Глава 5. За Оку ворогам дороги нет!

Над Россией сгущались грозовые тучи нового нашествия. Враги Москвы сговаривались о совместном выступлении. Осенью 1540 г. король Сигизмунд с удовлетворением писал, что крымский хан Сагиб-Гирей «присягу учинил, хочет весной со всем войском своим пойти на Москву»¹. Действительно, в мае 1541 г. русский посол Астафий Андреев сообщал из Крыма, что хан уже вышел «в поле», и «стоит с многими людьми крымскими и с ногаями на Днепре на Ислам-Кермени, а ожидается с многими людьми. А говорят в Крыму, что царь хочет идти на великого князя»².

В отличие от прошлых крымских нападений, этот поход преследовал далеко идущие политические цели. Крымский хан Сагиб-Гирей хотел сорвать русский поход на Казань и тем самым поддержать своего союзника Сафа-Гирея. Он действовал при прямой военной помощи турецкого султана, пославшего в Крым сильное войско с пушками и пищалями. В походе должны были принять участие и литовские войска. Фактически Русскому государству противостоял единый фронт всех татарских улусов — Крымского, Казанского и Астраханского ханств, Ногайской Орды, — Турции и Литвы. Оборонительная система «крымской украины» держала трудный экзамен.

5 июля 1541 г. крымский хан Сагиб-Гирей выступил в поход. Об этом вскоре стало известно в Москве. «Прибежали к великому князю из Крыма два полонянника, Якимко Иванов с товарищем, а сказали великому князю, что приехал в Крым царев человек Азыфергат, а сказал царю, что князь великий воевод своих с многими людьми послал к Казани. А царь забыл свою правду и дружбу, начал снаряжаться на Русь, и с сыном своим с царевичем Менгиреем, и всю орду с собой повел, а оставил в орде старого да малого. А с царем же князь Семен Бельский и многих орд люди, турского (турецкого. — В.К.) царя люди с пушками и с пищалями, да из ногаев Бакий князь с многими людьми, да кафинцы, и астраханцы, и азовцы, и белгородцы. Идет на Русь с великою похвалою, и повелел объявить в орде: которые люди с ним не поспеют выйти, и те бы его догоняли в Ислам-Кермене городке»³. Общую численность войска Сагиб-Гирея летописец определил вместе с «иных орд и земель прибыльными людьми» в «тысяч со сто и более».

Особо следует обратить внимание на согласованные действия крымского хана и короля Сигизмунда. Король не только разрешил принять участие в походе своим подданным, «белгородским казакам», но и постарался обеспечить крымскому войску беспрепятственный проход к русским «украинам». 21 июля он писал киевскому маршалку Андрею Каширскому о том, что хан «мир вечный с нами принял». Далее Сигизмунд приказывал, чтобы «подданным царя перекопского и царя турецкого никакой шкоды не чинили», а кто «шкоду улусам татарским учинил, тех бы за горло имали и карали, или до нас отсылали»⁴. Крымского хана «подводил на великого князя украины изменник князь Семен Бельский»⁵, с которым король поддерживал постоянную и тесную связь. «Единачество» между крымским ханом и королем было, таким образом, налицо.

Мероприятия московского правительства по отражению татарско-турецкого похода 1541 г. отличались быстротой, слаженностью и свидетельствовали о превосходном понимании татарской тактики. Особенно четко действовала сторожевая служба, своевременно сообщавшая о всех передвижениях врага.

Немедленно после получения первых «вестей» о походе Сагиб-Гирея пограничным воеводам было приказано усилить разведку. В частности, «князь великий по тем вестям послал в Путивль к наместнику своему к Федору Плещееву-Кочину, а велел ему послать станицу на поле, поперек дорог. И Федор послал Гаврилу толмача, и Гаврила, приехав с поля, сказал великому князю, что наехал в поле на сокмы великие, шли многие люди к Руси, тысяч со сто и более». Затем пришли вести и от других пограничных воевод. 21 июля «прислал к великому князю на Москву воевода князь Семен Иванович Микулинский грамоту, а писал в грамоте, что идет царь Крымский и его сын Имин-Гирей-салтан и многие люди крымские с ними, и турецкие, и ногайские, и Бакий-мурза ногайский. А идет царь со всем нарядом, с пушками и с пищалями, к берегу Оки-реки». 25 июля «приехал к великому князю из Рыльска станичник толмач Гаврила, что посылал его князь Петр Иванович Кашин к Святым горам, и они до тех урочищ еще не дошли, а наехали верх Донца Северского на многих людей крымских, и гоняли за ними целый день. А идут тихо, и того приметою чаяли, что царь идет»⁶.

