VI. Морской берег. — Виноделие

Самые настойчивые просьбы и даже требования Захара не могли принудить старого татарина взять деньги. Нет и нет! Мы этого не ожидали... Подумайте, сколько лошади съели сена!.. А шашлык, кофе?... Я уже не говорю о беспокойстве... Мы хотели было всучить несколько рублей сыновьям хозяина, но и те не брали... Они только добродушно улыбались... Правда, и им и нам было весело... Почему? Потому ли, что такое великолепное утро, блестящая живописная окрестность, и горы и море, такая красота и величие не могли не радовать сердца, или потому, что они, вся эта мусульманская семья, были простые и хорошие люди... Я думаю, и то и другое производило впечатление, дополняя и гармонируя природу и людей.

Еще раз попросил Захар взять деньги как подарок.

— Если я буду у тебя гостем, серьезно сказал старик, — то и я должен буду платить или привезти подарок?

Ну что было на это ответить?

Мы распростились с действительно гостеприимным хозяином, тронули лошадей и стали спускаться к морскому берегу.

Море теперь было перед нашими глазами, мы любовались им, мы его чувствовали, мы дышали особенным, насыщенным солью воздухом.

Море было голубое, такого же цвета, как небо. Небольшие облака отражались на ровной и тихой его поверхности темными пятнами, совершенно одинаковой с облаками формы. Море это было зеркало неба... Да, огромное гигантское зеркало, которому нет конца, нет края...

Бодро шагали наши лошади по каменистому берегу. Справа была беспредельная стихия, слева высились горы; освещенные солнцем, веселые, зеленые горы радостно смотрелись в море. Плотной цепью горы тянулись в равном расстоянии от моря, образуя большую долину, которая замыкалась горами, близко подходившими к берегу. Далекие горы были покрыты голубоватой дымкой тумана; белый каменистый берег ярко блестел на солнце; глазам было больно смотреть вперед, — любоваться морем и горами приходилось даже по необходимости.

— Смотрите, дельфины!.. вскричал кто-то. — Один, вот другой... еще!..

Действительно, близко от берега неуклюже играли на солнце эти морские животные, которых татары называют кара-дельфинами (кара значит черный), и которые, по их мнению, предвещают хорошую погоду, когда показываются часто на поверхности моря.

Проехали верст пять без приключений. На горизонте моря показалось несколько парусных судов, пароход, и скоро скрылись из вида.

Далекие горы обрисовывались яснее, отчетливее; самая высокая из них вершина стала покрываться серой тучей с редкими, точно разорванными краями.

Никто из нас не обратил особенного внимания на эту небольшую тучу. Солнце блестело ярко, над нами было голубое небо, становилось все жарче и жарче... Мы подвигались к горе, покрытой сизой тучей...

Но что это? что за шум? какой-то странный, неопределенный. Невольно мы взглянули на море... Но нет, море спокойно и тихо попрежнему. Что же за шум? такой теперь ясный, хотя и глухой. Ветра нет ни малейшего, в горах также спокойно...

Впереди!.. Что там?.. Как-будто что-то мелькнуло, пробежало вдали по дороге. Сизая туча сползала с вершины к низу, вот она уже одела, опоясала средину горы и ползет ниже, редея все больше по краям. Шум сильнее... И что же?.. Кто это?.. Кто несется на нас с такой неудержимой быстротой и силой? Не успели мы подумать и сообразить, как очутились среди клокочущей грязной воды, по которой с трудом шагали наши лошади.

Поразительное, странное зрелище!.. Яркий день, блестящее солнце, над нами ни тучки ни облачка, а мы в воде, приходится поднимать ноги; дамы, испуганные, бледные, в страхе кричать, просят помощи. Не мудрено, что у них закружились головы от неожиданного и непонятного наводнения, которое признаюсь, и на меня произвело таки впечатление... Помилуйте, — сразу такой грозный и грязный поток!.. И все это наделала серая, небольшая туча, которая повисла сначала над вершиной горы, куда мы ехали, затем расползлась и пролилась сильнейшим дождем, принявшим форму и характер потока и ринувшимся навстречу нам грешным.

Но каких-нибудь две-три минуты, и наводнение кончилось, и мы снова ехали по дороге, по мокрым и сырым камням.

Смеялись, шутили над недавним страхом. Скоро проехали долину, и дорога пошла ущельями между невысоких гор, ближе к морю скалистых, а дальше покрытых лесом. Миновали одну деревню и въехали в другую. Здесь поили лошадей и от неизвестного татарина получили приглашение выпить кофе, но отказались, так как хотелось приехать в Судак засветло.

Не забуду, как наивный и гостеприимный человек рассердился на нас, что мы отказались от его радушного приглашения. Как сейчас помню ветер и шум дождя и его голос полный упреков по нашему адресу. Мы порядочно отъехали от моста и когда я оглянулся татарин стоял там же и, смотря на нас, махал руками. Ну, не милая ли это наивность и простота?!.

Показались Судакские горы с хорошо сохранившейся генуэзской крепостью, у подножия которой приютилась немецкая колония. Крепость — это скала, далеко выступающая в море, скала, как бы повисшая над морской бездной, скала — как вековечный сторож берега, как неустанный его охранитель.

