Мистика Михаила Булгакова и Евпатория

Любители творчества Булгакова из Евпатории при чтении его «Театрального романа» не могли не отмечать строчки о нашем городе. Евпатория там упоминается всего лишь раз, в сцене у администратора театра, в списке городов, откуда приезжали люди с просьбами о получении билетов на спектакли: «Люди приносили громадные красивые мандаты из Астрахани, Евпатории, Вологды, Ленинграда, и они не действовали или могли подействовать только через пять дней утром, а приходили иногда скромные и молчаливые люди и вовсе ничего не говорили, а только протягивали руку через барьер и тут же получали место». Казалось, тем более это должно было бы заинтересовать крымских краеведов, авторов книги «Булгаков и Крым».

У нас была подсознательная убежденности, что в произведениях большого писателя не бывает ничего случайного, взятого с потолка, и каждое слово несет определенную смысловую нагрузку.

В этом была какая-то загадка, своего рода мистика. Почему вдруг Евпатория?

Спустя много лет, когда стал доступен, пусть и не «весь Булгаков», но многое из его наследия, мистические предчувствия нашли новое подтверждение.

Это был фельетон «Сильнодействующее средство», в котором опять фигурировала Евпатория, и который резко отличался и по форме, и по содержанию от булгаковских фельетонов того периода.

Но в то время мы еще не занимались вопросами «литературного краеведения», хотя иногда беседы на эту тему время от времени случались. В результате возникла идея написать статью для одной из евпаторийских газет.

Эпиграфом к той первой статье было взято суждение Булгакова о себе, которое сам писатель выделил заглавными буквами: «...я — МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ...» (письмо Правительству СССР, 28марта 1930 года)¹.

Расстрельная анкета с резолюцией «Расстрелять. Удрис. 19.XII.<19>20». И.Л. Булгакова в 1910-е годы

С этого и началась наша евпаторийская булгаковская история. Постепенно становилось понятно: что бы новое мы не узнавали о Булгакове, все равно остается, и даже усиливается какое-то «мистическое» впечатление...

Поэтому не будем повторять факты и доказательства приезда Булгакова в Евпаторию, о них уже написано в других статьях. Интерес представляют тайны, связанные с Евпаторией, которые сопутствуют многим другим загадкам биографии писателя и его «мистике».

Прежде всего, восстановим хронологию событий того времени.

В октябре 1923 года в очерке «Золотистый город», опубликованном в берлинской газете «Накануне» (она доставлялась и в Москву) писатель неожиданно смело высмеивает «культ личности» Троцкого, второго человека в иерархии советской власти, всеми предполагаемого наследника умирающего Ленина. Сейчас даже среди историков мало кто понимает политическую напряженность того момента. В партийных верхах уже шла подспудная, но ожесточенная борьба за власть в стране. В последние месяцы своей жизни Ленин, вместе с Троцким, доверив Сталину должность генерального секретаря партии, пытались исправить свою ошибку. Не будь Ленин смертельно болен, может, это и удалось бы. Но, похоже, оба сильно недооценили Сталина-политика. Он втайне объединился с Зиновьевым и Каменевым, привлек на свою сторону Бухарина, Орджоникидзе, Дзержинского, многих других партийных авторитетов. Их задачей теперь стало развенчать Троцкого в глазах всей партии и народа.

Вольно или невольно, Булгаков оказался одним из первых, если не самым первым, бросившим сатирический «камень» в Троцкого. Тот был в бешенстве, а Сталин не мог не заметить и не оценить смелости человека, «сыгравшего» на его стороне. Ведь даже в конце 1923 года никто не знал, выздоровеет ли Ленин и чем закончится борьба за власть.

Да и после смерти Ленина в «Песне о великом походе» (июль 1924) Есенин все еще славил «товарища Троцкого», командовавшего «храбрым Ворошиловым» и «удалым Буденным».

А Горький в письме (декабрь 1924) из-за границы сочувствовал Троцкому: «Ах, какая грустная история с Троцким! Теперь здешние ликуют, радуются нашему несчастию».

Маяковский даже в 1925 году, когда Троцкого на посту наркомвоенмора заменили на Фрунзе, написал такие строки:

Заменить ли горелкою Вунзена
Тысячевольтный Осрам?
Что после Троцкого Фрунзе нам,
После Троцкого Фрунзе — срам.

