IV. Учреждение порта на Ктенусе

Судьбы греческого Ктенуса. — Окончательный акт утверждения за нами Крыма. — Вице адмирал Клокачев учреждает в Инкерманской бухт порт. — Первый строитель порта — контр-адмирал Мекензи. — Процесс заведения порта. — Первая эскадра, зимующая в «Южной» бухте. — Имя собственное «Севастополь». — Спуск первых черноморских кораблей и первая портовая администрация в Херсоне и Севастополе. — Второй год зимования нашего флота в Севастополе. — Ожидание приезда императрицы. — Третий год зимования. — Первые штаты черноморского флота и перемены в главном его управлении. — Кончина Мекензи.

А между тем, покуда шли в Турции переговоры по крымским делам, нам необходимо было заботиться об умножении нашего флота и о том, чтобы все наличные его суда были в постоянной готовности выходит на защиту берегов вновь занятого нами полуострова, при всякой опасности, грозившей нам военным столкновением. А на этом основании Ахтиарская бухта, с ее превосходной якорной стоянкой для судов и закрытыми природными пристанями, свободная во всю зиму от льда, самым естественным порядком осталась, согласно мнению поданному Клокачевым, лучшим сборным пунктом для наших военных судов. Таковы были первые современные побудительные причины к тому, что она немедленно же была избрана главным портом для нашего флота, в качестве опорного пункта для всех последующих наших военных комбинаций, которые должны были совершаться на Черном море при содействии этого флота.

Судьбы Инкерманской бухты, или греческого Ктенуса, с самых первых обитателей Тавриды были до того многообразны, что все знаменитые археологи, как то: Даллас, Дюбуа де Монпере и другие, занимавшиеся исследованием ее окрестностей, остались в этом отношении при одних вопросах — как это хорошо видеть можно при сверке нашей карты 1773 г. штурмана прапорщичьего чина Батурина с их общими показаниями. Требования прежних аборигенов и колонистов этих мест были различны: то они занимали, как бы ради красоты местоположения, самый мыс Партенон¹, лежащий на юру у всех возможных ветров: то они располагались у входа в самую Херронийскую бухту, как о том свидетельствовали многие существовавшие и существующие развалины; то они укреплялись на неприступных горах, на высотах Инкермана — в самой глубине залива; то они были почитателями огня, то мифических богов, то Магомета, то креста — во всех видоизменениях этих верований — как это доказывали остатки многообразных памятников и надписей бывших и исчезнувших. Всего более оставили здесь следов христианские троглодиты. Самое название: «Инкермен», татарское название — «пещерная крепость» — свидетельствует, что даже самое имя, наиболее сохранившегося памятника местной древности, для нас утратилось. Современные жители, татары даже как будто обегали берегов этой дивной гавани: оттуда, с появлением наших войск, исчезли и последние признаки их жилья в. единственной тамошней деревушке Ахтиаре, и Одинцев уже находит ее опустелой. И вот снова, с нарождением глубокосидящих военных кораблей, бухта эта делается для них одним из лучших приютов, какой только могла сама природа создать для этой цели.

19-го апреля 1783 года граф де Бальмен писал Клокачеву²:

«Его светлость Хан Шагин-Гирей вчерашней день дал мне знать чрез письмо, что он ханство с себя сложил; о чем и собранным сей области от всех поколений духовенства и народа депутатам, дал знать — оставляя правительство избранным ими из стариков и почетных людей. Я о сем странном приключении извещая ваше превосходительство, присоединяю, что Порта получив это известие может к поощрению крымцев на избрание нового хана к берегам крымским, хотя малое, число судов военных отправить; то и нужно чтобы и наши суда около сих берегов начали крейсеровать. За сим имею честь сообщить вашему превосходительству, что ахтиарская гавань гренадерским батальоном занята, а завтрашней день полки: копорский и днепровский пехотные и часть полевой артиллерии туда же прибудут.

6-го мая отозван был Ганнибал в Петербург, и Клокачев получил от князя Потемкина предписание принять в свое полное заведование всю черноморскую портовую администрацию. А потому 8-го мая он передал действующую эскадру контр-адмиралу Мекензи³ и уехал в Херсон, где ему предстояло, по поручению Потемкина, заняться надлежащим устройством нового портового управления.

Портовое хозяйство в Херсоне Клокачев застал не в блестящем положении, как это видно из его письма к графу Ивану Григорьевичу Чернышеву⁴:

«Я приехал в Херсон 10-го мая», писал Клокачев. «Флотскую и адмиралтейскую команды нашел под управлением г-на капитана 1 ранга Овцына, от которого на другой день и взял в мою команду; в тот же день осматривал адмиралтейство и строящиеся корабли, которые нашел в малом построении: паче что еще и недостаточно, к строению, всякого звания лесов, в коих ни капитан Овцын, ни корабельный мастер, даже и самые содержатели, ни приходного ни расходного счета не знают; в проезд же мой довольное количество видел лесов разбросанных при речках в воде, из которых, от давнего лежания без сбережения, много совершенно сгнило. Был я во всех магазинах, чтоб видеть припасы и материалы; однако неожиданно сыскал почти поражение; да и в малом содержатели отчету дать не могут; морского провианта совсем в заготовлении нет, да и сухопутного есть самое малое количество. Словом сказать — сей порт нашел я в бедном и беспорядочном состоянии; крайние чувствую хлопоты и заботу, чего со мной еще во всю службу не повстречалось».

