и) Турки в Крыму

Не только современники Менгли-Гирея, этого незаурядного государственного деятеля, но и историки нашего времени расходились в оценках плодотворности и целесообразности ханской политики, приведшей в конечном итоге к частичной утрате Крымом своей независимости на много веков. Очевидно, для более глубокого анализа смысла и результативности действий Менгли-Гирея не обойтись без экскурса в область государственного устройства и системы сложившихся в Крыму политических сил в конце XV — начале XVI в.

Внутреннее положение Крыма накануне нашествия. В первой половине XIV в. власть ханов в Крыму была далеко не абсолютной. Экономическая мощь Гиреев в те годы мало зависела от походов с целью захвата пленных на продажу. В основном она строилась на внутренних доходах. Со скотоводческого и земледельческого населения, успешно осваивавшего угодья Крыма, ханы взимали подымную подать, ясак и калан (подать с возделанных земель, вообще с сельского хозяйства). Собирался и харадж, то есть десятина с урожая и приплода. Изрядные средства приносили поступления в казну от эксплуатации соляных озёр, а также откупов. Кроме того, немалые деньги давала международная торговля (таможенные пошлины и проч.).

Таким образом, экономически хан был от своей аристократии независим. Особенно высоко оценил возможности коммерции именно Менгли-Гирей, причём в обоих её видах, доступных ханству, — как собственного вывоза, так и международного транзита. Он обратил внимание на развалины какого-то древнего селения, расположенного в чрезвычайно удобном месте, близ днепровского устья (это были остатки греческой колонии Ольвии), и в 1492 г. воздвиг прямо на старинных фундаментах новый город. Вскоре хан окружил его стенами и назвал новую крепость по имени реки, которую татары называли Озю (позднее крепость стала более известна под именами Ачи-Кале, Ак-Чакум или, в русском варианте, Очаков).

Первоначально она не могла конкурировать с такими торговыми центрами, как Кафа, Судак, или Аккерман. Однако с течением времени Озю заняла достойное место среди городов Причерноморья, оказавшись сразу на двух торговых магистралях — Черноморско-Днепровской и, что важнее, сухопутного ответвления Великого шёлкового пути, ведшего из Стамбула через Килию и Ор-Капы в Среднюю Азию. Транзитная коммерция приносила стабильный доход и нетрудно догадаться, что Очаков был для Менгли-Гирея важной частью его программы укрепления экономической независимости ханства. Это своё значение крепость-порт сохранила надолго, пока не оказалась (XVI в.) во владении турецких султанов (Весела, 1969. С. 98).

Дюрбе Хаджи-Гирея

Впрочем, этот портовый город был не единственным фактором укрепления власти Крыма в северо-западном «углу» Причерноморья. Оказав впоследствии туркам помощь в завоевании Килии и Аккермана, Менгли получил от султана Баязида II огромную территорию Буджака (1510)¹. Ей вскоре нашлось применение: туда, за Днестр, энергичный хан перевел кочевья ногайцев, ранее входивших в состав Золотой Орды. Правда, формально Буджак по-прежнему являлся частью османского Румелийского бейлербейства², но Гирей поставил над переселенцами-ногайцами род Мангытов, лидеры которого впоследствии стали участвовать в работе ханского дивана и, значит, в формировании единой внутренней политики Бахчисарая. Значение этого обширного, но малонаселённого края ещё более возросло при преемниках Менгли-Гирея, когда Буджак стал прибежищем для других ногайских племен, утративших свои родовые земли в результате смут (в Заволжье) или же распада старых ногайских родоплеменных союзов вроде Ногайской Орды (начало XVII в.), когда сюда, на запад откочевало крупное ногайское племенное объединение Едисан. Дополнительную безопасность ханству обеспечивали выстроенные в правление Менгли-Гирея на берегах Днепра пограничные крепости Джан-Кермен, Кара-Кермен и Девлет-Кермен — об этом сообщает анонимный турецкий автор «Истории крымских ханов» (ЗООИД. Т. I. 1844. С. 383).

Сложнее был вопрос о независимости политической. Зададим себе вопрос: зачем Менгли-Гирей променял не безоблачное, но всё же свободное существование на зависимость от Османского государства? Ответ, возможно, кроется в исторической судьбе не только Крыма, но и соседних княжеств, расположенных в Западном Причерноморье, очутившихся в схожей ситуации и избравших себе именно такой выход. Известно, что князья Валахии и Молдавии ещё в начале XIV в. в полной мере ощутили угрозу экспансии со стороны католических Венгрии и Польши. Какой же выход избрали эти православные властители? Вполне естественный, предпочтя защиту мусульман засилью католицизма. Это не должно показаться странным, ибо уже в те годы бытовала народная мудрость: «Лучше чалма султана, чем тиара папы».

