять иллюстраций. Из них для нынешней публикации отобрано шесть, на наш взгляд, наиболее интересных, они воспроизводятся впервые. Латри сумел достичь гармоничного единства иллюстраций с литературными образами рассказа. Книжная графика следует тексту, подчинена ему. Правда, иногда художник, желая придать изображениям большую выразительность, несколько отступает от литературного источника. Так, в рассказе Курнышка описан серым с белыми лапками и белой грудкой, Латри же окрасил его в черный с белым цвета.

Многочисленные варианты одних и тех же сюжетов, отличающихся лишь некоторыми деталями, — свидетельство кропотливой работы автора в поисках окончательного графического и композиционного решения, которое удовлетворило бы его.

Наталья Манасеина. Коктебель. 1906. Фото М. Волошина

Приступая к работе, художник, несомненно, обратил внимание на адресованные ему краткие пожелания заказчицы, высказанные в написанных ею от руки записках, помещенных в начале и конце рассказа. Одно из них: «Чтобы книга вышла рождественской, с елкой, звездами...»

В атмосферу праздника вводит уже эскиз обложки, где на оливковом фоне помещен ярко-синий силуэт елки с игрушками и горящими свечами. Внизу — изображение котенка с выгнутой спинкой, поднятым хвостом и широко расставленными лапами. Поза Курнышки очень живая и выразительная, в ней чувствуется испуг животного перед большим и непонятным предметом. Помимо цветных иллюстраций, художник выполнил ряд черно-белых. В том числе — буквицу с рисунком сидящего котенка. Черной тушью Латри нарисовал дворника с вязанкой дров на плечах — «человека большого и страшного» с точки зрения маленького Курнышки. «Хотелось бы соединения детских фигур с котенком», — писала в записке Манасеина. Откликаясь на это пожелание, художник выбрал для одной из иллюстраций момент прихода Курнышки в детскую. На лицах двух младших детей изумление и неподдельное восхищение. Технические приемы, которыми пользуется Латри, обычны для того времени. Каждый изображенный предмет имеет четко очерченный контур, придающий цветным изображениям четкость и осмысленность. Контур заполнен ровным плотным пятном цветной гуаши. Но несмотря на такое, казалось бы, незатейливое исполнение, рисунки отличаются красотой и гармонией цветовых сочетаний. Как пример — иллюстрация с двумя девочками, украшающими елку. Их фигуры в полосатых платьях (белых с голубым) живописно выделяются на фоне черной ели. Ритмическое чередование белых рук, лиц, охристых волос говорит о тонком вкусе художника, прекрасного мастера колорита.

М.П. Латри. Фото конца 1890-х

Наталья Манасеина считала, что в иллюстрациях желательно избежать изображений взрослых. «Разве только нянюшку. Без нянюшки нельзя», — писала она, отводя тем самым очень важную роль этому персонажу.

Сгорбленная фигура хлопотливой нянюшки в черном платке четко выделяется на ярко-розовом фоне стены детской. Глядя на иллюстрацию, мы словно слышим шарканье ног старушки.

Одна из лучших иллюстраций Латри к рассказу «Курнышкин сочельник» изображает оставленного на чердаке в рождественскую ночь котенка.

«Из чердачного окна с потемневшего неба прямо на него смотрела звезда... В первый раз в жизни увидел Курнышка звезду.

Он долго смотрел на нее, вытянув шею и широко раскрыв глаза, а кругом, где-то совсем близко, гудели колокола...»

Выполненная в неяркой серо-голубой с черным и белым цветовой гамме иллюстрация отмечена не только выразительностью, но и поэтичностью.

Помимо рассказа «Курнышкин сочельник» Михаил Латри сделал иллюстрации и к другим произведениям Н. Манасеиной, которым также не суждено было стать отдельными изданиями. Пятьдесят четыре рисунка к «Книжке о Мишке» и двадцать два — к «Бутузке» хранятся в фондах Феодосийской картинной галереи им. И.К. Айвазовского.