Оборонительные мероприятия московского правительства по этим «вестям» были не раз уже проверены в предыдущих сражениях с крымцами. Прежде всего, правительство значительно усилило войска «на берегу» реки Оки, причем полки заняли непосредственно укрепления на бродах и возможных «перелазах». Великий князь «отпустил от себя из Москвы боярина и воеводу своего князя Дмитрия Федоровича Бельского, а велел князю Дмитрию и всем воеводам из Коломны выйти, а стать со всеми людьми у Оки-реки на берегу но тем местам, где наперед того воеводы стояли против царей на берегу».

Большое войско было поставлено на реке Пахре, на дороге от окского «берега» к столице: «царевича Шигалея да боярина своего князя Юрия Михайловича Булгакова князь великий отпустил из Москвы, а с ним послал своего двора многих людей. А велел царевичу и князю Юрию стоять на Пахре». Это войско не только непосредственно прикрывало столицу, но и могло быстро прийти на помощь полкам, оборонявшим «берег», в момент, когда окончательно определилось бы направление удара главных сил крымского хана.

Еще одним районом сосредоточения полков был город Владимир. Видимо, правительство опасалось одновременного удара со стороны Казанского ханства, как во время нашествия Мухаммед-Гирея в 1521 г. Великий князь велел «стоять во Владимире» воеводе князю Ивану Васильевичу Шуйскому «с товарищами», а затем «в Мещеру послал к царю Шигалею, чтобы с князьями и с мурзами и со всеми людьми пошел в Владимир же, а с Костромы воеводе своему Федору Ивановичу Шуйскому с товарищами велел идти к Владимиру со всеми людьми»⁷. Сосредоточение полков закончилось. Теперь оставалось ждать, куда направит свой удар Сагиб-Гирей.

Наконец, «приехал к великому князю с поля станичник Алексей Кутузов, сказал великому князю, что видел на сей стороне Дона на Сновах многих людей, шли весь день полки, а конца им не дождался. И с того вестью послал князь великий на берег к князю Дмитрию Федоровичу Бельскому с товарищами, а велел разослать воеводам на Рязань и на Угру, и в Серпухов, и по всей украине, чтобы тотчас к нему собирались». Началось новое передвижение русских полков. Воеводы сходились к наиболее опасному участку «берега», у Коломны и «против Ростиславля». Для прикрытия флангов воеводы остались в Туле, в Калуге и «на Рязани за городом»⁸. Эту перегруппировку удалось завершить до прихода татар к Оке. К тому же враги были задержаны на передней линии обороны, у крепости Зарайска.

28 июля «пришел царь к городу Осетру (Зарайск. — В.К.), и татары многие к городу приступали». Зарайск оборонял «воевода городской Назар Глебов с горожанами». Защитники города «на посадах с татарами бились, и многих татар побили, а девять татаринов живых поймали и к великому князю послали»⁹. Взять Зарайск хану Сагиб-Гирею не удалось. Он лишь выжег посады и двинулся дальше — к Оке.

Только тогда, наконец, были двинуты к «берегу» резервы русского войска, дожидавшиеся своего часа в лагере на реке Пахре. Великий князь «царевичу и князю Юрию Булгакову с Пахры велел идти на берег и с воеводами соединиться». Вместо ушедших на реке Пахре встали новые полки: великий князь «от себя отпустил на Пахру воеводу своего князя Василия Михайловича Щенятева да конюшего своего Ивана Ивановича Челядника, а с ними двора своего многих людей, а велел им стоять на Пахре». Москва на всякий случай приготовилась к обороне. Великий князь «призвал к себе приказчиков городовых и велел запасы городские запасать, пушки и пищали по местам ставить, и по воротам и по стрельницам и по стенам людей расписать, а у посада по улицам надолбы делать. Люди же городские с великим хотеньем начали прилежно делать».