Только 16 сентября этого года спущен был со стапеля в Херсоне первый линейный корабль нашего черноморского флота «Слава Екатерины» — тот самый, который был заложен еще в 1779 году.

Таким образом все дело по устройству: помещений для зимующих в Ахтиарской бухте команд, помещений для больных, — склада для судовых материалов и запасов, выпало на долю контр-адмирала Мекензи.

Все это требовало возведения разных зданий. В 1782 году с осени, как было сказано, Одинцев поставил свои фрегаты у деревушки Ахтиар, а команды с них помещал в ее опустелых татарских мазанках. Но Клокачев нашел это место слишком беспокойным для якорной стоянки своей эскадры, по причине беззащитного положения судов на большом заливе от западного волнения, и поместил ее в наибольшей из бухт, вдавшихся в южный берег Ктенуса. А при этом, все магазины и жилые строения признано уже было более способным ставить ближе к избранному вновь, лучшему убежищу для судов эскадры, то есть: на уступе западного берега этой бухты и по мысу, составлявшему ее западную оконечность на выходе в залив. На случай же появления турецких военных судов, на двух мысах с каждой стороны, составляющих наиболее, узкое место при входе с моря в большой залив или Ктенус, при помощи сухопутных войск де Бальмена, возведены были временные батареи.

2-го июля 1783 года Фома Фомич Мекензи пишет графу Ивану Григорьевичу Чернышеву нижеследующее⁵:

«Нынче мы упражняемся в ахтиарской гавани — делаем казармы, магазины; также завел уже маленькое адмиралтейство. Я имел счастие в ахтырской гавани повалить корабль «Хотин» до киля, и оный исправил, и нашел ту течь, которая была весьма для него опасна. И на апробации от его высокопревосходительства Федота Алексеевича⁶, моих расположений в здешнем месте, подает мне великую надежду, что и вашим сиятельством будет апробовано».

«Его светлость князь Григорий Александрович⁷ приезжал сюда на самое короткое время, но не удостоил меня, его присутствием на эскадре. Я к нему ездил и подал рапорт — изводил меня принять весьма ласково, и обещал приехать нарочно на несколько дней и быть у нас».

«Не могу довольно расхвалить вашему сиятельству удобности ахтиарской гавани», пишет далее Мекензи.

Портовые распоряжения Мекензи состояли в том, что он, по приказанию Клокачева, выбрал из своих команд всякого рода мастеровых. При небольшой добавочной плате особо им определенной по этому поводу, и при некоторой небольшой помощи соседних жителей — то греков, то татар — он успел устроить первые помещения для мастеровых на берегу и принялся возводить не только сараи и магазины по западной стороне большой южной бухты, но также небольшие флигеля для офицеров, помещения для болящих и, во первых, столовые или кухни для судовых экипажей, а потом и сами казармы — занимая под строения, береговые, менее возвышенные места и пространство между гаванью и лежащей к западу от нее другой небольшой бухтой.

Большое подспорье оказывал по возведению нового строения тесаный камень, который добывался из окрестных развалин; но доставка его к новому порту представляла большие затруднения, за нехваткой удобных для этого перевозных грузовых судов. Так как все новые дома возводились для общего удобства всех наших новых поселенцев-моряков, то все они, с первого до последнего, с превеликим усердием занимались этой работой — с таким усердием, какого нельзя конечно было встретить у рабочих и распорядителей ни в каком другом случае. По свидетельству современников⁸, добродушие первого начальника ахтиарского порта много оживляло ход работ по сооружению последнего. Офицеры и матросы, расходившиеся каждый день по окрестным местам для отыскивания дерев на постройку, камня, и всего для себя пригодного — по образу поселенцев на полудиком месте — нашли невдалеке от Херсонеса, на берегу нынешней «Козачьей» бухты, четыре грузовые лодки⁹, испорченные, во время возмущения, ханскими поверенными у здешних обывателей, и покинутые там своими владельцами. Находка эта была очень хорошая, потому что каждая из лодок могла поднимать, по словам Мекензи, по 15 бочек с водой, или же изрядный груз камня¹⁰. Все наши моряки бросились переводить их водой в южную бухту ближе к мастерским, и выполнили эту операцию при помощи пустых закупоренных бочек: а притом положили сделать сюрприз своему начальнику, и также освятить приличным торжеством счастливую находку. Описание всего этого церемониала приводим здесь со слов¹¹ весьма почтенного очевидца и действующего лица, впоследствии знаменитого нашего адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина, который в это время состоял флаг-офицером¹² у Мекензи. Напомним, что эскадра расположена была в южной бухте и адмирал Мекензи находился на своем фрегате, и что, для выполнения сюрприза, татарские лодки приведены были к месту, избранному под адмиралтейство, ночью.

