3. Сахиб-Гирей I

После того, как Саадет-Гирей покинул Крым, бахчисарайский престол на некоторое время занял Ислам-Гирей, избранный с общего согласия беями. Однако, рассчитывая на официальное султанское утверждение своего нового положения, он ошибался. Всё, чего ему удалось добиться, — это статус калги при очередном хане. Сулейман I решил между тем передать крымский престол Сахибу, с которым у него к тому времени установились тёплые, даже дружеские отношения. Примечательно, что вместе с атрибутами верховной власти в Крыму султан, зная о сложном характере Ислам-Гирея, передал новому хану 600 янычар и ещё тысячу стрелков, с которыми тот и сошёл на берег, но не в ханском Гёзлёве, а по понятной причине далеко за пределами Крыма, в Аккермане (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 2 об.). Туда к нему на поклон и явилась вполне послушно вся элита крымских родов, поздравлявшая его с обретением ханского престола (Гайворонский, 2007. С. 188—189).

Видя, что знатнейшие роды стоят за Сахиб-Гирея, Ислам «Бунтовщик» (под этим прозвищем он остался в истории) смирился, по крайней мере внешне. Тем не менее, новый хан избрал местом постоянного пребывания своего калги Оркапи, а не Акмесджит: видимо, Сахиб-Гирей опасался столь близкого соседства со своим своенравным племянником. Острый конфликт, перешедший в вооружённую борьбу, не заставил себя ждать. Реммал-Ходжи, впрочем, возлагает вину за это не на Ислама и не на хана, а на беев, которым, очевидно, была выгодна вражда дяди с племянником: они «учинили-таки между ними раздор и внесли-таки между ними неприязнь и сделали хана и султана друг с другом врагами. В течение нескольких лет страна была в волнении, жители просто изнемогали, ни одной ночи люди не были безопасны от противников» (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 3). Впрочем, закончилось это противостояние весьма неожиданным образом. В 1537 г. сыновья мятежного Ислам-Гирея, Бакы-бей и Буй-мирза, давно разбойничавшие в ногайских степях, совершили нападение на Оркапи, убили отца и угнали несколько сот своих соотечественников, на продажу, естественно (указ. соч. Л. 5).

О том, что произошло в дальнейшем, любопытно было бы послушать историка, писавшего во время, более приближённое к тогдашним событиям, чем наше. Кроме того, это позволит ознакомиться с манерой изложения, с характерным ходом рассуждения и другими особенностями памятников традиционной крымскотатарской историографии. Поэтому позволю себе представить читателю фрагмент, посвящённый правлению пятого сына Менгли, Сахиб-Гирея (1532—1533; 1540—1540; 1547—1551), из сочинения так называемого Аргинского анонима¹:

«Достигнув полновластия, Сахиб-Гирей обратил всё внимание на устройство своего народа, чем и приобрёл бессмертную славу. Жители Крыма не имели до него постоянных жилищ, а вели жизнь кочевую, переходя с места на место... Сахиб-Гирей приказал поломать телеги, служившие им для переездов и перевоза семейств и имущества, и назначил всем постоянные места жительства, дав каждому достаточное количество земли, и приказав строить [постоянные] дома и деревни на пространстве полуострова Крымского от Ферх-Кермана (Ор-Капы на Перекопе. — В.В.) на севере до Балаклавы на юге и от Кафы на востоке до Гёзлёве на западе... Будучи воинствен, помянутый хан втоптал в грязь государства Русское и Польское и, победив Астраханского хана Ямгурджи, рассеял его подданных, а избежавших смерти мужчин и женщин со всем их имуществом и богатствами переселил в Крым» (Аргинский аноним, 1844. С. 384).

