VII. По берегу моря. — Алушта. — Чатыр-Даг

Застроен и многолюден южный берег Крыма, тянутся дачи и дворцы богатых и важных людей, разделаны сады и даже леса. Не изменилось одно море и держит берега в своей власти: какие каменные глыбы сдвинет с места, сколько морских водорослей нанесет порой и опутает берег; среди гладких выточенных волнами камней то одной, то другой формы, каких не выбросит море раковин, красивых и изящных!

Заселен и культивирован южный берег... Татары ушли в горы, а те, которые остались, тоже культивировались, но только по своему. Посмотрите на их раззолоченные куртки, на толстые пальцы, украшенные дорогими кольцами, на наглые, жирные лица с их нахальными выражениями — и вот вам проводники, неразлучные спутники «сезонных» гостей в прогулках по окрестностям.

Когда мы были в Гурзуфе и отдыхали около «пушкинского кипариса», старый береговой крымчак рассказывал нам, и в голосе его слышались печальные ноты:

— Аю-Даг не изменился, неизменно и море, а место это и народ не узнаешь, так все переменилось в недавнее время, особенно с тех пор, как прошла на Севастополь железная дорога. Татары прежде были рабочие, простые и искренние люди... а теперь?.. один срам, — только и живут около курсовых, да и живут то обманом, торговлей... Прежде татарин был бедный, да гордый, а теперь всякого за рубль можно купить... Прежде, если он услужит, что сделает, то из уважения, приязни, а теперь из-за денег... Да-с!.. Да и местоположение переменилось... Гостиница и вот эти постройки закрывают вид на море, которое прежде было открыто... Положим, не было удобств, убранства в парке, проще пустыннее казалось... Но еще вопрос, что лучше: природа или мастерство?!. Имение это принадлежало Фундуклею, и был дом небольшой, где жил владелец, и были у него такие порядки: приедут осматривать его сад, канареек¹, кипарис, — милости просим, не только запрета нет, но пожалуйте, всякое внимание окажут и дамам по букету цветов, а мужчинам по бутылке вина из собственного погреба... Да-с! А теперь не угодно ли в буфет, в котором, цены посолиднее петербургских!..

Так рассказывал нам старожил, и мы смотрели на расчищенные дорожки, на гостиницу и на полицейского, стоявшего для порядка на площадке. Кавалеры и дамы в великолепных костюмах проходили мимо, за ними проводники с красивыми плетьми в руках.

Хорошо, бесспорно, живописное место Гурзуф, но нам были ближе, поэтичнее те горы, которые были там, среди простоты и свободы.

Из Гурзуфа мы решили ехать в Алушту не по дороге, а береговой тропой.

Безусловно прелестны и Партенит, и другие дачи-имения, но Кучук-Ламбат притаился в самом уютном и живописном уголке этой части берега. Мы довольно долго пробыли в этом местечке роз. Неправильный и несколько крутой берег Кучук-Ламбата оканчивается крохотной бухтой, которую занимает огромная и любопытная скала. Эта скала невысокая, на нее очень легко взойти, но ровная как пол ее поверхность далеко уходит в море. Местами скала покрыта мхом, в расщелинах притаились и растут деревца. На этой огромной скале имеются выгибы и возвышенности, около которых под тенью можно прекрасно отдохнуть.

Вид с описываемого пункта на море, на Аю-Даг замечательный, такой, что им трудно налюбоваться, и я отлично помню, как не хотелось мне уходить со скалы, покинуть блестящую картину берега и моря, и я жалел, что не могу всю эту прелесть написать...

В самом деле, еще мало изучили наши художники Крым, его дикия, нетронутые места... Я не говорю о Кавказе, который почти неизвестен с этой стороны. А какие виды, какие краски, какой простор!.. И все это свое, все принадлежит России, которая так мало еще изучена, так мало исследована и которой не особенно интересуются.

Пойдите и найдите, например, в Петербурге хотя бы фотографии Кавказа. Уверяю вас, что их нет ни в одном магазине. Мне показали какой-то сброд: кусок Военно-Грузинской дороги, фотографии Тифлиса; а восточного побережья Черного моря, этой дивной красоты Кавказа, нет ни в одном художественном магазине Петербурга, нет ни одного снимка! Заграничных фотографий сколько угодно: и Рим, и Неаполь, и Рейн, и Париж — все имеется, все, что пожелаете!