Крымский хан Сагиб-Гирей подошел к реке Оке ранним утром 30 июля («на третьем часу дня», т. е. примерно в 6 часов утра по современному счету времени). Сам хан «стал на горе на высоком месте», татары вышли на берег Оки и «хотели лезти через реку». Но на «перелазе» татар встретили русские полки. «Наперед пришли на берег передовым полком князь Иван Иванович Туронтай-Пронский да князь Василий Охлябинин, и начали с татарами стреляться. Татары же, увидев передовой полк, решили, что все люди пришли, многими людьми в реку побрели, а на тары начали садиться, а передовой полк начали стрелять многими стрелами, и полетели стрелы, как дождь. Царь же повелел из пушек бить и из пищалей стрелять, а велел отбивать людей от берега». Так описывал летописец начало сражения на берегу Оки.

Передовой полк выдержал первый удар татарского войска. К месту боя спешили подкрепления. Подоспевшие воеводы «начали ставить полки и людей устанавливать». Летописец отметил, что и тогда «люди великого князя еще не все пришли на берег против царя, с Угры воеводы князь Роман Иванович Одоевский да Иван Петрович с многими людьми еще не пришли на берег». Больше того, и из прибывших полков в бою приняли участие лишь «немногие люди». Но и этих сил оказалось достаточно, чтобы сдержать татар — их «отбили от берега». Решающую роль сыграла многочисленная артиллерия, привезенная воеводами на берег Оки. Турецкие пушкари проиграли «огненную дуэль» русским артиллеристам. Когда «татары многие в реку влезли и хотели лезть за реку, турки из многих пушек и из пищалей начали стрелять в людей великого князя. И воеводы великого князя повелели из многих пушек и из пищалей стрелять, и многих татар нобили царевых добрых, и у турок многие пушки разбили».

Целый день продолжалось сражение на Оке. «Перелезть» реку татарам так и не удалось. Вечером хан Сагиб-Гирей «отошел в станы свои в великом размышлении». Между тем русские воеводы продолжали укреплять оборону на берегу. «Ночью той пришел великого князя большой наряд, и повелели воеводы пушки большие и пищали к утру готовить». О прибытии «большого наряда», т. е. тяжелой артиллерии, стало известно и татарам. «Прослышал царь, что пропускают пушки большие, а того дня их не было, и от берега побежал. Пришел на берег в субботу на третьем часу дня, а побежал в неделю (в воскресенье. — В.К.) рано». Отступление хана было поспешным. «Крымские люди побежали от берега с великим срамом, и телеги и всякие рухляди побросали». Оборонительная линия Русского государства на реке Оке оказалась непреодолимой для татарско-турецкого войска.

Дальнейшие боевые действия русских воевод были традиционными: главные силы остались «на берегу», а отступавшего врага начали преследовать «легкие воеводы» с конными отрядами, Илья Левин с товарищами. Вскоре от него пришла весть, что «царь пошел той же дорогою, по которой в землю шел»; Илья Левин двигался следом за татарами «царевою сокмою». За передовым отрядом «большие воеводы» с Оки «отпустили за царем воевод князя Семена Ивановича Микулинского да князя Василия Семеновича Оболенского-Серебряного, а с ним многих людей, выбрав изо всех полков дворовых и городовых». Они, «идучи за царем, отставших много татар побили, и иных живых татар поимали да к большим воеводам отослали». Пленные сообщили: «Пошел царь с всеми силами и с нарядом к Прони». После этого за Оку послали «еще воевод, а с ними многих людей», чтобы те вместе с «рязанскими воеводами» «Проне пособляли». Кстати, в Рязань были возвращены все воеводы, которых раньше вызвали в Коломну, «с всеми людьми, кои с ними пришли».

К Пронску хан Сагиб-Гирей подошел 3 августа, «сам стал за рекой за Проней близко города, а войску велел приступать к городу с пушками и с пищалями и градобитным нарядом. А в городе в те поры были великого князя воеводы не с многими людьми, Василий Жулебин, а другой Александр Кобяков, из рязанских бояр. Татары же приступили всеми полками к городу, из пушек и из пищалей начали по городу бить, а стрелы их, как дождь, полетели, и к стенам города приблизились. С города же против татар начали пушки и пищали пускать, а которые татары к стене приступили, тех с города кольями и камнями отбили. Татары же весь день к городу приступали, с горожанами бились, и многих татар из пушек и из пищалей с города побили. Князья же и мурзы, подъезжая к городу, воеводе Василию говорили, чтобы город сдал, а царь им милость окажет, а не взявши города, царь прочь не пойдет». Но ни уговоры, ни угрозы хана и его мурз не помогли: гарнизон Пронска продолжал борьбу.