Этот рассказ, при всей его эмоциональности и несколько поверхностной трактовке глубинной сути происходивших в Крыму перемен, верно передаёт исторические факты. Поэтому он заслуживает внимания читателя, как любое бесхитростное повествование современника о характерах и судьбах наших предков. В этом смысле привлекает внимание ещё одно старинное сочинение, повествующее о, пожалуй, не менее важном событии в жизни этого хана. Уже в самом начале своего правления Сахиб-Гирей вошёл в историю благодаря деянию, далёкому от ратных подвигов: он заложил новую столицу своего государства, Бахчисарай. Старый дворец в Салачике, расположенный в узком ущелье, стал, очевидно, тесноват, поэтому было решено строить новый город ниже по течению р. Ашлама, там, где её долина значительно расширяется. Собственно, в 1532 г. был заложен не город, а пока лишь сад и дворец, которые должны были стать градообразующим центром будущей столицы — отсюда и её название. Вот как повествует о первых месяцах строительства Реммал-Ходжи:

«Он разбил прелестный сад, а посреди его выстроил дворец, подобный раю, что если бы увидел Шедад, то пришёл бы в восхищение. Там были и замки, и арки, и киоски (беседки. — В.В.), и залы, и террасы, наполненные гуриями и мальчиками; всюду струилась живая вода; по всем направлениям лужайки, куртины, тополя, жасмины улыбались точно лица красавиц и, точно очаровательные глаза, распространяли аромат нарциссы, и рассыпались подобно восхитительным локонам гиацинты и тюльпаны, вызывавшие видом своим хватающие за души стоны соловья... Близ того дворца он построил такую чудную мечеть с прекрасными хорами, что со всех сторон стекались [люди] любоваться ею. А возле он выстроил приобретшие всюду известность бани. Насупротив же бани построили дома и павильоны. В несколько месяцев возник красивый город. Явились два ряда лавок и началась торговля» (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 5—5 об.).

Вторым значительным строительным проектом хана стал Ор-Капы. Старая крепость у северных ворот ханства не только обветшала, но и не была рассчитана на изменившиеся методы ведения военных действий. Вряд ли она могла бы выдержать огонь осадной артиллерии, да и стены её не были приспособлены к установке мощных крепостных орудий — а пушки у Сахиб-Гирея уже появились, причём в достаточном количестве. По сути, он выстроил новую перекопскую крепость. Для этого, сообщает тот же Реммал-Ходжи, все жители ханства были обложены крепостной повинностью: «с каждого дыма (т. е. с отдельной семьи. — В.В.)» причиталась арба камня, лесные жители должны были поставлять строительный лес — тоже по арбе с семьи. Теперь крепость, четырёхугольная в плане, имела двое ворот, мечеть, бани. По углам крепостной стены возвышались четыре башни, причём одна из них была столь высокой, «что она с расстояния трёх дней [пути] видна была». С севера крепость защищал ров, протянувшийся от Сиваша на запад до Каркинитского залива, ширина которого теперь достигла 5 саженей (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 6). Теперь Крымский полуостров со всех сторон окружала вода и он стал фактически островом.

На следующий 1533 г. произошло немаловажное событие в истории правления Сахиб-Гирея. В августе из Московского великого княжества в Литву, а затем на юг бежал князь С.Ф. Бельский с пятнадцатью единомышленниками, опасавшимися расправы за заговорщицкую деятельность против правительства Елены Глинской, вдовы великого князя Василия III. Добравшись с немалыми опасностями до Стамбула (1536), а затем и Бахчисарая (1539), С.Ф. Бельский обещал хану свою помощь в новом походе на Москву, предлагая указать безопасные переправы (броды) через Оку (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 30—30 об.).