На вершину последней взойти не трудно, — подъем хотя и крутой, но уцелели следы ступеней; также целы и бойницы среди стен и на самой вершине, с которой открывается величавый и грозный вид на море. Говорю грозный потому, что под вами шумят и плещут волны, разбиваясь о груды скал с острой вершиной, которая и в бурю и в тихую погоду глядит на вас вверх, словно желая принять и потопить в пучине морской.

По преданию, эта низовая мрачная скала — скала особенная. Известная в те давние времена царица Феодора, теснимая неприятелем, укрылась в Судакской неприступной крепости; но увы!.. и здесь опасность попасть в руки врагов не покинула гордой царицы, она бросилась в море с вершины. Как только исчезло под водой тело Феодоры, так из глубины морской выдвинулась гряда скал с острой верхушкой и вечным памятником стала на роковом месте.

Судакская долина, одна из самых больших прибрежных долин, издавна славилась своими виноградниками и обширными подвалами для хранения вин, которые не представляли собой тонких сортов, но известны были прочностью в Доставке и сравнительной дешевизной. Сады принадлежат большею частию частным владельцам и немецким колонистам. Татары виноделием не занимаются, хотя и участвуют в нем как работники. Окопку и обрезку винограда производят также татары из соседних деревень, Таракташе и Тухулука. Я уже говорил, что в садах татары работники прекрасные, и работают они, хотя и не споро, но на совесть.

Местечко Судак довольно модное, особенно летом и осенью. Имеется для приезжих на купанье гостиница, существуют лавки с продажей мелочи и разных вещей первой необходимости. Жизнь в Судаке сравнительно с курортами южного берега дешевая, но неудобство имеется, — ото невкусная питьевая вода... Нам по приезде особенно она не понравилась после замечательно вкусной из горных источников.

Купанье в Судаке прекрасное, берег большой, ровный, замыкающийся справа генуэзской крепостью, а с лева скалой, по величине такой же как и та, на которой сохранилось древнее укрепление.

Мы, конечно, не замедлили воспользоваться купаньем, которое с дороги и на утомленного человека действует замечательно ободряюще. Изумрудные волны ласкают и свежат тело, грудь с наслаждением вдыхает морской воздух... На наше счастье небольшой прибой начал тихо покачивать поверхность и белой пеной катиться по берегу. Прелестное ощущение, когда чувствуешь, как волнуется, хотя и тихо, безграничная живая стихия... Сколько в ней и силы и ласки, с каким изумительным шепотом шуршит по камням берега светлая с белой гривой волна.

Бахчисарай. — В окрестностях Симферополя

Не хочется выходить из воды. В самом деле! и свежо, и не холодно, и приятно! Бодрит и успокаивает морское купанье... Я понимаю некоторых любителей, которые по целым дням сидят или в море или на морском берегу. Они так привыкают к ропоту волн, к морской тишине, их так интересует и захватывает буря, что наслаждению их нет границ и предела.

Действительно, море разнообразно в своей жизни, в своем движении и красках. Море никогда не может надоесть, прискучить... Не потому ли, что в нем таится такая сила, мощь, которая всегда загадочна и влечет к себе? Как небо, так и море разнообразны и таинственны, отражая друг друга; но море ближе к нам, мы его ощущаем, живем им, порой мы с ним связаны тесными узами, странной дружбой.

Я кончил купаться, а Владимир еще не возвращался. Он уплыл далеко-далеко, и голова его. чернела небольшой точкой.

— И не страшно вам так уплывать?..

— Нет, ведь легко держаться... Я никогда не устаю... отвечал он. — Но что я?.. Тут есть такие пловцы, что уходят на долго в море и их не видать...

— Да и ваша голова едва чернела...

Несомненно море развивает в человеке мужество и отвагу, и развивает для самого человека незаметно, постепенно.

Мы, переночевали в Судаке и на другой день утром отправились с Владимиром берегом в местечко Отузы, верст 30 от Судака, где должны были присутствовать на сборе винограда и начавшемся там виноделии.

Дорога все время шла между морем и скалами. Попадавшиеся редко татарские деревни были бедны и незначительны. Если бы была растительность, картина не носила бы неуютности. Жутко, тоскливо должно быть в этих саклях зимой, когда реветь и и бушует море и мокрые, серые скалы угрюмы без солнца и зелени.

Пошел дождь, погода резко изменилась и мы ехали молча.

Чем живут эти татары? спросил я, указывая на сакли, притаившиеся среди скал.

— Морем, отвечал Владимир, — ловят рыбу, нанимаются на работы в Судаке, Отузах, особенно когда виноделие. Вот теперь увидите их работу... Дешево берут за свой труд эти бедняки, так дешево, что некоторые садовладельцы не покупают пресса, а по старинному жмут виноград... Это интересно! На южном берегу такого способа не увидите!..

Владимир говорил правду.

По вот и Отузы. Мы проехали татарскую сравнительно зажиточную деревню. Сакли были окружены садиками, и вся Отузская долина была сплошь покрыта виноградниками и защищена со всех сторон кроме моря серыми огромными скалами, разнообразными но формам и очертаниям. Над вершинами скал кружились орлы.