А вот Булгаков имел свое суждение о Троцком, он не поддался «авторитетным мнениям». Это понимал Сталин, сказавший через несколько лет Горькому: «Вот Булгаков!.. Тот здорово берет! Против шерсти берет!..».

Происходившие тогда в СССР изменения представлялись Булгакову с одной стороны в сатирическом виде, а с другой — следствием неискоренимости потусторонних сил зла («Дьяволиада», 1925) и их воздействия на мир живых людей. Эта же идея воплощена им в мистическом романе «Мастер и Маргарита». Таинственная сила этого произведения такова, что многие читатели и даже литературоведы перестают отдавать себе отчет, что мир романа — мир фантастического вымысла, причудливо переплетенный с реалиями быта и общественной жизни довоенных советских лет.

МИСТИКА — ученье о таинственном, загадочном, сверхъестественном, о сокрытом иносказательном смысле и значении ученья и обрядов веры. Мистический — сокровенный, скрытый, таинственный, темно иносказательный.

Словарь Даля, т. 2.

МИСТИЦИЗМ (от греч. «мист» — посвященный в таинство) — религиозное и философское воззрение, допускающее непосредственное общение человека с сверхъестественными силами — богами, духами и пр. (на самом деле являющимися продуктом вымысла).

Малая советская энциклопедия. — Т. 6. — 1937. — Стб. 964.

Это «роман о дьяволе», и то, что реально в его мире, весьма наивно прямолинейно проецировать на наш материальный мир. Например, стало общим местом, говоря о Булгакове и его творчестве, радостно восклицать, что «Рукописи не горят!». Увы, фраза эта от лукавого, т. е. от Воланда, а в нашем мире рукописи горят превосходным образом, как обычная бумага, и не одно тысячелетие.

Возникает вопрос, как должны были понять в правительстве СССР 1930 года слова Булгакова: «...я — МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ...»? Ведь в средние века и впоследствии, мистика часто служила формой для выражения недовольства окружающим миром и поиска нового устройства общества.

Похоже, в правительстве и не могли понять смелости, или отчаяния Булгакова, и не знали, что с ним делать дальше. А дальше опять произошли загадочные, а для Булгакова, возможно, мистические события: самоубийство Маяковского, и вскоре после похорон поэта — спасительный телефонный звонок Сталина.

В жизни каждого человека происходят странные необъяснимые совпадения, непонятные происшествия, загадочные и таинственные случаи. Не имея объяснения, часто говорят в таких случаях: МИСТИКА! С точки зрения марксистско-ленинской науки считалось, что никакой мистики нет, наука при желании и возможности все объяснит с материалистической точки зрения. Вот в чем было коренное расхождение писателя Булгакова с советским официозом. В том же письме писатель заявлял о своем неверии в советскую «религию», что у него «глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противопоставление ему излюбленной и Великой Эволюции...».

Но почему при всем при этом сам Сталин ему посочувствовал и продлил ему жизнь лет на 10? Тоже МИСТИКА!?

А вот другой такой случай, открывшийся недавно. В детских «пьесах» Миши Булгакова в качестве персонажей часто фигурировали близкие родственники. Его сестра Надежда, спустя много лет, вспоминала об одной из таких сцен: «И.П. с револьвером врывается в столовую и целится в Костю. Тот мгновенно ныряет под стол, и пуля попадает в Муика, которая со словами "Пианино Леле!" умирает». Костя — двоюродный брат будущего драматурга, а два других персонажа в то время вызывали антипатию Михаила. И.П. — это Иван Павлович Воскресенский, врач, друг семьи, собиравшийся стать мужем матери будущего писателя, что вызывало недовольство Михаила.

Муик — прозвище Ирины Лукиничны, вдовы С.И. Булгакова, родного дяди Михаила. Своих детей у нее не было, и после смерти мужа она жила в семье Булгаковых, помогала растить детей. Однако любимицей у нее была самая младшая из девочек — Елена (Леля), и остальные дети за это тетку недолюбливали. Она была для них объектом добродушных шуток, розыгрышей, ей придумали шутливое прозвище. Даже годы спустя в письмах писателя находим самодельный шуточный глагол «муикнуть».

Но в советское время все Булгаковы то ли умалчивали о дальнейшей жизни Ирины Лукиничны, то ли сами не имели точных сведений. Совсем недавно, один из московских энтузиастов «булгаковедения» Евгений Пажитнов сумел пролить свет на ее судьбу.