Поход состоялся лишь летом 1541 г. Сдержав своё слово, С.Ф. Бельский привёл к окскому броду огромное войско хана, в которое входили турки с собственной артиллерией, а также хаджи-тарханские, аккерманские и кубанские ногайцы — всего более ста тысяч (Соловьёв, 1988. Т. VI. С. 430) По словам же Реммал-Ходжи, всего на берегу собралось сто пятьдесят тысяч: «хан расположился лагерем у начала того брода, ниже его расположились приближённые и войска ширинцев» (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 36—36 об.). Вначале русских у места переправы было немного, и она была вполне возможной по количественному превосходству османской артиллерии, начавшей обстрел московских отрядов. Однако в этот решающий момент хану донесли, что мансурский бей Бакы (о нём упоминалось выше) замыслил измену, приготовившись убить хана, как только тот ступит на плот. Гирей приказал Бакы-бею начать переправу, тот не повиновался. Так было утрачено преимущество численного превосходства, а на другой день русские успели доставить к противоположному берегу настолько значительное количество пушек, что форсирование Оки стало невозможным (Гайворонский, 2007. С. 203—204). Поэтому Сахиб-Гирей принял решение о возвращении. Московские войска пытались навязать татарам арьергардные бои, но после того как хан переправился через Дон, они вернулись без какой-либо добычи.

Князь Семён Бельский после этого бежал в Литву, дальнейшая судьба его неизвестна. Что же касается Бакы-бея, то по возвращению в Крым он был по ханскому указу казнён: Сахиб-Гирей не мог простить ему неудачи столь важного и хорошо подготовленного похода (Смирнов, 1887. С. 403).

После окончания военных действий 1541 г. тревожные вести стали приходить из Хаджи-Тархана. Местный хан Ак-Копек (Ак-Кибек) был убит своим соперником Ямгурчи бин Бирдибеком, давно уже ведшим с Москвой переговоры, направленные против Крыма. После этого переворота хаджи-тарханские жители послали гонцов в Бахчисарай с просьбой о помощи против узурпатора. Сахиб-Гирей решил отправиться в новый большой поход. В Крыму была объявлена всеобщая мобилизация: на коней должны были сесть все мужчины в возрасте от 15 до 70 лет. Таким образом, было собрано 15 000 человек только капы-кулу, 20 000 ширинцев и 50 000 ханского войска, всего же, учитывая заперекопских ногайцев, численность войска достигла около 200 000 человек (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 63—64 об.). Ямгурчи, увидев явное превосходство крымцев, бежал со своими приближёнными на противоположный берег Волги, как только начался артиллерийский обстрел города, и крепость Хаджи-Тархан была взята практически без сопротивления.

Сахиб-Гирей мог бы, конечно, посадить на местный ханский престол одного из своих сыновей, однако это было чересчур опасно — рядом находилась многочисленная Ногайская орда, чей правитель Шейх-Ахмед не скрывал своих претензий на Хаджи-Тархан. Поэтому крымский хан удовлетворился полным разрушением города-крепости и отправился восвояси, забрав с собой жителей города для расселения их в Крыму (Зайцев, 2006. С. 140). Прошло два года, на протяжении которых на опустевшее поволжское ханство предъявила — не в первый раз — свои претензии Москва. Туда почти постоянно совершали набеги некие «московские казаки», низовая вольница, действовавшая под покровительством Кремля (Зайцев, 2004. С. 142—143).

Естественно, Гирей собирался вернуться в низовья Волги, чтобы полностью взять ханство под свою власть. Однако Шейх-Ахмед решил нанести упреждающий удар и зимой 1548—1549 гг. направил своё десятитысячное войско под началом Аксак-Али-мурзы в Крым. Получив известие о приближении орды, Сахиб-Гирей подготовился к встрече её на Перекопе. Расположив своё сорокатысячное войско в две линии, он позволил степнякам втянуться между ними и нанёс фланговые удары с восточного и западного направлений, поддержанные фронтальным артиллерийским огнём с юга. Наступавшие ногайцы были обречены.

