Ссылка папы Климента

Свидетельства о количестве христиан, страдавших за веру в каменоломнях Херсона, относятся к I в. и приведены они в Житии сосланного сюда в эпоху принципата Флавиев (в 94 г.) сподвижника апостола Петра, третьего римского епископа Климента. Правомерно, что в исследованиях по истории церкви внимание уделено его взглядам¹. Биографические же данные о Клименте Римском немногочисленны и противоречивы. Как писал один из авторов, Климент «скончался, скорее всего, естественной смертью» в Херсоне². Далее отмечено, что мощи святого были обретены просветителями славян Кириллом и Мефодием и привезены в Рим, часть же их осталась в одном из храмов и после захвата Херсона перенесена в Киев князем Владимиром³.

Столь же кратка информация «Жития св. Климента»: он отбывал ссылку в каменоломнях в окрестностях Херсона, где претерпел мучения; здесь явил чудо «добычи воды» страдавшим от жажды многочисленным христианам. После смерти останки его брошены в море, в последующем в память святого сооружен храм. Конкретное место страданий св. Климента в Житии не приведено, сказано только, что каменоломни находились в пустынной местности около города. На этом основании в некоторых работах местом отбывания ссылки назван Инкерман, где разработка камня восходит к очень раннему времени. Обращаясь к данному сюжету, А.Л. Бертье-Делагард отметил, что «Инкерман возник с легкой руки Сестренцевича, написавшего так много бездоказательного и выдуманного им вздора по истории Крыма». В то же время он полагал, что легенда о мучениях Климента вблизи Херсона (именно вблизи Херсона, но не в Инкермане) имеет несомненные доказательства. В древности на Гераклейском полуострове существовали каменоломни в балках. В одном из этих мест, а не в Инкермане, «где течет целая речка, можно найти безводне». Следовательно, Климент не мог отбывать ссылку в Инкермане, так как в его окрестностях имеется вода и потому вряд там могли испытывать в ней недостаток.

Ссылаясь на раскопки, проведенные князем В.И. Барятинским в 1845 г., А.Л. Бертье-Делагард предположил, что храм, возведенный в память Климента, находится на островке около Казачьей бухты: «Все это не оставляло во мне никакого сомнения в том, что этот островок, образованный сначала крепостной оградой Херсонеса, впоследствии был занят византийско-христианскими постройками, находившимися в прямой связи с открытием мощей св. Климента». Он считал также, что Константину Философу, посетившему Херсон, «были известны древние указания. Одно из них — случайная вставка в рукопись VIII—IX вв., в которой имеется описание Святой земли, восходящее в VI в. Здесь после рассказа об Иерусалиме говорится: «Также город Херсон, что у моря Понта; там претерпел мучения св. Климент; гробница его в море, куда было брошено его тело. Теперь в день его памяти священники и народ садятся в ладьи». ...Расстояние указано в 6 миль. Константин мог его легко пройти за один день. Но дорога плохая и быстрее добраться туда морем. Вскоре после открытия мощей храм могли отстроить, о чем свидетельствуют (обнаруженные во время раскопок) монеты Романа I»⁴.

Несмотря на критику мнения С. Сестренцевича о месте страданий Климента, предпринятую А.Л. Бертье-Делагардом, Инкерман как место ссылки Климента до сих пор упоминается историками. Авторы одной из научно-популярных работ утверждают: «Церковное предание о ссылке и гибели св. Климента именно в Херсонес сформировалось на протяжении V—VI вв. Первым, кто написал биографию Климента, был Ириней Лионский, живший во II в. н. э. Он упомянул, в частности, что епископ в конце жизни томился на каторге в каменоломнях», и далее подчеркнуто, что таковыми являлись каменоломни в Инкермане⁵. Гипотеза об инкерманских каменоломнях, введенная в научный оборот С. Богуш-Сестренцевичем, продолжает существовать. Решить, кто прав — А.Л. Бертье-Делагард или сторонники мнения «написавшего так много бездоказательного и выдуманного» по истории Крыма С. Богуш-Сестренцевича — без данных, которые бы уточнили последние годы жизни святого, не представляется возможным. Все же наличие реки около Инкермана не может не служить существенным аргументом в пользу предположения А.Л. Бертье-Делагарда (если только свидетельство агиографии о ссылке Климента в окрестности Херсона соответствует историческим реалиям)⁶.

Истории раскопок храма, который связывают с именем ссыльного, посвящена одна из работ С.Б. Сорочана⁷, в которой собраны воедино все данные о находках и приведены первые описания памятника. Обнаружение его восходит ко времени путешествия П.-С. Палласа⁸. Позднее В.И. Барятинский открыл в юго-восточной части островка 9 средневековых помещений и небольшую церковь.

Находка монеты с «якорем» (монограммой «ρω») в одной из могил привела к предположению, что храм в это время являлся действующим (в XI—XII вв.). Отметив, что о сакральной реликвии уже были высказаны соображения на основании топографии местности, С.Б. Сорочан останавливает внимание на интерпретации отдельных построек комплекса и уточнении времени его строительства. Сопоставление первых материалов раскопок, последующих исследований К.К. Косцюшки-Валюжинича, как и соображений А.Л. Бертье-Делагарда, позволило реконструировать облик монастыря и уточнить хронологию памятника. К числу наиболее ранних археологически фиксируемых следов относятся единовременное создание насыпного островка и двух линий оборонительных стен с башнями на перешейке Маячного полуострова («старого Херсонеса»).

В Византийскую эпоху на искусственном острове возникает христианский храм или монастырек. Сакральный комплекс был обнесен стеной (периволом), имел двор площадью в 480 м² с восточными воротами и «группу небольших зданий» с помещениями для немногочисленных служителей. Исследователь предполагает, что они происходили из числа монахов одного из херсонских монастырей. В двухъярусной церквушке (templum) была устроена гробница, в которой находились мощи до перенесения их в город Константином Философом в январе 861 г.

