«Ялта лучше Ниццы...»

Посвящается любимым и дорогим Марии Павловне Чеховой и Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой

Лето 1888 года Антон Павлович Чехов вместе с семьёй проводит на Украине.

4 мая 1888 г. — брату, Александру Павловичу. Москва:

«<...> Завтра я, мать и сестра едем на дачу. Вот наш адрес: "г. Сумы Харьков<ской> губ., усадьба А.В. Линтваревой".

Сюда благоволи адресовать письма и прочее. Сюда же приезжай и сам, когда уляжется твоя семейная суматоха. <...> Твой А. Чехов. <...>»

7 или 8 мая 1888 г. — брату, Ивану Павловичу. Сумы:

«Иван! Мы приехали. Дача великолепна. Мишка наврал. Местность поэтична, флигель просторный и чистенький, мебель удобная и в изобилии. Комнаты светлы и красивые, хозяева, по-видимому, любезны.

Пруд громадный, с версту длиной. Судя по его виду, рыбы в нем до чёрта.

Передай папаше, что мы его ждем и что ему будет покойно. <...>

Я задержу здесь папашу на 3 недели. Очень уж хорошо!

Твой А. Чехов. <...>»

По приглашению Антона Павловича у него на даче в Сумах гостит А.Н. Плещеев, К.С. Баранцевич, А.И. Иваненко.

Антон Павлович Чехов. Ялта, 1902 г.

27 мая 1888 г. — брату, Александру Павловичу. Сумы:

«<...> В июне я буду в Феодосии у Суворина и поговорю о твоем отпуске. Если побудешь у меня неделю или две в начале августа, то газета ничего не потеряет. <...>»

28 июня 1888 г. — А.С. Суворину. Сумы:

«<...> до 15 июля <...> я думаю быть в Крыму.

Если до 15 июля Вы уедете из Феодосии в Константинополь или в Киев, то, пожалуйста, уведомьте телеграммой; я боюсь не застать Вас. <...> Когда я разбогатею, то куплю себе на Пеле или на Хороле хутор, где устрою "климатическую станцию" для петербургских писателей. <...>

У нас буря. Псел вообразил себя морем и разбунтовался не на шутку. <...> Поеду я в Крым не по Днепру, как предполагал, а через Лозовую. Обанкротился. <...>

Искренно преданный эскулап А. Чехов».

И наконец, Чехов в Крыму.

И. Левитан. Портрет А.П. Чехова. 1880-е гг.

14 июля 1888 г. — сестре, Марии Павловне. Феодосия:

«Феодосия. Четверг.

Мадемуазель сестра!

Очень жарко и душно, а потому придется писать недолго и коротко». Но написал Антон Павлович очень длинное письмо — 2,5 страницы печатного текста. Вот некоторые выдержки:

«<...> Начну с того, что я жив и здрав, всё обстоит благополучно, деньги пока есть... Легкое не хрипит, но хрипит совесть, что я ничего не делаю и бью баклуши. Дорога от Сум до Харькова прескучнейшая, от Харькова до Лозовой и от Лозовой до Симферополя можно околеть с тоски. <...> От Симферополя начинаются горы, а вместе с ними и красота. Ямы, горы, ямы, горы, из ям торчат тополи, на горах темнеют виноградники — всё это залито лунным светом, дико, ново и настраивает фантазию на мотив гоголевской "Страшной мести". Особенно фантастично чередование пропастей и туннелей, когда видишь то пропасти, полные лунного света, то беспросветную, нехорошую тьму... Немножко жутко и приятно. Чувствуется что-то нерусское и чужое. В Севастополь я приехал ночью. Город красив сам по себе, красив и потому, что стоит у чудеснейшего моря. Самое лучшее у моря — это его цвет, а цвет описать нельзя. Похоже на синий купорос. Что касается пароходов и кораблей, бухты и пристаней, то прежде всего бросается в глаза бедность русского человека. Кроме "поповок", похожих на московских купчих, и кроме 2—3 сносных пароходов, нет в гавани ничего путного, и я удивляюсь нашему капитану Мишелю, который сумел увидеть в Севастополе не только отсутствующий флот, но даже и то, чего нет. <...> Садиться на пароход и трогаться с якоря интересно, плыть же и беседовать с публикой <...> скучновато. Море и однообразный, голый берег красивы только в первые часы, но скоро к ним привыкаешь; поневоле идешь в каюту и пьешь вино. Берег красивым не представляется... Красота его преувеличена. Все эти гурзуфы, Массандры и кедры, воспетые гастрономами по части поэзии, кажутся с парохода тощими кустиками, крапивой, а потому о красоте можно только догадываться, а видеть ее можно разве только в сильный бинокль. <...> Ялта — это помесь чего-то европейского, напоминающего виды Ниццы, с чем-то мещански-ярмарочным. Коробообразные гостиницы, в к<ото>рых чахнут несчастные чахоточные, наглые татарские хари, турнюры с очень откровенным выражением чего-то очень гнусного, эти рожи бездельников-богачей с жаждой грошовых приключений, парфюмерный запах вместо запаха кедров и моря, жалкая, грязная пристань, грустные огни вдали на море, болтовня барышень и кавалеров, понаехавших сюда наслаждаться природой, в которой они ничего не понимают, — всё это в общем дает такое унылое впечатление и так внушительно, что начинаешь обвинять себя в предубеждении и пристрастии.

Спал я хорошо, в каюте I класса, на кровати. Утром в 5 часов изволил прибыть в Феодосию — серовато-бурый, унылый и скучный на вид городишко. Травы нет, деревца жалкие, почва крупнозернистая, безнадежно тощая. Всё выжжено солнцем, и улыбается одно только море, к<ото>рому нет дела до мелких городишек и туристов. Купанье до того хорошо, что я, окунувшись, стал смеяться без всякой причины. Суворины, живущие тут в самой лучшей даче, обрадовались мне; оказалось, что комната для меня давно уже готова и что меня давно уже ждут, чтобы начать экскурсии. Через час после приезда меня повезли на завтрак к некоему Мурзе, татарину. Тут собралась большая компания: Суворины, главный морской прокурор, его жена, местные тузы, Айвазовский...»

18 июля 1888 г. — И.Л. Леонтьеву (Щеглову). Феодосия:

«Пишу Вам, милый капитан, с берегов Черного моря. Живу в Феодосии у генерала Суворина. Жарища и духота невозможные, ветер сухой и жесткий, как переплет, просто хоть караул кричи. Деревьев и травы в Феодосии нет, спрятаться некуда. Остается одно — купаться. И я купаюсь. Море чудесное, синее и нежное, как волосы невинной девушки. На берегу его можно жить 1000 лети не соскучиться. <...>»

22—23 июля 1888 г. — Чеховым. Феодосия:

«Милые домочадцы! Сим извещаю Вас, что завтра я выезжаю из Феодосии. Гонит меня из Крыма моя лень. Я не написал ни одной строки и не заработал ни копейки; если мой гнусный кейф продлится еще 1—2 недели, то у меня не останется ни гроша и чеховской фамилии придется зимовать на Луке. Мечтал я написать в Крыму пьесу и 2—3 рассказа, но оказалось, что под южным небом гораздо легче взлететь живым на небо, чем написать хоть одну строку. <...>»

Севастополь. 1880-е гг.