Вечером татары «отступили в станы свои», чтобы на следующий день возобновить осаду. Хан «велел всем людям своим туры делать и градобитные приступы», чтобы наутро «всеми людьми со всех сторон к городу приступать». Готовился к новому бою и Пронск, причем в укреплении города принимало участие все население: «Всеми людьми и женским полом город крепили, и на город колье и каменье и воду носили».

Но помощь была уже близка, русские полки спешили к Пронску. Узнав об их приближении, крымский хан «приступ отложил, а туры и наряд велел пожечь, а сам пошел прочь от города». Началось преследование отступавшего крымского войска. «Воеводы за царем пошли часа того, пришли к Дону, а царь уже через Дон перевезся. И воеводы за царем отпустили немногих людей, а сами возвратились воеводы на Москву»¹⁰.

Правда, после отступления крымского хана «в поле» его сын «царевич Аминь» попробовал было напасть «со многими людьми на Одоевские места», но «князь Владимир Иванович Воротынский с своими братьями против татар из Одоева вышел, и многих татар побил, а иных живых поимав, к великому князю на Москву прислал 45 человек»¹¹.

События похода крымского хана Сагиб-Гирея в 1541 г. показали, что основная оборонительная линия «по берегу» реки Оки достаточно прочна и надежна, чтобы сдерживать даже объединенные силы татарских ханств. Хорошо проявили себя и гарнизоны крепостей за Окой. Под стенами Зарайска хана задержали, что позволило сосредоточить русские полки на опасном месте. Город Пронск, где воеводы оборонялись «не с многими людьми», выдержал приступы всего татарского войска.

Одновременно стало ясно, что надежно прикрыть уезды южнее Оки русские полки пока не могут. Необходимо было создать еще одну линию обороны со стороны «поля». Иначе заокским уездам грозило такое же разорение, как в 1541 г. Изменник Семен Бельский писал в августе 1541 г. королю Сигизмунду, что хан «с великим войском и с пушками пошел на неприятеля вашей милости, выпленил, выжег, вывел людей и имущество, шкоды всякие учинил. Таких шкод много лет над собой не видели»! Крымский мурза Ибрагим-баша хвастался своими «подвигами» во время похода: когда хан «посылал землю Московекую воевать и дал ему 20 тысяч людей», то он «с теми людьми землю Рязанскую до самой Каширы воевал, и со всеми пожитками и людьми, которые при нем были, в целости назад приехал»¹². Поэтому неудивительно, что в 40-х годах московское правительство принимало энергичные меры по созданию оборонительной линии южнее реки Оки.

Фактически в 40-х годах была создана, кроме «берега» реки Оки, еще одна, передовая оборонительная линия. Русские воеводы с полками теперь стояли на рубеже Пронск—Михайлов—Зарайск—Тула—Одоев—Белев — Козельск—Карачев—Мценск. Кроме того, русские полки взяли под защиту Северскую землю (Новгород-Северский, Путивль, Почеп). В связи с этим прекратилась «роспись» московских воевод «на Угре», которая стала глубоким тылом¹³. Оборонительная линия «по берегу» сохранялась, но только на случай вторжения крупных соединений из Крыма: мурзы до Оки не доходили. Основные силы и средства Русского государства были брошены на создание и совершенствование передовой линии обороны. В дальнейшем правительство ограничивалось поддержанием в порядке старых укреплений на «берегу». Это дает основание отнести описание укреплений по Оке, сделанное позднее иноземцем Г. Штаденом, и к рассматриваемому времени. Река Ока, по рассказу Г. Штадена, «укреплена более чем на 50 миль вдоль по берегу. Один против другого были набиты два частокола в 4 фута высотою, и это расстояние между ними было заполнено землею, выкопанной за задним частоколом. Частоколы эти сооружались людьми князей и бояр с их поместий. Стрелки могли таким образом укрываться за обоими частоколами, или шанцами, и стрелять по татарам, когда те переплывали реку», причем «при постройке укреплений по берегу Оки посаженно» дворяне и бояре принимали долевое участие «соответственно размеру своих поместий»¹⁴. В моменты наибольшей опасности «на берег» по-прежнему выходили великокняжеские полки, однако военные действия теперь в основном разворачивались значительно южнее, ближе к «полю», на передовой оборонительной линии.

Крымские набеги 40-х годов были, конечно, опасны, подвергали опустошению южнорусские земли, но центральным уездам страны реально не угрожали. Вся тяжесть борьбы ложилась на пограничных воевод. Не всегда операции воевод оказывались удачными, но в целом пограничная война с крымскими татарами шла уже с явным перевесом на стороне Русского государства.