Относительно времени возникновения монастыря С.Б. Сорочан⁹ выдвигает гипотетическое предположение, что церковь в память о легендарном событии могла быть возведена в последней четверти VI в. Разрушение и «забвение» святого места, скорее всего, вызвано подъемом уровня моря, начиная с VIII в.¹⁰, в результате чего стены оказались на уровне морской поверхности. Возобновляется храм в конце IX в.¹¹.

Безусловно, не все гипотезы можно доказать свидетельствами источников. Сомнения в объективном отражении реалий жизни при обращении к любому нарративному источнику всегда имеют место, особенно по отношению к свидетельствам агиографии. Однако для возникновения той или иной «легенды» должны были существовать какие-то основания. Но не будем далее заниматься выявлением «жизненного пути» святого, восстановить который не смогли и более близкие к его времени авторы, тем более что в данном случае и не ставится задача источникового анализа житий. Цель сюжета показать, как использовались сведения агиографии при прочтении страниц истории Херсона.

В Житии говорится о более 2 тыс. христиан, страдавших вместе с Климентом в каменоломнях, и строительстве 75 церквей, что вызывает вполне обоснованные сомнения в приводимых данных. В агиографическом памятнике, созданном более чем через пять веков после кончины ссыльного, когда совершенно изменилось соотношение приверженцев старых языческих культов и христиан, не могло не отразиться идеологическое значение города. Возможно, этим объясняется «преувеличение» его роли в становлении христианства для более раннего периода.

Ответ на вопрос о соотношении язычников и христиан среди жителей города первых веков нашей эры принято искать в материалах раскопок херсонесского некрополя, что и было впервые предпринято В.Ф. Мещеряковым, подчеркивавшим, что уверенно датируемые христианские погребения появляются только с середины IV в.¹² Согласно его мнению, процесс христианизации происходил в Херсоне медленнее, чем на Боспоре, так как здесь не был распространен культ Бога высочайшего, который подготовил почву для утверждения новой идеологии. В данном случае следует заметить, что вряд ли Херсон, имевший в позднеантичное время торговые связи, в том числе и с Малой Азией¹³, являлся «более закрытой» территорией для проникновения новых верований в сравнении с Боспором.

В.Ф. Мещеряков считал, что херсонита еще и в IX в. имели склонность к язычеству, о чем свидетельствует нелицеприятная характеристика их, принадлежащая монаху Епифанию, посетившему город в начале столетия¹⁴.

Вопрос о достоверности ответа на вопрос о количестве христиан в том или ином районе на основании материалов раскопок некрополей был поставлен Л.Г. Хрушковой. Приведя примеры из различных регионов, она констатирует, что «было бы опрометчиво их ничтожное количество (христианских захоронений. — А.Р.) отождествлять с числом похороненных христиан. Таким образом, одни некрополи вряд ли могут служить полным и доказательным источником по вопросу христианизации населения, будь то в Крыму или в других краях»¹⁵.

Вернемся к мнениям относительно времени распространения христианства среди херсонитов. Изучая эпиграфические памятники, хранящиеся в лапидарии заповедника, крымский историк Э.И. Соломоник (1917—2006) обратила внимание на плиту с изображением семисвечника и надпись с посвящением Богу Высочайшему. Одновременно она предположила, что встречающаяся на некоторых геммах символика отражает наличие среди жителей Херсона приверженцев гностицизма, показав тем самым, что процессы, происходившие на Боспоре, в равной степени характерны и для Херсонеса¹⁶.

Фактически одновременно с В.Ф. Мещеряковым к анализу отчетов К.К. Косцюшки-Валюжинича о раскопках некрополя обратился Е.В. Веймарн. Ему удалось выявить свидетельства, подтвердившие использование некрополя в VI—IX вв., а для IV в. н. э. отметить сосредоточение христианских захоронений в одном районе — на южном участке¹⁷. В последующем здесь возник Южный загородный храм. В монографическом исследовании некрополя Херсонеса, предпринятом В.М. Зубарем, зафиксированы, начиная с III в., захоронения с трупоположением, появление которых связано, как подчас предполагается, с влиянием новой идеологии¹⁸.

Обратимся еще раз к наблюдениям и выводам блестящего знатока христианской археологии Л.Г. Хрушковой, показавшей на основании анализа широкого круга данных археологии наличие консерватизма в погребальном обряде, на котором появление новых представлений о смерти отразилось только с течением времени¹⁹.

Начало масштабного строительства базилик в Херсоне (вне зависимости от дискуссионности вопроса о времени их возведения: с середины V в. или с середины VI в., о чем пойдет речь ниже) и использование на монетах местного монетного двора изображений креста (монеты 582—602 гг.) — показатель победы христианства. С этого периода можно уверенно говорить об устойчивых позициях новой идеологии в городе.

Для III—IV вв. артефакты, которые являлись бы несомненным отражением христианских верований херсонитов, единичны²⁰, среди них исследователи отмечают находки светильников с изображением рыбы на щитке²¹. (К сожалению, полный каталог светильников, обнаруженных во время раскопок в Херсонесе, еще не создан). Только обработка и классификация находок, выявление среди них продукции местных мастеров и импортных изделий дадут в руки исследователей дополнительные данные как для реконструкции торговых связей, так и дискуссии о восприятии гончарами города сюжетов, характерных для христианства. Столь же необходимым является обращение к материалам раскопок херсонесского некрополя²², о предстоящих задачах исследования которых для античного времени высказал несколько соображений В.М. Зубарь²³. В опубликованной в начале нашего столетия фундаментальной статье он излагает историю и методику раскопок; одновременно представлена погодная хроника и топография памятников, что делает работу значимой и для византийского периода²⁴. Исследователь обобщил все разрозненные свидетельства, в том числе и об единичных склепах и захоронениях, расположенных в различных районах некрополя. При этом уделено внимание и тем материалам, которые до сих пор не введены в научный оборот. Анализ расположения погребальных комплексов позволил уточнить первоначальные границы Херсонеса, а обращение к методике раскопок и публикации находок — наметить пути дальнейшего (коллективного, комплексного) изучения материалов, хранящихся в фондах Херсонесского заповедника²⁵.