Но вперед! мы спешим в Алушту. Верст пятнадцать тянется береговая тропа. Берег обыкновенный, но очень извилистый, со множеством крохотных заливов, которые без труда проходить лошадь.

Дальше до самой Алушты тянутся по берегу моря дачи, но это не южнобережные палаццо, а скромные жилища главным образом интеллигентных лиц, давно поселившихся на этом сравнительно скромном, но не уступающем в роскоши и красоте морскому берегу. Один Чатыр-Даг чего стоит: эта высота² несомненно грандиознее и величественнее Ай-Петри, первой возвышенности собственно южного берега. Оригинальная Кастель-гора заканчивает берег, который приводит прямо к Алуште, теперь весьма многолюдному дачному месту.

Алушта небольшое татарское местечко, расположенное по возвышенности³, — вся долина занята садами и строениями садовладельцев... Некоторые Дачи, как по своему местоположению с открытым видом на море, так и по своим оригинальным постройкам замечательно красивы. Их живописному характеру много помогает зелень плодовых разных других горных деревьев, окруженных, словно сторожами, кипарисами и пирамидальными тополями.

Сравнительно с другими южнобережными курортами в Алуште жить недорого. Дачных помещений много, всяких лавок, торговых заведений в последнее время развилось значительное количество и в заключение купанье очень недурное, хотя дно каменистое, не песчаное.

Виноделие и плодоводство составляет существенный промысел Алушты.

Главный рынок для сбыта крымских фруктов и орехов — Москва, откуда обыкновенно летом приезжают покупатели, смотрят сады и сообразно предполагаемому урожаю дают задатки, при чем полный расчет производится при сборе.

Любопытную картину представляют крымские сады осенью: целые горы яблок и груш, разложенные по сортам, укладываются в ящики и плотно закупориваются. Если урожай хороший, то весело и оживленно в садах, — довольны и купец, и садовладелец; есть над чем потрудиться и рабочим, которым, смотришь, набежит и прибавка сверх условленной платы.

Орехи также продаются обыкновенно на глаз. Собираются они на месте в обыкновенные джутовые мешки и в них увозятся из Крыма.

Дача в Алуште. — Сад на берегу моря. — Алушта

В уездах Симферопольском и Феодосийском мне приходилось видеть огромные сады, достигающие до 100 десятин, например, по реке Карасу, Мокрому, Ендолу и др.

Имеются фруктовые сады старые, древние. Между прочим в горной части при таких садах обыкновенно находятся церкви или их развалины. А если сохранились небольшие храмы — то это старой постройки и архитектуры. Напротив магометанские мечети и минареты сравнительно нового происхождения. В самом деле, греческая культура в Крыму самая давняя; татары пришли, когда Крым процветал и в земледельческом и торговом отношении.

В уезде Ялтинском тоже процветает вместе с виноградарством и плодоводство, но сады в этом уезде не достигают по площади такой величины, как в двух предыдущих. Алуштинские сады небольшие, и фрукты продаются по мелочам во время сезона, что, конечно, выгоднее для мелкого садовладельца.

Алуштинская долина с севера защищена Чатыр-Дагом от вредных холодных ветров. Кроме защиты, эта самая большая возвышенность из крымской цепи гор, сама по себе красивая и грандиозная, придает особую прелесть Алуште. В самом деле, с юга море, с севера Чатыр-Даг, или Палат-гора, а по западной и восточной сторонам долины огромные, скалистые горы с замечательно причудливыми очертаниями.

Вот скала — совершенно человеческий бюст!.. Но какая гигантская величавая голова! Еще скала, Демерджи, по-русски означает кузнец, под горой селение того же названия. С дороги на Чатыр-Даг видны сакли татар, расположенные под скалой, которая почти висит в воздухе.

— Живут и не боятся, говорил мне житель Алушты, показывая на деревню Демерджи.

— Почему же они должны бояться? спрашиваю я.