Как сообщает Реммал-Ходжи, «луков и стрел тут не было видано, а рубили сабли наголо, в рукопашную, одним словом, произошла такая бойня, какая не была видана. В несколько минут враг показал тыл, и так рубили, что от множества человеческих трупов не видно было земли, и от вражеской крови всё поле превратилось в тюльпаноцветную шкуру леопарда; от испарений крови потемнело солнце, и от пыли не стало видно атмосферы... Этот день был днём Страшного суда. Скольких из них перебили! Начальник их Аксак-Али-мурза с пятьюдесятью человеками с трудом спасся; как говорили, из всех семи тысяч ногайцев не спаслось и ста человек, так что Эмин-Гирей-султан [старший сын Сахиб-Гирея и его калга. — В.В.], уставши рубить, некоторых отпускал, говоря: «Не мы им дали жизнь, чтобы отнимать её». Иначе ни одна душа бы не спаслась» (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 73—73 об.). Три тысячи уцелевших ногайцев были впоследствии частично казнены там же, на Перекопе, остальные получили право на жизнь, но уже не в орде, а на полуострове, в качестве под данных хана. Так Хаджи-Тархан снова стал частью Крымского ханства.

Оставалось только назначить своих сыновей на оба опустевших престола — хаджи-тарханский и казанский (хан Сафа-Гирей умер в 1549 г.). Однако этому последнему шагу, долженствовавшему возродить Великий Улус, помешал конфликт Бахчисарая с Оттоманской Портой. Сулейман I призвал Сахиб-Гирея к участию в своём походе на Персию — османы, располагавшие отличной артиллерией, нуждались в лёгкой и подвижной крымской коннице. Но хан, ещё далеко не завершивший свои дела на волжских берегах, сопутствовать падишаху отказался под благовидным предлогом отсутствия материальных средств к этому, и — неслыханное дело — вообще критикуя план новой войны. Он писал султану: «Татарское войско — это голыши, которые не в состоянии вынести такого дальнего похода. Да и вы с оттоманским войском не будете в состоянии одержать победу, потому что ваше войско тяжёлое, а персияне, подобно татарам, быстрые наездники, они в один переход сделают пространство в пять ваших переходов». Оставалась единственная возможность помощи, которую хан предложил султану, впрочем, весьма скромная: он не сможет выделить более 1000 воинов, даже если Порта пришлёт достаточно денег (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 74—74 об.).

Крымский ответ, по сути, издевательский, учитывая недавние многотысячные походы Гирея, окончательно убедил султана в необходимости смещения строптивого хана. И это решение не смогли перевесить многочисленные заслуги хана не только перед Крымом, но и по отношению к Османской империи. Поэтому, перед тем как перейти к истории последних дней Сахиб-Гирея, подведём итоги неоднократных его правлений.

Внутренние преобразования действительно остались в памяти потомков прежде всего в связи с практически массовым оседанием бывших кочевников, с переходом их к иному типу хозяйствования, что значительно укрепило ханство, привязав к земле чрезвычайно лёгких на подъём и неспокойных степняков. Но, конечно, достигалось это не «рубкой осей» кочевых кибиток, а более оправданными способами.

Во-первых, Сахиб-Гирей затеял переселение многих тысяч кочевников на территорию полуострова из степей приречных регионов «Джаика (р. Урала), Терека, Итиля и Кубани», отведя им срединную часть Крыма «между Фарахкерманом (Перекопом), Балаклу (Балаклавой), Кефою и Кузлу (Гёзлёвом)» (Риза, 1832. С. XVIII). Согласие на переселение достигалось сравнительно просто: он щедро наделял землями всех, кто был готов сменить весьма небезопасный быт в пограничных регионах на куда более спокойную жизнь под защитой перекопской твердыни. Причём главы родов получали при этом жалованные грамоты, которые были составлены ханской канцелярией в таком количестве, что многие из них сохранились в различных архивных собраниях до Нового времени и дошли до наших дней.

Во-вторых, хан выстроил несколько десятков мечетей и мектебов в местах кочевий, то есть вне полуострова, главным образом в степях, граничивших с Буджаком. Мусульманское в массе кочевое население не могло духовно не «прилепиться» к этим очагам религиозной культуры и образованности, пусть и скромным поначалу. А уж после этого их было легче «соблазнить» центрами духовной культуры и просвещения, расположенными в центральной части собственно Крыма. Здесь, кстати, он также «основал многие города, завёл селения, сооружал мечети и учреждал училища» (Риза, 1832. Там же). Он же усовершенствовал пришедшие в упадок старые причальные сооружения в глубинном изгибе Каламитского залива у Гёзлёве — так ханство вновь обрело собственный порт, не контролируемый турками, хоть те и держали в этом городе-крепости свой гарнизон.