8 августа 1888 г. — Н.М. Ежову. Сумы:

«<...> Можете себе представить, я целый месяц беспутно шатался по Крыму и Кавказу и только вчера вернулся к пенатам. <...>»

Лето 1889 года Чеховы снова проводят в Сумах у Линтваревых, привезли сюда и тяжелобольного Николая.

8 мая Антон Павлович пишет брату Александру: «<...> Начну с Николая. У него хронический легочный процесс-болезнь, не поддающаяся излечению. <...>»

А уже 17 июня Чехов сообщает доктору Н.Н. Оболонскому: «Художник скончался. <...>»

18 июня 1889 г. — Ф.О. Шехтелю. Сумы:

«Вчера, 17-го июня, умер от чахотки Николай. Лежит теперь в гробу с прекраснейшим выражением лица. Царство ему небесное, а Вам, его другу, здоровья и счастья...

Ваш А. Чехов»

2 июля 1889 г. — А.С. Суворину. Сумы:

«<...> Бедняга Николай умер. Я поглупел и потускнел. Скука адская, поэзии в жизни ни на грош, желания отсутствуют и проч. и проч. Одним словом, чёрт с ним. <...>

Если хотите, телеграфируйте мне в Одессу (Одесса, Северная гостиница). <...>»

16 июля 1889 г. — И.П. Чехову. Пароход «Ольга» (по пути из Одессы в Ялту):

«Я еду в Ялту и положительно не знаю, зачем я туда еду. Надо ехать и в Тироль, и в Константинополь, и в Сумы; все страны света перепутались у меня в голове, фантазия кишмя кишит городами, и я не знаю, на чем остановить свой выбор. А тут еще лень, нежелание ехать куда бы то ни было, равнодушие и банкротство... Живу машинально, не рассуждая.

Из Одессы выехал я не в понедельник, как обещал, а в субботу. <...> Без тебя жил я почти так же, как и при тебе. Вставал в 8—9 часов и шел с Правдиным купаться. <...> Потом кофе в буфете, что на берегу около каменной лестницы. В 12 ч. брал я Панову и вместе с ней шел к Замбрини есть мороженое (60 коп.), шлялся за нею к модисткам, в магазины за кружевами и проч. <...> В 5 у Каратыгиной чай, к<ото>рый всегда проходил особенно шумно и весело; в 8, кончив пить чай, шли в театр. Кулисы. Лечение кашляющих актрис и составление планов на завтрашний день. <...> После спектакля рюмка водки внизу в буфете и потом вино в погребке — это в ожидании, когда актрисы сойдутся у Каратыгиной пить чай. Пьем опять чай, пьем долго, часов до двух, и мелем языками всякую чертовщину. В 2 провожаю Панову до ее номера и иду к себе <...> Всё время я, подобно Петровскому, тяготел к женскому обществу, обабился окончательно, чуть юбок не носил... <...>»

Семья Чеховых. Сидят (слева направо): брат писателя Михаил, сестра Мария, отец Павел Егорович, мать Евгения Яковлевна, жена дяди Митрофана Егоровича Людмила Павловна, их сын Георгий. Стоят (слева направо): брат писателя Иван, Антон Павлович, старшие братья Николай и Александр, дядя Митрофан Егорович. Таганрог, 1874 г.

18 июля 1889 г. — М.П. Чеховой. Ялта:

«Я живу в Ялте (дача Фарбштейн). (Дача находилась в Черноморском пер., д. 5. — А.Х.) Попросить тебя и Наталию Михайловну приехать сюда я не решаюсь, так как положительно не имею понятия о том, как долго я проживу здесь и куда поеду отсюда. Скука адская, и возможно, что я уеду отсюда завтра или послезавтра. Уеду в Сумы, а из Сум в Москву, не дожидаясь сентября. Лето мне опротивело, как редиска.

Живу я на очень приличной даче, плачу за 1Уг комнаты 1 рубль в сутки. Море в двух шагах. Растительность в Ялте жалкая. Хваленые кипарисы не растут выше того тополя, который стоит в маленьком линтваревском саду <...> Женщины пахнут сливочным мороженым.

К сожалению, у меня много знакомых. Редко остаюсь один. <...>

Уехал бы за границу, но потерял из виду Суворина. <...>

В Ялте можно работать. Если б не добрые люди, заботящиеся о том, чтобы мне не было скучно, то я написал бы много. <...>

Если можно, не скучай. Денег не жалейте, чёрт с ними.

Я здоров.

Твой А. Чехов. <...>»

3 августа 1889 г. — А.Н. Плещееву. Ялта:

«Милый и дорогой Алексей Николаевич, можете себе представить, я не за границей и не на Кавказе, а вот уж две недели одиноко сижу в полуторарублевом Nомере, в татарско-парикмахерском городе Ялте. Ехал я за границу, но попал случайно в Одессу, прожил там дней десять, а оттуда, проев половину своего состояния на мороженом (было очень жарко), поехал в Ялту. Поехал зря и живу в ней зря. Утром купаюсь, днем умираю от жары, вечером пью вино, а ночью сплю. Море великолепно, растительность жалкая <...>

Несмотря на жару и на ялтинские искушения, я пишу. Написал уж на 200 целковых, т. е. целый печатный лист.

Пьесу начал было дома, но забросил. Надоели мне актеры. Ну их!

У меня сегодня радость. В купальне чуть было не убил меня мужик длинным тяжелым шестом. Спасся только благодаря тому, что голова моя отстояла от шеста на один сантиметр. Чудесное избавление от гибели наводит меня на разные, приличные случаю мысли.

В Ялте много барышень и ни одной хорошенькой. Много пишущих, но ни одного талантливого человека. Много вина, но ни одной капли порядочного. Хороши здесь только море да лошади-иноходцы. Едешь верхом на лошади и качаешься, как в люльке. Жизнь дешевая. Одинокий человек отлично может прожить здесь за 100 рублей в месяц. <...>

Если захотите подарить меня письмом, то адресуйте в Сумы, куда я вернусь не позже 10 августа.

Рассказ по случаю жары и скверного, меланхолического настроения выходит у меня скучноватый. Но мотив новый. Очень возможно, что прочтут с интересом. (Речь идёт о рассказе "Скучная история". — А.Х.)».