Весной 1542 г. «приходил царевич крымский Имин-Кирей с многими людьми на Северские места, к Путивлю и к Стародубу, и к Новгороду-Северскому». Находившиеся «в Севере» воеводы великого князя «языков у них поимали и на Москву послали 20 татаринов, а иных побили». Крымцы же, «повоевав Северу, прочь пошли». В июле снова «приходил крымский [царевич], а с ним князь Семен [Бельский], и был бой под Белым колодезем». 16 августа «приходили на Рязанские места многие люди крымские, Ишмагмет-мурза да Саталкулулан да Сюлеин-мурза да Битяк-мурза Абрахманов и иные многие мурзы, и пришли к Николе к Зарайскому». Великокняжеские воеводы «против крымских людей вышли и языков у них поимали, и крымские люди от того дрогнули да пошли из великого князя украины вон». По дороге в степи они «воевали Рязанские места» и захватили «полон», который не удалось отбить, несмотря на энергичное преследование. «Воеводы великого князя по государеву велению ходили до Дона и догнали сторожи татарские на Куликове поле, и многих татарских сторожей великого князя сторожи побили, а иных переимали, а иные утекли. И весть, татарам от тех беглецов учинилась, и крымские татары пошли борзо, и воеводы великого князя, дойдя до Мечи, их не догнали, и оттуда воротились»¹⁵. Видимо, московское правительство не слишком беспокоили подобные нападения. В самые опасные летние месяцы на «крымской украине» были поставлены всего 16 воевод, а на границах с Казанским ханством и в волжских городах — более 20 воевод¹⁶.

Очень интересна «роспись» воевод на «крымской украине» летом 1543 г. «На берегу» воеводы с полками стояли только в Коломне, Серпухове и Калуге. Остальные же полки были выдвинуты за Оку: в Тулу, Зарайск, Белев, Новгород-Северский, Путивль¹⁷. Вероятно, московское правительство чувствовало себя достаточно сильным, чтобы взять под защиту всю «крымскую украину». А сосредоточивать солидное войско на Оке не было необходимости: большого крымского похода в этом году не ждали, так как еще весной состоялся обмен грамотами «о крепкой дружбе» с крымским ханом.

Нельзя сказать, что на обороне «крымской украины» существенно сказывалась обстановка «боярского правления». Впрочем, бывали случаи и несогласованности в действиях сторожевой службы, и преступного бездействия воевод, которые позволяли крымцам нападать «безвестно» и уводить пленных. Например, когда в декабре 1543 г. «приходил крымский царевич Имин-Гирей калга, Саип-Гиреев царев сын, с многими людьми крымскими безвестно на украинные места Белевские и Одоевские», то он «за небреженье наше попленил многих людей». Летописец пояснил, в чем заключалось это «небреженье»: «Тогда были там воеводы князь Петр Щеняев да князь Константин Шкурлятев да князь Михаил Воротынский, и заспорили о местах, того ради не пошли помогать тем местам, и того ради татары, попленив многих людей, отошли»¹⁸. Но такие эпизоды на «крымской украине» и в годы боярского правления были скорее исключением, чем правилом. В целом оборонительная система Русского государства на юге функционировала нормально. В обороне от крымских набегов были заинтересованы все группировки феодалов. Внутренняя борьба не мешала им выполнять «государеву службу» на берегу Оки или в заокских городах. «Росписи» воевод на «крымской украине» по-прежнему производились ежегодно. Так, летом 1544 г. воеводы стояли в Серпухове, Калуге, Рязани, Пронске, Зарайске, Туле, Одоеве¹⁹. Когда в этом году «приходили татары крымские на Рязань», то «великого князя воеводы князь Василий да князь Петр Семеновичи Серебряные-Оболенские крымских татар побили, а 60 человек поимав, прислали к великому князю, и полон у крымских татар весь отполонили»²⁰.