Эти властители знали по опыту своих православных соседей, так или иначе вошедших в состав Османской империи, что вассальная зависимость от османов несёт с собой утраты материальные, но отнюдь не духовные, чем, безусловно, было чревато подчинение католикам. И действительно, Валахия, чьи князья время от времени приглашали турок на помощь от угрозы католического нашествия, вряд ли раскаялись в такой политике впоследствии, когда взамен в общем-то терпимой годичной дани Стамбулу (да время от времени участия в совместных походах) они обрели безопасность от тотальной духовной экспансии папистов. Это им гарантировала вся мощь армии султанов, никогда не дававших своих вассалов в обиду, пусть даже в собственных интересах. А веротерпимость мусульман как небо от земли отличалась от яростного миссионерского стремления католиков всех обратить в свою веру. И Валахия выбрала из двух зол меньшее.

Молдавские же политики, увидев, что соседняя православная церковь не только не пострадала от мусульманского владычества, но ещё и получила от них немалые материальные льготы, последовали валашскому примеру в 1450-х гг. Естественно, ни там, ни тут это не повлекло за собой никакого принуждения к переходу народных масс в иную веру (King, 2004. P. 121). Так что румынские историки, называющие этот политический процесс «турецким завоеванием», не совсем правы. Также как и российские, когда они горестно повествуют о пагубном «захвате Крыма турками» в XV в.

Входная дверь в дюрбе. Фото автора

Здесь нельзя не упомянуть о турецких перспективных планах на Крым. Безусловно, приведение ханства в вассальную зависимость имело для Стамбула экономические (торговые, налоговые и пошлинные) выгоды. Кроме того, это была бы и военно-стратегически, и геополитически прекрасная точка опоры в планах султанов на завоевание части Восточной Европы. Но ещё более важным было то, что к Османской империи должно было присоединиться мусульманское, а не христианское (как на Балканах) государство, отчего этот союз мог приобрести явственные черты органичного содружества по вере.

Далее, Крым был способен стать недостающим (и неразрывным) звеном между султанами и ханами Крыма. Первые титуловали себя падишахами, не имея на это ни права, ни признания исламских государей, ведя династический счёт от не слишком известного эмира Осман-Гази. Вторые, как чингизиды в одиннадцатом (или в девятом, по иным данным) поколении, правом этим, бесспорно, обладали. Вот почему возможность заполучить в вассалы продолжателей династии самого Потрясателя Вселенной не могла не волновать безродных османских султанов, отнюдь не планировавших ликвидацию дома Гиреев. Поэтому, когда непростые связи Крыма с Турцией стали постоянными, то отношения султанов с ханами развивались в куда более свободной и непринуждённой форме, чем с властителями других присоединённых земель. А нередко (не только в эпоху Девлет-Гирея II) эти отношения могли подниматься чуть ли не до равноправных, когда, бывало, султан выходил во двор своего стамбульского дворца, чтобы проводить гостя-хана в обратный путь, и лично подсаживал его в седло (см. ниже).

Конечно, Менгли-Гирей и тем более его сын и преемник Мехмед-Гирей не имели полной возможности решать проблему вассалитета самостоятельно. Многое зависело не только от них одних. Ханы должны были считаться как с настроениями ногайских беев, ощущавших себя довольно независимыми, так и с мнением собственного совета (дивана). Здесь основную роль играли карачи — четверо глав крупнейших бейских родов: Ширинов, Барынов, Аргинов и Кыпчаков. Первые два из названных родов были наделены и особыми привилегиями. Так, Ширины имели право на сбор пошлины с прибывающих в Крым или следующих транзитом купцов, а также на жалованье, которое им выплачивал Кефинский казначей хана (Памятники, 1895. С. 670).

Влиятельные беи доосманского периода избирались по старшинству, по тому же принципу замещались звания карачи. Однако утверждал подобные избрания хан. Собственно, это было обычным правом, как и у сеньоров в Западной Европе, и так же, как последние, хан мог извлекать из этого права определенную выгоду. Естественно, стремясь к званиям беев или карачи, претенденты заранее связывали себя какими-то обязательствами перед поддерживавшим их взамен этого ханом. С другой стороны, войдя в силу и окружив себя личной гвардией, вассалы нередко о былых обещаниях забывали, выступая в оппозиции сюзерену.