В первую мировую войну Ирина Лукинична Булгакова поступает в Российское Общество Красного Креста² и работает в его госпиталях фельдшером. Михаил Булгаков после окончания университета в 1916 году работает врачом в госпиталях этого же общества. К концу 1916 — началу 1917 гг. И.Л. Булгакова находится в лазарете Красного Креста в Ливадии (район Ялты, бывшая царская дача). Ее подругой была княгиня Наталья Трубецкая (1870—1920), также служившая в лазарете. После прихода в 1920 году Красной Армии они, как и многие другие сотрудники госпиталя, не захотели бросить больных и эвакуироваться с армией Врангеля. Никто не ожидал, какая участь ждет тех, кто честно выполнял свой долг милосердия.

Лазарет перешел под новое командование, и его главной задачей стала не забота о раненых и больных, а «выработка мер для чистки лазарета от контрреволюционного элемента». Партийное руководство составляло списки «лиц из состава лазарета, как из служащих, так равно из больных, которые подлежали удалению». На самом деле «чистка» заключалась в аресте и скором расстреле попавших в списки. Это и произошло с княгиней Натальей Трубецкой.

Евпаторийские родственники Булгакова: А.В. Ткаченко, его жена и их дочь Л.А. Минакова. 1960-е годы

По инициативе Ирины Лукиничны группа медработников и больных обратилась в особый отдел с ходатайством: «Мы, что подписались, сёстры милосердия, правление и члены профсоюза сестёр милосердия Ялтинского района, просим в самое ближайшее время рассмотреть дело члена нашего союза сестры Наталии Трубецкой. Мы, правление союза, знаем сестру Трубецкую с момента её приезда в Ялту, ручаемся своими подписями, что сестра Трубецкая не была причастна ни к какой политической организации, ни при старой, ни при новой власти, а потому убедительно просим т. Коменданта тюрьмы отдать сестру Н. Трубецкую правлению членов профсоюза на поруки».

В этот же день все шестнадцать подписавшихся, то есть выгораживавших княгиню, врага трудового народа, были арестованы и вскоре расстреляны в Багреевке, районе под Ялтой недалеко от водопада Учан-Су. Среди них 21 декабря 1920 года расстреляна и Ирина Лукинична Булгакова.

Получается, что в своей детской «пьесе» Михаил Булгаков как бы предсказал ее смерть от пули. Опять-таки, кто-то скажет — случайное совпадение, а кто-то скажет — «Мистика!». Но что думать, если в жизни человека не одно такое мистическое совпадение, даже если под мистикой мы будем понимать то, что пока не поддается объяснению.

В жизни Булгакова таких загадочных, таинственных событий было предостаточно, что и отразилось в его творчестве.

Мы не знаем, был ли Михаил Афанасьевич при всем при этом верующим человеком. Из дневника его сестры Надежды можно узнать, что уже в 1910 году он таковым не был, в спорах с верующими родными и друзьями защищал теорию Дарвина, и ему ясен был ответ на вопрос «Христос — Бог по-твоему?» — «Нет!». Но в 1920-х годах Булгаков явно осуждал вульгарный атеизм и травлю верующих, называл это «преступлением, которому нет цены».

Вернемся к Евпатории. Так ли уж случайно Булгаковым было выбрано место и время евпаторийской поездки в декабре 1923 года?

Как нам видится, осенью 1923 года Булгаков, будучи разумным человеком, хорошо понимал неопределенность своих перспектив в большевистской России. Еще свежи были его личные впечатления от ужасов и террора гражданской войны, эха крымских расстрелов 1920—1921 гг. В стране продолжались политические преследования противников большевизма, религиозных деятелей, представителей культуры и науки. Поэтому одним из наиболее достоверных мотивов поездки в Крым, в Евпаторию, и в это время может быть именно смутный политический момент.

Из Крыма в 1920 году ушли за границу два брата Булгакова, здесь, как теперь знаем, погибла его тетка, в Симферополе жила сестра Вера. О других родственных связях нам известно благодаря одной из старейших жительниц Евпатории Любови Александровне Минаковой.

