1.1. Политическая и духовная ситуация в Крыму в первые годы после его освобождения от оккупантов (1944—1948)

Война превратила послевоенный Крым в руины. Города лежали в развалинах, от многих храмов не осталось и следа, жители нищенствовали. Крупу хозяйки покупали пятидесятиграммовыми стопочками и несли в мешочках как огромную ценность.¹

После депортации «провинившихся» народов на полуостров в поисках сытной жизни приехало немало переселенцев. Но их ждало разочарование, и если бы не жесткое администрирование, многие из них с удовольствием уехали бы обратно.² Колхозники, загнанные в сталинское рабство, почти ничего не получали. В городах трудно было с жильем, с работой.

Крымские верующие разделяли общую судьбу жителей полуострова. Более того, «религиозный фактор» приносил им немало дополнительных трудностей. Религия, «опиум народа», встречала решительный отпор со стороны властей предержащих.³ Верующие практически не имели шансов продвинуться по социальной лестнице. Им предназначалась роль мальчиков для битья, потенциальных рабов ГУЛАГа. Но даже без идеологических заморочек дополнительные проблемы возникали на каждом шагу. Власти смотрели на людей как на дешевую рабочую силу, и частная жизнь граждан ни во что не ставилась.

«Поставьте перед Августовичем (старший пресвитер евангельских христиан-баптистов в Крыму. — Б.К.) вопрос в категорической форме о недопустимости невыхода на работу колхозников-ехб (то есть евангельских христиан-баптистов. — Б.К.) в воскресные дни. Используйте для этих целей статью председателя ВСЕХБ Б. Жидкова», — читаем мы в одной из эпистол, адресованных уполномоченному Совета по делам религиозных культов из центра.⁴ Таких и подобных им ценных указаний в документах пруд пруди.

Эти ЦУ даются на безрадостном общем фоне: «Верующие посещают молитвенные собрания только по воскресным дням, не более 10 человек, и те боятся власти. Некоторые недовольны властью, что им не дают выходных дней, что в связи с засухой скудная жизнь, что они не получают ничего за работу, что хлеба нет, а также нет и денег».⁵

Местные князьки постоянно стремились занять свободный день сельчан. Свои намерения они распространяли даже на духовенство. «Настоятель Петропавловской церкви, село Партизанское, Бахчисарайского района священник Тукин Сергей обратился с таким вопросом. Председатель Партизанского сельского Совета его и псаломщика намерен мобилизовать на воскресник 7 июня для посадки табака в колхозе, им по 60 лет, поэтому могут ли они отказаться от работы в колхозе в воскресенье. Разъяснил Тукину, что отказаться могут и сельсовет их мобилизовать прав не имеет», — сообщает наверх уполномоченный Совета по делам РПЦ.⁶

Все это, конечно, «мелочи». Но из подобных «мелочей» и складывается история повседневности, без них, как говорится, ни шагу.

В послевоенном Крыму существовало немало религиозных организаций — протестанты, караимы, иудеи, старообрядцы... Но самыми многочисленными являлись православные общины. Православие, несмотря на страшные годы репрессий, оставалось самой крупной и влиятельной конфессией в СССР.⁷Церковь находилась в зоне самого пристального внимания государства, и отношения с ней определяли в целом государственную политику в религиозной сфере. Естественно поэтому, что значительная часть нашей работы посвящена именно православию.

На первые послевоенные годы пришелся пик в улучшении церковно-государственных отношений. Правительство, заинтересованное во внешнеполитической деятельности Московской патриархии, пошло на ряд уступок. После постановления СНК СССР от 22 июля 1945 г. в Крыму вновь зазвучал колокольный звон. (С приходом Советской армии на полуостров его запретили)⁸. Организуется свечное производство.⁹ Авторитет Церкви в глазах народа постоянно растет. Верующие активно включаются в социальную работу — устраивают благотворительные обеды, помогают сиротам и вдовам. При храмах возникают кассы взаимопомощи. Например, во Всесвятской (кладбищенской) церкви Симферополя. С апреля по декабрь 1944 г. здесь было выдано пособий нуждающимся на общую сумму 40500 рублей, а в январе 1945 г. — 1700 рублей. Однако после вмешательства уполномоченного эти кассы были ликвидированы.¹⁰

