е) Большевистская мораль

Эти и иные, странные с точки зрения нормальной морали действия большевиков тех лет, оценка этих действий — задача для историков и психологов, исследующих проблемы этических сдвигов в групповой психологии. По возможности избегая подобных оценок, автор этой книги вправе излагать фактический материал, позволяющий вдумчивому читателю самостоятельно прийти к соответствующим выводам. Вот ещё один пример, склоняющий к тяжким размышлениям на тему глубин морального падения.

В это трудно поверить, но именно в голодное лето 1922 г. вышла брошюрка «Спешите на помощь умирающим от голода!» (М., 1922), где её автор, начальник Политуправления Реввоенсовета СССР В.А. Антонов-Овсеенко бросил упрёк в лицо крымскому крестьянину, именно на него возложив всю вину в массовой гибели детей от голода...

Объясняя голод исключительно недосдачей продналога (!), вполне обеспеченный номенклатурный автор ханжески печалился в своих московских хоромах о несовершенстве человеческой натуры. И писал, неумело подделываясь под якобы «народный» язык: «не доросли мы ещё, видно, до великого сознания своего святого долга перед всем трудовым народом... Не поняли ещё, что каждый утаённый пуд хлеба — это два месяца жизни голодного труженика, своего же брата. Поистине, каиново дело творят те, кто утаивает пашню, кто не платит продналог» (С. 5). И таких партийцев, как Семашко и Антонов-Овсеенко (позже их назовут «кристально-чистыми» жертвами сталинизма и т. д.), в кремлёвских закоулках было — пруд пруди.

А вот ещё один тип старого большевика. Это — тогда уже весьма популярный «рабочий из крестьян», Председатель ВЦИК М.И. Калинин. Он вошёл в историю крымского голода по не менее пикантному поводу. Весной 1922-го дети-сироты ходили в таких лохмотьях, что стали умирать больше от холода, чем от голода. И Крымпомгол, для того чтобы остановить массовую их гибель, принял единственно возможное решение — не дожидаясь конца тягостной переписки по этому поводу с Москвой, одеть детей, взяв для этого мануфактуру там, где её запасы были тогда наибольшими. То есть изъял 25 000 аршин бязи из государственного товарообменного фонда. Михаил Иванович Калинин, узнав об этом, распорядился своей телеграммой № 83 срочно забрать бязь из детколлекторов, куда она была распределена. Но Всесоюзный староста опоздал — мануфактуру уже раскроили, а частично даже успели одеть в неё детей. Сдирать с сирот платьица и штанишки «дедушка Калинин» всё же не осмелился (и на том спасибо!), тем более что нашел способ всё же отобрать материю у Помгола, взяв её с центральных, то есть российских складов этой организации (ГААРК. Ф. Р-151. Оп. 1. Д. 2. Л. 242).

Но об этом случае М.И. Калинин не забыл, и через два месяца нагрянул в Крым вместе с известным мастером репрессивных разборок, своим коллегой из украинского ЦИКа Г.И. Петровским. Посетив, среди прочего, несколько детских учреждений, убедившись, что сироты одеты именно в бязь, высокие гости отбыли восвояси, вынужденные отметить «правоту всех сведений, даваемых Центру» (ГААРК. Ук. дело. Л. 277). «Разоблачения симулянтов Крыма» не получилось, поскольку картина, которая за Перекопом открылась для обоих проверяющих, явно была для них в новинку, хотя мартовский пик смертности уже прошёл.

Сами же партийные и административные функционеры в Крыму не бедствовали и в самый разгар смертной жатвы. Так, обычный геолог (впрочем, не совсем обычный, а работавший тогда в Центральном управлении курортами Крыма) П.А. Двойченко признавался впоследствии: «Деятельностью моей вполне были довольны и назначили мне санаторный паёк, который позволил перенести голод в Крыму почти безболезненно» (цит. по: Филимонов, 2000. С. 41).

Впрочем, ему было далеко до кремлёвских вождей, там аппетиты были иные, что выяснилось ещё в голодные 1918—1921 годы. Уже в 1918 г. в Москве была организована закрытая столовая для народных комиссаров. Здесь не только питание было особого качества, но и подавали его на награбленном севрском фарфоре. В меню должны были значиться рыбные деликатесы, икра нескольких сортов, тонкие сыры. Заботливый Ленин лично проверял работу этой удивительной «столовой» и, увидев, что на столах недостаёт хороших вин, приказал достать коллекционные бутылки хоть из-под земли. По крайней мере для Сталина, так как «грузины без вина никак не могут» (цит. по: Коротич, 2010. С. 11).

А двумя годами позже, когда обе российские столицы буквально вымирали, партийные вожди также ни в чём себе не отказывали. Современный петербургский писатель и историк Д.А. Гранин отыскал архивные данные на этот счёт. Оказывается, Ленин в ноябре 1920 г. получил: 24,5 кг мяса, 60 яиц, 7,2 кг сыра, 7,2 кг сливочного масла, 2 кг зернистой икры, 4 кг огурцов, 30 кг муки, 5 кг сахара, 1,2 кг конфет и т. д. (Гранин, 2009. Т. 8. С. 294). А нарком продовольствия А.Д. Цюрупа, именем которого доныне зовётся санаторий близ Ялты (и про которого существовала легенда, что он, Наркомпрод, падал в голодные обмороки), лишь за два дня, 3—4 ноября 1920 г., «...получил 20 кг хлеба, 8 кг мяса, 5 кг сахара, 1,2 кг кофе, 3,4 кг сыра, 22 банки консервов, 4 кг яблок и др. Если поднять всё это, действительно упадёшь в обморок», — добавляет писатель (там же).

За тот же 1920 г. сохранилось меню обедов «железного рыцаря революции» Ф.Э. Дзержинского. В то время, когда не только в Крыму, но и на Поволжье отмечались случаи людоедства, главный чекист страны обедал так:

«Понедельник: консоме из дичи, лососина свежая, цветная капуста по-польски.

Вторник: солянка грибная, котлеты телячьи, шпинат с яйцами.

Среда: суп-пюре из спаржи, говядина-булли, брюссельская капуста...» (Коротич, 2010. С. 11). И это не считая холодных закусок и десертов того же сорта.