«Это было уже на рассвете», говорит Сенявин. «Я послал баркасы, каждый на свое судно, с приказанием, чтобы немедленно присланы были на берег все плотники. со всеми наличными досками и гвоздями, кузнецы с кузницами и с инструментами, а баркасы с фалконетами, и при них по тридцати холостых зарядов; а капитаны смотрели бы, когда адмирал поедет на берег, тогда и они ехали бы за ним. Устроив все таким образом, я приехал на фрегат в то время, как адмирал только что проснулся; я доложил ему, что Бог послал нам добычу, четыре лодки, и что уже оне на берегу. Адмирал весьма тому обрадовался, поцеловал меня и сказал: «сегодня обедают у меня все капитаны; а с тобой, Сенявин, выпьем мы особо по бутылке шампанского». В десять часов мы позавтракали и поехали на берег, чтобы осмотреть лодки. Священник был уже в облачении и отслужил молебен, после чего мы все пропели: «Тебе, Бога, хвалим», подняли на лодках флаги, баркасы произвели пальбу 101 выстрел, потом со всего флота салютовало по тридцати одному выстрелу. В самое это время вошли в гавань два галиота и три казацкие лодки из Таганрога, нагруженные разными вещами для исправления судов наших и первоначального берегового обзаведения. Контр-адмирал Макензи был вне себя от радости, и когда все выпили по рюмке шампанского, он, приказав наливать по другой, сказал: «Сенявин — надобно теперь, чтобы из всех орудий палили, в одно время»; он особенно любил пушечную пальбу, и в тот же момент, по сигналу, началась пальба со всех судов и баркасов; мы все подняли рюмки, поздравляли его, он благодарил и сказал: «бай гот¹³, как это все хорошо устроил Сенявин. Спасибо тебе. Дайте нам вина — выпьем еще по, рюмке, за здоровье всех нас. Прикажи налить еще столько же».

А когда все общие постройки шли уже довольно успешно, то, с разрешения и одобрения князя Потемкина, и также на случай приездов гостей, Мекензи заложил и строил дом для начальника эскадры, у входа в бухту, на ее западном мысе. Сверх того, Потемкин знал, что, Мекензи был большой садовод и потому отвел ему под хутор хорошее место, в глубине Инкерманского залива, на возвышениях за старой крепостью.

Инструменты и металлические предметы для всех строительных и портовых надобностей были потребованы в Севастополь из Таганрога, откуда портовое хозяйство уже начинало постепенно переводиться к Херсону. Но все предпринятые работы в ахтиарском порте встречали, еще и затем, много, препятствий.

Осенью этого года (20-го ноября) Мекензи писал в адмиралтейств-коллегию¹⁴:

...Строение для житья штаб и обер-офицерам светлиц, а нижним чинам казарм и к поклаже материалов, припасов и провианту, магазины, некоторые приходят к окончанию, а другие начинаются, для которых лесов и материалов весьма мало, а других совсем нет — и одним словом, во всем при здешнем порте крайний недостаток. Плавание же транспортным судам по нынешнему глубочайшему осеннему времени прекратилось. По каковым обстоятельствам принужденным себя нашел, для исправления фрегатов, равно и поврежденных гребных судов, просить чрез посланного от меня офицера, татарских начальников, для отыскания в их дачах годных дерев, а напоследок в вырубку и вывозку ихним коштом за сходную казне цену, позволения который возвратясь объявил, что на все это те начальники согласны. Но без позволения сей коллегии сам собой приступить не осмеливаюсь. При всем же оном, при вверенной мне эскадре, денежной казны по наличию почти ничего нет».

Кроме того, чувствовался еще большой недостаток в пресной воде — для получения которой приходилось заботиться об устройстве водопроводов.

А между тем, так как все новые наши военные суда, построенные с 1771 и до 1783 года на Дону и в Херсоне, числились еще под номерами, то, по предложению Клокачева, Потемкин дал на его имя 18-го июня 1783 года нижеследующий приказ¹⁵:

«Безыменным в команде вашего превосходительства фрегатам даны от меня следующие названия: седьмому — «Херсон», восьмому — «Осторожный», девятому — «Поспешный», десятому — «Крым», первому-на-десять — «Храбрый», второму-на-десять — «Стрела», третьему-на-десять — «Победа», четвертому-на-десять — «Перун», пятому-на-десять — «Легкий», шестому-на-десять — «Скорый», купленному у купца Фурсова — «Вестник», а бомбардирскому кораблю — «Страшный». Ваше превосходительство о таковом оном именовании имеете предложить в команде вашей».

