Неприютный приют

В начале июня 1905 года Иван Павлович с Софьей Владимировной и сыном Володей приехали в Крым, предполагая провести здесь весь летний отпуск. На первое время остановились в ялтинском доме, чтобы повидаться и побыть с родными — матерью Ивана Павловича и сестрой. Но у Марии Павловны их пребывание оставило чувство неловкости и напряжения. С нескрываемым облегчением 12 июня она сообщила Ольге Леонардовне: «Сегодня проводили Ваню с семейством в Кучукой, и я рада, ибо Соня все время плакала (была недовольна Ваней) и нервила меня»¹. Однако переезд в Кучук-Кой лишь добавил бедному Ивану Павловичу и его семейству нервного напряжения.

За последние несколько лет, пользуясь отсутствием хозяев, Василий Шакалов расположился здесь со своим многочисленным семейством, активно используя в собственных целях и землю, и все хозяйственные постройки, и даже жилой дом, не предназначавшийся для посторонних жильцов. Для Ивана Павловича было более чем неприятным сюрпризом обнаружить, что Шакалов и его вездесущая родня чувствуют себя на всей территории полноправными хозяевами. Подлинным владельцам волей-неволей была предоставлена роль нежеланных гостей, со всеми вытекающими последствиями. На третий день своего помещичьего проживания в «Тихом приюте» И.П. Чехов написал в Ялту сестре:

«Кучукой, 14 июня 1905 г.

Милая Маша!

Вот уже 3-й день мы в Кучукое. Нечего и говорить, что это чудное местечко. Какое красивое здесь море! Мы целые дни бродим, и Соня очень устает с непривычки. Вчера я и Володя купались в Кастрополе. Но вряд ли мы сможем в этом году устроиться, хотя бы так, как у Ляненко и др. Шакалы нас встретили очень неприветливо. Кажется, здесь на всем этом громадном участке нет такого местечка, которое не было бы ими занято. О нижних комнатах и буфете мы не смеем и думать, у шакалов здесь свой огород, виноградник, часть засеяна луком. Из сарая с железной крышей они сделали конюшни — там у них 4 хороших лошади; есть и корова, но более всего шакалят. Для того чтобы мне или Володьке сходить чер-пи, необходимо идти в горы с версту, ибо все чуланы, хибарки, сарайчики находятся во владении шакалов. Особенно скверно бывает рано утром или ночью — когда некуда поблизости вылить горшка: спереди крыша, сзади шакалы. Кухни у нас нет. Мы смирнехонько сидим в своих двух комнатах (клопов масса!) и боимся как-нибудь не растревожить своих господ. Несомненно шакалы — страшные нахалы! Комната напротив занята (флигель) молодыми шакалами, и мать их целые дни шьет на машине.

Молоко мы получаем от шакалов как бы из милости, хлеб достаем с трудом. Завтра утром я хочу сходить в Кекинеиз за хлебом и какими-нибудь овощами, хотя стряпать все-таки негде. Сегодня пойдем обедать в Кастрополь (3 р.). С татарами я еще не познакомился. По-видимому, это хорошие люди. К сожалению, те из них, с которыми я встречался, не умеют говорить по-русски. Я теперь держусь и буду держаться такой тактики: никоим образом не тревожить шакалов, терпеть до тех пор, пока хватит терпения, в противном случае выеду отсюда. Необходимо застраховать домик, прошу у тебя совета и помощи. Я постараюсь, как сумею, начертить план. Я уверен, что Кучукой можно смело сдавать в аренду и очень выгодно. Во всяком случае лучше нанять сторожа и платить ему, чем жить при таких условиях и в будущем году только в течение 2 месяцев. Все это нас нисколько не волнует, мы это предвидели, деньги у нас есть, и мы всегда можем еще устроиться и отдохнуть. Ну, будь здорова, кланяйся мамаше и не волнуйся. Хорошо бы нам съездить в Бахчисарай и окрестности. Твой Jean»².

С той же почтой золовке в Ялту написала и Софья Владимировна. Ее письмо добавило к картине, нарисованной Иваном Павловичем, новый ряд бытовых неурядиц разного рода, и перечень их решительно перевесил начальные оптимистичные нотки:

«14 июня 1905 года.