Оценивая военные действия на «крымской украине» в последующие годы, необходимо учитывать, что они проводились русскими воеводами незначительными силами. Главное внимание правительство уделяло походам на Казанское ханство — началась «Казанская война», потребовавшая от Русского государства огромных усилий. К тому же крымские татары теперь старались нападать именно в такое время, когда русские полки уходили к Казани. Но и в этих неблагоприятных условиях оборона «крымской украины» выглядела достаточно устойчивой, хотя и требовала время от времени подкреплений. В 1545 г., готовясь к очередному походу на Казань, «ходил князь великий на Коломну против своего недруга крымского царя, а с ним брат его князь Юрий Васильевич, а стоял на Коломне на берегу, на Московском устье под Голутвином»²¹. Одного выдвижения великокняжеских полков в Коломну оказалось достаточно, чтобы предотвратить крымское нападение. Летом 1546 г. снова великий князь стоял в Коломне, «а с ним на Коломне и в Серпухове многие воеводы и сила великая всего Московского государства, столько кажут людей на Коломне от начала не бывало». В декабре того же года великий князь, отправившийся было на богомолье, срочно «пригнал на Москву на подводах, декабря в 10 день, для того, что чаяли по полонянниковым вестям крымского царя или царевичей к Москве»²². Но и в этом году «крымский царь, уведав великого князя на Коломне, не пошел». В 1547 г. был «поход другой царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси на свое дело и на земское на Коломну». Воеводы с полками стояли в Коломне, Кашире, Серпухове, Туле, Рязани, Калуге; «в Калуге же был по крымским вестям астраханский царевич Едигер, а с ним князь Иван Хворостинин»²³. И опять эта военная демонстрация сорвала крымское нападение. В пределы «украины» вторгались в это время только ногаи, сравнительно легко отбиваемые пограничными воеводами. «Той же зимой, декабря в 23 день, приходил на Рязанские места Касай-мурза, а с ним ногайских людей 5000. И царь и великий князь послал на тех ногайских людей на Рязань из Мещеры воевод своих, князя Владимира Воротынского и иных воевод своих с многими людьми. И ногайские люди, послышав то, пошли вскоре назад, а Рязанские места воевали по Вожу»²⁴. В июле 1548 г. крымские татары пробовали было напасть на Мещеру, но «Михайло Иванович Воронов на поле, на мещерской украине, крымских людей побил многих, а 30 человек к Москве привел»²⁵. В августе «путивльские казаки» предприняли ответный поход «в поле», под татарские улусы. «Михалко Черкасенин да Истома Извольский-Тулянин с товарищами на Дону на Великом Перевозе побили крымского князя Аманака да черкасского казака Елбулзлука и азовских людей многих побили и семь пушек у них отняли и к царю и великому князю привезли»²⁶. Зимой ожидалось новое ногайское нападение, и «в декабре были воеводы на Коломне по ногайским вестям».

В 1549 г., в разгар «Казанской войны», воеводы с полками были оставлены и на «крымской украине» в Коломне, Калуге, Кашире, Зарайске, Рязани, Туле, Почепе, Козельске²⁷. Эти воеводы без особого труда отразили крымский набег, который, впрочем, осуществлялся небольшими силами. В июне «побили на Туле крымских людей великого князя воеводы Захара Петровича Яковли с товарищами, а голову их, Аллагата-князя, взяли и к великому князю прислали. А приходило их 3000 человек»²⁸.

В 1550 г. крымские татары опять пытались воспользоваться для вторжения в пределы «украины» походом основных русских полков к Казани. Однако это не явилось неожиданностью для московского правительства. Уже в апреле «от крымской украины от поля» были поставлены воеводы в Туле, Пронске, Рязани, Зарайске, Почепе, Белеве, Карачеве, Мценске. Показательно, что Русское государство выставило полки на передовой линии обороны, южнее Оки. И только после получения сведений о возможном походе самого крымского хана полки были дополнительно поставлены «на берегу» в Коломне, Кашире и Калуге. Летом сюда же приехал и великий князь. «Пришли к великому князю вести про крымского царя, что хочет быть на его украину. Июля в 20 день, в воскресенье, выехал царь и великий князь из Москвы на Коломну, а оттуда на Рязань». Впрочем, в пограничных городах Иван IV пробыл недолго и уже 20 августа вернулся в Москву²⁹. Большой поход крымского хана не состоялся, а с набегами отдельных царевичей и мурз могли справиться сами пограничные воеводы. Об этом свидетельствовали их успехи в отражении татарских набегов в 1550 г.