Зинджирлы-медресе. Общий вид

И все же именно Гиреи оставались единодержавными властителями Крыма. Богатство беев было относительным, так как менялось в зависимости от походов, войн, результатов междоусобиц и обострений в отношениях с ханом. Последний же, имея стабильный доход, экономически был свободнее. И даже чисто внешне резиденции карачи, конечно же, не могли сравниться с Девлет-сараем, прекрасным дворцом, который Менгли-Гирей воздвиг на месте современного Салачика. Собственно, вся эта местность, включая и уже упоминавшийся Кырк-Ер, называлась по имени последнего. Ставка ханов здесь была основана ещё Хаджи-Гиреем, его сын только придал ей новый блеск. Она находилась в долине р. Ашлама (в самой крепости жить было неудобно: один-два колодца давали какое-то количество воды, но её было бы недостаточно для роскошного дворцового комплекса). Этот дворец до нас, к несчастью, не дошел даже в виде руин, нет и его описаний. Единственный уцелевший до наших дней фрагмент дворца — перенесённый в бахчисарайский Хан-Сарай портал ворот Демир-Капы работы итальянского архитектора Алоизио дель Нуово.

На этом великолепном памятнике эпохи Возрождения можно прочесть арабскую надпись: «Этот величественный порог и эта возвышенная дверь построены по приказу государя двух материков и хакана двух морей, государя, сына государя, Менгли-Герай-хана, сына государя Хаджи-Герай-хана». Судя по тексту, он был высечен на портале после окончательной победы хана над Великой Ордой в 1502 (см. ниже), когда он, став наследником её правителей, вернул своей династии древний чингизидский титул хакана, то есть «хана над ханами»³, чья власть распространялась на огромные территории, примыкавшие к Чёрному и Каспийскому морям.

Рядом с ним находилась ханская мечеть, медресе Зинджирли, ханские бани и дюрбе, которое было возведено над подземным каменным склепом Хаджи-Гирея. Последнее сооружение было задумано как мавзолей для всех грядущих ханов династии Гиреев. Постепенно посёлок у речки разросся, а над его невысокими крышами гордо высился дворец, окруженный садами, мечетями, медресе, банями, множеством усадеб знати, жилищами ремесленников и купцов. Неподалеку раскинулось и новое кладбище со скромными плитами над могилами бедняков и мраморными памятниками знати. От всего этого великолепия сохранились лишь дюрбе Хаджи-Гирея да здание медресе. Добавим, что Менгли-Гирей возвёл не одну мечеть, причём не только в собственно Крыму, а и на территории всего ханства. Так, одна из них находилась на его далёкой периферии, в Аккермане, то есть на самой границе с султанскими владениями (Челеби, 1961. С. 32). Большинство этих построек не дошло до наших дней, как не сохранилось и их описаний. Однако по словам современников всех их превосходило Зинджирлы-медресе. Причём отнюдь не размерами или богатством отделки. Приведём слова современного искусствоведа, сказанные об этом замечательном строении, отразившем мировоззрение и художественный вкус Менгли-Гирея, а также талант неведомого нам зодчего, построившего его по заказу и под наблюдением хана: «Простота, строгость... сочетались в этом здании с поистине ренессансной лёгкостью, с тем ощущением свободы, которое возникало и в дворике под открытым небом, и в интерьерах под плавными куполами. Большое значение имело совершенство пропорций: архитектура не подавляла человека ни гигантскими размерами, ни крепостной мощью, она служила для свободного развития способностей и накопления знаний. В этих стенах было легко и радостно жить, в сосредоточенной тишине читать книги, но и устраивать шумные философские диспуты, в которых получали развитие мистические концепции позднего суфизма, схожие по духу с европейскими ересями и реформаторскими учениями XVI века» (Червонная, 1994. С. 126).

Внешнеполитическое положение Крыма во второй половине XV в. В политике первых ханов Крыма важную роль играл «генуэзский» фактор. Его значение для Менгли-Гирея ещё более увеличилось: как мы помним, после свержения с престола он и укрыться-то мог только в Кафе. Возросшую же угрозу нападения турок генуэзцы пытались нейтрализовать, пообещав султану дань в 30 000 дукатов в уплату за собственную безопасность (Волков, 1872. С. 136). Однако ситуация осложнялась тем, что теперь покровитель генуэзцев и сам оказался в положении фактически пленного. Это лишало Кафу единственной поддержки, на которую она могла рассчитывать при новой осаде города турками — выступления на её стороне хана с войском. Поэтому у султана появилась реальная возможность захватить как Кафу, так и Готию.