Предпринятый обзор позволил подтвердить наблюдения предшественников В.М. Зубаря, что «компактный участок некрополя первых веков и раннесредневекового периода располагался там», где в VI в. возник загородный монастырь Богородицы Влахернской. Это отмечено и в появившейся в близкое время статье Л.Г. Хрушковой²⁶.

В известной мере продолжением обращения к топографии некрополя, но христианского периода стал доклад молодого харьковского историка М.В. Фомина в 2007 г., в котором он решил показать, что существующему в литературе мнению о сокращении некрополя в IV в. н. э. противоречат археологические свидетельства. При этом он выделил два значительных участка христианских захоронений: около кладбищенской церкви св. Созонта у западных стен города и в Карантинной балке у храма Богородицы Влахернской, где захоронения совершались вплоть до XI—XII вв.²⁷ Доказательства исследователя о значительных размерах христианского некрополя, более позднем использовании его территории дополняет наличие еще одного храма, расположенного в Карантинной балке (в литературе он обозначается как «загородный храм на Девичьей горке»). Храм находится на расстоянии около 200 м от башни Зенона и около 100 м от церкви Богородицы Влахернской²⁸.

К изучению его спустя сто лет после открытия обратилась заведующая средневековым отделом Херсонесского заповедника Т.Ю. Яшаева (2002). Исследования подтвердили наличие раннего здания и более позднего строительства в его центральном нефе (не ранее XII в.)²⁹. К сожалению, автор еще не ввела в научный оборот информацию о результатах повторных раскопок³⁰.

Отчасти подведением итогов дискуссий о времени распространения новой веры и численности херсонской христианской общины можно считать выводы авторов коллективной монографии по истории и культуре Херсонеса в I в. до н. э. — VI в. н. э. Наряду с другими сюжетами, в частности, обращением к агиографии (что вполне закономерно), исследователи приводят все имеющиеся свидетельства о некрополе Херсонеса. При этом повторено описание росписи склепов из ставшей малодоступной работы М.И. Ростовцева³¹. Обращение к ранним раскопкам и материалы последних лет показали, что в росписи 10 склепов присутствует христианская символика³². В живописи раннехристианского Херсона использовались зооморфные и растительные сюжеты, единичны изображения человека. На этом основании сделан вывод о восточном влиянии на искусство города. По мнению авторов, аналогии существуют среди памятников Антиохии, Сирии и Палестины V—VI вв. Необходимо отметить и впервые прозвучавшее замечание: «Характер и сюжеты христианской росписи склепов свидетельствуют о заметном влиянии... религиозного учения монофизитов и изобразительного искусства» восточных районов империи³³. Кроме того, В.М. Зубарь полагает возможным выделить переходный период — от языческой идеологии к утверждению христианства³⁴, который завершился не ранее времени правления Юстиниана I, что вполне согласуется с начавшимся именно в это время масштабным строительством базилик.

В одной из более ранних работ, рассматривая широкий круг находок, исследователь также писал, что до конца V—VI вв.³⁵ для Херсона нельзя говорить о широком распространении новой веры. Подобная картина прослеживается и на основании раскопок могильников Юго-Западного Крыма, в которых только с первой половины VI в. характерны пряжки с христианской символикой. Кардинальные изменения в погребальном обряде относятся к VIII—IX вв.; на рубеже IX—X вв. появляются захоронения рядом с храмами. Время строительства базилик в Таврике следует относить к более позднему периоду, чем полагал А.Л. Якобсон (возможно, к VIII в.). Вместе с тем В.М. Зубарь считает, что могли существовать (и, скорее всего, существовали) и более ранние храмы. Но они не сохранились до наших дней, именно из них происходят архитектурные детали, обнаруженные во время раскопок на Мангупе и Эски-Кермене³⁶.

Хронология сакральных памятников — это уже другой сюжет. Оставим его на будущее, а пока вернемся к начальным годам исследования храмов Херсона.

Примечания

1. См., напр.: Лебедев А.П. Духовенство древней Вселенской церкви от времен апостольских до X в. СПб., 1997. С. 48, 109—111.

2. Исследователи истории церкви отмечали, что только в начале V в. появляется упоминание о мученической гибели Климента Римского в «Церковной истории» Руфина (см.: Лебедев А.П. Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в греко-римском мире при Константине Великом. М., 1897. С. 80). Данные агиографии о св. Клименте Римском собраны: Лавров П. Жития херсонских святых в греко-славянской письменности // ПХХ. 1911. Вып. 2.

3. Писарев Л.И. Климент Римский // Христианство: Энцикл. словарь. М., 1993. Т. 1. С. 767—768 (здесь же см. библиографию). Анализу памятников, отражающих почитание святого, посвящено несколько работ: Марголина И.Е. Почитание херсонесской святыни во фресках Киево-Кирилловского храма // ССб. 2004. С. 245—252 (она отмечает, что культ Климента приобрел популярность в славянских землях после Кирилла, а мощи Климента являлись одним из аргументов в борьбе за независимость Русской Церкви (С. 246, 248); также см.: Марголина И.Е. Крымский узник (Святой Климент Римский) и стенопись Кирилловской церкви в Киеве // Сугдея, Сурож, Солдайя в истории и культуре Руси — Украины: Материалы науч. конф., 16—22 сентября 2002 г. Киев; Судак, 2002. С. 175—179; Никитенко Н.Н. Рецепция Херсонеса в идейной программе Софии Киевской // Там же. С. 201—203. Исследовательница обращает внимание на то, что образ Климента Римского ключевой в идейной программе Софии Киевской (с. 202), представляющей своеобразный херсонесский мартирий в западной части южной внутренней галереи, среди которых имеются образы Николая, Фоки, Созонта, Игнатия, Петра Александрийского, Ермила; Фока, епископ Синопы, был особенно почитаем в Херсонесе; имел херсонские корни и св. Николай; с Кирилло-Мефодиевской традицией связан Созонт. Символически иконографическая программа собора Софии отражает деяния Владимира по христианизации Руси (с. 203). Реликвиям Херсона посвящена статья Н.В. Верещагиной, считающей, что Корсунские иконы, упоминаемые в Житии Владимира, являются дарами (Верещагина Н.В. Реликвии Херсонеса в древнерусской святокультовой традиции // Сугдея, Сурож, Солдайя в истории и культуре... С. 51—54). Новым обращением к личности и служению папы Климента стал доклад: Бабинов Ю.А. Климент Римский в истории раннего христианства // Небесные патроны и земные служители культа: Тез. докл, и сообщ. Севастополь, 2007. С. 6—7. Автор на основании скупых свидетельств источников отмечает: Климент «в течение десяти лет возглавлял обучение Божественному слову»; его ссылку не следует рассматривать как проявление правительственной политики гонений на христиан; скорее всего, противостояние между могущественным императором Траяном и влиятельным в римском обществе епископом Климентом стало причиной ссылки последнего в каменоломни близ Херсона.