13 августа 1889 г. — Н.А. Лейкину. Сумы:

«Из дальних странствий возвратясь, добрейший Николай Александрович, я нашел у себя Ваше письмо. Спасибо за память. Вот Вам мое curriculum vitae (жизнеописание]. Последние дни Николая, его страдания и похороны произвели на меня и на всю семью удручающее впечатление. На душе было так скверно, что опротивели и лето, и дача, и Псел. Единственным развлечением были только письма добрых людей, которые, узнав из газет о смерти Николая, поспешили посочувствовать моей особе. Конечно, письма пустое дело, но когда читаешь их, то не чувствуешь себя одиноким, а чувство одиночества самое паршивое и нудное чувство.

После похорон возил я всю семью в Ахтырку, потом неделю пожил с нею дома, дал ей время попривыкнуть и уехал за границу. На пути к Вене со станции Жмеринка я взял несколько в сторону и поехал в Одессу <...> В Одессе, благодаря кое-каким обстоятельствам, было прожито денег немало; пришлось насчет заграницы отложить всякое попечение и ограничиться одной только поездкой в Ялту. В сем татарско-дамском граде прожил я недели три, предаваясь кейфу и сладостной лени. Всё пущено в трубу, осталось только на обратный путь. В стране, где много хорошего вина и отличных коней, где на 20 женщин приходится один мужчина, трудно быть экономным. Наконец я дома, с 40 рублями. <...>»

До 5 сентября А.П. Чехов прожил в Сумах.

5 сентября 1889 г. — А.А. Майкову. Москва:

«Многоуважаемый Аполлон Александрович!

Сегодня я вернулся в Москву, о чем имею честь известить Вас на случай, если Вам угодно будет созвать Комитет. Адрес прежний, т. е. Кудринская Садовая, д. Корнеева.

С истинным почтением имею честь быть уважающий

А. Чехов».

Антон Павлович зиму провёл в Москве, а в апреле стал собираться на остров Сахалин.

15 апреля 1890 г. — А.С. Суворину. Москва:

«<...> У меня такое чувство, как будто я собираюсь на войну, хотя впереди не вижу никаких опасностей, кроме зубной боли, которая у меня непременно будет в дороге. Так как, если говорить о документах, я вооружен одним только паспортом и ничем другим, то возможны неприятные столкновения с предержащими властями, но это беда преходящая. Если мне чего-нибудь не покажут, то я просто напишу в своей книге, что мне не показали — и баста, а волноваться не буду. В случае утонутия или чего-нибудь вроде, имейте в виду, что всё, что я имею и могу иметь в будущем, принадлежит сестре; она заплатит мои долги. <...>

Мать я беру с собой и высаживаю в Троицкой лавре, сестру тоже беру и высаживаю в Костроме. Вру им, что приеду в сентябре. <...>

Купил себе полушубок, офицерское непромокаемое пальто из кожи, большие сапоги и большой ножик для резания колбасы и охоты на тигров. Вооружен с головы до ног. <...>

Ваш А. Чехов».

6 октября 1890 г. — Е.Я. Чеховой. Пост Корсаковский (Ю. Сахалин):

«Здравствуйте, дорогая Мама! Пишу Вам это письмо почти накануне отъезда своего в Россию. Со дня на день ждем пароход Добровольного флота и уповаем, что придет он не позже 10 октября. Это письмо я посылаю в Японию, откуда оно пойдет к вам через Шанхай или Америку. Живу я в Корсаковском посту, где нет ни телеграфа, ни почты и куда заходят корабли не чаще одного раза в две недели. Вчера пришел пароход и привез мне с севера кучу писем и телеграмм. Из писем узнал я, что Маше понравился Крым; думаю, что Кавказ ей больше понравится <...>

Поклон папаше, братьям, Маше, тете с Алехой, Марьюшке, Иваненке и всем знакомым. Мехов не привезу; нет их на Сахалине. Будьте здоровы, да хранит вас всех небо.

Ваш Anton. <...>»

16 октября 1890 г. — телеграмма М.П. Чехову. Владивосток:

«Будь Москве десятого декабря. Плыву Сингапур».

5 декабря 1890 г. — телеграмма М.П. Чехову. См. Раздельная:

«Приеду Москву субботу курьерским. Чехов».

6 декабря 1890 г. — телеграмма М.П. Чеховой со станции Ворожба:

«Завтра увидимся. Приходите все встречать. Очень много вещей. Приготовьте ужин. Антуан».

6 декабря 1890 г. — телеграмма М.П. Чехову. Фастов:

«Буду Москве пятницу курьерским. Антуан».

Пока А.П. Чехов был на Сахалине, его семья переселилась из дома Корнеева в дом Фирганг на Малой Дмитровке.

9 декабря 1890 г. — А.С. Суворину. Москва:

«Здравствуйте, мой драгоценный!

Ура! Ну вот, наконец, я опять сижу у себя за столом, молюсь своим линяющим пенатам и пишу к Вам. У меня теперь такое хорошее чувство, как будто я совсем не уезжал из дому. Здоров и благополучен до мозга костей. Вот Вам кратчайший отчет. Пробыл я на Сахалине не 2 месяца, как напечатано у Вас, а 3 плюс 2 дня. <...> (Полное письмо на трех страницах. — А.Х.)

Будьте хранимы небом.

Ваш А. Чехов».

10 декабря 1890 г. — Н.А. Лейкину. Москва:

«<...> Привез я с собою материала для разговоров видимо-невидимо, так что льщу себя надеждою, могу быть интересным собеседником в продолжение целого месяца. Я проехал на лошадях всю Сибирь, плыл 11 дней по Амуру, плавал по Татарскому проливу, видел китов, прожил на Сахалине 3 месяца и 3 дня, сделал перепись всему сахалинскому населению, чего ради исходил все тюрьмы, дома и избы <...> затем на обратном пути, минуя холерную Японию, я заезжал в Гонг-Конг, Сингапур, Коломбо на Цейлоне, Порт-Саид, и проч. и проч. <...>

Во всё время путешествия я был здоров, в Архипелаге, где подул вдруг холод, я простудился и теперь кашляю, лихоражу и изображаю собою сплошной насморк. <...>

Сейчас принял касторки. — Бррр!

Мороз после тропиков кажется мне стоградусным. Зябну. <...>

Ну, будьте здоровы и благополучны, да хранят Вас небеса, не те серые, которые нависли теперь над Петербургской стороной, а настоящие, где живут святые угодники.

Ваш А. Чехов».

10 декабря 1890 г. — И.Л. Леонтьеву (Щеглову). Москва:

«Здравствуйте, милый Жан! Волею судеб скатившаяся звезда опять вернулась в Ваше созвездие. Опять я в Москве и пишу к Вам! Еще раз здравствуйте.