Вход в Зинджирлы-медресе. Фото автора

Но у Стамбула имелись и опасения: в случае такого похода крымцам мог помочь великий князь московский Иван III, дружески относившийся к Менгли-Гирею, с начала 1470-х гг. имевший с ханом оборонительный и наступательный договор⁴, и несколько лет удерживавший у себя по просьбе Менгли двух его соперников-братьев.

Дружба с Менгли-Гиреем позволила великому князю, кроме того, прекратить выплату дани Золотой Орде, и это практически сходило ему с рук — пока, по крайней мере. Теперь султану Мехмеду II предстояло сделать единственный политически верный шаг: сделать для смещённого хана поддержку Стамбула ещё более необходимой, чем московская. Для этого требовалось совсем немного, учитывая положение, в котором находился Менгли-Гирей, фактически осаждённый в Кафе своими противниками — Эминеком и Ширинами.

Здесь нужно учитывать ещё одну слабую сторону внешнеполитического положения Менгли-Гирея. Упомянутая дружба с московским царём, собственно, таковой не являлась. Пребывание Нур-Девлета в Московии стало постоянным фактором угрозы для хана, как в данный период, так и ранее. Справедливо замечание, что Касимовское ханство, на которое был поставлен Нур-Девлет, изначально было создано в качестве «династического противовеса Казани и Крыму» (Рахимзянов, 2009. С. 124).

Но существовала угроза и физического захвата власти в Крыму путём переворота. Формально старший брат имел более весомые права на крымский престол, чем Менгли, об этом говорилось ранее. Кроме того, у него имелись сторонники на полуострове и в заперекопских степях. Хан учитывал эту опасность и неоднократно предлагал Ивану III отпустить Нур-Девлета на родину. Однако царь, формально соглашаясь на эту просьбу, по сути дела год за годом в ней отказывал. При этом он приводил в своей переписке с ханом всевозможные отговорки, вплоть до того, что заботится о внутреннем мире в ханстве, который неминуемо взорвётся, как только старший брат явится во владения младшего (Рахимзянов, 2009. С. 126).

Великий князь Московский Иван III. Гравюра XVI в.

Окончательно удостоверившись в том, что царь будет держать этот камень за пазухой вечно, Менгли после 1489 г. своё предложение не возобновлял — тем более, что Нур-Девлета вскоре, в 1490 г., сменил на касимовском ханском престоле его сын Салтыган, который по ряду причин вообще не обладал каким-либо правом ни на один из Джучидских или иных престолов. Но это случилось гораздо позже переломного момента в истории Крыма — турецкого вторжения, накануне и во время которого само пребывание Нур-Девлета в Московии являлось постоянной угрозой для Менгли-Гирея. И оно не могло не оказывать какого-то влияния и на его «османскую» политику, поневоле становившуюся всё более уступчивой.

Впрочем, вернёмся к более ранним событиям, к предыстории турецкого нашествия на Крым.

Турецкое вторжение. После захвата крымского престола Айдером, Ширины сместили Шейдака. Освободившийся пост бейлербея снова занял вернувшийся на родину Эминек, который стал поджидать результатов отправленного им султану приглашения явиться в Крым. Что и произошло 31 мая 1475 г.

Флот, направленный Мехмедом к Кафе, состоял из 400 кораблей и транспортов под руководством великого визиря Гедика Ахмед-паши. Когда турецкое войско начало высаживаться на берег, к нему присоединились отряды Эминека. Его военачальник Басса заключил от имени татарского народа с великим визирем договор о взаимопомощи и даже снабдил его припасами и всем необходимым для осады Кафы. Самоотверженно выступившие за ворота итальянские солдаты и Менгли-Гирей с 1 500 своих воинов были буквально смяты во много раз превосходящими их силами противника и вынуждены уйти под защиту крепостных стен. После этого город был полностью блокирован.