Кроме всего прочего, у Булгакова всегда было желание попасть за границу, увидеть мир. А учитывая политическую обстановку в стране и её непредсказуемость, если выбывшему белогвардейцу пришлось бежать за границу, то Крым выглядел в этом смысле наиболее предпочтительным вариантом.

Известно, что в те годы сообщение с «остальным миром» еще было возможным. Благодаря местным жителям, промышлявших контрабандной перевозкой товаров, легко было попасть в Турцию, Румынию, Болгарию. По воспоминаниям писателя Слезкина, именно в те московские годы Булгаков пытался копить золотые советские червонцы. А как воспоминает Минакова, отец ей рассказывал, что Николай Булгаков, брат писателя, ушел за границу не с войсками Врангеля, а позже, и с помощью контрабандистов³. Для этого крымские родственники собрали, кто мог, золото и драгоценности. Булгаков же, кроме указанного эпизода, в накопительстве замечен не был. Впрочем, выводы здесь может сделать читатель.

Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна Булгаковы. Апрель 1935 г.

Но кроме бегства за границу можно усмотреть и другой вариант, если Булгакову пришлось бы оставить Москву и карьеру писателя и журналиста. Ведь он был квалифицированный врач, с опытом работы в самых разнообразных, зачастую очень суровых и жестких условиях военных лет.

В Евпатории в это время происходило становление советской курортной отрасли. Газета «Гудок», в которой служил Булгаков, принадлежала могущественному тогда железнодорожному ведомству, по совместительству руководимому Дзержинским. Железнодорожники активно внедрялись в евпаторийский курорт, и в дальнейшие советские годы стали его важной составляющей. Достаточно вспомнить, что в 1922 году профсоюзу железнодорожников и наркомату путей сообщения были переданы санатории «Гелиос», «1-е Мая», «Шайтан» с целым рядом пансионов и дач в западной части дачного района города.

Так что, если бы Булгакову пришлось снова «переквалифицироваться в доктора», место врача в санатории было бы не худшим вариантом. Менее привлекательно было бы возвратиться к тому, с чего начинал врач Булгаков — к работе в сельской местности. Так становится более понятной поездка писателя в село Кара-Найман к лекарю Глушко⁴. Можно было сравнить условия работы «при самодержавии» и при новой власти.

Но был и еще вариант на случай, если бы пришлось снова изменить жизнь, вариант театральный. Увлечение театром Михаил Булгаков сохранял с юных лет и до конца жизни. И не просто увлечение, с 1925 года театральная сфера деятельности стала его профессией. Сейчас уже все знают, что он обладал не только талантом драматурга, но и способностями актера, режиссера, сценариста и либреттиста. Был момент, когда он просил правительство оставить его в театре хотя бы простым рабочим.

И здесь мистика! Ведь Евпатория — город с богатыми театральными традициями. Здание театра, мимо которого не мог пройти Булгаков в Евпатории, уже почти столетие является гордостью города. Евпаторийский театр был широко известен и привлекал многих российских гастролеров. До приезда Булгакова на сцене театра уже выступали такие знаменитости как Ф. Шаляпин, А. Вертинский, А. Нежданова, Д. Южин и др.

В Евпатории часто происходили дебюты молодых талантливых исполнителей, в дальнейшем уверенно занимавших ведущие позиции в театральном искусстве. Например, в Евпатории в 1916 году дебютировала Фаина Раневская. До революции в окрестностях Евпатории актерами МХАТа обживался район «Чайки». Здесь в 1915 году Станиславский купил участок земли, и его стали активно осваивать — возникла коммуна актеров. А в 1923 году в Евпатории существовал и свой театральный коллектив.

Так что Булгаков, который всегда интересовался театром и уже имел некоторый опыт актера, режиссера, драматурга (Киев, Владикавказ), и в Евпатории мог оценить возможности для новой попытки возобновления своей театральной карьеры.

А если вспомнить о Симферополе, также фигурировавшем в «пьесе»-фельетоне «Сильнодействующее средство», то и там были не меньшие возможности. Некоторые сведения об этом могла ему сообщить сестра Вера. Она жила в Симферополе в начале 1920-х годов, и уехала в Киев летом 1923 года. С братом у нее была переписка, а в том же году Булгаков побывал в Киеве, и они встречались.