Иллюстрации Михаила Пелопидовича Латри к рассказам Натальи Манасеиной окрашены теплыми воспоминаниями художника о светлых, безмятежных годах детства, с которыми человек не расстается всю жизнь.

Ирина Погребецкая.

Библиографический комментарий

Когда главный хранитель галереи Айвазовского предложила этот материал для «Крымского альбома», возникло закономерное желание уточнить: действительно ли эти книжки так и не вышли в свет? (Могло, ведь, в хранилищах провинциального городка и не сохраниться сведений об этих изданиях.) Ответ помогли дать библиографические указатели и каталог Российской государственной библиотеки. Оказалось, здесь собрано около двадцати книжек Натальи Манасеиной. Различные по своему полиграфическому исполнению, они создают осязаемую картинку детского книгоиздания в России начала XX века.

Большинство сборников писательницы выполнено на высоком уровне — в твердом переплете с тиснением, красивой графикой книжной полосы, хорошими рисунками. Рассказы Н. Манасеиной иллюстрировали в разные годы: Б. Кустодиев («Медведь-грамотей». М., 1927), Г. Нарбут («Васильки. Легенды». М., 1915), Т. Гиппиус, А. Мурашко, М. Сабашникова и другие («Рассказы для детей», 1911). Много рисунков выполнила поэтесса Поликсена Соловьева.

М. Латри. Обложка неизданной книги

Среди просмотренных книг отдельных изданий «Курнышкина сочельника», «Книжки про Мишку» и «Бутузки» не значилось. Зато выявилась интересная деталь: в 1928 году в московском издательстве Г.Ф. Мириманова у Натальи Манасеиной вышла книжка «Курнышка пропала».

Крошечное издание объемом всего двенадцать страниц предназначалось «для самых маленьких». Курнышка в этом незатейливом рассказе уже взрослая кошка, ее воруют, но позже она возвращается. Иллюстрировала книжку художник А. Соборова.

Поиск так и не вышедших книжек помог обнаружить сборник, из которого писательница извлекла посланные затем Михаилу Пелопидовича Латри страницы с текстами «Бутузки» и «Курнышкина сочельника». Это — «Рассказы для детей», выпущенные в 1911 году в издательстве журнала «Тропинка». По тексту этого издания и публикуем детский рассказ Натальи Манасеиной.

Дмитрий Лосев

Курнышка был счастлив. Он попал в кухню полуслепым заморышем с взъерошенной шерсткой и разъезжавшимися лапками, а через месяц его не узнала бы и родная мать. Теперь у него была круглая мордочка, огромные глаза, серая пушистая шкурка, белые лапки и белая грудка.

Кухарка любила Курнышку, досыта кормила печенкой и позволяла спать на своей высокой постели, застланной пестрым одеялом, с горой подушек в изголовье. Отлично жилось Курнышке, но, по природе, он был любознателен. Кухня надоела котенку, и захотелось ему посмотреть на что-нибудь новое.

В кухне были две двери. Одна вела в комнаты, другая на черную лестницу. Курнышка долго сидел на полу посредине кухни. Подогнув лапки и щурясь, поглядывал он на двери, соображая, которая лучше.

Дверь на лестницу чаще стояла открытой и была потому удобней, но площадка перед ней была всегда такая мокрая и грязная, что Курнышка, при одной мысли ступить туда, только дальше прятал белые лапки. Припомнил он и дворника, человека большого и страшного. Курнышка боялся топота его тяжёлых ног, а главное, огромной вязанки, которую он с грохотом сбрасывал на пол. Завидев дворника, котёнок со всех ног мчался на высокую кровать.

Нет, положительно, он не хотел встречаться с дворником!

Вот почему выбор его остановился на второй двери.

Теперь оставалось только воспользоваться удобным случаем, и потому, когда няня, позавтракав, собралась уходить из кухни, Курнышка прошмыгнул за нею.

В детской неожиданное появление котёнка было встречено с восторгом.