Схема завоевания турками генуэзских владений в 1475 г. По В.Л. Мыцу

Начались осадные работы, рушились стены, горели кварталы, и через несколько суток возмутились горожане — греки и армяне, составлявшие большинство населения Кафы. Горожане кричали консулу, что город необходимо сдать туркам, иначе они сами откроют ворота и перебьют итальянцев (Колли, 1913. С. 16). В такой обстановке защита становилась бессмысленной, это понимал консул Кибелла, и 6 июня город отворил крепостные ворота. Кафа оказалась богатой добычей, армянские и греческие торговцы купили себе жизнь, расставшись с огромными сокровищами, но 300 генуэзцев были казнены. Судьба Кафы постигла и остальные города, которыми владели генуэзцы, — Солдайю, Воспро (Керчь), Чембало (Балаклаву) и Инкерман. Труднее оказалось взять расположенный на горе готский Дорос, но в декабре того же 1475 г. войско Гедика Ахмед-паши ворвалось и в него.

После падения Кафы Нур-Девлету было позволено отправиться в Кырк-Ер, где его сторонники-беи освободили для него престол, сместив Айдера. Менгли-Гирея же турки взяли в плен. Однако у султана хватило ума превратить этот плен в почётный, и с 1475 г. бывший хан жил в его дворце.

И именно с этого года Крымское ханство стало считаться вассальной территорией Турции, но с некоторым отличием от других земель, попавших под турецкую власть. Отличие же это состояло в том, что утверждение османской власти, а точнее, протектората, здесь не свершилось одномоментно. Во-первых, оно происходило постепенно, в течение относительно долгого времени, так как зависимость Крыма от Турции возрастала на протяжении столетий. Во-вторых, эта зависимость так и не стала безусловной. Как будет видно из нижеследующего материала, встречались в истории Крыма ханы, которые не только уклонялись от своих вассальных обязанностей. Бывало, они и не подчинялись туркам, и вступали с ними в вооружённые конфликты. Но вернёмся к истории Менгли-Гирея.

До хана-эмигранта доходили из-за моря известия о том, что его опустевший престол занимает один претендент за другим: Айдер, три раза эмир золотоордынского хана Джанибек и целых четыре — Нур-Девлет-Гирей. Эта чехарда ханов выводила из равновесия политическую и экономическую жизнь Крыма до такой степени, что борьба за столь шаткий престол становилась едва ли не бесцельной. В турецких архивах сохранилось несколько писем Эминека этого периода к султану, в которых этот коллаборационист слёзно просил вернуть на крымский престол из плена его законного государя (Hammer-Purgstall, 1856. S. 34). Что и случилось, но лишь после того, как султан убедился, что бывший хан достаточно вкусил горечь хлеба изгнания: в 1478 г. он доставил Менгли-Гирея в почётном сопровождении обратно, вернув ему в новом 1479 г. вместе с престолом и ханские регалии. Что же касается Айдера и Нур-Девлета, то они бежали к Казимиру, который предоставил им убежище (Вельяминов-Зернов, 1863. С. 128).

Примечания

1. Буджак — место кочевий буджакской (аккерманской) ногайской орды, расположенное в прутско-днестровском междуречье.

2. Румелийское бейлербейство (эялет) или Румелия — историческая область, расположенная между Чёрным, Средиземным и Адриатическим морями, с севера граничившая с Валахией, а с северо-запада — с Боснией. Эти турецкие (бывшие византийские) территории, примыкавшие к Босфору и Дарданеллам, турками назывались Rum äli, то есть Земля румов, «Греческая страна» или земля Восточной римской империи (Фасмер, 1964. Т. III. С. 516—517). С конца XVI до XIX вв. Румелия — название турецкой провинции с центром в Софии, включавшей в себя Албанию, Болгарию, Герцеговину, Македонию, Фессалию и Эпир. Топоним Румелия сохранился и после того, как упомянутые территории были разделены Портой на более мелкие административные единицы — санджаки.

3. Различие между титулами хана и хакана исчерпывающе разъяснил автор IX в. ал-Хваризми, приведя параллели на арабском языке, где хан — это правитель, каких много, а хакан — действительно хан ханов. Начиная с кочевого периода истории тюрков (и не только тюрков) достоинство хакана можно было сопоставить лишь с императорским в средневековой Европе. Именно так, хаканом, тюрки именовали и китайского императора (Галкина, 2007. С. 17).

4. Утверждают, что этот выгодный обеим сторонам союз был заключён по инициативе и при посредничестве одного из доверенных лиц Менгли-Гирея, Кефинского еврея Хози Кокоса. Последний, по сути, вёл иностранные дела хана, вступая в личную переписку с Иваном, получая царские письма и подарки через гонцов и т. д. Он же, между прочим, был посредником в переговорах между царём и мангупским князем Исайкой, сватавшим свою дочь за сына Ивана III, что должно было сделать московско-крымские политические связи многосторонними (Тучанский, 1915. С. 68—69).