Пограничные русские воеводы не только оборонялись, но и сами действовали достаточно активно. Русские полки часто выходили «в поле» и встречали татар за пределами «украины», предотвращая набеги. Это тем более важно отметить, что к русской границе приступали значительные крымские силы. По сообщению «станичного головы Ивана Дмитриева сына Иванова», в июле «лезли Донец в Великий перевоз и по иным перелазам с крымской стороны многие люди, и которые лезли Великий перевоз, тех сметили с 20 000»! Немалые силы шли к «северской украине», о чем сообщали из Путивля. И тем не менее русские полки выходили «в поле»! Чтобы помешать очередному «крымскому царевичу» пройти со своими людьми в Казань, было решено «отпустить воевод с Коломны на поле царевича поберечь». В августе, когда «пришли на Мещерские места многие крымские люди, а утек у тех людей полонянник Ивашка, бортник берестенский, и сказывал, что слышал у тех людей, что пришел царевич крымский, а с ним 30 000 человек, а говорили-де между собой, что им, отдохнув, быть на Мещерские и на Рязанские места», то еще раз «отпустил царь и великий князь на поле воевод». Крымский набег был сорван. Своевременным выдвижением полков удалось предотвратить и вторжение в Северскую землю, а также в район Белева и Карачева. «Ноября в 15 день, как крымские люди на Белевские места приходили и на Карачевские и в подлесье», в город Белев были посланы воеводы с полками. Другие воеводы встали в Мещовске и Серпейске. «А велел им великий князь тех городов детей боярских собрав, быть с теми детьми боярскими в Белове и дело свое с воеводами беречь». В декабре московские воеводы отразили вторжение ногайцев в Рязанскую землю, «ногайского Тейляк-мурзу и иных мурз побили, и ногайских людей многих побили». Летописец подробно рассказал об этой победе. «Той же зимой, декабря в 26 день, пришли войною ногайские мурзы, Уразлый-мурза да Отай-мурза да Тейляк-мурза и иные мурзы со многими людьми на Мещерские места и на Старую Рязань. И воеводы царя и великого князя из Рязани Александр Воротынский да от Зарайска князь Дмитрий Иванович Путков сошлись вместе и приходили во многих людях на ногайских людей, и везде их побивали, и Тейляка-мурзу взяли и многих живых поимали. А из Елатьмы князь Константин Иванович Курлятев да Семен Шереметев да Степан Сидоров также во многих местах ногаев побили. И сошлись воеводы рязанские и мещерские вместе, и шли до Шатских ворот, и везде побивали ногаев. И побежали ногаи на поле на рознь, и прошли снега великие да морозы, и позябли многие, а остальных во многих местах разных казаки великого князя до Волги побивали. И пришли в ногаи Араслан-мурза да Отай, а всего с ними пеших ногаев человек с пятьдесят, а то все погибли»³⁰.

Несмотря на успешное отражение крымских и ногайских набегов, московское правительство продолжало укреплять «крымскую украину». Основные силы и средства оно бросило на усиление передовой линии обороны южнее реки Оки. Великий князь Иван IV, готовясь к решительному наступлению на Казанское ханство, стремился пока оборонять «украину» минимальными силами: войска и артиллерия нужны были для похода на Казань. Видимо, поэтому принимались меры по ремонту уже имевшихся укреплений на крымском рубеже и по строительству новых. Из Тулы для «досмотра» укреплений направился воевода Василий Мишуткин; он поехал «в Мещеру по засекам». Кроме того, «с апреля велел царь и великий князь на Проне-реке, на Михайлове городище город поставить. А воеводы были на Михайлове городе с Рязани наместник князь Александр Иванович Воротынский да Михайла Петров сын Головина. А как город поставили, и годовали на Михайлове городе Иван Булгаков сын Денисьев да Степан Федоров сын Сумбулов». С ранней весны «воеводы от поля, от Крымской стороны» стояли в Мценске, Одоеве, Козельске, Карачеве. Сильный отряд был выслан из Рязани «в поле», к Дону. Великий князь «послал с Рязани на поле воеводу Михаила Ивановича Вороного да Григория Сердца Иванова сына Филиппова-Наумова, а велел им стеречь, если пойдут из Казани казанские люди в Крым за царевичами или крымские люди пойдут в Казань». В мае, на случай летнего крымского похода, правительство сосредоточило полки «на берегу»: в Коломне, Кашире, Калуге, Рязани, а также в городах «от поля» — Зарайске, Михайлове, Пронске, Туле³¹.

Вообще следует отметить, что «казанские дела» правительство Ирана IV решало в тесной связи с «делами крымскими», постоянно учитывая опасность со стороны крымского хана. Именно необходимостью в первую очередь сокрушить Казанское ханство определялся оборонительный характер военных действий на «крымской украине» во второй половине 40-х годов XVI в.