В свое время Вера разделяла театральные увлечения брата. Об этом имеются сведения в семейном архиве их сестры Н.А. Булгаковой-Земской: «Студентом М.А. участвовал в любительских платных спектаклях, которые ставились в дачном поселке Буча летом 1910 г., под фамилией Агарина. Он исполнял роли⁵: начальника станции — в комедии "На рельсах", дядюшки молодоженов в комедии Григорьева "Разлука та же наука", Арлекина — в одноактной пьесе "Коломбина"» («роль первого любовника — не его амплуа», — замечает впоследствии Н.А.).

Вот как пишет об этом Н.А. к двоюродной сестре Иларии Михайловне Булгаковой (1891—1982) (Лиле): «В Бучанском парке подвизаются на подмостках артисты императорских театров Агарин и Неверова (Миша и Вера) под режиссерством Жоржа Семенцова... [друг семьи] ...В воскресенье вечером мы были в парке, где Миша удивлял всех игрою (играл он действительно хорошо)» (13 июля 1910). И на следующий день запись в дневнике: «Миша великолепно играл 11-го» (14 июля 1910).

Становится понятным, насколько полезной и познавательной была для Булгакова евпаторийская поездка. Напомним читателям, что по сведениям Л.А. Минаковой, это была не первая его поездка в Евпаторию. Первая происходила еще в мае 1911 года в связи со свадьбой родственницы Екатерины Булгаковой. К сожалению, фотография и документальные свидетельства об этой поездке в Евпатории не сохранились. Нет сведений об этом времени и у «булгаковедов».

Судя по всему, и в первую очередь по тону фельетона «Сильнодействующее средство», поездка 1923 года придала Булгакову жизненной уверенности. Как ни удивительно, но многие его дела пошли в гору. А самое интересное, что дела у Троцкого складывались наилучшим образом для... Булгакова. Когда начинаешь устанавливать точные даты, то совпадения снова кажутся мистическими.

3 января 1924 года в «Гудке» публикуется фельетон «Сильнодействующее средство», а 8 января 1924 года «Правда» публикует сообщение о состоянии здоровья Троцкого. Он «5 ноября заболел инфлуэнцей и ввиду лихорадочного состояния и затяжного характера болезни, могущей принять более резкую форму, ему предоставляется отпуск с полным освобождением от всех обязанностей на срок не менее двух месяцев для специального климатического лечения». В этот же день М. Булгаков отмечает это событие в дневнике и делает вывод: «Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни. Итак, 8-го января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет!». А ведь это тогда тоже было всего лишь предсказанием, в которое мало кто верил. Окончательно Троцкого «выставили» только в 1929 году!

Далее происходят наиболее мистические события, до сих пор загадочные для историков. Случайно или нет, но за несколько дней до смерти Ленина, Троцкого отправляют на Кавказ в Сухуми для лечения. 21 января в 18 часов 50 минут Ленин умер.

22 января шифрованная телеграмма, извещавшая о смерти Ленина, застала Троцкого на вокзале в Тбилиси. Он тотчас же послал в Кремль телеграмму: «Считаю нужным вернуться в Москву. Когда похороны?» Ответ прибыл примерно через час: «Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо ехать в Сухум. Сталин» (Троцкий «Портреты»).

Через несколько дней Троцкий узнал, что был обманут Сталиным, в действительности похороны состоялись в воскресенье 27 января.

Насколько высоки на тот момент были акции Булгакова-журналиста в «Гудке», говорит то, что он автор репортажа о похоронах Ленина, опубликованного в тот же день.

Дальнейшая карьера журналиста и писателя Булгакова шла по восходящей до 1926 года. Сатирическая повесть «Собачье сердце» после безуспешных попыток публикации вызвала реакцию «органов», обыск, допросы и — опять мистика. Почему-то оставили на свободе. Разумного объяснения этому тоже не имеется.

К этому времени Булгаков уже начинающий драматург, и его дальнейшая жизнь будет связана с театром. Остается только отметить «евпаторийскую» мистику, обычно не обращающую на себя внимание. Главным театром для Булгакова становится именно Московский Художественный театр, в истории которого упомянутые выше интересные евпаторийские страницы. Так что в театре общался Булгаков с людьми, многие из которых, начиная с самого Станиславского, знали Евпаторию.