— Видите, висит какая громада!.. Несколько лет тому назад от этого камня оторвался кусок, доложу вам, препорядочный, и покатился вниз через деревню, — и что ж?.. целых четырех татарских хат как не бывало, вдребезги!.. Хорошо, что людей не было, кроме одной, впрочем, старухи, которая, разумеется, и погибла такой неожиданной и ужасной смертью.

Я со вниманием смотрел на страшную скалу, и мне действительно казалось, что вот-вот рухнет каменная громада и мигом снесет храбрую татарскую деревушку.

— Отчего же не переселить жителей? Ведь в самом деле опасно...

— Шел об этом разговор, но поговорили, да и перестали, отвечал собеседник.

К своей прежней характеристике крымских татар я должен кстати добавить, что они народ достаточно ленивый и весьма не предприимчивый; как и у русских «авось» играет роль в их жизни.

Гора-скала Демерджи прекрасно видна с перевала по дороге в Симферополь, а также, если подниматься на Чатыр-Даг, куда мы решили отправиться завтра с восходом солнца, чтобы с самой вершины взглянуть на море, степь и горы.

Свежо до восхода солнца на морском берегу. Среди таинственной мглы плещут волны, перегоняя с места на место гладкие, отшлифованные камешки. Горы еще в тумане. Кругом тишина, еще ночь не рассталась со спящею землею. Поданные нам лошади будто дремлют: оне уныло опустили головы и стоят равнодушно, когда на них вспрыгивают один за другим всадники.

— Ну, вперед!.. громко раздается в тишине.

Мы трогаемся тихо, медленно, не спешим: и люди, и лошади предчувствуют трудность подъема. Еще свежее стало в лесу; небольшая дрожь пробегает по телу от предрассветного ветерка. Сильнее зашумело море, плещет и шуршит по камням.

Дорога на вершину Чатыр-Дага сначала идет все лесом. Повороты направо и налево не крутые и неутомительные; ехать можно все время верхом, отстраняя по дороге встречающиеся ветки. Идем мы около часа молча, редко перекидываясь фразами, восклицаниями. Светлеет, раздеваются и золотятся лучами горы. Радостнее становится на душе, и мы вертимся на седлах, смотрим, откуда всходит солнце, надеясь увидеть чудную картину восхода с моря.

Но, увы!.. солнце встает за горами, вершины которых положительно пылают заревом яркого пожара... Какое дивное зрелище!..

— Смотрите!.. смотрите!.. какая прелесть! раздались голоса, и мы остановились на небольшой поляне. Из-за довольно плоских вершин, облитых кровавым цветом восхода, показывались и шли расходящиеся светлые столбы, переливающиеся розовыми и фиолетовыми оттенками. Расходясь все шире и шире по поднебесью, эти необыкновенные колонны, исчезая, сливались с бледно-голубым небом.

Так восходило из-за гор солнце, посылая вперед словно вестником своего появления такое знамение, с которого мы, очарованные, не спускали глаз. Колонны были правильные, расстояния между ними равные, и оне бледнели, бледнели вместе с вершинами гор, пока не взошло солнце и не покатило своих лучей вниз с гор в долины и ущелья. Все приняло радостный, живой вид; защебетали птицы, показались высоко в воздухе орлы и засверкало синее море.

Оживленно и шумно двинулись мы вперед. Лошади добродушно фыркали; лес редел, и чаще и чаще перед нами показывались чудные картины то ущелий, то вершин, то пестреющих в долинах жилищ и хозяйственных пристроек. Море ширилось, горизонт увеличивался.

Без особенных приключений мы проехали около 8-х часов, все лесом, который изредка прерывался небольшими полянами.

Теперь мы приближались к месту отдыха, где была вода, чтобы дать напиться лошадям и сварить себе чаю.

Место это было довольно ровное, в глухом лесу, среди толстых и корявых стволов дуба и стройных красивых буков.

Сопровождавшие нас татары быстро развели костер, сбегали за водой и поставили чайник. Хорошо отдохнуть от езды верхом, в согнутом положении, на таком высоком, подъеме в чистом, свежем и несколько сыром от постоянной тени воздухе. Но мы спешили, — каждому скорей хотелось добраться до вершины, чтобы оттуда насладиться широким простором горизонта.