Здесь, наверное, стоит сказать несколько слов о самих уполномоченных. К концу 1940-х гг. почти всю работу с церковью осуществлял Совет по делам РПЦ. (С другими религиозными объединениями — Совет по делам религиозных культов.) В регионах его функции выполняли соответствующие представители, которые координировали связь епархии с местной властью, наблюдали за проведением в жизнь законов и постановлений, информировали центр о состоянии и деятельности епархии. Первым уполномоченным Совета по делам РПЦ был А.Я. Жданов, судя по всему, сотрудник КГБ. Что, впрочем, неудивительно. Известно, что на вопрос Карпова о подборе уполномоченных Совета на места Молотов ответил: «В первую очередь в областях, освобожденных от немцев, а также где много церквей, целесообразно из чекистов».¹¹

А первым послевоенным епископом полуострова стал ленинградский архимандрит Иоасаф (Журманов), которого 13 августа 1944 г. хиротонисали во епископа Симферопольского и Крымского.¹²

Связка «правящий архиерей — уполномоченный» играла чрезвычайно важную роль в религиозном пейзаже на всем протяжении советской истории. Уполномоченные Совета с самого начала выступали в роли представителя бывшего обер-прокурора на местах. Но эта роль в зависимости от политической ситуации, указаний сверху и авторитета правящего архиерея постоянно менялась, как менялось и соотношение между чистым администрированием и наблюдением за жизнью религиозных общин.

Первый епископ послевоенного Крыма определенно был слаб. И власти без лишнего шума с его помощью закрывали одну церковь за другой. Такова была общая политика: на бывшей оккупированной территории число храмов неизменно уменьшалось, в то же время в незанятых немцами районах оно увеличивалось. Правда, не очень значительно.

В отчете за 2-й квартал 1945 г. Жданов сообщает: «Было закрыто 3 церкви. Закрытие было произведено через Правящего Епископа путем объединения общин».¹³

Буквально каждый шаг правящего архиерея зависел от чиновника Совета. Он вынужден был согласовывать с ним свои поездки по епархии, регулировать все вопросы, связанные с перемещением духовенства, со снятием провинившихся старост и т.п. и т.д.

До Великой Отечественной войны на полуострове существовал один-единственный православный храм в Симферополе. Сразу после прихода немцев началось возрождение религиозной жизни: открывались православные храмы, мечети, костелы, молитвенные здания разных религий и конфессий.

После освобождения в Крыму действовали уже 82 православные церкви.¹⁴ К 1944 г. их число сократилось до 70, а за три года с 1944 по 1947 было ликвидировано еще 12.¹⁵

Значительная часть церквей находилась в городах. В столице Крыма действовало 5 из 9 сохранившихся храмов, в Севастополе — 2, в Керчи — 3, в Ялте — 2. В этих и некоторых других городах полуострова богослужения проводились ежедневно. В других местах оно совершалось два-три раза в неделю, но не реже.¹⁶

В первые послевоенные годы религиозная жизнь в Крыму била ключом. В храмы ходило немало мужчин и молодежи. Ежегодно крестилось около 10000 человек.¹⁷ Верующие явочным порядком совершали панихиды в местах расстрела партизан и массовых захоронений.