Милая и дорогая моя Маша!

Кучукой действительно очаровательное местечко. Вид на море и на горы бесподобен, зелени масса, воздух чистый, приятный. Клочок земли вверх огромный, живописный, с прохладным журчащим ручейком. Первую ночь мы провели очень тревожно: сильнейший ветер, казалось, срывал крышу, собаки лаяли с остервенением, эту ночь мы воевали с клопами, в большом грязном диване их тьма — и все они поползли на Владимира. Обед дома состряпать нельзя, наша маленькая спиртовка течет. Вчера мы пообедали в Кастрополе очень сытно: борщ с кашей, телятина, компот, но тратить ежедневно за обеды только 3 руб., я думаю, будет нам трудно. В гору я поднялась вчера со страшным трудом, буквально выбилась из сил. Хотелось бы повидаться и рассказать тебе все. Парохода в Кастрополь ждут завтра. Очень и очень были бы мы рады и счастливы, если бы ты к нам приехала. Дня через три напишу тебе опять. Умывальник наш течет, вода в ведре ржавеет, очень неудобно без подноса. Шакалы говорят, что прачки здесь нет и достать нельзя. Это, конечно, неправда. Крепко обнимаю мамашу и тебя, простите, что я плохо вела себя у вас, нервы мои никуда не годятся. Как ты спишь? Любящая тебя душой С. Чехова».

Уже закончив письмо, Софья Владимировна дописала еще одну местную подробность: приносит им воду и ставит самовар «мадмуазель Шакал лет 12-ти» по имени Лина. Оставил свою приписку на письме и Володя, но, в отличие от родителей, вполне жизнерадостную: «Мне здесь нравится»³.

Будь Иван Павлович один, его терпения, вероятно, хватало бы подольше. Но надо было обеспечить нормальную жизнь для жены и сына. По его настоянию, Шакаловы освободили нижний этаж, и жилой дом был полностью возвращен в пользование Чеховых. Сложнее было решить проблему, о которой предупреждал своих гостей еще Антон Павлович: в Кучук-Кое приезжему человеку можно умереть с голоду. Иван Павлович в письме к матери от 23 июня, сообщая о своих делах, отметал: «Очень плохо насчет еды. В будущем году я непременно привезу спиртокалильную плиту и прислугу. Тогда будет много лучше. Вчера мы ели вареную картошку, воблу, сардины и молоко. Не знаю, что будем есть сегодня»⁴.

Когда до брата Михаила дошла весть о том положении, в котором Иван с семьей оказался в Крыму, то он воспринял случившееся с комической стороны. «Итак, значит, Шакалы уподобились шакалам и заняли чужую нору? — написал он Ивану в конце июня. — Это очень недурно и годится для водевиля. Неужели придется обращаться к земскому начальнику? Вот история! Не обрадуешься и собственности»⁵. Михаил Павлович писал это из собственного имения «Ключи», купленного в Новгородской губернии на 3 тысячи рублей, доставшиеся ему по завещанию А.П. Чехова. Здесь, в верховье Валдайских гор, близ станции Лыкошино, он проводил с семьей лето, предлагая и брату перебраться с юга на север. «А у нас-то... Милая речка, лес, дали, дом — полная чаша. Вдали идут поезда, кричат птицы. Собрали уже полтора пуда земляники, собирать еще пять пудов. Глупое счастье, а редким знакомо!» Последняя фраза была цитатой из стихотворения популярного в то время поэта Константина Фофанова. Собственное красноречие Михаил усиливал поэтическими и литературно-художественными мотивами: «Голубчик, ведь за те 50 руб., которые мы тратим на дорогу в Крым, можно нанять премилую усадебку на лето, в Левитановско-Тургеневском вкусе, где-нибудь в Тверской или Калужской губернии. И так мне тебя жаль, что какие-то Шакалы сделали тебе больно, что лето прошло, а ты еще не отдыхал!» Как 7 лет назад после смерти отца Михаил убеждал брата Антона пожить только для себя самого, так теперь он убеждал другого брата жить иначе и уметь «отдохнуть по-настоящему»: «Знаешь, что? Продавай-ка ты свой Кучукой и поселяйся на севере! <...> Милая Соня! Воображаю, как ее огорчила история с Шакалами! Ехала за тридевять земель, к себе, и вдруг — сюрприз! А лето идет и идет... Надо набираться сил, а где они? Остались в вагоне, в Кучукое у Шакалов и опять в вагоне»⁶.