Но и кроме театра, в круг общения Булгакова входили и другие известные «евпаторийцы». В конце 1922 — начале 1923 годов на «Никитинских субботниках» он читал свои «Записки на манжетах», а Илья Сельвинский — свою поэму «Рысь». Хотя об их личных отношениях мы не знаем, но наверно не случайно, что в 1924 году Булгакова приглашали уже в кружок поэтов, с участием Сельвинского (на квартире П.Н. Зайцева, среди поэтов были А. Белый, П. Антокольский, Б. Пастернак и др.). Булгаков с успехом читал для них повесть «Роковые яйца».

М.А. Булгаков с женой в последние дни жизни

Но наиболее часто жизнь сталкивала Булгакова с поэтом В. Маяковским. У них было своего рода соперничество, причем Булгаков в отличие от поэта, который не остался в стороне в борьбе с «булгаковщиной», вел себя по-джентльменски. Маяковский пытался превзойти Булгакова в театральной сфере, создавая «идеологически выдержанные» пьесы для театра Мейерхольда. Но кроме этого, Булгаков и Маяковский часто были противниками за бильярдным столом.

Случайно или нет, но когда Маяковский был в Евпатории, он жил в гостинице «Дюльбер», а это в «двух шагах» от дома, где останавливался Булгаков. Заметим, что «Дюльбер» был местом, привлекавшим любителей бильярда. Так же, как у Булгакова, Евпатория отразилась и в творчестве Маяковского.

Как-то в разговоре с Л.А. Минаковой речь зашла о третьей жене Булгакова — Елене Сергеевне. Булгаков у нее тоже — третий муж, а ее девичья фамилия — Нюренберг. Любовь Александровна вспомнила, что до войны, во времена ее детства в нашем городе был часовых дел мастер с такой фамилией. Оказалось, что Л.А. Минакову память «почти» не подвела, мастер был, и фамилия его — Ниренберг! В справочнике курорта Евпатории за 1925 год находим рекламу «гарантирую верность хода на 2 года» часового мастера С.И. Ниренберга!

Одни исследователи обнаруживали у Елены Сергеевны немецкие, балтийские, еврейские корни, по матери — русские корни. Исследовательница Лидия Яновская, ныне живущая в Израиле, обратила внимание, что отец Елены Сергеевны имел фамилию Ниренберг и изменил фамилию на Нюренберг при переходе из лютеранства в православие.

О евпаторийском Ниренберге нам ничего не известно, однако не исключено, что какие-то родственные связи с семьей Е.С. Булгаковой можно проследить. А если обратиться к «Театральному роману», то обнаружим рядом с упоминанием Евпатории эпизод в той же сцене у администратора театра. Дама с сыном, переевшим шоколаду, «списана» Булгаковым с натуры, это Елена Сергеевна, большая поклонница МХАТ, и ее сын Женя.

Так что возможно, и здесь не случайно у Булгакова возникла ассоциация с Евпаторией, Елена Сергеевна с детьми могла посещать Евпаторию, а евпаторийский Ниренберг мог быть ее родственником.

Более интересно, что Михаил Булгаков, будучи в Ленинграде 10 мая 1926 года встретился с другой известной «евпаторийкой» — Анной Ахматовой. Это было в Большом зале филармонии (на Лассаля), где Всероссийский Союз писателей устраивал большой литературно-художественный вечер. Среди участников на афише вслед за Ахматовой был объявлен «Мих. Булгаков (прибывший из Москвы автор сборника "Дьяволиада" и романа "Белая гвардия")». На этом же вечере среди выступающих были другие «евпаторийцы» — Борис Лавренев, Алексей Толстой...

К этому добавим, что Ахматова много лет дружила с Фаиной Раневской. Как тут не вспомнить о мистике, — как будто «евпаторийцев» что-то притягивало друг к другу?

Встреча и знакомство в Ленинграде со временем переросли в дружеские отношения семьи Булгаковых с Анной Ахматовой. Из дневника Е.С. Булгаковой известно, что 10 декабря 1933 года: «Вечером у нас: Ахматова, Вересаев, Оля с Калужским, Патя Попов с Анной Ильиничной. Чтение романа. Ахматова весь вечер молчала». Кроме Ахматовой и писателя Вересаева, остальные — близкие родственники и друзья Булгаковых: сестра Елены Сергеевны — Ольга, ее муж актер МХАТ Калужский, биограф Булгакова — театральный режиссер Попов с женой. Это было одно из первых чтений романа «Мастер и Маргарита». Когда Ахматова приезжала в Москву хлопотать за арестованных — за сына и мужа, за друзей и знакомых, в семье Булгаковых она всегда находила сочувствие, поддержку, помощь.