В течение первого года пребывания нашей военной эскадры в Инкерманском заливе, некоторые наши суда продолжали крейсерство на определенных дистанциях около крымских берегов; а один небольшой сторожевой отряд, под начальством капитана Козлянинова, оставался при входе в Керченский пролив у мыса Таклы.

Капитан 2-го ранга Павел Васильевич Пустошкин занимался промером и исследованием пути для наших судов от Херсонеса до устьев Днепра и Буга.

Проходя мимо Хаджи-Бея¹⁶, в июле месяце, Пустошкин видел стоящие там 2 корабля и 1 фрегат. А в сентябре, по поводу еще виденных в море турецких судов, для наблюдения за. ними, выслан был в крейсерство наш небольшой отряд, под начальством капитана 1-го ранга Панаиоти Алексиано¹⁷.

9-го октября Мекензи доносил графу Чернышеву:

«Сего числа пришел последний фрегат «Почтальон» из Таганрога, под начальством г. капитан лейтенанта Обольянинова. Эскадра наша умножается ежедневно и делает не малую фигуру в здешнем месте и думаю, кабы с противной стороны что появилось, то поспорить могу. Г. капитан Алексиано был от меня отправлен с эскадрой в крейсерство, для сведения плавающих турецких военных кораблей близ крымских берегов; но имев свое плавание шесть дней и не увидев ничего, возвратился благополучно»...

«Я имел счастие принимать, в эскадре своей, его светлость князя Григория Александровича Потемкина, который меня изволил удостоить откушать, так же его светлость принц Виртембергский с разными знатными особами, которые, осмотрев здешнюю эскадру и строение, изволили отбыть с удовольствием».

В октябре месяце Мекензи получил от Клокачева приказ всю эскадру ввести в новую гавань, впрочем, окончательно не разоружая; а в полной готовности к выступлению в море иметь одних крейсеров. И потому в начале ноября все наши наличные черноморские военные суда располагались в Ахтиаре на первую зимовку; все они были теперь в сборе и в первый год приобретения нами Крыма именно они и составляли наш военный действующий флот на Черном море. Здесь прилагается список этим судам. Причем следует заметить, что все они покуда еще были строены на донских верфях, и только три шхуны приведены с Дуная.

Список судам, находившимся в Ахтиарской южной бухте, на зимовке с 1783 на 1784 год¹⁸.

Всех наличных команд да этих судах состояло 2600 человек.

В декабре того же года Мекензи пишет графу Чернышеву¹⁹:

«Федот Алексеевич изволил ко мне писать, чтоб я постарался в здешних местах отыскать деревья, годные для строения и починки судов в здешней флотилии; на оное имею честь донести вашему сиятельству, что я сам, с корабельным подмастерьем, ездил в здешние горы, где растут оные деревья, и нахожу поблизости здешних мест, годные кницы²⁰ для починки фрегатов; так же и для стандерсов и брештуков — висячия и лежачия кницы; а для гребных судов форштевни и набор, и на обшивку в доски кряжья. Так как мне здесь великая надобность состоит в баркасах, то намерен заложить два, чтоб могли во время нужды поднять становой якорь, так же и в случае надобности транспортировать людей с берега на суда, могли бы подымать до ста человек».

«Будучи здесь я нашел в разных местах, по близости здешнего берега несколько лодок татарских после ушедших татар — сняв оные починил и вооружил; четыре²¹, кои поднимают не менее пятнадцати бочек с водой, сделали нам великую выгоду, как для возки воды на фрегаты, так и камней из старого Херсона».

При всем том повальные болезни свирепствовали в это время по всему северному берегу Черного моря, и 27-го октября этого года скончался от гнилой горячки первый главный командир черноморского флота Клокачев, о котором — как это видно из многих современных писем²² — все его подчиненные изъявляли большое сожаление. А Козлянинова также во все это лето остававшийся при эскадре в Керчи по болезни, стосковался, и осенью выпросил, чтобы его снова отпустили на службу в балтийский флот.

Все это потревожило и озаботило Макези, как это было видно из его писем к графу Чернышеву. Здесь же приводится выписка из его донесения адмиралтейств-коллегии, от 2-го февраля 1784 г., характеризующая до некоторой степени положение нашей эскадры в новоизбранном для нее порте, в ту первую зиму, которую она провела на бывшем греческом Ктенусе:

...«И на все оное вашему сиятельству донести честь имею, что вверенная мне эскадра введена в гавань прошлого 1783 года ноября в первых, а брандвахтенные суда в последних числах; и по предписанию покойного г-на вице-адмирала Клокачева совсем не были разоружены, а только отвязаны нижние паруса, опущены реи и стеньги... И по вводе судов в гавань, по нехватке квартир, а притом, хотя некоторое число оных и было, но все те покои сделаны каменные, и в самом позднем осеннем времени — и как скоро начали топить печи, то была в оных сырость: а оттого легко могли сделаться, а особливо на новом месте, лихорадки и гнилые горячки, а напоследок, чего Боже сохрани, могла возродиться повальная болезнь (что в егерском батальоне от сего уже и померло до 500 человек). Я, всего оного избегая ко спасению всего общества, оставил всех господ штаб и обер-офицеров и служителей на судах, кроме тех, кои у печения хлебов и других надобностей; и всем им производится половинный морской провиант. А вино, в подкрепление по здешнему тяжелому климату и по многим в заведении берегового строения работам, каждый день отпускалось по чарке, — мясо, вместо соленого, свежее парное — с такой выгодой, чтоб чрез сию свежую пищу лишиться болезни; и сия поставка происходит, по силе заключенного в бывшей покойного главного командира канцелярии, обязательства. А притом и для покупки того мяса послать никого (за оказавшеюся в лежащих в ближнем расстоянии татарских деревнях, даже и в полках, великой опасной болезни) не можно. С каковой предосторожностью, хотя на некоторых судах показалась зараза, но чрез прилежное старание употреблены были к тому, по искусству медицинских чинов, разные надобности и оная истребилась; а бывшие при тех служителях казенные мундиры — равно, по неимению тогда госпиталей, из парусов палатки, по выдержании получивших от болезни свободу шестинедельного карантина, чтоб не, нанести от оных вреда, сожжены... Все фрегаты приходят из Таганрога внутри оных не во всей исправной отделке, и вооружены были с посредственным искусством. В здешнее же место нередко знатные особы для обозрения гаваней и судов приезжают; то чтоб, не иметь чрез их неисправность и какую флагману неприличную в опрятности судов неприлежность, принужден многие фрегаты перевооружать и другие неудобности исправлять, — что уже и делается. Лесов сосновых требовалось немалого количества. Сему принуждает меня необходимая нужда для исправления кораблей: «Хотина», «Азова» и других судов. А при том в сделанные мастерские, штаб и обер-офицерские покои, служительские казармы, в магазины, в госпиталь — необходимо полов, потолков и к тому нужных деревянных надобностей с тем, чтобы в нынешнее лето во всех оных покоях сказанное сделать. Отпущенные, при отправлении, на все суда кабельтовы и толстые тросы, по вводе в бухту этих судов, по неимению около берегов и по средине гавани палов, а к ним швартовов, употребляются становые якоря с канатами на глубине, а кабельтовы и тросы завезены на берег и закреплены за каменья».

Во всяком случае, все это показывает, что строений и в первое лето в новом порте возведено было довольно, и много еще было начато и проектировано; а порт носил все еще имя последней необитаемой татарской деревушки, забытой на северном берегу залива, — и потому Потемкин избрал для него, по выражению Дюбуа де Монпере, фантастическое имя в греческом стиле — «Севастополь», что значит приблизительно — «почтенный город»; и имя это было утверждено за ним нашей императрицей в начале 1784 года.

Это новое название много упростило всю номенклатуру местности. Греческие ее имена в описываемое нами время никому у нас не были известны. Их восстановили только позднейшие археологи и нумизматы. Главный залив называли у нас тогда кто просто Ахтиаром, кто Ахтиарской гаванью. А южным его впадинам и вовсе не было никакого названия. С наименованием же адмиралтейской местности, то есть — местности, лежащей между нынешними Южной и Артиллерийской бухтами «Севастополем» — дело несколько выяснилось. Многие уже стали называть главный залив, то есть самый Ктенус, рейдом, а большую его бухту Корабельной гаванью; и потом уже ориентировались от Севастополя, называя: «Первая бухта к востоку», «вторая — к востоку от гавани», «первая к западу от Севастополя», и так далее. Но так как первое впечатление бывает почти всегда прочнее, и притом запрета от Потемкина не было называть новое место, как кому было угодно, то на всех картах и во многих официальных бумагах имя Ахтиара долго еще оставалось первенствующим, и было даже, как увидим ниже, при императоре Павле Петровиче, восстановлено за Севастополем официально.

24-го ноября 1783 года, вместо покойного вице-адмирала Клокачева, главным командиром Черноморского флота назначен был контр-адмирал Яков Филиппович Сухотин, с производством его в вице-адмиралы.

В инструкциях, данных последнему от главного начальника Новороссийского края, предписано было ему руководствоваться прежними наказами, а главное внимание обратить:

1) На более поспешную достройку заложенных 6 кораблей и доделку адмиралтейского строения.

2) На заготовку лесов и постройку для Черноморского флота 8-ми новых 50-пушечных фрегатов.

3) На принятие всяких предосторожностей от появляющихся повальных болезней.

Все это, впрочем, относилось только до Херсона и флота вообще: в Крыму же был свой губернатор, статский советник Василий Васильевич Каховский; а в Севастополе Макензи оставался совершенно в независимом положении, как это видно из всех распоряжений князя Потемкина.