В-третьих, этот хан остался в истории как основатель Бахчисарая. Собственно говоря, он вряд ли имел план создания новой многолюдной столицы и самого известного города в Новой истории Крымского ханства. Просто старый дворец Девлет-Сарай не то что стал тесноват, но был расположен в горной теснине, свободное пространство вокруг него было ограниченным, и строительство служебных и жилых зданий, необходимых при росте ханского аппарата и личной охраны, было попросту невозможным. Поэтому хан и создал новый дворец ниже по течению р. Ашлама, там, где долина расширялась настолько, что хватало места не только для любого строительства (в том числе и казарм для гвардии капыкулы), но и для обширного парка.

Название нового дворца — Багъчасарай или Дворец-сад — было дано ему то ли в честь этого парка будущего, то ли из-за фруктовых садов, которых не могло не быть в просторной долине между Кырк-Ером и Эски-Юртом, орошаемой прозрачными водами Ашламы. А впоследствии удачно выбранное место для дворца стало как магнитом притягивать к себе новопоселенцев — ведь рядом, кроме всего прочего, проходил древний путь, соединявший южные гавани с центральными торжищами полуострова. И стал город.

В-четвёртых, Сахиб-Гирей, будучи человеком одарённым и образованным, всемерно содействовал развитию крымскотатарской культуры. Достаточно сказать, что по его инициативе постоянно делались переводы на крымскотатарский язык лучших научных, поэтических и прозаических произведений зарубежной мусульманской литературы. Один лишь Реммал-Ходжи перевёл несколько сотен таких сочинений, и, как он вспоминал, «причиной появления в свет всех этих литературных и учёных произведений был Хан, да увеличит к нему Всевышний милосердие Своё и да водворится он в сонме святых и Пророков, потому что он в этом мире был руководителем по пути истинному» (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 71).

Наконец, этот хан ослабил значение четырёх прежних бейских родов, карачей Ширинов, Барынов, Аргинов и Кыпчаков, возвысив далеко не столь знатных и древних, но наделённых из ханских рук обширными угодьями Седжеутов и Мансуров (напомню, Мансуры являлись крымской частью могучего ногайского рода Мангытов). Этим он не только укрепил свою власть, ранее заметно ограниченную степными аристократами-карачи, но опять-таки поднял значение оседлых магнатов своей державы. Итак, отныне в Крыму было не четыре, а шесть карачей, отчего роль каждого из них в отдельности, в том числе и Ширина, понизилась. Но помня о печальном опыте своего предшественника Саадета, крутыми мерами лишь озлоблявшего беев, Сахиб-Гирей относился к этой элите крымского дворянства с подчёркнутым вниманием и неукоснительной вежливостью.

В то же время, отдавая себе отчёт в могуществе бейских родов — а во главе их бывали самые разные люди, — хан принял меры к обеспечению безопасности своего престола с этой стороны. Им было поднято значение служилой группы капы-кулы, превратившейся из неких янычар при Саадет-Гирее в более устойчивое сословие, в корпорацию всецело зависящих от хана профессиональных, дисциплинированных воинов, преданных своему державному кормильцу. В дальнейшем с той же целью было увеличено число турецких сейменов (воины, вооружённые личным огнестрельным оружием), в отличие от капы-кулы не стоивших хану практически ничего (они получали своё жалование от султана).