Десятилетняя Нина, худенькая и подвижная, с темной косой, болтавшейся, как маятник кухонных часов, и семилетняя Маня — кругленькая и румяная, как булочка, которые часто пекла кухарка, обе сразу, в один голос, решили, что такого котёнка на всём свете нет. Трехлетний толстяк Миша ничего не сказал, потому что говорил вообще плохо, но всей своей фигурой выразил восхищение.

Мама и няня к красоте Курнышки отнеслись довольно равнодушно. Их больше интересовал его характер. Когда же выяснилось, что Курнышка не царапается, даже в тех случаях, когда его тащат за хвост, мама и няня решили, что котенка можно оставить в детской.

С этого дня житье Курнышки стало еще лучше. Спал он по-прежнему в кухне и по утрам, как всегда, ел печенку, но как только няня приходила за молоком, он отправлялся вместе с ней в детскую. Шумный восторг, с которым встречалось его появление, льстил самолюбию котенка. Он видел, что его ценят, и давал вдоволь любоваться собой, выгибал пушистую спину и терся круглой мордочкой с розовым носом о желтые башмачки девочек и красные сапожки Миши. Дети смеялись, болтали ногами и бросали на пол кусочки белого хлеба, обмоченного в молоке. Курнышка был сыт, ему хотелось только молока, но, не желая обидеть детей, он делал вид, что доволен угощением. Потом дети вставали из-за стола, снимали салфеточки. Тогда уже и Курнышка получал свою порцию. Ему наливали на блюдечко теплого молока, и опять все восхищалась тем, как он пьет, любовались его тонким розовым язычком и похожими на белый бисер зубами. После молока начиналось самое интересное.

Пока Курнышка жил в кухне, он сам выдумывал игрушки. Потрогает что-нибудь лапкой и сразу узнает, годится это в игрушки или нет. В кухне ему никто не помогал, никто не придумывал ему развлечений. Толстая кухарка любила его, но никогда не бегала по кухне с навязанной бумажкой или катушкой, как это часто делали Нина и Маня.

Курнышка замирал от блаженства, как только начинались приготовления к игре. И Нина, и Маня — обе играли отлично, они вертелись по комнате до тех пор, пока все трое не валились от усталости.

Да, хорошо и весело жилось Курнышке. Он и сам находил, что ему живется недурно. Это было ясно по выражению его круглой мордочки и по громкому мурлыканью. Ему было всего два месяца, а мурлыкал он уже как настоящий взрослый кот. Даже папа, который находил, что у Курнышки хвост, как у крысы, как-то сказал, что Курнышка недурно мурлычет и после этого стал пускать его в свою комнату.

Кабинет был последней комнатой, которую изучил Курнышка. Папа очень долго гнал его, а котенок был настойчив, и кончилось тем, что папа только косился, когда замечал в дверях круглую мордочку с розовым носом.

Курнышка сам перестал ходить к папе. Оказалось, что в кабинете играть было, положительно, нечем. Ни один предмет не хотел кататься под лапкой, а уж от самого папы нечего было ждать, что он нацепит бумажку на веревочку и забегает по комнате. Не такой у него был вид, совсем не такой!

И кухню, и комнаты Курнышка знал теперь во всех подробностях, и опять ему стало как-то скучно, опять захотелось чего-то нового.

Теперь он часто садился на подоконник и с тоской смотрел в окно.

Подходило Рождество. На куче дров лежал снег, а около дров, в меховой шапке и в валенках, расхаживал дворник. Иногда во двор с громким лаем вбегал черный пудель, и Курнышка, завидев собаку за стеклом, горбил спину и выпускал когти.

— Боишься, Курнышка? — спрашивала его Маня, боявшаяся всего на свете. — Ну, ну, не бойся! Он тебя не достанет, — старалась она успокоить котенка и гладила его горбатую спину. Но пудель носился по двору, отбрасывая снег черными мохнатыми лапами. Курнышка горбился и пофыркивал. На помощь Мане являлась Нина, и они вдвоем стаскивали с подоконника упиравшегося котенка.

— Ну, успокойся, ну, будет, — говорила Маня, укладывая котенка к себе на колени, и обе девочки старались заставить Курнышку думать о другом.