«Г. Мекензи пишет ко мне», говорит Сухотин в письме своем графу Чернышеву, «что его светлость (князь Потемкин) произведенные им строения одобрил и похвалили. Но я о них вашему сиятельству донести ничего не имею, и какое о том месте сделано положение ничего не знаю²³».

11-го и 13-го мая 1784 года спущены были на воду в Херсоне первые корабельные камели, и 7-го июня пошел на них через мелководье, вышеупомянутый нами, первый наш черноморский линейный корабль — «Слава Екатерины»; а 22-го июня, был переведен за бар, на тех же камелях, перетимбированный в Херсонском адмиралтействе, донской фрегат «Херсон». На обоих этих судах, после переводки их, таким образом; на Днепровский лиман, ставились и оснащались мачты, помещались орудия и прочие принадлежности; но полный груз они должны были получать при дальнейшем их переходе к морю — за мелководье, находящееся между очаковским и кинбурнским берегами, куда все другие их тяжести, как-то: провизия, пресная вода, балласт и прочее, уже доставлялись к ним на транспортных судах. Командиром на корабль «Слава Екатерины», назначен был капитан 1-го ранга граф Марк Иванович Войнович, а на фрегат «Херсон» капитан-лейтенант Перри. 14-го сентября этого года, и тот и другой; прибыли на Севастопольский рейд и там поступили под общее начальство контр-адмирала Мекензи.

«Я истинно восхищен прибытием корабля, ибо судно это в такой исправности, что лучше желать нельзя», — писал Мекензи графу Чернышеву.

12-го октября, того же 1784 года, спущен был в Херсоне со стапеля еще один корабль под № 1-м, которому дано было имя «Св. Павел» в честь великого князя наследника престола. Этот второй корабль поступил под начальство капитана 1-го ранга Федора Федоровича Ушакова²⁴.

В течении летнего времени 1784 года у нас на Черном море все до того было спокойно, что только немногие из наших военных судов выходили в плавание для тренировки. Из числа прочих, некоторые занимали брандвахтенные посты у разных пунктов полуострова. С 24-го июня, один из приведенных в готовность к выходу в море отрядов, состоявший из 3-х фрегатов, находился под начальством капитана 2-го ранга Берсенева и имел плавание от Козлова до Тарханкута и Балаклавы; а другой, такой же, оставался на рейде под начальством капитана 1-го ранга Алексиано. Прочие суда были введены в гавань и разоружены по зимнему.

В тоже время Мекензи пишет графу Ивану Григорьевичу Чернышеву:

«Работа здесь производится в покрывании разных мастерских; также и в изыскании пресной воды, которую нынче нашли в пяти местах²⁵ и хотим провести в севастопольское адмиралтейство. 10-го августа приступили было к прокладке некоторых водопроводных труб²⁶».

Далее пишет он:

«А так как в здешней области делаются приготовления на будущий год для встречи Ее Императорского Величества, то, конечно, и порт севастопольский не будет лишен Ее присутствия».

Полный состав нашего наличного Черноморского флота, на второй год его зимовки в Севастопольской бухте, может быть виден из нижеследующей ведомости его судов за ноябрь 1784 года:

На всех этих судах наличных команд находилось 4080 человек.

С начала 1785 года в Севастополе уже принялись делать приготовления к принятию Императрицы.

28-го января Мекензи пишет графу Чернышеву:

«Делание здесь к прибытию Ее Императорского Величества пристаней и расчистку дорог произвожу. Дом, построенный для меня, его высокопревосходительство Михаил Васильевич Коховский (!) приказал употребить к прибытию Ее Величества вместо дворца, который к сему и приготовляется».

В течение 1785 года наш черноморский флот еще увеличился некоторыми судами; а именно: 16-го июня в Херсоне были спущены на воду — третий 66-пушечный корабль, названный «Мария Магдалина», и первый 50-пушечный фрегат херсонской постройки, имя которому было дано «Св. Георгий». Из них, на корабль назначен был командиром капитан 1-го ранга Тисдель, а на фрегат капитан 2-го ранга Клавер. Все вновь построенные в Херсоне суда в том же году прибыли в Севастополь; а именно: корабль «Св. Павел». 28-го августа, фрегат «Св. Георгий», 4-го октября, и корабль «Св. Магдалина», 28-го²⁷ноября. И таким образом, к зиме на 1786 год, наш черноморский наличный флот при севастопольском порте находился в нижеследующем составе: кораблей 68-пушечных 3; фрегатов: 50-пушечный 1, 40-пушечных 9, 30-пушечных 2, 28-пушечных 1, всех — 13; шхун 16-пушечных 3, малых донских кораблей 2 (29 и 14 орудий); шхунар и палубных ботов 12-пушечных 4 и пинков 3. Все прочие донские суда были признаны негодными к дальнейшему плаванию по Черному морю.