О движении мирян можно судить по некоторым косвенным данным. Например, в начале 1947 г. на прием к уполномоченному Совета по делам РПЦ явился инспектор семенного контроля Павел Лаврентьевич Смирнов. Цель визита Смирнова, впрочем, не имела никакого отношения к посевной. Член общины симферопольской Покровской церкви пришел за разрешением выступать в храмах с проповедями как миссионер и хотел получить соответствующую бумагу. Оказывается, до революции Смирнов имел от Таврического архиерея документ, разрешавший ему выступать с амвона, и теперь он хотел бы возобновить свою деятельность. Уполномоченный (в дальнейшем просто У. Будем экономить место) хотел переадресовать посетителя к правящему епископу. Но, как выяснилось, тот уже обращался к владыке, и теперь все дело стало за чиновником. Пришлось разъяснять незадачливому просителю, «что с проповедями могут выступать в церквах только зарегистрированные священнослужители, а миссионеров как таковых у нас нет».¹⁸ Сегодня, в начале XXI века, в церкви практически невозможно увидеть проповедующего с амвона мирянина. Это считается чуть ли не криминалом. А тогда это казалось вполне возможным и даже желательным.

Государство в первые послевоенные годы не касалось многих частностей приходской жизни, которые решительно были пресечены в дальнейшем. Дети с родителями не только посещали храмы, но и прислуживали в алтаре. Священники в облачении сопровождали покинувших этот мир до кладбища. В престольные праздники во дворе храмов устраивались обеды для всех прихожан. Под открытым небом совершались молебны. Богатые приходы «подкармливали» бедных.¹⁹

Большой общественный резонанс имела патриотическая деятельность церкви. Крымская епархия вносила миллионы рублей в благотворительные фонды — помощи детям и сиротам, семьям военнослужащих. Красный Крест. Так, с 1 декабря 1944 г. по 1 сентября 1945 г. было собрано и внесено в Госбанк 568797 руб. (В эти же месяцы епархия внесла также 100000 на оборону Родины)²⁰. Эта практика, поднимавшая церковный авторитет, была прекращена в 1947 г. согласно указанию из Совета Министров.²¹

Очень непросто складывались отношения православных общин с органами местной власти. В первые послевоенные годы на гребне патриотизма и роста влияния Церкви власть нередко шла навстречу «пожеланиям трудящихся». Так, по просьбе настоятеля исполком горсовета Белогорска принял решение о помощи приходу в починке крыши. Правда, бдительный прокурор опротестовал и отменил это решение.²²

Иногда чиновники-государственники даже активно отстаивали интересы верующих. Скажем, когда было принято решение о закрытии бывшей греческой церкви в деревне Аутка (недалеко от Ялты), председатель Ялтинского райисполкома Черняев написал на имя У. письмо (копия епископу): «Население деревни Аутки начинает увеличиваться за счет прибытия переселенцев.... Для удовлетворения религиозных потребностей прибывающего населения Райсовет находит необходимым сохранить православную церковь в Аутке, поступления с которой пойдут в бюджет района».

Но Черняев, видимо, плохо понимал политику партии. Его вызвали в обком и все объяснили.²³

К сожалению, черняевых в Крыму, как и по всей стране, было немного. Большая часть партийного и государственного аппарата мечтала о возобновлении гонений или, во всяком случае, считала некоторые уступки «церковникам» чрезмерными. И, исходя из этих настроений, порой пускалась во все тяжкие. Скажем, председатель сельсовета в Емельяновке запретил священнику Иоанну Кудрявцеву исполнять требы. Более того, отнял пожертвованные ему сельчанами два десятка яиц и три килограмма крупы. Он не разрешил «появляться попам в пределах своего сельсовета, так как у него Советская власть». Так пишет в своем отчете У., который вынужден принять меры к тому, чтобы зарегистрированные священники могли совершать требы.²⁴

Спорадически страдали от действий «верных марксистов-ленинцев» простые верующие. Например, казначея церкви в Бахчисарае несколько раз увольняли с работы. В местном райкоме партии ему объяснили, что если он хочет работать в советском учреждении, то должен оставить свою церковную должность.²⁵

Доставалось и неверующим. В 1948 г. директор Чистенькой МТС (село Чистенькое недалеко от Симферополя) «отпустил некоторые материалы для ремонта церкви, так за это его исключили из партии».²⁶

Подобные действия уже никак не были связаны с произволом властей и органично ложились в русло религиозной политики внутри страны. Власти настойчиво стремились ограничить деятельность церкви, сузить сферу ее влияния. После смены в 1948 г. церковно-государственного курса «ограничительный» механизм заработал на всю катушку.