4. Бертье-Делагард А.Л. О Херсонесе // МАР. 1893. Т. 12. С. 58—62.

5. Об этом см.: Золотарев М., Хапаев В. Херсонесские святыни. Севастополь, 2002. С. 13.

6. В коллективной монографии о Херсонесе, опубликованной в 2004 г., говорится, что если даже не подвергать сомнению факт существования римского епископа Капитона как исторической личности, то сомнение вызывает факт пребывания его в Херсоне. Вероятнее всего, он был сослан в мрамороломни, расположенные на полуострове Херсонес Фракийский (см.: Зубарь В.М. Глава 4: Проникновение и утверждение христианства // Херсонес Таврический в середине I в. до н. э. — VI в. н. э. Киев, 2004. С. 570). В данном случае повторен вывод, сделанный в научно-популярной работе: Зубарь В.М., Павленко Ю.В. Херсонес Таврический... С. 48—49. Безусловно, выявить место возможной ссылки по прошествии столь значительного времени при отсутствии точных указаний в источниках чрезвычайно сложно. Создатели Жития могли «спутать» Херсонес Таврический и Херсонес Фракийский. Но в таком случае как быть с традицией об обретении мощей св. Климента Константином Философом во время пребывания его в Херсоне? В связи с сомнениями в отношении историчности факта ссылки Климента в Херсонес возникает вопрос к В.М. Зубарю. Но прежде об обстоятельствах, которые его вызвали. Одна из недавних работ исследователя посвящена западной базилике и сакральным сооружениям около нее (Зубарь В.М. О времени и обстоятельствах строительства комплекса западной базилики Херсонеса—Херсона // Археологія. 2006. № 1. С. 25—41). Дискутируя с С.Б. Сорочаном относительно периодизации строительства сооружений около базилики, он пишет, что первоначально был построен небольшой поминальный храм св. Василия, затем западная базилика. В данном случае В.М. Зубарь не высказывает сомнений в историчности миссионерской деятельности в Херсоне данного святого, о котором еще более скупые известия дошли до наших дней. А вопрос следующий: почему данные одного жития вызывают доверие в отличие от других. Сомнения о Херсоне как месте ссылки Климента высказаны также: Jasrzebowska E. Il culto di S. Clemente a Chersoneso alla luco della ricerca archeologica // Studi su Clemento Romano. Roma, 2003. P. 136—137.

7. См.: Сорочан С.Б. О мартирии св. мученика Климента Римского вблизи византийского Херсона // Проблемы теологии. Екатеринбург, 2006. C. 172—179.

8. Об этом см.: Паллас П.-С. Путешествие по Крыму академика П.-С. Палласа в 1793 и 1794 гг. // ЗООИД. 1881. Т. 12, отд. 1. С. 102—103.

9. Отличительной особенностью историко-топографических штудий С.Б. Сорочана является привлечение по возможности всех доступных свидетельств о памятнике, который он представляет читателю. В данном случае он делает замечание, что описание сооружения сохранилось у епископа херсонского Ефрема (по рукописи XII в., где храм назван святым памятником). Далее приводит мнение В.Г. Пуцко (см.: Пуцко В.Г. Мраморный саркофаг Ярослава Мудрого // Byzantino-Bulgarica. 1986. Т. 8. С. 301), считающего, что каменный гроб с резными крестами в 989 г. был вывезен вместе с мощами Климента и его ученика св. Фива Владимиром и послужил в последующем саркофагом для Ярослава. О саркофаге также см.: Jasrzebowska E. Der Sarkophag des Jaroslav in Kiev // Akten des Symposiums «Frühchristliche Sarkophage». Marburg, 30.06—4.07.1999. Mainz, 2000. S. 129—135.

10. Об изменениях береговой линии Черного моря см.: Агбунов М.В. Проблемы и перспективы изучения произведений античных авторов о Причерноморье // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования, 1982. М., 1984. С. 239—246. Приводя соображения относительно изменений уровня моря, М.В. Агбунов пишет, что наиболее реально мнение П.В. Федорова (об этом см.: Федоров П.В. Послеледниковая трансгрессия Черного моря и проблемы изменения уровней океана за последние 15 тыс. лет // Колебания уровня морей и океанов за 15 000 лет. М., 1982. С. 154). Отметим, что в других разделах монографии С.Б. Сорочан датирует начало подъема уровня вод Черного моря более поздним временем — концом IX или даже X в.

11. См.: Сорочан С.Б. О мартирии св. мученика Климента... С. 179.

12. См.: Мещеряков В.Ф. О времени появления христианства в Херсонесе Таврическом // Актуальные проблемы изучения истории религии и атеизма. Л., 1978. С. 132; также см.: Зубарь В.М., Мещеряков В.Ф. Некоторые данные о верованиях населения Херсонеса: По материалам некрополя первых веков // Население и культура Крыма в первые века нашей эры. Киев, 1983. С. 96—114.

13. См.: Зубарь В.М. Некрополь Херсонеса... С. 49.