Описывать свое путешествие и пребывание на Сахалине не стану, ибо описание, даже кратчайшее, вышло бы в письме бесконечно длинным. <...> Могу сказать: пожил! Будет с меня. Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне. Какие бабочки, букашки, какие мушки, таракашки! <...>

В Петербурге буду, должно быть, не раньше Нового года. Вашей жене мой душевный привет.

Ваш А. Чехов».

23 декабря 1890 г. — А.С. Суворину. Москва:

«<...> Я кашляю. Перебои сердца. Не понимаю, в чем дело. Состояние духа отменное. <...>

Ваш А. Чехов».

Алексей Сергеевич Суворин — журналист, издатель, писатель, театральный критик и драматург

24 декабря 1890 г. — А.С. Суворину. Москва:

«<...> Я верю и в Коха (антитуберкулёзное средство Коха. — А.Х.) и в спермин и славлю Бога. Всё это, т. е. кохины, спермины и проч., кажется публике каким-то чудом, выскочившим неожиданно из чьей-то головы на манер Афины Паллады, но люди, близко стоящие к делу, видят во всем этом только естественный результат всего, что было сделано за последние 20 лет. Много сделано, голубчик! <...> Милый мой, если бы мне предложили на выбор что-нибудь из двух: "идеалы" ли знаменитых шестидесятых годов или самую плохую земскую больницу настоящего, то я, не задумываясь, взял бы вторую. <...>

Странная история. Пока ехал на Сахалин и обратно, чувствовал себя здоровым вполне, теперь же дома происходит во мне чёрт знает что. Голова побаливает, лень во всем теле, скорая утомляемость, равнодушие, а главное — перебои сердца. Каждую минуту сердце останавливается на несколько секунд и не стучит. <...>

В Москве в наших медицинских центрах к Коху относятся осторожно и 9/10 врачей не верят в него.

Ну дай Бог Вам всего хорошего, а главное здоровья.

Ваш А. Чехов».

27 декабря 1890 г. — Н.А. Лейкину. Москва:

«И Вас тем же концом по боку (Лейкин поздравлял Чехова с праздником Рождества. — А.Х.), добрейший Николай Александрович: поздравляю и желаю еще 53 раза отпраздновать Рождество.

Отъезд мой в Петербург отложен на неопределенное время. Причина тому — скандал, происходящий в моем нутре. Со дня моего приезда домой у меня началась так называемая перемежающаяся деятельность сердца, или, как я привык называть сию болезнь, перебои сердца: каждую минуту сердце останавливается на несколько секунд, причем ощущается в груди присутствие резинового мячика; это бывает каждый вечер, по утрам легче. Стоять и лежать могу, сидеть неприятно. Обдумав зрело, решил: ехать на 5—7 дней в деревню, и как только мороз ослабеет, поеду. Мороз 22 градуса. <...>

Ваш А. Чехов».

Пётр Ильич Чайковский. Фотография из кабинета А.П. Чехова

29 декабря 1890 г. — Г.М. Чехову. Москва:

«Спасибо, дорогой мой, тебе и всем твоим за память обо мне. В Одессе я получил письмо от твоего папы (Митрофана Егоровича. — А.Х.), а по приезде в Москву от тебя. <...>

Ну-с, я жив и здоров; вернувшись, застал всех дома здоровыми. <...> Замечательно, что во всё время моего восьмимесячного путешествия, сопряженного с неизбежными лишениями, я ни разу не был болен и из вещей потерял один только ножичек.

Рассказать тебе о своем путешествии так же трудно, как сосчитать листья на дереве. <...>

Когда увижусь с П.И. Чайковским, то спрошу его о тебе. Что он делал у вас в Таганроге? Был ли он у вас в доме? В Питере и в Москве он составляет теперь знаменитость № 2. Номером первым считается Лев Толстой, а я № 877. <...> Будь здоров, счастлив и мудр, а главное добр.

Вся семья тебе кланяется.

Твой А. Чехов».

5 января 1891 г. — А.С. Суворину. Москва:

«С Новым годом, с новым счастьем, драгоценный мой. Желаю Вам здоровья, покоя и 6 миллионов рублей. <...>

Праздники я провел безобразно. Во-первых, были перебои; во-вторых, брат Иван приехал погостить и, бедняга, заболел тифом; в-третьих, после сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне теперь до такой степени мещанскою и скучною, что я готов кусаться; в-четвертых, работа ради куска хлеба мешает мне заниматься Сахалином; в-пятых, надоедают знакомые. И т. д. <...>

Был у меня два раза поэт Мережковский. Очень умный человек. Был писатель Виктор Бибиков.

Жду лета, чтобы побывать у Вас в Феодосии.

До приятного свидания!

Ваш А. Чехов».

11 января 1891 г. — Е.М. Шавровой. Петербург:

«Только что прочел Ваш рассказ в корректуре ("Невесты". — А.Х.), Елена Михайловна, и паки нахожу, что он очень хорош. Прогресс большущий. Еще год-два, и я не буду сметь прикасаться к Вашим рассказам и давать Вам советы. <...>

Сделаться опять таким, каким я был в Ялте? Да разве я другой? Я был скучен на ситцевом балу — это правда, но ведь ситцевый бал не Ялта, и Ялта не ситцевый бал. Я очень рад, что ситцевый бал дал чистого убытку 1500 р.

Так Вам и нужно!

Ну, будьте здоровы и благополучны.

В Петербурге я пробуду, вероятно, до конца января. Если что напишете, то милости просим.

Искренно преданный

А. Чехов».

14 января 1891 г. — М.П. Чеховой. Петербург:

«Я утомлен, как балерина после пяти действий и восьми картин. Обеды, письма, на которые лень отвечать, разговоры и всякая чепуха. Сейчас надо ехать обедать на Васильевский остров, а мне скучно, и надо работать. Поживу еще три дня, посмотрю, если балет будет продолжаться, то уеду домой или к Ивану в Судорогу. (Шутка: И.П. Чехов учительствовал на стекольном заводе близ Судогды, Владимирской губернии. — А.Х.)

Меня окружает густая атмосфера злого чувства, крайне неопределенного и для меня непонятного. Меня кормят обедами и поют мне пошлые дифирамбы и в то же время готовы меня съесть. За что? Чёрт их знает. <...>

Всё это ужасно глупо и скучно. Не люди, а какая-то плесень. <...>

Пришел Щеглов.

Вчера приходил Григорович; долго целовал меня, врал и всё просил рассказать ему про японок. <...>

Кланяюсь всем.

Твой А. Чехов».

18 января 1891 г. — Чеховым. Петербург:

«Вчера я был у Кони, говорил с ним о Сахалине; условились ехать вместе во вторник на будущей неделе к Нарышкиной (председательница Женского благотворительного попечительства о ссыльно-каторжных и Общества попечения о семьях ссыльных. — А.Х.) просить ее, чтобы она поговорила с государыней о сахалинских детях и насчет устройства приюта для детей. Поедем во вторник — стало быть, не ждите меня раньше четверга будущей недели.