— Ты знаешь, Курнышка, что скоро уже Сочельник? — спрашивала Нина.

— Знаешь? — повторяла за нею Маня, заглядывая в изумрудные глаза котенка. В жизни Курнышки еще не было Сочельника, он не понимал, что значит это слово, но на коленях у Мани было так тепло и уютно, так приятно было отогреть похолодевшие на окне лапки и застывший нос, что он решил не думать о пуделе.

— Вот погоди, через несколько дней будет Сочельник, — продолжала Маня, проводя толстенькой ручкой по атласистой спине котенка.

— Будут подарки! — с увлечением подхватила Нина. — Звезды, хлопушки, золотой дождь. Девочки возобновляли разговор о Сочельнике при всяком удобном случае. Они решили устроить в Сочельник и для Курнышки елку.

— Маленькую елку.., — сказала Маня.

— Да, маленькую, — согласилась Нина, — но такую, чтобы на ней все было: и котлеты, и колбаса, и все, что любит Курнышка.

— А под елкой мы еще поставим для него блюдце с теплым молоком.

— Вот, славно-то! Слышишь, Курнышка, у тебя будет елка!

— Ах, он еще ничего не понимает! Он еще не знает, что это за день, Сочельник, — говорила Маня. — Глупый, ты глупый, Курнышка!

Хотя Курнышка и не понимал, что значит Сочельник, но он ясно видел, что готовится что-то особенное. В квартире шла предпраздничная уборка. Во всех комнатах мыли, чистили, убирали. Курнышка чихал от поднятой пыли, его постоянно гоняли с места на место. Нигде больше он не чувствовал себя в безопасности после того, как его пребольно ударили щеткой под шкафом и ткнули колючей метелкой в самую мордочку, когда он забрался за диван.

И с няней, существом спокойным и разумным, случилось что-то странное. Она теперь постоянно суетилась, бросалась из стороны в сторону, все чистила, все вытирала и не раз даже как будто собиралась влезть по стенке на потолок, но, к счастью, раздумала.

И характер у няни за это время испортился. Она ворчала, сердилась, всем была недовольна и не раз замахивалась на Курнышку, уверяя, что он суется под ноги. Попробовал Курнышка перебраться в кухню, но и там было не лучше. Котенок решил, что нужно терпеть и ждать, когда это кончится. И, действительно, все скоро кончилось.

Пришел Сочельник. Все сразу поняли, что суета, в которой жили последние дни, не идет к великому празднику, и успокоились. В гостиную принесли елку, а вторую, совсем маленькую, поставили в детской. Дети говорили, что это Курнышкина елка. Курнышка с наслаждением втягивал носом свежий, острый запах отогревавшейся в комнатах хвои и ходил вокруг дерева, стараясь не попадать на мокрые пятна, оставленные стаявшим снегом.

Няня, уставшая и даже, как будто, похудевшая от уборки, сидела в детской и пересматривала белье. Белье было подано, как всегда, но она устала и всем была недовольна, говорила, что белье сырое, а чулки просто надеть нельзя. Кончилось тем, что она отправилась в кухню перестирывать чулки.

Пошла няня в кухню, а развернутые длинные чулки свесились у нее с рук чуть не до самого пола. Очень они понравились Курнышке. Он догнал няню, протянул лапку и зацепился когтями за чулок. Вышло это довольно интересно, гораздо интереснее надоевшей веревки с бумажкой. Курнышка собрался поиграть как следует, но няня заметила и отмахнулась от него. Ужасно она стала сердитая. Выстирала няня чулки, устала еще больше и стала уверять, что чулки в кухне ей назло выпачкают. Совсем расстроилась старушка. Решила развесить их на чердаке. Сняла она ключик с гвоздика, покрылась платком и пошла, а Курнышка за ней. Няня развесила чулки, замкнула дверь чердака и заторопилась к детям. Курнышка был очень доволен.