Команд на всех наличных судах 5100 человек.

В 1785 году, только 11-го июля, из Севастополя выходила в практическое крейсерство эскадра, состоявшая из корабля «Слава Екатерины» и 6 фрегатов, под начальством старшего из судовых командиров, капитана 1-го ранга Войновича. Она имела плавание вокруг юго-западных берегов Крыма, от Кафы до Хаджибея и обратно, и 8-го августа возвратилась на севастопольский рейд.

13-го августа 1785 года утверждены были первые штаты для нашего черноморского флота. В высочайшем рескрипте, данном по этому случаю, на имя князя Потемкина, сказано было²⁸:

«Утвердив поданные от вас штаты Адмиралтейству и флоту Нашим на Черном море, по главному вашему начальству в том крае, повелеваем быть им в точном ведении и управлении вашем».

По этим штатам назначалось иметь для Черноморского флота:

На содержание всех чинов флота и управления ассигновано было в год — 607 049 р. 20 коп.

Великое дело привычка. Не смотря на теплый климат Черного моря и новое поприще деятельности, открывавшееся с учреждением нового флота, не все наши прежние моряки мирились с новым и незнакомым для них местом и новой службой. Многие из них убедительно и усиленно отпрашивались к возвращению их в балтийский флот. Мы видели, что оттуда выбыл Козлянинов — один из лучших наших флотских офицеров; успел также отпроситься и Слизов, который, между прочим, был особенно рекомендован императрице от крымского хана Шагин-Гирея, за его внимательную заботливость о семействе последнего при доставке его. в 1783 году, из Феодосии в Тамань. Наконец, успел отпроситься туда же и Яков Филиппович Сухотин — даже от главного командования новым флотом. Вот его письмо графу Ивану Григорьевичу Чернышеву, от 3-гр ноября 1785 года²⁹:

«Я сего же месяца, 1-го числа, имел счастие получить от его светлости князя Григория Александровича, чрез прибывшего сюда определенного в херсонское черноморское адмиралтейское правление, старшим его членом, флота г-на капитана Мордвинова, повеление, чтоб мне сему правлению препоручить все вообще команды адмиралтейские в Херсоне находящиеся, канцелярских служителей, мастеровых и рабочих людей, денежную казну, и все припасы и материалы, и строящиеся суда; а потом мне возвратиться к с.-петербургской команде, то есть — к прежней моей питомице Государственной Адмиралтейской Коллегии, которое повеление почитаю отменным знаком ко мне, его светлости, милости; что облегчает меня от немалой тягости. По исполнении чего и буду иметь честь явиться к вашему сиятельству, милостивому государю моему, и препоручить себя в милостивое ваше содержание».

И таким образом, 15-го ноября, в Херсоне сменил Сухотина капитан 1-го ранга Николай Семенович Мордвинов³⁰ в звании «старшего члена черноморского адмиралтейского правления».

Скоро за тем выбыл из списков и первый строитель севастопольского порта. И вот как об этом событии, весьма печальном для всех тогдашних севастопольских обывателей, рассказывает правдивый его свидетель — Дмитрий Николаевич Сенявин:

«31-го декабря (1785 г.), во весь день было веселье у адмирала Макензи. После роскошного обеда — прямо за карты и за танцы; все были действующие, зрителей никого, и кто как желал, тот так и забавлялся. За полчаса пред полночью позвали к ужину; в последнюю минуту, пред новым годом, рюмки все налиты шампанским, бьет двенадцать часов; все встали, поздравляют адмирала и друг друга с новым годом; но адмирал наш — ни слова; тихо спустился на стул, поставил рюмку, потупил глаза в тарелку и крепко задумался. Сначала всем показалось, что он выдумывает какой нибудь хороший тост задать; а после скоро приметили, что пот на лице его выступил, как говорится, градом; все начали его спрашивать, что вам сделалось, что вам случилось? Адмирал, сильно вздохнув, сказал; мне нынешний год умереть, тринадцать нас сидит за столом. Тут все пустились уверять его, что эти приметы самые пустые; все рассказывали, что со всяким это случалось по нескольку раз, и все остались не только живы, но и здоровы; наконец, адмирал заключил, что умереть надобно, необходимо, но надобно также и рюмку свою выпить, благодарил всех и всех поздравил с новым годом и рюмку свою выпил начисто, как бывало с ним всегда. Встали из-за стола, принимались веселиться, да как-то все не клеилось. Адмирал мой сделался очень скучен, однако, не оставил, между тем, чтобы не нарядить себя в женское платье и представить старую англичанку, танцующую менуэт; это была любимая его забава, когда бывал он весел. Скоро все с бала разошлись (потому разошлись, что тогда во всем Севастополе было всех экипажей одна адмиральская коляска, да корабельного мастера одне дрожки, на столбиках, которые в Москве называются войлочки). На другой день адмирал был очень скучен; вечером только у графа Войновича несколько развеселился, остальные святочные вечера проводили довольно весело и так весело, что адмирал мой забыл было, что недавно ужинал сам-тринадцатым. Как вдруг, 7-го числа, на вечере, адмирал занемог, а 10-го, поутру, скончался; мне сердечно было его жаль».