О том, как проходил дальнейший отдых Ивана Павловича с семьей, можно судить по письму Михаила, посланному в Ялту сестре Марии месяц спустя, 24 июля 1905 года:

«Воля твоя, — а мне Ваню и Соню жалко: ни тебе есть у них усадьба, ни тебе нет. Так и кочевали, бедняги, все лето. Им бы продать Кучук-Кой и купить что-нибудь на севере. Ведь Соня — безнадежная северянка и томить ее в Крыму, по-моему, грех. По себе сознаю. Согласись, что в Мелихове лето лучше, чем в Крыму, а ведь для них, тружеников, в лете вся их жизнь, всё их здоровье. Стоит ли им мыкаться так далеко, в какие-то чуждые Кучук-кои? Нет, им обязательно надо продать эту прелесть»⁷.

Как и письмо к Ивану, Михаил писал это письмо к сестре в своем имении. И не случайно вместо простого обратного адреса в этот раз он так обозначил место отправления: «Ключи, наши милые Ключи», — подчеркнув тем самым правильность собственного выбора имения в северном краю.

Кочевания семьи Ивана, упомянутые Михаилом, в конце концов привели обратно в ялтинский дом к Марии Павловне. Отсюда Софья Владимировна уехала в Москву. В те дни, когда письмо Михаила с Валдайки было на пути в Ялту, Иван Павлович с сыном снова отправились в свои кучук-койские владения. И.П. Чехов писал жене 26 июля:

«Милая Соня!

Доехали мы до Кикенеиза на таратайке очень недурно, хотя и дольше, чем прошлые разы. Выехали из Ялты в 2 ч. 30 м. и в Кучукое были уже в 10 час. с четвертью. Было очень свежо. Я очень жалею, что не взял ничего для Володи. Эту ночь он укрывался моей крылаткой, а я ничем. Всю ночь было очень свежо. Море при луне удивительно красиво! У нас в комнатах очень мило — всюду чисто, ни одного даже самого маленького насекомого. Мышей нет. Сегодня побываем у татар и пройдем в Кастрополь. Очень жаль, что здесь нет белья никакого»⁸.

По подробным письмам Ивана Павловича к Софье Владимировне можно судить о том, что тактике «терпеть до тех пор, пока хватит терпения», пришел конец. Наконец-то выступив в роли хозяина, он не только добился чистоты в своих комнатах (хотя, может быть, сами Чеховы и навели ее, пока жили все вместе), но и твердо решил избавиться от «шакалов». Новым, более подходящим арендатором мог стать кто-то из татар в соседней деревне. Здесь у Ивана Павловича уже появились знакомые. Один из них — Умер Сулейман — был известен по раздельному акту как пограничный сосед, имя другого — Ибраима Османа — стало упоминаться в семейной переписке Чеховых с этого времени. 27 июля 1905 года в письме на почтовой карточке с пометой «Кучукой. Утро. Очень свежо!» Иван рассказывал жене все последние новости и курортные сплетни:

«Ибраима я не застал, он повез молодых и Петровых в Севастополь, Умера нет дома тоже. Я ничего не сделал. Очень скучно. Обедали вчера в Кастрополе. Народу мало. Кроме Петровых и Козловского прибавилось еще два молодых плешивых человека. Погода хорошая. Пыли нет. Купанье очаровательное. В Кастрополе по-прежнему тихо, спокойно, уютно. В.В. Петрова, по-видимому, живет особнячком, дети тоже около нее, а двумя плешивыми молодыми людьми овладела m-me Козловская. Нашему приезду почему-то все обрадовались. 3-го дня Пельтцера обокрали, вероятно, свои же; увезли кровати и подушки, а сторожка так близко.

Кланяюсь всем вам, будьте здоровы.

Jean»⁹.