Няня ушла, а чулки остались. Правда, чулки были мокрые, и Курнышка долго вылизывал лапу после того, как дотронулся до них, но на чердаке и кроме чулок все было необыкновенно интересно. Вытянув шею, он с любопытством огляделся вокруг. День был хмурый и тусклый. Свет плохо проникал в маленькое окошко под крышей, но у Курнышки были зоркие глаза. Среди разного наваленного по углам хлама, он отлично разглядел знакомый пробитый барабан, зайчика без хвоста и без головы и старое кресло, которое не перенесло последней игры в конку и развалилось окончательно. Курнышка обрадовался старым знакомым, обошел, обнюхал их со всех сторон и чихнул от пыли, попавшей ему в нос. Перешел он к старому корыту и тоже чихнул, подошел к дырявому ведру и так расчихался, что должен был присесть на задние лапки.

Отдышавшись, Курнышка решил заняться книжкой. Книжки всегда соблазняли котенка, но еще ни разу не удавалось ему как следует познакомиться ни с одной из них. Едва он протягивал лапку к соблазнительно шуршавшей бумаге, как книга захлопывалась перед самым его носом. Книга на чердаке была без начала и без конца, вот почему она и попала сюда, но Кур-нышке довольно было и середины. Страницы зашуршали под его быстрыми лапками. Курнышка переворачивал их до тех пор, пока листы не полетели во все стороны. Котенок подбрасывал их, сгребал лапками, налетал на них, а они, легкие и шуршащие, кружились вокруг него, послушные малейшему движению его проворных лапок. Курнышка решил, что лучше книги нет ничего на свете. Из-за этого одного стоило попасть на чердак. И наконец листы обратились в мятые комочки. Комочки уже не летали, а только катались по полу и скоро надоели Курнышке. Нужно было придумать что-нибудь новое, и он решил прогуляться по балкам.

У него слегка замирало сердце и тряслись лапки, но, в общем, ходить по балкам было чудесно: и весело, и страшно. Котенок гордился своей смелостью и жалел, что его никто не видит. Нагулявшись по балкам, он спрыгнул вниз и не узнал своих лапок. Вместо белых, они от пыли стали совсем серыми, под цвет шкурки. Курнышка терпеть не мог пыли. Усевшись посредине чердака, он недовольными и уже скучавшими глазами водил по сторонам. Все кругом казалось ему подозрительным. Ничего хорошего не было на этом чердаке! Пыль, грязь... Лапки-то какие! Хорошо еще, что он не видел своей мордочки!

— Нет, не стоило сюда бегать, — решил Курнышка.

Он вспомнил, что с утра еще ничего не ел: ни печенки, ни молока. Нужно было торопиться, чтобы не пропустить. Скорей в кухню, а оттуда в детскую...

Курнышка бросился к дверям и в ужасе отскочил назад. Дверь оказалась заперта. В первую минуту котенок не понял всей глубины своего несчастья. Он долго надеялся, что его услышат и отопрут, отчаянно мяукал, царапался в дверь и просовывал лапки во все щели. Ничто не помогало!

Он охрип, задрал себе коготки и чуть не вывихнул лапку. Измученный, голодный и холодный, лежал он перед запертой дверью до тех пор, пока в соседней церкви не ударили в большой колокол. Праздничный звон всколыхнул томительную тишину пустого чердака и наполнил ее торжественным гулом.

Курнышка встрепенулся, насторожился и оглянулся. Из чердачного окна с потемневшего неба прямо на него смотрела звезда. Звезда трепетала и сияла. Она говорила земле, что пришло Рождество, и все, кто смотрел на нее, прекрасную и сиявшую, понимали, что она говорит о прекрасном и важном. В первый раз в жизни увидел Курнышка звезду. Он долго смотрел на нее, вытянув шею и широко раскрыв глаза, а кругом, где-то совсем близко, гудели колокола.

Колокола замолкли. Звезда закатилась. Наступила ночь. В темноте и тишине чердака котенку чудилось недоброе. Он ждал чего-то страшного; из предосторожности забрался на самый верх большого опрокинутого ящика. Здесь, прижавшись в уголке, он забылся тревожным сном. Ему приснилось, что не один, а множество дворников с грохотом и топотом идут на чердак, подходят к нему и собираются завалить его своими тяжелыми вязанками.