«Странно», прибавляет к этому Д.Н. Сенявин — «кто верит таким причудам и нелепостям, с теми часто и сбывается то; а кто не верит таким глупостям и предрассудкам, вымышленным суевериями и малодушными, те редко подлежат таким событиям. Я, когда отправился в Средиземное море, тогда штаб мой составляли двенадцать человек, и до самого возвращения в Россию я почти всегда садился обедать сам-тринадцатый, а из нас в продолжение четырехлетия никто не был болен. Советую всем, желающим избавиться напрасного беспокойства, придерживаться моей беспечности, оправданной на прямом деле».

Примечания

1. Нынешний Херсонес.

2. В московском архиве и в делах графа Чернышева, находящихся в морском архиве.

3. Фома Фомич Мекензи принят в русскую службу из Англии в чине капитан-лейтенанта в 1769 году, произведен в капитаны 2 ранга 1770 июня 26; в капитаны 1 ранга 1777 апреля 21; в 1782 г. июня 28 в капитаны генерал-майорского ранга; 1783 января 12 контр-адмиралом.

4. В делах графа Чернышева.

5. В делах графа Чернышева.

6. Клокачева.

7. Потемкин.

8. В записках Сенявина, отрывками изданных Арцимовичем.

9. В делах адмиралтейств-коллегии.

10. У Арцимовича до 3 тысяч пудов каждая — что противоречит подлинному донесению Мекензи, а по счету выходит до 3 тыс. пудов все четыре вместе.

11. Помещено в Морском Сборнике.

12. Походный начальник штаба.

13. Мекензи говорил по русски с сильным иностранным акцентом, а к русским словам подмешивал английские, и когда писал, то перемешивал русские буквы с иностранными.

14. В делах графа Чернышева.

15. В делах Потемкина, хранящихся в морском архиве. Мы выписываем его в тексте, так как все эти обстоятельства, также как и названия наших судов во всех, изданных до этого времени печатных сочинениях крайне перепутаны.

16. Турецкая крепость в форме вооруженного замка, со стенами и башнями, в местности нынешней Одессы.

17. По нашим архивным спискам: Павел Алексиано, из греков — 1770 марта 4 поступил в Архипелаге на наш флот волонтером и переименован потом в капитан-лейтенанты; 1793 апреля 21 произведен в капитаны 1 ранга.

18. Эта ведомость с точностью выбрана из, сведений, имеющихся в современных донесениях и отчетах.

19. В делах графа Чернышева.

20. Кривые деревья, соединявшие бимсы, или судовые балки, с бортам.

21. О которых Сенявин упоминал в своих записках.

22. Письма Мекензи, Костливцева, Фалеева, Афанасьева к графу Чернышеву и князю Потемкину, в делах морского и московского архивов.

23. В делах графа Чернышева.

24. Ушаков, как это значится в делах адмиралтейств-коллегии, «происходил из дворян Романова Борисоглебского уезда Ярославской губернии, родился в 1745 году и поступил в морской шляхетный корпус кадетом 15 февраля 1761 года (дела адмиралтейств-коллегии 1768 кн. № 1); 1763 произведен в гардемарины; 1764 сделан капралом; 1766 мая 1 вышел из корпуса в мичмана; 1769 июля 30 произведен в лейтенанты; 1775 августа 20 в капитан-лейтенанты; 1782 января 1 в капитаны 2 ранга; 1784 января 1 в капитаны 1 ранга; 1787 января 1 в капитаны бригадирского ранга.

25. Как это видно на карте севастопольского рейда, составленной в 1808 году.

26. Эти работы по прокладке труб были приостановлены осенью в том же году и впоследствии не возобновлялись.

27. Генерал-аншеф, начальник войск, расположенных в Крыму, остававшийся у исправления должности новороссийского генерал-губернатора в отсутствие князя Потемкина.

28. В делах графа Чернышева, имеющихся в морском архиве; а такте в «Собрании Законов Российской Империи».

29. В делах графа Чернышева.

30. Н.С. Мордвинов родился 17 апреля 1754 г., скончался в 1845 г. 1766 июля 24 записан был в гардемарины; 1768 ноября 24 произведен в мичмана; 1770 июня 14 определен был адъютантом к своему отцу, адмиралу Семену Ивановичу; 1771 марта 31 назначен генерал-адъютантом к адмиралу Ноульсу; 1783 апреля 21 в капитаны 1 ранга; 1787 мая 13 в контр-адмиралы со старшинством с 1 января; 1792 февраля 24 в вице-адмиралы; 28 февраля председательствующим в черноморском адм. правлении.