По мнению М. Чудаковой в «Жизнеописании Михаила Булгакова»: «Глубокое и до сих пор не расшифрованное свидетельство о соотношении творчества Булгакова с его жизнью и смертью оставлено в строках близко знавшей писателя А.А. Ахматовой: "И гостью страшную ты сам к себе впустил. И с ней наедине остался,, (Эти стихи она принесла Елене Сергеевне 16 апреля <1940>). Конструирующая, прогнозирующая творческая воля художников — в ее воздействии на биографию и постбиографию — не может быть оценена нами не только в полной, но еще и в приблизительной мере». Как видим, и у такой серьезной исследовательницы в серьезных строках прорезается нечто мистическое.

А стихи Ахматовой в год 70-летия со дня смерти Булгакова 10 марта 1940 года стоит вспомнить. Впервые они были опубликованы только в 1966 году в альманахе «День поэзии» (в год смерти Ахматовой!). Ниже они приводятся по тексту из «Записных книжек» Анны Ахматовой (ноябрь 1963, с. 406).

Памяти М. Б<улгако>ва (из книги «Венок мертвым»)

Все это я тебе, взамен могильных роз,
Взамен кадильного куренья,
Ты так сурово жил и до конца донес
Великолепное презренье.
Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался,
И гостью страшную ты сам к себе впустил
И с ней наедине остался.
И нет тебя, и все вокруг молчит
О скорбной и высокой жизни,
Лишь голос мой, как флейта, прозвучит
И на твоей безмолвной тризне.
О, кто поверить смел, что полоумной мне,
Мне, плакальщице дней погибших,
Мне, тлеющей на медленном огне,
Все потерявшей, всех забывшей, —
Придется поминать того, кто, полный сил,
И светлых замыслов, и воли,
Как будто бы вчера со мною говорил,
Скрывая дрожь предсмертной боли.

1940. Фонтанный Дом.

Жизнь и творчество Булгакова, его смерть, послужили каким-то мистическим толчком и для Ахматовой. Мужество и упорство писателя, не ждавшего славы и признания при жизни, как будто передалось ей, и ее поэзия обрела новое вдохновение.

Случайно или нет, но именно 1940 год является началом создания мистической «Поэмы без героя», над которой Ахматова работала до конца жизни, как и Булгаков над романом «Мастер и Маргарита». Как роман не имеет окончательной редакции, так и поэма, несмотря на все ее редакции, вряд ли обрела окончательный авторский вид. Поэтичные эпизоды романа напоминают, что и свои «Мертвые души» Гоголь назвал поэмой, и в обоих случаях это «поэмы без героев».

Находясь в эвакуации 1942—1944 годов Ахматова одновременно с работой над «Поэмой без героя» создает мистическую пьесу «Энума элиш» («Когда наверху» — в переводе с древневавилонского). Приятельница Ахматовой С.К. Островская вспоминала, что «по стилю это напоминало острую гротесковую прозу в манере сатир раннего Булгакова». В 1962 году сама Ахматова вспомнила о пьесе: «Пьеса Энума элиш, состоящая из трех частей: 1) На лестнице, 2) Пролог, 3) Под лестницей. Писалась в Ташкенте после тифа (1942 г.), окончена на Пасху 1943. (Читала Козловским, Асе <Сухомлиновой>, Булгаковой, Раневской <...>. (Сожгла 11 июня 1944 в Фонтанном Доме). В этой пьесе был предсказан во всех мельчайших подробностях весь 1946 г.» («Записные книжки», с. 238). По словам ее подруги Н.Я. Мандельштам, это было «"острое и хищное" произведение, где лунатическая героиня-поэт противостояла бездушному чиновнически-писательскому миру с характерными для него соперничеством, доносительством, неизбежным судом и смертью. <...> У Ахматовой речь шла не о департаментском, а о писательском чиновничестве: героиню судят писательским судом и тут же упрятывают в каталажку».

Могила Булгаковых на Новодевичьем кладбище в Москве

Через двадцать лет после Ташкента пьеса «вернулась» в мысли Ахматовой, и она стала не «восстанавливать» (сгоревшие рукописи не восстановишь!), а переосмысливать пьесу в новой редакции. Но остатка ее жизни не хватило, чтобы окончить и эту работу.