Естественно, этого было бы невозможно добиться без расположения стамбульского владыки. Но оно имелось. В отличие от большинства крымских ханов, Сахиб-Гирей пользовался искренней симпатией и покровительством султана. Именно поэтому в Порте не встречали противодействия самые разнообразные крымские нововведения, вроде повышения налогов среди христианских подданных хана в 1539—1540 гг. Более того, и во внешней политике Гирей пользовался полной свободой действий. Так, несмотря на мирные и даже дружеские отношения султана с Москвой, он никак не препятствовал походу Сахиб-Гирея в 1541 г., походу не самому удачному, но ставшему причиной невиданной паники на территории всей русской державы. Стрелецкое войско боялось выйти за пределы городов, на московских улицах появились надолбы. Даже знатные люди готовились к неминучей смерти: «У которых воевод между собою были распри, и те начали со смирением и со слезами друг у друга прощения просить» (Соловьёв, 1988. Кн. III. С. 432).

Появлялись воины Сахиб-Гирея в русских землях и в 1542 г., на сей раз в Рязани, откуда также не ушли без добычи. А в декабре 1544 г. ханский калга Эмин-Гирей, ворвавшись в белевские и одоевские земли, вообще русским войском не был встречен. Оказалось, что местные воеводы Щенятев, Шкурлятев и Воротынский были заняты более, с их точки зрения, важными, местническими проблемами: «рассорились за места и не пошли против крымцев». Естественно было воспользоваться таким редким случаем, и калга со своими джигитами оттуда «ушли с большим полоном» (Соловьёв, 1988. Кн. III. С. 433).

Кроме того, напомним, хану удалось вновь посадить на казанский престол крымца, своего племянника Сафу-Гирея. Что было, конечно, составной частью антимосковской политики, которую Сахиб-Гирей последовательно проводил все годы своей активной политической жизни.

Здесь естествен вопрос: отчего же при таких тёплых отношениях с султаном Сахиб-Гирей трижды получал отставку? Такие незадачи объясняются единственно происками стамбульских вельмож, причём из самых могущественных, с которыми у хана были не просто холодные, но прямо враждебные отношения. И эти искушённые интриганы умели своей клеветой не только возбуждать в султане недовольство Гиреем вплоть до низложения хана (истина восстанавливалась, хан возвращался в Крым, но отставки-то были!). Им удавалось также и привлекать на свою сторону неугомонного претендента Ислам-Гирея, и крымских бейлербеев, кадиев, муфтия и так далее, которые, не осмеливаясь выступить против хана открыто, исправно поставляли его врагам в Порте всю нужную информацию прямо-таки шпионского характера (Смирнов, 1889. С. 418—419).

В конце концов, именно по их инициативе был положен конец и правлению, и земным дням Сахиб-Гирея. Случилось так, что хан посетил однажды Эски-Кырым, где осматривал развалины этого некогда цветущего города, «его большие здания и достопримечательности, посещая могилы его святых» (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 76). Затем он навестил своих друзей близ Кефе (как известно, султанского города), после чего Кефинский наместник Касим-паша сообщил своему султану в Стамбул, что хан осматривал укрепления и водопроводы крепости явно с целью овладеть ею в будущем. Османские паши развили эту версию до уровня совершенно доказанного факта, чем немало обеспокоили султана. В это время (конец 1540-х гг.) в Турции находился племянник Сахиба (сын его брата Мубарека), Девлет-Гирей, которого те же паши прочили на бахчисарайский престол. Понятно, что хан, зная об этом, пытался как-то нейтрализовать претендента, избрав для этого довольно бескровный метод, а именно, предложив султану сделать Девлета ханом Казани².

Эта инициатива его и погубила. Как меланхолично замечает в своём повествовании Реммал-Ходжи, «когда приходит предопределение, на зрение находит слепота» (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 82). Турки вроде бы приняли ханский проект, сообщив об этом в Крым специальным фирманом, и тут же предложили Сахиб-Гирею отправиться в поход на одно черкесское племя, проявившее непокорность Порте. Как только хан переправился на кавказский берег (это было осенью 1551 г.), в Гёзлёв прибыл его племянник Девлет, как бы по пути в Казань, а на деле — уже с султанским бератом о назначении в Крым. Огласив текст этого документа жителям ханства и заручившись их поддержкой, новый властитель приказал выпустить из Инкерманской крепости упомянутых выше сыновей покойного Сафы-Гирея — Бёлюка и Мубарека, находившихся там на положении почётных заключённых.