Дождь перестал и солнце угрюмо освещало мрачные вершины каменных громад.

В винограднике, куда приехали мы, сбор продолжался и было весело и оживленно. Пестрые костюмы татарок и детей выделялись на зелени винограда, который они срезали ножницами и ножами. Большие грозди ягод быстро наполняли корзину, которую несли и бросали в тарапан.

Все, что я теперь увидел, меня очень изумило. Перед моими глазами, происходило самое первобытное виноделие: без пресса, без всяких особых приспособлений. Но прежде скажу, что такое тарапан.

Таранам — род деревянного ящика длиною сажени полторы, шириною полсажени, а высотою аршина два. Ящик открытый, имеет на одной из сторон (узкой) отверстие, закрываемое и открываемое посредством крана. Тарапан содержится в чистоте и находится в подвале, в закрытом и сухом помещении.

Во время виноделия в него, как я упомянул, ссыпают виноград, и обыкновенно два или три сильных татарина давят его ногами. Любопытная картина!

Татары в своих традиционных мелких барашковых шапках, с засученными по колена штанами, заложив за спину, как полотеры, руки, прыгают по виноградной массе. Не легок их труд — это видно по мрачным, потным лидам прыгающих, которые будто говорят: «попробуй попрыгать, ну-ка».

Кран тарапана был открыт, и мутная жидкость течет в подставленную под него ведерную посудину, постоянно сменяемую. Полное ведро сливают в бочонок. Один татарин сливал и громко говорил цифру до десяти, другой же ставил черту мелом на стене. Считали по-татарски, но почему-то вместо он (десять) счетчик кричал дарья.

Вот и весь процесс производства. Я говорю о первоначальном, за которым следует брожение вина и его охранение от неблагоприятных условии, потом сбережение и разлив.

Татары продолжали прыгать в тарапане, счетчик выкрикивал: «бир, ики» и т. д. до десяти, а сборщики подваливали свежие ягоды.

Смотреть больше было нечего и мы вышли в сад.

Погода разгулялась, и вечер был прекрасный. Во временам раздавались резкие крики... Это орлы, во множестве летавшие над скалами и между ними, кормили своих птенцов.

— А что если попробовать убить хоть одного орла?

— Трудно! отвечал Владимир: — это такая зоркая и чуткая птица, что никогда не подпустит на выстрел. Разве налетит нечаянно!.. Впрочем, возьмите ружье и попытайтесь!..

Я так и сделал. Выбрав более отлогую возвышенность, я стал подниматься. Сначала идти было не трудно, но когда, я забрался высоко, то наконец сообразил опасность своего положения. Сгоряча я карабкался по таким местам, которые казались мне сверху едва заметными уступами; раздававшиеся вблизи крики орлов влекли меня, манили, но птиц я не видел, да теперь и не надеялся на добычу, — тем более что темнело.

Положение мое было не из веселых: я понимал, что спускаться было несравненно труднее и опаснее, нежели подниматься. Я присел, что бы отдохнуть и собраться с силами. Орлы изредка подавали голос, — несомненно они видели меня и предугадывали грозившую им опасность. На скалах, в их расщелинах рос мох такой удивительной красоты, уборов и красок, что я не замедлил запастись такой растительной новинкой. Этот мох держится только на высотах.

Не стану рассказывать подробно, да и упомнить трудно, как я спускался в долину: где ползком, где карабкался, держась за небольшие деревца, растущие по щелям, где прыгая с камня на камень, без дороги, без направления... Тем не менее, оборванный, исцарапанный, с помятыми стволами ружья, я наконец стал на твердую землю. Я вышел совсем в противоположную сторону и когда возвратился туда, где мы остановились, был встречен довольно радостно. Владимир встревожился моим долгим отсутствием и, когда я рассказал ему, где я был и как спускался, он свистнул и сказал в ответ:

— Благополучно!

На другой день я продолжал знакомиться с виноделием, расспрашивал о подробностях, какой виноград идет на вино, какие сорта истребляются в сыром виде. И что же? Более худший, более грубый сорт выгоднее. Например, так называемый шабаш, очень толстокожий, крупный, но не сладкий сорт, выдерживает всякую перевозку и потому в ходу и ценится по внешности, а не по внутреннему содержанию.

Б заключение должен сказать, что таракан и получение виноградного сока, т. е. вина посредством первобытного способа, именно ногами, — в настоящее время отходит к прошлым временем. На южном берегу и даже в Судаке такой способ не употребляют, а давят виноград посредством прессов, корма и система которых разнообразны, и сама давка происходит, конечно, более успешно, при чем виноградные выжимки поступают также в обработку: смешанные с сахаром эти выжимки дают напиток, который людьми неопытными принимается за настоящее виноградное вино.

Вина бродят и сохраняются в бочках или в бутах, громадных по величине бочках вместимостью в 800—400 ведер. Подвал должен иметь ровную температуру как зимой, так и летом. Вообще виноделие — занятие весьма тонкое, требующее большой аккуратности, внимания и опыта.