Дружба с Еленой Сергеевной Булгаковой сохранилась и все годы после смерти Михаила Афанасьевича. Приезжая в Москву, Ахматова всегда с ней встречалась или созванивалась. Интересно, что в шутку или всерьез, но они считали друг друга «колдуньями». Одна из записей зимой 1965 года: «Елена Сер<геевна> просит писать о Булгакове ("хоть одну страничку")». Готовился сборник памяти писателя с воспоминаниями о нем, и Е.С. Булгакова хотела, чтобы Ахматова тоже приняла участие. Но год был очень трудным для Анны Андреевны. 19 октября 1965 года состоялось ее последнее выступление на публике — на торжественном вечере в Большом театре, посвященном 700-летию Данте. 9 ноября у нее случился четвертый инфаркт, и жить оставалось меньше четырех месяцев.

5 марта — день смерти Анны Ахматовой. Обычно мы не часто вспоминаем и отмечаем печальные и скорбные даты, даже нас касающиеся. В жизни хватает и других событий.

Ахматова помнила такие даты, это подтверждают ее записи. Вот кого она вспоминала в день смерти Михаила Афанасьевича Булгакова:

10 марта 1963
Комарово
День Данта (приговор)
Смерть Замятина (1937) и
Булгакова (1940). Арест Левы (1938).

Есть ли какой-то мистический смысл в этих событиях, какие мысли вкладывала в эту запись сама Ахматова, мы не знаем. Как сам Булгаков трактовал понятие мистики, считал ли он на самом деле себя мистическим писателем, было это иронией или просто он избрал такую форму существования в том обществе, можно только спорить и догадываться. Тайна творчества остается навсегда, и в этом, наверное, скрыта «мистика» великих творцов.

Но незадолго до своей смерти Михаил Афанасьевич убедительно просил его «не оплакивать, а вспоминать веселым». Сам он «как никто шутил», иронизировал, смеялся над гримасами действительности. Вот и у нас в Евпатории есть над чем посмеяться «в духе Булгакова».

Зададим вопрос, что общего между Царским Селом под Петербургом и улицей Урицкого в Евпатории? Не угадаете даже с трех попыток. Вскоре после революции и «доблестной гибели» Урицкого Царское Село стало «Детским Селом имени товарища Урицкого». Об этом даже иронически вспоминала Ахматова («Записные книжки», с. 131).

К счастью там и тогда быстро опомнились (над этим смеялись!), сначала Детское Село лишили довеска, а потом к столетию гибели поэта переименовали в город Пушкин. В Киеве, где Урицкий бывал, такую улицу несколько лет назад все же переименовали. А вот в Евпатории, которая как бы «вдали от цивилизации», мы до сих пор никак не опомнимся, и свято храним «память» о «товарище Урицком», ни к Царскому Селу, ни к нашему городу, не имевшему никакого отношения. Разве что людям, немного знающим историю, есть повод посмеяться, попав на нашу улицу Урицкого, соседствующую с улицами, носящими великие имена Гоголя и Пушкина. Ведь недаром говорится, что от великого до смешного — один шаг.

2010

Примечания

1. К сожалению, редакции газеты «Трибуна» в 2002 году, этот эпиграф, и некоторые мысли о мистичности темы «Булгаков и Евпатория» показались «несерьезными» и были выброшены.

2. В 1910-е — 1930-е Российское Общество Красного Креста чаще упоминалось в виде аббревиатуры«РОКК». И вот еще одна загадка: Рокк — фамилия чекиста, одного из персонажей повести «Роковые яйца». А в газете «Труд» сам Булгаков для «хохмы» использовал псевдоним Г.П. Ухов (затем это могло быть Н.К. Вдовин, К.Г. Бухов).

3. Сведения Минаковой объясняют, почему пути братьев Булгаковых за границей на десяток лет разошлись.

4. Ныне уточнено, что лекарь и целитель Глушко — на самом деле Александр Иванович Глушков, работавший еще до революции, долгие годы фельдшером деревни Каранайман Коджамбакской волости Евпаторийского уезда. Возможно, он был прототипом в в юмореске М. Булгакова «Целитель».

5. Сохранились афиши этих спектаклей. В них участвовала и Вера Булгакова под фамилией Неверова.