В те же дни сын Сахиба, калга Эмин-Гирей, пытался в отсутствие отца выступить против претендента со всей мощью крымского войска. Но оно, прослышав о щедрости нового владыки (тот завладел крымской казной и раздавал её без счёта), перешло на его сторону. Калга бежал к отцу, однако его опередило известие о смене власти в Бахчисарае, отчего и экспедиционное войско изменило своему предводителю. Затем в старом Салачикском дворце Девлет-Сарае были задушены пятеро малолетних детей и внуков Сахиб-Гирея (в том числе сыновья Эмин-Гирея). Это злодеяние совершил мансурский бей Ходжатай, столь многим обязанный старому хану и именно поэтому спешивший выслужиться перед новым владыкой Бахчисарая.

Между тем освобождённый из Инкермана Бёлюк получил у Девлет-Гирея отряд янычар, чтобы перехватить возвращавшегося с кавказского похода Сахиб-Гирея. Тот успел достичь лишь Тамани, где остановился у тамошнего паши. Там его и застал Бёлюк. Внезапно ворвавшись в комнату, предоставленную Сахибу, он убил хана и его сына Гази-Гирея³, чем заслужил искреннюю благодарность нового повелителя: Девлет-Гирей тут же сделал его своим калгой.

И снова следует обычный для крымских татар пример почтения к своим мёртвым. Новый хан, по сути, убийца Сахиб-Гирея, приказал доставить тело бывшего хана в Салачик и торжественно захоронить в знаменитой усыпальнице Хаджи-Гирея I, а также позаботиться о членах семьи покойного, оставшихся в живых после убийств в Салачике (Смирнов, 1887. С. 420—422). Кроме того, именно в правление Девлет-Гирея I в крымскотатарской национальной историографии была заложена основа всем дальнейшим, вполне справедливым оценкам Сахиб-Гирея как выдающегося хана, стремившегося к независимости и самостоятельности своего государства, мудрого политика и крупного полководца своей эпохи (См.: Худяков, 1991. С. 115—116, 90).

Закончу рассказ об этом хане словами из прекрасной книги нашего современника: «Унаследовав от Саадета Герая истерзанную усобицами страну, Сахиб Герай и впрямь вернул своему роду прежнюю славу; и звезда могущества Крыма, словно во времена великого Менгли, вновь стояла в зените» (Гайворонский, 2007. С. 223).

Примечания

1. Имя этого крымскотатарского (по другим мнениям, турецкого) учёного не сохранилось. Он оставил по себе пространную рукопись, позднее условно названную Историей крымских ханов, написанную прекрасным языком и содержащую множество не встречающихся в иных сочинениях фактов и другой информации. Более всего своим содержанием и формой оно напоминает знаменитые Семь планет Мухаммеда Ризы, хотя и значительно уступает ему по объёму. Само это произведение было обнаружено в начале XIX в. в селе Аргине (17 км к юго-западу от Карасубазара) и в 1840-х гг. было передано приобретшим его беем Муратом Аргинским в Одесское общество истории и древностей, которое его и опубликовало (ЗООИД. Т. I. 1844).

2. Сафа-Гирей уверенно пользовался поддержкой казанских и ногайских татар, а также астраханских мурз (Греков, 1984 «б». С. 174). Но он умер в 1549 г. в результате несчастного случая («разбився падением в полате своей» — Лашков, 1990. Л. 67 об.). Временно юртом стала управлять ханская вдова Сююн-бике, а сыновей покойного, Бёлюка и Мубарека, Сахиб-Гирей тогда же велел поместить в Инкерман, чтобы помешать старшему из них занять опустевший казанский престол.

3. Реммал-Ходжи утверждает, что эти кровавые события имели место не в Тамани, а в Кефе (АВ ИВР РАН. Ф. 50. Оп. 1. Ед. хр. 114. Л. 91 об.).