14. См.: Мещеряков В.Ф. О времени появления христианства в Херсонесе... С. 134. Об апостоле Андрее см.: Pillinger R. Der Apostel Andreas. Ein Heiliger von Ost und West im Bild der frühen Kirche // Sitzungsberichte der Österreichische Akademie der Wissenschaften, phil.-hist. Klasse. (Wien). 1994. Bd. 612. Автор «Деяний и хождения святого и всехвального апостола Андрея, соединенные с похвалой» монах-иконопочитатель Епифаний предпринял паломническое путешествие в Северное Причерноморье, во время которого посетил Херсон. Он считал, что апостол Андрей долгое время оставался в городе (об этом см.: Васильевский В.Г. Хождение апостола Андрея в стране мирмидонян // Труды. СПб. 1909. Т. 2. С. 215—295; Виноградов А.Ю. К становлению легенды об Андрее Первозванном — апостоле Понта // Византия и Крым: Тез. докл. Симферополь, 1997. С. 24—26; Иванов С. Апостол Андрей в Мирмекии // Там же. С. 47). В русских летописях говорится: «Якоже рекоша, Андрею учащу в Синопе, и пришедшю ему в Корсунь, и увиде, яко не Корсуня близ устье Днепрьское, и восхоте ити в Рим, и прииде в устье Днепрьское, и отоле поиде по Днепре горе, и по прилучаю прииде, и ста под горами на березе. И став, заутра, и рече к сущим с ним учеником: "Видите ли горы сия? Яко на сих горах восияеть благодать божьа. Имаеть град велик быти и церкви многы имаеть. ...Идеже после бысть Кыев, и поиде по Днепру горе. И прииде в словены, идеже ныне Новыград"» (Радзивиловская летопись // ПСРЛ. Л., 1989. Т. 38. Л. 3). Среди упоминаний о миссии Апостола Андрея имеются как мифологизированные, так и реальные факты (см.: Шелов Д.Б. Глиняные штампы из Танаиса // Новое в советской археологии. М., 1965. С. 229—234. Примечательной является статья И.С. Чичурова, посвященная анализу источников о посещении апостолом Андреем Северо-Причерноморского региона (плаванье по рекам вплоть до Киева). Тщательный анализ свидетельств позволил ему выделить три источниковых аспекта: 1) данные, позволяющие полагать достоверность апостольской миссии; 2) тенденциозную летописную переработку; 3) время включения «рассказа» в Повесть временных лет, которое относится, скорее всего, к 30-м гг. XI в.; в 1039 г. составлено «Слово об обновлении Десятинной церкви», где приведена похвала св. Клименту Римскому, пострадавшему в Херсонесе при Траяне. Исследователь отмечает существенное влияние на летописный рассказ византийских преданий (см.: Чинуров И.С. «Хождение апостола Андрея» в византийской и древнерусской литературной традиции // The Legacy of Saints Cyril and Methodus to Kiev and Moscow: Inter. Congress on the Millennium of the Conversion of Rus' to Christianity. Thessaloniki, 26—28 November 1988. Thessaloniki, 1992. P. 195—213, особенно p. 209). Библиография работ, посвященных данному сюжету, представлена: Podskalsky G. Christentum und theologische Literatur in der Kiever Rus (988—1237) München, 1982. Историчность миссии св. Андрея в Северное Причерноморье отрицается авторами коллективной монографии (см.: Херсонес Таврический в середине I в. до н. э. Гл. 4. С. 557). По этому поводу Л.Г. Хрушкова замечает, что отношение к агиографическим источникам обусловлено политизированностью исторической науки: «Читая эту книгу, мы замечаем неявный и, возможно, неосознанный дух гиперкритицизма, витающий на многих ее страницах. Это направление умов, во второй половине XIX в. процветавшее в Европе, а затем, в потоке множества других популярных идей, пришедшее в Россию, позже было естественно поддержано идеологией советского периода, когда иные идеологические руководители простодушно смешивали критику источников с критикой религии. В книге В.М. Зубаря и А.И. Хворостяного общая картина раннего христианства в Крыму получилась обедненной, суженной, краски и нюансы в ней поглощены общим темным колоритом. Всякая неясность, неопределенность источников истолковывается в отрицательную сторону. Вот некоторые примеры. «Сообщения о пребывании апостола Андрея... не соответствуют исторической действительности». Действительно, византийская традиция апостолата Андрея является поздней. В то же время существуют ранние сведения о проповеди ап. Андрея в Скифии, которые попали в труды Арнобия и Тертуллиана. Аналогичным образом полностью отрицается историческая основа "Житий святых епископов Херсонских"». Вместе с тем она называет работу В.М. Зубаря и А.И. Хворостяного «храброй и удавшейся попыткой обобщить большой и разнородный материал» (Хрушкова Л.Г. Христианские памятники Крыма: Состояние изучения // ВВ. 2004. Т. 63 (88). С. 168—169).

Действительно, Епифаний отмечал, что «херсаки не тверды в вере» (Епифания, монаха и пресвитера, о жизни, деяниях и кончине святого и всехвального первозванного апостола Андрея, 34 / Пер. А.Ю. Виноградов // Виноградов А.Ю. Греческие предания о св. апостоле Андрее: Жития. СПб., 2005. Т. 1. С. 280—218). В источнике говорится: «Нестойкий народ херсаки вплоть до сегодняшнего дня и не тверды в вере, лживы, носимые всяким ветром ереси, но гостеприимные и нищелюбивые. Апостол Андрей, проведя у них достаточно дней и оставив их, вернулся в Боспор, и, найдя херсакский корабль, переправился в Синопу». Но оставим на будущее ответы на вопросы: какую «веру» имел в виду иконопочитатель Епифаний и можно ли считать сказанное им как показатель существования языческих традиций. Нам еще предстоит обратиться к страницам истории Херсона конца VIII — начала IX в. — времени иконоборческих споров в Византийской империи.

15. Хрушкова Л.Г. Христианские памятники Крыма. С. 170.