Модест Чайковский уехал в Москву и зайдет к нам смотреть мангусов (мангусты, которых А.П. привез с Цейлона. — А.Х.). Примите его получше, т. е. поласковей. <...>

Поздравительную телеграмму получил. Благодарю и Чеховых, и Лику, и Семашко, и Жана.

Вчера в "Малом Ярославце" кормили меня обедом. Сегодня я на вечере.

Ем и пью без конца. Должно быть, лопну. <...>

Кланяюсь всем.

Вчера был именинник Александров сынишка Антон. Я купил ему игрушек.

Будьте здоровы.

А. Чехов».

26 января 1891 г. — А.Ф. Кони. Петербург:

«Милостивый государь

Анатолий Федорович!

<...> Я жалею, что не побывал у г-жи Нарышкиной, но мне кажется, лучше отложить визит к ней до выхода в свет моей книжки, когда я свободнее буду обращаться среди материала, который имею. <...>

Положение сахалинских детей и подростков я постараюсь описать подробно. Оно необычайно. Я видел голодных детей, видел тринадцатилетних содержанок, пятнадцатилетних беременных. <...> (В своих воспоминаниях, опубликованных в 1925 году, А.Ф. Кони сообщает, что дал Нарышкиной прочесть письмо Чехова и рассказал ей всё то, что слышал от Чехова о Сахалине. "Результатом всего этого, — писал Кони, — было распространение деятельности Общества на Сахалин, где им было открыто Отделение Общества, начавшее заведовать призрением детей в трех приютах, рассчитанных на 120 душ". — А.Х.).

Позвольте мне поблагодарить Вас за радушие и за обещание побывать у меня и пребыть искренно уважающим и преданным.

А. Чехов».

30 января 1891 г. — И.А. Бунину. Москва:

«Милостивый государь

Иван Алексеевич!

Простите, что я так долго не отвечал на Ваше письмо. Я был в Петербурге и только сегодня вернулся в Москву.

Очень рад служить Вам, хотя, предупреждаю, я плохой критик и всегда ошибался, особенно когда мне приходилось быть судьею начинающих авторов. Присылайте мне Ваши рассказы, но только не те, которые уже были напечатаны.

Готовый к услугам

А. Чехов».

6 февраля 1891 г. — А.С. Суворину. Москва:

«<...> Ваша статья о Толстом сплошная прелесть. Очень, очень хорошо. И сильно, и деликатно. Вообще какой-то особенно удачный номер: и Ваша статья, и "Франсуаза" (рассказ Мопассана "Порт" в свободном переводе Л. Толстого. — А.Х.). Прекрасный рассказ. Прибавка о сестре ("она твоя сестра!"), сделанная Толстым, не так портит, как Вы боялись. Только от нее рассказ утерял как будто свою свежесть. Впрочем, всё равно. <...>

Я начинаю стареть; это я заключаю из того, что мне очень хочется "поговорить о литературе". Степенность. <...>

Ваш А. Чехов».

Мария Павловна Чехова

5 марта 1891 г. — А.С. Суворину. Москва:

«Едем!!! Я согласен, куда угодно и когда угодно. Душа моя прыгает от удовольствия. Не поехать было бы глупо с моей стороны, ибо когда еще представится случай? Но, голубчик, предоставляю Вам взвесить следующие обстоятельства:

1) У меня далеко еще не кончена моя работа. Если я ее отложу до мая, то сахалинскую работу придется начать не раньше июля, а это опасно, ибо сахалинские впечатления у меня уже испаряются, и я рискую забыть многое.

2) У меня совсем нет денег. <...>

Есть много и других обстоятельств, но всё мелко перед работой и деньгами. Итак, просмакуйте мои соображения, войдите на мгновение в мою шкуру и решите: не лучше ли мне остаться? Вы скажете, что всё это пустяки. Но Вы бросьте свою точку зрения, а станьте на мою.

Жду скорейшего ответа. <...> Ваш А. Чехов».

13 марта 1891 г. — И.П. Чехову. Петербург:

«Кричи, Иван, караул. К тебе я не скоро приеду. Поездка за границу уже решена окончательно и осуществится не позже 15-го марта. Едем в Вену, оттуда в Венецию и т. д. Вернемся к Пасхе.

Еду я, Алексей Сергеевич и Алексей Алексеевич. Втроем будет не скучно. Но скучно 72 часа ехать до Вены. <...>

Твой А. Чехов».

16 марта 1891 г. — М.П. Чеховой. Петербург:

«Благородная сестрица!

Отъезд за границу состоится в воскресенье. Едем в Вену, оттуда в Венецию и так далее по всей Италии. В Испанию, вероятно, не попадем <...> Был я на передвижной выставке. Левитан празднует именины своей великолепной музы. Его картина производит фурор. По выставке чичеронствовал мне Григорович, объясняя достоинства и недостатки всякой картины; отлевитановского пейзажа он в восторге. <...> Во всяком случае успех у Левитана не из обыкновенных. <...>

Будьте все здоровы и Богом хранимы. Не забывайте меня.

Весь ваш А. Чехов. <...>»

17 марта 1891 г. — М.П. Чеховой. Петербург:

«<...> Завтра в половину второго уезжаем в Варшаву. Оставайтесь все живы и здоровы. Кланяюсь всем, всем, даже мангуске, которая не стоит, чтобы ей кланялись. <...>

Всей душой А. Чехов».

20 марта 1891 г. — Чеховым. Вена:

«Друзья мои чехи! Пишу вам из Вены, куда я приехал вчера в 4 часа пополудни. <...>

Ах, друзья мои тунгусы, если бы вы знали, как хороша Вена! Ее нельзя сравнить ни с одним из тех городов, какие я видел в своей жизни. <...> Особенно хороши собор св. Стефана и Votiv-Kirche. Это не постройки, а печенья к чаю. Великолепны парламент, дума, университет... всё великолепно, и я только вчера и сегодня как следует понял, что архитектура в самом деле искусство. И здесь это искусство попадается не кусочками, как у нас, а тянется полосами в несколько верст. <...> Странно, что здесь можно всё читать и говорить, о чем хочешь. <...>

Обеды хорошие. Водки нет, а пьют пиво и недурное вино. <...> Женщины красивы и изящны. Да вообще всё чертовски изящно. <...> Папа, будьте добры, купите мне у Сытина или где хотите лубочное изображение св. Варлаама: святой Варлаам изображен едущим на санях, вдали на балкончике стоит архиерей, а внизу под рисунком житие св. Варлаама. Купите и положите мне на стол.