Но как бы ни старался Иван Павлович развлечь Софью Владимировну местными новостями, как бы ни восторгался видом моря при лунном свете или целительными купаньями, было вполне понятно, что они ее уже мало трогали. Летняя ситуация в Кучук-Кое создала дилемму: Софья Владимировна Крым не любила, а Иван Павлович Крым любил, но также любил и свою обожаемую Сонюшку. Это противоречие он разрешил, как заботливый семьянин: согласился, что надо обзавестись новой дачей где-нибудь в Центральной России, подальше от Крыма.

В августе все втроем — Иван, Соня и Володя — навестили Михаила Павловича в его «Ключах». Как сообщил после их отъезда Михаил сестре в Ялту, «Ваня и Соня гуляли и осматривали для себя участок. К сожалению, бедняжки, поссорились о чем-то и неожиданно уехали»¹⁰. Лучше всего на Валдае провел время 11-летний Володя: он ловил жуков в пруду и чувствовал себя свободным. Уезжать ему не хотелось.

В середине августа, уже из Москвы, Иван Павлович написал сестре в Ялту, что побывал в подмосковном Одинцово у двоюродного брата Алексея Долженко. Отметив, что «у Алеши усадебка очень миленькая», он высказал намерение присмотреть место для семейного отдыха тоже в Подмосковье: «...хочу съездить по Брянской ж. д. посмотреть маленькую дачку на 45-й версте по ж. д.»¹¹.

Но только осенью 1909 года вопрос о новой усадьбе для семьи И.П. Чехова был решен. Ивану Павловичу предложили купить дачный участок в деревне Гришино, в районе станции «Подсолнечная» по Николаевской железной дороге. Он поделился с Марией Павловной большими планами 22 октября 1909 года:

«Теперь новость: некто Е.Н. Малинина, жена доктора, домовладелица на Садовой, имеющая усадьбу в 5 верстах от ст. «Подсолнечная», предложила мне 3 десятины земли, недалеко от своего дома и недалеко от деревни, место очень красивое. Условия очень выгодные — платить деньги за эту землю когда угодно, даже и задатка она не хочет брать. Соне место это очень понравилось, уж очень хороши виды на озеро, хороши окрестности. А наш знакомый подрядчик, с которым я имею дело по ремонту школ уж очень давно, обещает к Пасхе построить за 1000 руб. дачку в 4 комнаты, с кухней, сараем и погребом. Условия до такой степени заманчивые, что я, Соня и Володя сегодня решили принять их. Меня смущает только одно, это 3 десятины, уж очень много земли. Реки нет. В полуверсте имения профессоров Щуровского, Голубева и Умова»¹².

Участок в Гришине был куплен, и работы на нем сразу же пошли полным ходом. Уже 14 ноября 1909 года Иван сообщал сестре в открытом письме: «На «Подсолнечной» дача уже строится по нашему плану: сарай и погреб совсем готовы, а дом дошел до крыши»¹³.

Но и до, и после покупки Гришина «Тихий приют» продолжал оставаться собственностью И.П. Чехова.

Примечания

1. О.Л. Книппер — М.П. Чехова. Переписка. Т. 1. С. 148.

2. ОР РГБ, ф. 331, к. 82, ед. хр. 33, лл. 10—11.

3. ОР РГБ, ф. 331, к. 82, ед. хр. 41, лл. 8—8 об.

4. ОР РГБ, ф. 331, к. 82, ед. хр. 32, л. 13.

5. РГАЛИ, ф. 2540, оп. 1, ед. хр. 154, л. 4.

6. РГАЛИ, ф. 2540, оп. 1, ед. хр. 154, лл. 4—5 об.

7. ОР РГБ, ф. 331, к. 82, ед. хр. 63, л. 5.

8. РГАЛИ, ф. 2540, оп. 1, ед. хр. 248, л. 11.

9. Там же. Л. 12.

10. ОР РГБ, ф. 331, к. 82, ед. хр. 63, л. 7.

11. ОР РГБ, ф. 331, к. 82, ед. хр. 33, лл. 12—12 об.

12. ОР РГБ, ф. 331, к. 82, ед. хр. 35, лл. 15—15 об.

13. Там же. Л. 22.