16. См.: Соломоник Э.И. К вопросу о населении Херсонеса Таврического // АДСВ: Социальное развитие Византии. 1979. С. 119—124. В данном плане примечательны находки граффити с изображением креста из цистерны на горе Митридат в Пантикапее, на основании археологической ситуации датированные временем не позднее II в. (см.: Толстиков Б.П., Журавлев В.Д. О древнейшем изображении символа христианства на Боспоре // Православные древности Таврики: Сб. материалов по церковной археологии. Киев, 2002. С. 51—55). Далее, раскопки некрополя Боспора привели исследователей к предположению, что распространение христианства в регионе относится к середине II в. (см.: Мыц В.Л., Лысенко А.В., Юрочкин В.Ю. Некрополь Пантикапея-Боспора: Проблемы и перспективы исследования // Боспорский феномен: Колонизация региона. Формирование полисов. Образование государства: Материалы междунар, конф. СПб., 2001. Ч. 1. С. 174—180; Diatroptov P.D. The Spread of Christianity in the Bosporus in the 3th—6th Centuries // ACSS. 1999. P. 215—244). О предметах с изображением креста и рыб из погребений III и даже II в. см.: Юрочкин В.Ю. Древнейшие изображения Креста Господня // Православные древности Таврики. С. 24—25.

17. См.: Веймарн Е.В. Некрополь около крестообразного загородного храма в Херсонесе // АДСВ. 1977. Вып. 14. С. 5—17.

18. См.: Зубарь В.М. Некрополь Херсонеса... С. 64.

19. Объяснением этого является следующее замечание исследовательницы: «Можно было бы сказать, что человек раннехристианской эпохи в могиле выглядит "менее христианином", нежели при жизни. И это понятно: христианские понятия о смерти и бессмертии существуют в мире идей и представлений, а не в телесных и материальных объектах, с которыми имеет дело археолог. Если в языческом контексте могильный инвентарь является полноценным, а нередко и главным источником для изучения верований населения и его этнического состава, с христианами дело обстоит иначе. Они не различали "ни эллина, ни иудея", они не изобрели ни нового обряда захоронения, ни новых типов могильных конструкций, не было у них и предубеждения относительно языческих саркофагов. Вспомним хотя бы знаменитый порфировый саркофаг с великолепными батальными сценами (сейчас в Музеях Ватикана) — в нем была похоронена св. Елена. Изменения в обряде происходили медленно, и как раз такие, которые мало что дают археологам» (Хрушкова Л.Г. Христианские памятники Крыма. С. 170).

20. См.: Сорокина Н.П. Три стеклянных сосуда IV в. н. э. с рельефными изображениями из Северного Причерноморья // Материалы археологии Северного Причерноморья. Одесса, 1960. С. 232; Мещеряков В.Ф. О времени появления христианства... С. 125.

21. См.: Зубарь В.М. Проникновение и утверждение христианства в Херсонесе Таврическом // Византийская Таврика. Киев, 1991. С. 13.

22. Нельзя не отметить, что чрезвычайно сложная и трудоемкая работа по введению в научный оборот материалов, находящихся в фондах заповедника, ведется крымскими исследователями. Одним из результатов ее стала публикация итогов раскопок некрополя «Совхоз № 10», раскопками которого руководили С.Ф. Стржелецкий (1954—1966) и Ю.А. Бабинов (1967). Примечательными являются не только тщательнейший анализ всех групп находок, сопровождаемый статистическими таблицами, но и этика публикации. В титуле работы, которую издатели назвали «монография в журнале», на первом месте среди авторов стоит имя автора раскопок (см.: Стржелецкий С.Ф., Высотская Т.Н., Рыжова Л.А., Жесткова Г.И. Население округи Херсонеса в первой половине 1 тысячелетия н. э. (по материалам некрополя «Совхоз № 10» // Stratum plus. 2003—2004 (2005). № 4. С. 27—277). И другой пример, на который в связи с этикой, характерной для некоторых исследователей, хотелось бы обратить внимание. В появившихся фактически одновременно материалах раскопок средневековой водосборной цистерны Херсонесского городища издатели «забыли» выразить хотя бы благодарность автору раскопок (С.Г. Рыжову), в отличие от тех лиц, которые их финансировали. Более того, разрешение С.Г. Рыжова, имевшего Открытый лист на исследование памятника, опубликовать фотографию одного из граффити в путеводителе (Glenn R. Mack, Carter J.C. (ed.). Crimean Chersonessos: City, Chora, Museum and Environs. Texas, 2001 (рус. пер.: Техас, 2003. С. 37. Рис. 4, 8) представлено «как абсолютное насилие над основными правами авторов» (Бернацки А.Б., Кленина Е.Ю. Предисловие // Топография Херсонеса Таврического: водосборная цистерна жилого дома в квартале VII, IX—XI вв. // ХСб. Suppl. 1. Севастополь, 2006. С. 13—16). Вряд ли можно считать корректным и содержание предисловия, посвященного изложению фактов, кто еще что-то «похитил» у гг. Бернацки и Клениной, и обвинениям в адрес представителя Техасского университета Дж. Картера и заместителя Генерального директора заповедника по научной консервации Л.В. Седиковой, результаты «мероприятий» которых по консервации привели к «утрате последней надежды даже на дискуссию среди специалистов о назначении, роли и конструктивных особенностях памятника» (Там же. С. 14). Для непосвященного читателя: 1. Взявшие на себя труд раскопок объекта А. Бернацки и Е. Кленина оставили цистерну открытой, не приняв никаких мер для предотвращения ее разрушения. 2. Реставраторы Техасского университета закрепили падающую из-за попадания влаги штукатурку, покрывающую ее стены. После этого она была засыпана, поскольку иного метода для предотвращения дальнейшего разрушения не представлялось возможным использовать. Кроме того, территория подлежала нивелировке после восстановления Владимирского собора. Но авторы предисловия, увлекшись разоблачениями, «высекли себя сами»: они отметили, что памятник исследован полностью, следовательно, на основании отчета о раскопках и полевой документации существует возможность «вести дискуссию» и потому об «утрате последней надежды» на выявление конструктивных особенностей цистерны вряд ли правомерно говорить (или отчет не написан, фиксация хода раскопок не производилась?). Вместе с тем, несмотря на «утрату последней надежды» вести дискуссию относительно памятника, она уже началась. Свидетельством ее является статья А.В. Сазанова (см.: К интерпретации комплекса водосборной цистерны жилого дома в квартале VII Херсонеса // БИАС. 2008. Вып. 3. С. 368—383). А.В. Сазанов прежде всего отметил значимость публикации находок из комплекса, относящегося к концу XI в., времени слабо представленному археологическими материалами. «Прекрасно, как отметил автор статьи, выполненный стратиграфический разрез позволяет реконструировать процесс засыпи цистерны», но «он не сопровождается расшифровкой легенды слоев». Кроме того тезис о том, что в первой половине XI в. цистерна использовалась как тюрьма, привел к «подгонке» под него материалов, которые не разделены в соответствии со стратиграфией. На основании имеющихся на стенках цистерны граффити в публикации сделан вывод о том, что в тюрьме содержались в разное время две группы людей, предположительно одной из них являлись представители имперского патрициата, пострадавшие во время восстания в Херсоне в 1016 г., как считают А. Бернацки и Е. Кленина. Непосредственное обращение к находкам, распределение их в соответствии со стратиграфией позволило А.В. Сазанову уточнить время образования слоев и сделать следующие выводы: 1. В конце XI в. в городе «происходит генеральная реконструкция»; свидетельством этого является также появление в северном районе «на мусорном слое засыпи, образовавшемся на протяжении XI в.», новых кварталов. 2. Накопившийся в результате перестройки одной из базилик и какого-то хозяйственного здания мусор был сброшен в цистерну, но не единовременно, а в несколько этапов в течение кратковременного периода. 3. После заполнения цистерны примерно на высоту 1 м и «заблокировав водостоки, питающие цистерну», рабочие спустились в нее и нанесли первые граффити (причины этого необъяснимы). А.В. Сазанов полагает, что вода из цистерны использовалась для нужд церкви, поэтому и появились молитвенные надписи. 4. Несколько позднее в цистерну вновь спустились рабочие (из-за просачивания воды), они нанесли следующий ряд граффити, а затем в цистерну вновь был сброшен мусор. В третий раз грунт был взят из различных мест, при реконструкции площади оказались затронутыми захоронения, что позволяет объяснить попадание в цистерну человеческих костей, которые не имеют отношения к гибели содержавшихся в тюрьме-цистерне. Подчеркнув в заключение еще раз значимость опубликованной работы, А.В. Сазанов отметил, что разночтения с авторами работы вызваны интерпретацией верхних двух фаз «функционирования цистерны», к образованию которых привело использование ее для сброса мусора, появившегося в результате строительства.