В Испанию, вероятно, не поедем. В Бухаре будем. <...> (Шутка. — А.Х.) Желаю всего хорошего. Не забывайте меня, многогрешного. Всем низко кланяюсь, обнимаю, благословляю и пребываю любящим А. Чеховым.

Все встречные узнают в нас русских и смотрят мне не в лицо, а на мою шапку с проседью. Глядя на шапку, вероятно, думают, что я очень богатый русский граф. <...>

Поклон красивому Левитану».

24 марта 1891 г. — И.П. Чехову. Венеция:

«Я теперь в Венеции, куда приехал третьего дня из Вены. Одно могу сказать: замечательнее Венеции я в своей жизни городов не видел. Это сплошное очарование, блеск, радость жизни. <...>

А вечер! Боже ты мой Господи! Вечером с непривычки можно умереть. Едешь ты на гондоле... Тепло, тихо, звезды... <...>

Мережковский, которого я встретил здесь, с ума сошел от восторга. Русскому человеку, бедному и приниженному, здесь в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума. Хочется здесь навеки остаться, а когда стоишь в церкви и слушаешь орган, то хочется принять католичество. <...> Буду еще писать, а пока до свиданья.

Твой А. Чехов».

4 апреля 1891 г. — Чеховым. Неаполь:

«Приехал в Неаполь, пошел на почту и нашел от вас пять писем, за которые очень вам всем благодарен. Ай да родственники! Даже Везувий потух от умиления. <...>

Ваш А. Чехов.

К Пасхе вернусь. Выходите встречать на вокзал».

15 апреля 1891 г. — Чеховым. Ницца:

«<...> Живем в Ницце, на берегу моря. Солнце светит, тепло, зелено, пахнет, но ветер. На расстоянии одного часа езды от Ниццы находится знаменитое Монако; здесь есть местечко Монте-Карло, в котором играют в рулетку. <...> Вы, конечно, скажете: "Какая подлость! Мы бедствуем, а он там в рулетку играет". Совершенно справедливо, и я разрешаю Вам зарезать меня. Но я лично очень доволен собой. По крайней мере я могу теперь говорить своим внукам, что я в рулетку играл и знаком с тем чувством, какое возбуждается этой игрою. <...>

Был я вчера в воскресенье в здешней русской церкви. Особенности: вместо вербы — пальмовые ветви, вместо мальчиков в хоре поют дамы, отчего пение приобретает оперный оттенок <...>

Из всех мест, в каких я был доселе, самое светлое воспоминание оставила во мне Венеция. Рим похож в общем на Харьков, а Неаполь грязен. <...> Antonio. <...>»

17 апреля 1891 г. — Чеховым. Ницца:

«Итак, значит, я не попаду в Москву к празднику (Пасха приходилась в 1891 году на 21 апреля. — А.Х.). Досадно. Завтра мы едем в Россию; на пути заедем в Милан, на итальянские озера (Комо, Лаго-Маджиоре), потом в Берлин; стало быть, буду я в Москве раньше Фоминой недели. <...>

Христос воскрес! Со всеми христоюсь и прошу прощения, что не успел домой к празднику. Воображаю, как скучно пройдет для меня пасхальная ночь. <...>

Ваш А. Чехов.

Мне ужасно надоело завтракать, обедать и спать. На всё это за границей тратится очень много времени. Сибирь, где путешественники не завтракают, не обедают и не спят, в этом отношении гораздо лучше. Там не ешь и потому чувствуешь себя как на крыльях».

21 апреля 1891 г. — Чеховым. Париж:

«Сегодня Пасха. Стало быть, Христос воскрес! Это первая Пасха, которую провожу я не дома.

Приехал я в Париж в пятницу утром и тотчас же поехал на выставку (Всемирная выставка. — А.Х.). Да, Эйфелева башня очень, очень высока. Остальные выставочные постройки я видел только снаружи, так как внутри находилась кавалерия, приготовленная на случай беспорядков. В пятницу ожидались волнения (речь идет о демонстрации 1 мая (н. ст.). — А.Х.). <...>

В один из натисков и я сподобился: полицейский схватил меня за лопатку и стал толкать вперед себя.

Масса движения. Улицы роятся и кипят. Что ни улица, то Терек бурный. Шум, гвалт. Тротуары заняты столиками, за столиками — французы, которые на улице чувствуют себя, как дома. Превосходный народ. <...>

Заутреню слушал в посольской церкви. <...>

Был на картинной выставке (Salon) и половины не видел благодаря близорукости. Кстати сказать, русские художники гораздо серьезнее французских. В сравнении со здешними пейзажистами, которых я видел вчера, Левитан король. <...>

Желаю здравия.

Ваш А. Чехов».

27 апреля 1891 г. — И.П. Чехову. Суббота на Св. неделе. Париж:

«<...> Сегодня я еду в Россию. В Москве буду в среду. <...> Было бы желательно скорее повидаться и поговорить о виденном и слышанном. <...>

Надоело путешествовать. Хочется работать.

Ну, будь здрав. До свиданья.

Твой Antoine».

После пребывания на даче в Алексине и Богимово Чехов возвращается в Москву 5 сентября 1891 года.

16 декабря 1891 г. — А.И. Смагину. Москва:

«<...> Если я в этом году не переберусь в провинцию и если покупка хутора почему-либо не удастся, то я по отношению к своему здоровью разыграю большого злодея. Мне кажется, что я рассохся, как старый шкаф, и что если в будущий сезон я буду жить в Москве и предаваться бумагомарательным излишествам, то Гиляровский прочтет прекрасное стихотворение, приветствуя вхождение мое в тот хутор, где тебе ни посидеть, ни встать, ни чихнуть, а только лежи и больше ничего. Уехать из Москвы мне необходимо. <...>

Ваш А. Чехов».

22 февраля 1892 г. — В.В. Билибину. Москва:

«<...> Волею судеб покупаю себе угол не в Малороссии, а в холодном Серпуховском уезде <...> Хочу быть герцогом. <...> Не хотите ли в подарочек сажень дров? <...>

В свое Монрепо переезжаю 1 марта. В деревне засяду за работу и буду писать с ожесточением, ибо денег у меня — увы и ах! <...>

Ваш А. Чехов».