Примечания

1. Поповский М. Указ. соч. С. 411.

2. «Обеспечение колхозов переселенческих районов рабочей силой составляет 42%... Приняты меры к полному прекращению самовольных выездов переселенцев» (Ф. 327, № 630, л. 146).

3. Уже в сентябре 1944 г. появилось постановление ЦК ВКП (б), призывавшее к усилению антирелигиозной пропаганды. Историк В.А. Алексеев считает, что инициатором принятия постановления был Сталин, который «не мог не осознавать, что партийные, комсомольские кадры, идеологические работники и активисты плохо понимали весь замысел его новой линии в области церковно-государственной политики». См.: Алексеев В.А. «Штурм небес» отменяется? Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. М.: Россия молодая, 1992. С. 196.

4. Ф. 6991, оп. 3, № 1172, л. 98.

5. Ф. 6991, оп. 3, № 1172, л. 114.

6. Ф. 6991. оп. 1, № 1032, л. 66.

7. К 1946 г. Русская православная церковь имела 10544 действующих храма, насчитывала около 9254 священников и дьяконов. См.: Шкаровскии М.В. Русская православная церковь при Сталине и Хрущеве. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, 2000. С. 398.

8. Ф. 6991, оп. 1, № 44, л. 61.

9. Ф. 6991, оп. 1, № 44, л. 63.

10. Ф. 6991, оп. 1, № 34, л. 173; № 34, л. 169 об.

11. Васильева О.Ю. Русская православная церковь в политике Советского государства в 1943—1948 гг. М.: Институт российской истории, 1999. С. 118.

12. История Русской Церкви. Книга девятая. М.: Издательство Спасо-Преображенского монастыря, 1997. С. 742.

13. Ф. 6991, оп. 1, № 39, л. 60.

14. Таврическая епархия, в которую входил Крымский полуостров и три уезда на материке (Бердянский, Мелитопольский и Днепровский), по своей официальной истории являлась сравнительно молодой: она возникла в конце 1859 года вскоре после завершения Крымской войны. В состав епархии входило около 400 церквей и 10 монастырей; центром ее являлся Симферополь, где располагались архиерейская резиденция, кафедральный Александро-Невский собор и духовная семинария. (См.: Архиепископ Александр. Священномученик Никодим: жизнь, отданная Богу и людям. Кострома: Костромская епархия, 2001. С. 195.) В 1914 г. в Таврической епархии насчитывалось 395 приходских церквей, 65 молитвенных домов и часовен и 43 монастырских церкви. (Ф. 6991, оп. 1, № 1032, л. 22). В самом Крыму было 157 православных храмов. (Ф. 6991, оп. 3, № 1172, л. 94.)

15. Ф. 6991, оп. 1, № 1497, л. 59.

16. Ф. 6991. on. 1, № 769, л.л. 67, 68.

17. Ф. 6991, оп. 1, № 640, л. 20. Венчалось, правда, значительно меньше, порядка 300—400. (Ф. 6991, оп. 1, № 640, л. 39). Отпевали же около 2000 чел. (Ф. 6991, оп. 1, № 640, л. 83).

18. Ф. 6991, оп. 1, № 189, л. 13.

19. То, что именно так в Крыму и было, следует из «ограничительных» мероприятий, проводимых властями в последующие годы. См., например, Ф. 6991, оп. 1, № 1032, л. 27.

20. Ф. 6991. оп. 1, № 34, л. 173.

21. Шкаровский М.В. Указ. соч. С. 340.

22. Ф. 6991, оп. 1, № 44, л. 60.

23. Ф. 6991, оп. 1, № 34, л. 172.

24. Ф. 6991, оп. 1, № 44, л. 52.

25. Ф. 6991, оп. 1, № 39, л. 62.

26. Ф. 6991, оп. 1, № 769, л. 130.