23. При использовании материалов раскопок некрополей следует помнить о предупреждении Л.Г. Хрушковой, основанном на многочисленных примерах: «Позднеантичные некрополи Крыма или областей — источник особенный, требующий большой осторожности, тем более когда хотят подсчитать количество христиан» (Хрушкова Л.Г. Христианские памятники Крыма. С. 170).

24. См.: Зубарь В.М. История и методика раскопок античного некрополя Херсонеса Таврического // ССб. 2005. Вып. 2. С. 670—707.

25. В масштабности находок из раскопок херсонесского некрополя убеждают приводимые исследователем количественные данные: до 1917 г. было раскопано свыше 4,5 тыс. погребальных сооружений; в последующем к их числу добавилось несколько сотен погребений (Зубарь В.М. История и методика... С. 698).

26. См.: Хрушкова Л.Г. О начале христианства Херсонеса Таврического: Крестовидная церковь на главном кладбище // ССб. 2005. Вып. 2. С. 393—420.

27. См.: Фомин М.В. О топографии христианского некрополя в Херсонесе // Небесные патроны и земные служители культа: Тез. докл, и сообщ. Севастополь, 2007. С. 52—53.

28. См.: Айналов Д.В. Развалины храмов. С. 119—121; также см.: Косцюшко-Валюжинич К.К. Отчет о раскопках в Херсонесе в 1902 г. // ИАК. 1904. Вып. 9. С. 15—17.

29. Краткая информация о раскопках и находках приведена в приложении к монографии Романчук А.И. Очерки истории... (С. 242), где вслед за Д.В. Айналовым допущена ошибка в годе открытия памятника.

30. Повторением уже известного по отчетам К.К. Косцюшки-Валюжинича с небольшими дополнениями-наблюдениями во время «визуальной разведки» стали тезисы доклада С.Б. Сорочана (см.: Сорочан С.Б. О монастырском комплексе на Девичьей горке около Херсонеса // Небесные патроны... С. 47—48). Вероятно, в докладе прозвучала бы ссылка на новые материалы, которые были получены Т.Ю. Яшаевой во время раскопок, однако представляется, что до их введения в научной оборот именно автором раскопок не совсем корректно излагать соображения стороннего, хотя и заинтересованного, посетителя места работы.