23 февраля 1892 г. — Ал. П. Чехову. Москва:

«<...> Теперь внимай. Я изменил Хохландии, ее песням и ракам. Именье куплено в Серпуховском уезде, в 9 верстах от станции Лопасни. <...> Погасить долги постараюсь в 4 года. <...>

Помешчик А. Чехов. <...>»

28 февраля 1892 г. — А.С. Суворину. Москва:

«Третьего дня я был в имении, которое покупаю. Впечатление ничего себе. Дорога от станции до имения всё время идет лесом. Расстояние такое, как от Боброва до Коршева. Само имение симпатично. Дом новый, крепкий, с затеями. Мой кабинет прекрасно освещен сплошными итальянскими окнами и просторнее московского. Но в общем будет тесно. Амбары и проч<ие> постройки новы. Сад и парк хороши. Инвентарь, если не считать рояля, никуда не годен. Парники хороши. Оранжереи нет. <...>

Ваш А. Чехов. <...>»

28 февраля 1892 г. — Ал. П. Чехову. Москва:

«Литературный брандмайор! (Шутка, связанная с тем, что Ал. П. Чехов редактировал журнал "Пожарный". — А.Х.) Возьми раскаленное железо и выжги им на своей груди мои адреса. Простые письма и "Пожарного" адресуй в Ст. Лопасня, Моск.-Курск. дор. Страховые и заказные письма, равно как и посылки, в г. Серпухов, село Мелихово. Пожалуйста, не потеряй сих адресов и не смешай их. На станции мы будем бывать ежедневно, а в Серпухове только раз в неделю. <...>

Твой А. Чехов».

А.П. Чехов. 1894 г.

6—7 марта 1892 г. — А.С. Суворину. Мелихово:

«Я уже в ссылке. Сижу в своем кабинете с тремя большими окнами и благодушествую. Раз пять в день выхожу в сад и кидаю снег в пруд. С крыш каплет, пахнет весной, по ночам же бывает мороз в 12—13 градусов.

Настроение пока хорошее. <...>

Ваш А. Чехов».

23 февраля 1894 г. — В.А. Тихонову. Мелихово:

«Драгоценный Владимир Алексеевич! <...>

Я живу хорошо, но так как человек никогда не бывает доволен тем, что он имеет, то уезжаю в Крым 1-го марта. Возвращусь за два дня до Пасхи. Хочется, подобно пожарной команде, прискакавшей на пожар за полчаса, увидеть весну за месяц до установленного срока. К тому же небольшой кашель и прочее. <...>

Мой крымский адрес до Пасхи:

Гурзуф, А.П. Чехову. Приезжайте в Крым. <...>

Ваш А. Чехов. <...>»

6 марта 1894 г. — Г.М. Чехову. Ялта:

«Милый Жоржик, прости, я обманул тебя невольно. Помнится, я обещал приехать весной в Таганрог — но человек предполагает, а Бог располагает, — я попал в Ялту, где намерен прожить до Пасхи. Мой адрес: Ялта, гостиница "Россия". <...>

Здесь настоящая весна. Кругом зелено, и поют птицы. Днем хожу в летнем пальто, а вечером в зимнем. <...>

Сейчас отошел в Севастополь пароход "Ольга". Я плыл сюда на "Цесаревне", в туман, так что ничего не было видно, и свисток работал почти не переставая. К счастью, во время своего путешествия из Сахалина я достаточно привык и к туманам и к свежим ветрам и потому смотрю теперь на Черное море свысока и во время качки обедаю ничтоже сумняся.

Пиши же. Сердечный привет и низкий поклон дяде, тете и сестрам. <...> Будь здоров и благополучен.

Твой А. Чехов. <...>»

6 или 7 марта 1894 г. — М.П. Чеховой. Ялта:

«<...> Погода сносная. Часто голова болит.

По утрам не кашляю, но кашель все-таки есть. <...>

В Ялте я проживу до апреля. <...>

Твой А. Чехов. <...>»

Ялта. Гостиница «Россия»

18 марта 1894 г. — Ж. Легра. Ялта:

«Многоуважаемый Юлий Антонович!

Я кашляю и потому живу в Крыму, в Ялте. Погода холодная, на море буря... Бррр!! <...>

Я буду жить в Ялте до 15 апреля <...> а потом уеду в Мелихово. Мой адрес: Ялта, А.П. Чехову. <...>

Ваш А. Чехов».

27 марта 1894 г. — Я.А. Корнееву. Ялта:

«<...> С 5-го марта живу я в Ялте, откуда хочу в начале апреля бежать домой. Поехал я в Крым только для того, чтобы хотя немножко удовлетворить свою страсть к передвижениям. Тут уже весна, тепло, но скучно; люди нудные, скучные, природа кладбищенская. Да и есть нечего. <...>

Ваш А. Чехов».

27 марта 1894 г. — Л.С. Мизиновой. Ялта:

«<...> Я в Ялте, и мне скучно, даже весьма скучно. Здешняя, так сказать, аристократия ставит "Фауста", и я бываю на репетициях и наслаждаюсь там созерцанием целой клумбы черных, рыжих, льняных и русых головок, слушаю пение и кушаю; у начальницы женской гимназии я кушаю чебуреки и бараний бок с кашей; в благородных семействах я кушаю зеленые щи; в кондитерской я кушаю, в гостинице у себя тоже. <...> Не потому скучно, что около меня нет "моих дам", а потому, что северная весна лучше здешней и что ни на одну минуту меня не покидает мысль, что я должен, обязан писать. Писать, писать и писать. <...> Я до такой степени измочалился постоянными мыслями об обязательной, неизбежной работе, что вот уже неделя, как меня безостановочно мучают перебои сердца. Отвратительное ощущение. <...>

Крыжовник здесь еще не поспел, но тепло, светло, деревья распускаются, море смотрит по-летнему, девицы жаждут чувств, но север все-таки лучше русского юга, по крайней мере весною. У нас природа грустнее, лиричнее, левитанистее, здесь же она — ни то ни сё, точно хорошие, звучные, но холодные стихи. Благодаря перебоям, я уже неделю не пью вина, и от этого здешняя обстановка кажется мне еще беднее. <...>

Ваш А. Чехов. <...>»

27 марта 1894 г. — А.С. Суворину. Ялта:

«Здравствуйте!! Вот уж почти месяц, как я живу в Ялте, в скучнейшей Ялте, в гостинице "Россия" <...> Погода весенняя, тепло и светло, море как море, но люди в высочайшей степени нудные, мутные, тусклые. <...>

Кашель у меня не прошел, но 5 апреля я все-таки двину на север к пенатам. <...>

После того, как я совершенно бросил курить, у меня уже не бывает мрачного и тревожного настроения. <...>

Ваш А. Чехов».

27 марта 1894 г. — М.П. Чеховой. Ялта:

«Так как мне здесь скучно, то приеду домой, вероятно, раньше, чем в пятницу на Страстной.

5-го апреля я выеду отсюда в имение Кузнецова "Форос", оттуда в Георгиевский монастырь дня на два, а оттуда домой. <...> Но задержка едва ли будет, так как оставаться здесь мне нельзя уже потому, что денег нет. <...> Видел скворцов, которые летели к нам в Мелихово.

Поклон всему дому. До свиданья!

А. Чехов.

Море прекрасно. Прекрасны пароходы. Но публика некультурная, нудная. Привезу маслин, которые здесь очень хороши».