Самая вершина Чатыр-Дага безлесная, подъем крутой, по густой, высокой пожелтевшей траве, под жгучими лучами солнца.

Лошадей мы вели в поводу.

Казалось, близко... Вот-вот конец нашему теперь трудному пути... Но не тут-то было: там еще выступает совершенно желтый откос и еще круче... Ветер порывами набегает на нас откуда-то снизу, освежая усталое тело.

Этот последний подъем самый трудный: ноги дрожат, лошадь неохотно идет за вами и постоянно натягивается повод, и вы не твердо останавливаетесь на неудобном месте. Кроме того между ногами путается густая трава, трава, жесткая и очень твердая.

Но наконец мы на вершине Чатыр-Дага!..

На свободе ветер несся с особенной силой. Ровный, с правильными, едва заметными порывами ветер напоминал море, когда оно, сверкая на солнце, катит свои волны непрерывной чередой. Ветер несся неудержимо с востока на запад. Нужно было привыкнуть к нему здесь, на вершине, привыкнуть и не думать, что вот сорвет с места прямо в пропасть или вт, эту зеленую глубокую балку, над которой мы теперь очутились.

Дворец в Алупке. — Вид на Судакские горы. — Ялта. — Орлы

О так называемых сталактитовых пещерах на вершине Чатыр-Дага писали не мало. В кратких словах расскажу свои впечатления. Больших пещер две. В первую ведет открытый вход, свободный для человека. Большая, высокая комната, вся в разнообразных сталактитовых колоннах и фигурах, производит странное впечатление.

Вспоминается если не волшебный, то древний замок неведомых людей, которые вот-вот выйдут из соседней комнаты и спросят: «что нам угодно?»

Сыро, но светло.

Во второй комнате темнее и те же украшения: колонны, словно окаменелые стволы деревьев и ветвей, разнообразные и эффектные при тусклом освещении стеариновых свечей, с которыми мы шествуем дальше, в третью, четвертую комнату. Течет вода сыро и прохладно.

фигуры становятся угрюмее, приходится то подниматься, то спускаться. Так называемые «комнаты», плотно отделенные друг от друга, имеют уже несколько входов направо и налево... Мы наконец останавливаемся, боясь заблудиться в этом лабиринте сталактитового дворца.

В самом деле, мы не знаем, куда выйти. Мы сгоряча прошли далеко, света нет; бледно мерцают наши свечи, с каменных ветвей и различных тонких и замысловатых фигур сталактитов каплет вода. В угрюмой тишине слышатся эти странные звуки, то резкие, то робкие, едва уловимые нашим напряженным слухом... Но вот показался дневной свет, и мы вышли в первую комнату пещеры.

Я был очень рад и свободно вздохнул под ярким небом.

В другую пещеру, «Тысяча голов», нужно лезть ползком, так узок и неудобен туда вход. Я был только в первой комнате, довольно большой, где темно, душно и сыро.

Название «Тысяча голов» дано этой пещере потому, что, по рассказам, какой-то хан запер в нее тысячу или более возмутившихся против него подданных, приказал заложить вход. камнями и уморил несчастных голодной смертью. Действительно, и по сие время в этой пещере находят человеческие кости, а прежде попадались и черепа.

Тяжелое впечатление!..

Спустились мы с Чатыр-Дага в Тавшан-Базар... Спуск сравнительно крутой и все лесом.

Ночью приехали довольно усталые в Алушту.

Темной ночью, под бархатным южным небом с сверкающими алмазами звездами, люблю я подъезжать в летнюю пору к какому-нибудь крымскому городку и селению. Что-то таинственное, очаровательное навевают на вас эти сторожевые тополя, темная зелень садов, сквозь ветви которых сверкают и словно бегают огоньки. Тихо, твердо, гулко стучат подковы лошадей по каменистому грунту дороги. Вдали слышно, как шумит море, правильно и ровно... какой баюкающий шум... Ближе к морю, скоро и приют и крепкий сон под говор певца — великана!..

Примечания

1. Огромная клетка канареек, сохранившаяся и поныне.

2. 5 000 футов.

3. Теперь город.