31. М.И. Ростовцев относил роспись склепов ко второй половине IV — началу V в., считая это одним из основных аргументов для доказательства раннего распространения христианства в Херсоне (см.: Ростовцев М.И. Античная декоративная живопись на Юге России. Пг., 1914. С. 503—507; Rostovzeff M.I. La peinture décorative antique en Russie méridionalé. St. Petersburg, 1913—1914. T. 1—2 / Trad. par A. Fraysse et A. Rychtecky. P., 2003—2004). Авторы коллективной монографии склонны датировать фресковую живопись двумя веками позднее (об этом также см.: Зубарь В.М. К интерпретации одного из сюжетов росписи склепа 1912 г. из Херсонеса // ХСб. 1999. Вып. 10. С. 298—302; Он же. Еще раз о датировке раннехристианской росписи склепа № 1, исследованного в 1998—1999 гг. на территории некрополя Херсонеса // ССб., 2004. Вып. 1. С. 75—82; Он же. По поводу методики датировки склепов с раннехристианской росписью некрополя Херсонеса // РА. 2006. № 4. С. 131—136). В связи с иной датировкой Л.Г. Хрушкова отмечает некорректность аргументации и справедливость выводов М.И. Ростовцева (Хрушкова Л.Г. Христианские памятники Крыма. С. 172—173). В подтверждение неубедительности поздней даты она ссылается на широкий круг памятников (Kraeling C.M. The Synagogue; the Excavations at Dura Europos. Final Report I. New Elaven, 1956; Idem. The Christian Building. The Excavation at Dura Europos. Final Report VIII, II. New Elaven, 1967; Duval N. Le rappresentazioni architettomche // Piccirillo M., Alliata E. Umm al-Rasas Mafa'ah. I. Gli scavi del complesso di Santo Stefano. Jerusalem, 1994 (Studhim Biblicum Franciscanum. Collectio Maior, 28). P. 165—207; Valeva J. Les tombeaux ornes de croix et chrismes peints // Acta XIII CIAC. Citta del Vaticano-Split. 1998 (Studi di Antichita cristiana LIV. Vjesnikza arheologiju i historiju dalmatinsku, supl. Vol. 87/89). III. P. 761—786; Rostovzeff M. Dura Europos and Its Art. Oxford, 1938), в том числе и крымских: Диатроптов П.Д. Еще раз к вопросу о датировке росписей херсонесских христианских склепов // Церковная археология Южной Руси: Сб. материалов междунар, конф. «Церковная археология: проблемы, поиски, открытия» (Севастополь, 2001). Симферополь, 2002. С. 34—37. Новым обращением к датировке росписей крымских склепов является работа: Хрушкова Л.Е. О живописи раннехристианских склепов в Крыму: Сто лет после Михаила Ивановича Ростовцева // Византия в контексте мировой культуры (Труды ГЭ. 42). СПб., 2008. С. 121—132. Исследовательница вновь обращает внимание на неправомерность датировки росписи склепов VI в. или VI—VII вв., повторяя ранее приведенные аналогии, она отмечает недавнее открытие склепа начала V в. в Стамбуле, где сохранились росписи и рельефы с библейскими сюжетами, изображениями хризмы; подчеркивает блестящую интуицию М.И. Ростовцева, основанную на знании позднеантичной культуры в целом, отмечая, что новые открытия подтверждают его хронологические наблюдения. Л.Г. Хрушкова полагает, что на основании единичных параллелей мотивов росписей делать вывод о «предпочтительных связях Крыма с Палестиной или Римом» не корректно. Согласно ее мнению, «речь должна идти о мотивах, общих для всего раннехристианского мира», а то, что херсонесские художники «почти не изображали сцен из Ветхого или Нового Заветов, включает Крым в понтийско-балканский контекст» (там же. С. 129). Список публикаций о склепах Херсонеса дополняет работа: Marchenko L.V., Turovskij E.J. A New Earky Christian Crypt in the Outskirts of Chersonesse Tauric // Inter. Conference: the Cult of Martyrs and Relics and its Architecturein East and West (3rd—7th AD). Varna, 2003. P. 19—20. О склепах Боспора см работы Е.А. Зинько: Боспорские склепы на северном склоне горы Митридат // МАИЭТ. 2000. Вып. 7. С. 69—76; Позднееантичные пантикапейские расписные склепы // Боспор Киммерийский на перекрестке греческого и варварского миров. Керчь, 2000. С. 66—68; Проблемы исследования позднеантичных расписных склепов // МАИЭТ. 2001. Вып. 8. С. 67—73; Культовая символика в росписи нового склепа пантикапейского некрополя // БИ. 2002. Вып. 2. С. 249—258; Новый (?) склеп некрополя Боспора ранневизантийского времени // Византия в контексте мировой культуры. СПб., 2008. С. 112—120. В данном случае следует вспомнить также одну из ранних работ: Кулаковский Ю.А. Две керченские катакомбы с фресками // MAP. 1896.

32. Два из них были исследованы украино-австрийской экспедицией (см.: Зубарь В.М., Пилленгер Р., Туровский Е.Я., Сон Н.А., Русяева М.В., Фарбей А.М. Отчет о раскопках склепов с полихромной росписью на территории некрополя Херсонеса в 1998—1999 гг. // Зубарь В.М., Хворостовский А.И. От язычества к христианству: Начальный этап проникновения и утверждения христианства на юге Украины (вторая половина III — первая половина VI в.). Киев, 2000. С. 144—154.

33. Выше уже не раз пришлось обращаться к замечаниям Л.Г. Хрушковой. Здесь будет уместным еще одно, показывающее «искусственность вывода»: «Чтобы не останавливаться на проблеме Востока и Запада, о которой несколько раз упоминает В.М. Зубарь, ограничусь ссылкой на работу У. Шуберт, которая провела ряд аналогий между росписями синагоги Дура-Европос и фресками римской катакомбы середины или второй половины IV в. под Виа Латина» (Хрушкова Л.Г. Христианские памятники... С. 172. Прим. 28 — ссылка на: Schubert U. Spätantikes Judentum und frühchristliche Künst. Wien, 1974 (Studia Judaica Austriaca, II).

34. См.: Владимиров А.О., Журавлев Д.В., Зубарь В.М. и др. Херсонес Таврический в середине I в. до н. э. С. 599, 620, 626.

35. Среди сторонников раннего и массового распространения христианства среди херсонитов — в IV в. — следует упомянуть московского исследователя С.А. Беляева, проводившего повторное изучение так называемой базилики на холме (№ 14), строительство которой он отнес к IV в.

36. См.: Зубарь В.М. Об основных тенденциях процесса христианизации населения Юго-Западного Крыма // ХСб. 1999. Вып. 10. С. 291—297. Авторы коллективной монографии замечают, что изображения рыб на сосудах и светильниках вряд ли можно считать аргументом для подтверждения «их христианской принадлежности». Самые ранние памятники, свидетельствующие о проникновении новой религии, — это скульптура Доброго Пастыря и сосуд, датируемый первой третью IV в., с изображением креста и надписью: «Господи, помоги...» (опубликован: Романчук А.И., Соломоник Э.И. Несколько надписей на средневековой керамике Херсонеса // ВВ. 1987. Т. 48. С. 98—99). Одновременно уточнена датировка артефактов, которые были использованы В.Ф. Мещеряковым для доказательства принадлежности захоронений к христианским. Согласно мнению В.М. Зубаря, они являются более поздними (см.: Зубарь В.М. Проникновение... // Владимиров А. А, Журавлев Д.В., Зубарь В.М. и др. Херсонес Таврический в середине I в. до н. э. С. 561—563).