2 апреля 1894 г. — М.П. Чеховой. Ялта:

«Завтра в воскресенье утром я покидаю Ялту. <...>

Холодноватисто. Только 6° тепла.

Поклон всем.

А. Чехов».

10 апреля 1894 г. — А.С. Суворину. Мелихово:

«<...> Пьесы в Крыму я не писал, хотя и намерен был; не хотелось.

В той же гостинице, где и я, жила наша московская Н.М. Медведева, простая, купчихообразная, напуганная жупелами, но милейшая старуха. Даже ее соседство и ежедневные разговоры о театре не склонили меня к драматургии. А прозу писал. (В Ялте в 1894 году А.П. Чехов написал рассказ "Студент". — А.Х.)

Видел в Ялте бурю. Пароходы выкидывали такие курбеты, что мое почтение. Работала спасательная лодка. Люблю я море и чувствую себя до глупости счастливым, когда хожу по палубе парохода или обедаю в кают-компании. <...>

Ваш А. Чехов».

Владимир Иванович Немирович-Данченко — театральный режиссёр, драматург, писатель

25 ноября 1897 г. — М.П. Чеховой. Ницца:

«Chère Marie <...>

Я здоров. Работаю, к великой своей досаде, недостаточно много и недостаточно хорошо, ибо работать на чужой стороне за чужим столом неудобно; чувствуешь себя так, точно повешен за одну ногу вниз головой. <...>

Твой А. Чехов. <...>»

14 декабря 1897 г. — М.П. Чеховой. Ницца:

«<...> Много сюжетов, которые киснут в мозгу, хочется писать, но писать не дома — сущая каторга, точно на чужой швейной машине шьешь. <...>

Твой А. Чехов».

15 декабря 1897 г. — Ф.Д. Батюшкову. Ницца:

«Многоуважаемый Федор Дмитриевич <...>

Вы выразили желание в одном из Ваших писем, чтобы я прислал интернациональный рассказ, взявши сюжетом что-нибудь из местной жизни. Такой рассказ я могу написать только в России, по воспоминаниям. Я умею писать только по воспоминаниям и никогда не писал непосредственно с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно или типично».

25 апреля 1898 года Владимир Иванович Немирович-Данченко пишет Антону Павловичу Чехову о создании Художественного театра в Москве и просит разрешения на постановку «Чайки» в этом театре. Разрешение на постановку Чехов не дал.

2 мая А.П. Чехов из Парижа уехал в Петербург.

5 мая вернулся в Мелихово.

12 мая В.И. Немирович-Данченко вторично обращается к Чехову: «Если ты не дашь, то зарежешь меня, так как "Чайка" единственная современная пьеса, захватывающая меня как режиссера, а ты единственный современный писатель, который представляет большой интерес для театра».

16 мая 1898 г. — Вл.И. Немировичу-Данченко. Мелихово:

«Милый Владимир Иванович, ловлю тебя на слове. Ты пишешь: "я до репетиций приеду к тебе переговорить". Так вот приезжай, пожалуйста! Приезжай, сделай милость! Мне так хочется повидать тебя, что ты и представить не можешь, и за удовольствие повидаться с тобой и потолковать я готов отдать тебе все свои пьесы.

Итак, приезжай. <...>

Твой А. Чехов. <...>»

Ялта. Дача «Омюр»

8 сентября 1898 г. — Вл.И. Немировичу-Данченко. Мелихово:

«Милый Владимир Иванович, я приеду в среду в полдень! <...> Собрался в Крым. <...>

Твой А. Чехов. <...>»

9 сентября 1898 г. — Н.М. Линтваревой. Мелихово:

«Многоуважаемая Наталия Михайловна, сегодня 9 сент<ября> уезжаю в Москву, а оттуда в Ялту. <...>

Ваш А. Чехов».

9 сентября вечером Чехов присутствует на репетиции «Чайки».

11 сентября присутствует на второй репетиции «Чайки».

14 сентября был на репетиции пьесы «Царь Фёдор Иоаннович» в Московском Художественном театре.

14 сентября 1898 г. — М.П. Чеховой. Москва:

«<...> В 6 час. найдешь меня на Курском вокзале. В 6½ уезжаю в Ялту с курьерским.

Будь здорова.

Твой Antonio».

15 сентября Чехов уехал в Ялту.

Открытие памятной доски на Набережной (бывш. дача Бушева), посвящённой переезду А.П. Чехова в 1898 году в Ялту на постоянное место жительства. Слева направо: С.С. Цыганков, А.В. Ханило, мэр Ялты С.Ф. Илаш. 2013 г.

19 сентября 1898 г. — И.П. Чехову. Ялта:

«Море тихое. Погода в Ялте очаровательная; тепло и тихо, как в июне. Всё обстоит благополучно. Квартира у меня в две комнаты, очень хорошая, с садом и роскошным входом. <...>

Здесь Миров, поэт Бальмонт и Шаляпин.

Адрес: Ялта, д. Бушева.

Твой Antonio».

На даче Бушева Антон Павлович встречался с Фёдором Ивановичем Шаляпиным и Сергеем Васильевичем Рахманиновым.

8 октября 1898 г. — А.С. Суворину. Ялта:

«<...> Погода здесь теплая, совершенно летняя; сегодня дует ветер, но вчера и третьего дня было так хорошо <...> Крымское побережье красиво, уютно и нравится мне больше, чем Ривьера; только вот беда — культуры нет. <...>

Перед отъездом, кстати сказать, я был на репетиции "Фед<ора> Иоан<овича>". Меня приятно тронула интеллигентность тона, и со сцены повеяло настоящим искусством, хотя играли и не великие таланты. Ирина, по-моему, великолепна. Голос, благородство, задушевность-так хорошо, что даже в горле чешется. Федор показался мне плоховатым; Годунов и Шуйский хороши, а старик (секиры) чудесен. Но лучше всех Ирина. Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину. (Роль Ирины исполняла О.Л. Книппер. — А.Х.) <...>

Ваш А. Чехов. <...>»

12 октября умер отец Антона Павловича — Павел Егорович.

Около середины октября Чехов переехал с дачи Бушева на дачу Иванова (Пушкинский бульвар, 31).

23 октября писатель переехал с дачи Иванова на дачу Иловайской «Омюр».

30 октября 1898 г. — И.П. Чехову. Ялта:

«<...> Участок куплен, купчая совершена, приступаем к постройке, и Маша уже чертит план. Мы решили так: лето будем проводить в Мелихове, как всегда, зимовать же — я и мать — будем в Ялте, где зимою так удобно жить. <...>

Будь здоров и благополучен. Не приедешь ли в Ялту на Рождество?*

Твой Antoine.

* Здесь в декабре бывают теплые дни, иногда совсем без морозов.

Маша кланяется».