В ужасе Курнышка открыл глаза и вскочил на лапы. Осторожно ступая, подошел он к самому краю ящика и посмотрел вниз. По полу, с тяжелым топотом, бегали крысы, волоча за собой длинные тонкие хвосты. Они передрались из-за огарка, и Курнышка видел, как после битвы одна крыса долго лежала неподвижно среди чердака, а потом, с жалобным писком, ползком потащилась по полу. Другие же продолжали суетиться и бегать как ни в чем не бывало. Их глаза светились, как раскаленные гвозди, и острые зубы хрустели не переставая. Крысы перебывали во всех углах, пересмотрели, перевернули и перегрызли все, что было внизу и, точно сговорившись, толпой обступили ящик, на котором притаился котенок.

В мутном свете чуть занимавшегося рассвета Курнышка увидел перед собой горевшие глаза, оскаленные зубы и понял, что пришел его конец. Измученный голодом, холодом и пережитыми страхами, он и не думал о борьбе и сопротивлении. Ему вдруг захотелось броситься к крысам, броситься и крикнуть: «Ну, вы, все крысы, уж ешьте меня поскорей!» Но не хватило сил не двинуться, ни крикнуть. Он только крепче зажмурил глаза и ждал...

И вдруг, в эту страшную минуту, знакомый голос где-то крикнул: «Курнышка!» Он открыл глаза. Светало. Крыс — как не бывало. На веревке висели, скорчившись, замерзшие за ночь детские чулки.

— Курнышка, кись-кись-кись! — раздалось уже совсем близко, послышались шаги, скрипнула дверь и на пороге показалась нянюшка, а за ней дворник с фонарем в руках. В один миг котенок очутился у няниных ног.

— Ах, ты мой бедный, ах горемычный!.. — ахала старушка, лаская его. — Этакий праздник...

— Тащите, что ли, домой вашего бродягу. Некогда мне по чердакам прогуливаться, — ворчливо перебил ее дворник.

— Иду, иду, голубчик, — заторопилась нянюшка.

И, подхватив одной рукой котенка, другой стала тащить с веревки твердые, как палка, чулки.

— Замерзли! Вот горе-то... И все, ведь, до одного перестирала! Во что обуваться будем и не знаю, — шептала она.

Весело трещали дрова под плитой. Няня и кухарка пили кофе со сливками по случаю праздника. На веревке перед плитой сушились чулки.

— И делов же вы, Петровна, наделали, — говорила, покачивая головой, с добродушной насмешкой толстая кухарка. — Котенка чуть не загубили, детей расстроили, сами ночью глаз не сомкнули, да и чулки заморозили. Скажите на милость, и чего это вы вздумали на чердак лазать?

Няня сконфуженно улыбалась.

— Все это праздничная уборка, Матвеевна, виновата. От нее у самого крепкого человека голова кругом пойдет, — оправдывалась она.

Когда же встали дети, Курнышку пустили в детскую. Дети кричали, прыгали от радости, гладили, ласкали его без конца, а Миша чуть не задушил котенка, подхватив его под живот и прижимая изо всех сил к своей красной шелковой рубашке. Курнышке дали на радостях двойную порцию молока, но он его не допил, потому что свалился от усталости. Тогда его отнесли в кухню, и он проспал целый день на кухаркиной постели. Вечером в детской для него зажгли елку. Он щурился от зажженных свечей и, после предложенных ему угощений, так усердно мыл лапкой мордочку, что попадал даже за ухо.

...Прошло несколько лет. Курнышка давно уже взрослый кот, видевший на своем веку не одну елку и потерявший счет всяким приключениям, но первый Сочельник так и остался на всю жизнь его любимым воспоминанием. «И молодчина же я уже тогда был, — часто думает про себя Курнышка, вспоминая ночь на чердаке. — Настоящий молодчина, даром, что маленький. Крысы меня съесть хотели, да и те испугались! Уж это одно чего стоит.» И от довольства собой, Курнышка блаженно жмурится и начинает мурлыкать на весь дом.