Очень интересен в этом отношении соборный «приговор» о «казанском походе» летом 1552 г. Этот приговор связывал воедино казанские и крымские дела: «Приговор царя и великого князя, как ему идти на свое дело и на земское к Казани и как ему дело свое беречь от своего недруга, от крымского царя». Иван IV должен был в Коломне «с людьми собираться и ждать из Крыма вестей», и лишь после того, как «будут про царя крымского полные вести, что ему на великого князя украины не быть», то «идти на свое дело к Казани часа того». Больше того, по свидетельству летописца, из-за опасности крымского похода вообще стоял вопрос о возможности личного участия царя в походе на Казань: «В совете же было много различных слов, чтобы государю не самому быть, но послать воевод, многие потому что были государю в то время недруги, крымский хан и ногаи»³². Опасения московского правительства были вполне обоснованными: в Коломну начали поступать известия о подготовке крымского похода. «Тут приехал Айдар Волжин, а сказывает, что идут многие люди крымские, а ждут их на Рязань и к Коломне, а иные украины государевы проходят. А того не ведают, царь или царевич». Затем эти сведения подтвердил «станичник Васька Александров», который рассказал, что «многие люди приближаются к Рязани, а иные украины многие проходят». Крымские татары, таким образом, направлялись прямо к Оке, не отвлекаясь для разграбления «украины». Однако точное место, куда следовало крымское войско, было еще неизвестно. Великий князь Иван IV ждал «прямых вестей» в Коломне.

21 июня «пригнал к государю гонец с Тулы». Он сообщил, что «пришли крымские люди на Тульские места к городу к Туле, а чают, царевич и не со многими людьми». По таким «вестям» выдвигать основные силы было преждевременно, и великий князь ограничился посылкой в Тулу нескольких воевод с наказом «наперед себя посылать доведываться, многие ли люди». Впрочем, первые «вести» вскоре подтвердились. Той же ночью из Тулы «пригнал» еще один гонец. Он сообщил, что «пришли немногие люди, семь тысяч, воевав, да поворотили из земли».

22 июня «пригнал с Тулы гонец от князя Григория Темкина, что сам царь пришел и приступает к Туле, и иные многие люди воюют, а наряд с ними многий и многие янычары турецкие». Обстановка окончательно прояснилась: крымский хан Девлет-Гирей направлял удар на Тулу; следом за передовым семитысячным отрядом крымского войска к городу подступили основные силы с осадной артиллерией. В стремлении хана прежде всего взять Тулу не было ничего удивительного. Тульская крепость являлась центром оборонительной линии Русского государства южнее реки Оки. От Тулы вел прямой путь «к берегу».

Дальнейшие события показали явное стремление Ивана IV к активным действиям, к «прямому бою» с крымским ханом. «Большого полка воевода Иван Федорович Мстиславский и левой руки воеводы» получили приказ «реку Оку перевозиться», а сам великий князь с «царским полком» двинулся к Кашире, откуда начинался прямой путь к Туле. С ним находились «бояре его, и жильцы, и выборные дети боярские, а в полках новгородские люди». Под Каширой были заранее приготовлены «перевозы на Оке», а воевода «Мстиславский с товарищами уже перевезлися через реку», чтобы прикрыть переправу главных сил.

В Кашире великому князю стали известны подробности боев под Тулой. «Июня в 22 день, в среду, на первом часу дня (около 4 часов утра по современному счету времени. — В.К.) пришел царь к городу к Туле со всеми людьми и с нарядом да приступал день весь и из пушек бил по городу, и огненными ядрами и стрелами стрелял на город. И во многих местах в городе дворы загорелись, и в ту пору царь велел янычарам турецкого султана приступать многим людям. Воевода же великого князя Григорий Иванович Темкин и немногие люди с ним, потому что хан безвестно пришел к Туле», все же сумели отбить штурм. Горожане огонь в городе погасили и «с нечестивыми бились, и от города отбили».

Утром 23 июня крымский хан хотел повторить штурм. «Видя людей немногих в городе, велел к городу приступать с пушками и с пищалями». Но русские полки, спешившие на помощь осажденной Туле, были уже близко. Защитники города, «увидев с городских стен пыль великую, восходящую до неба, от великого князя людей», предприняли смелую вылазку. «Вышли из города не только воеводы и воины, но и все мужчины и женщины, восприемшие мужскую храбрость, и младые дети, и многих татар под городом побили и царского шурина убили князя Камбирдея, и наряд пушечный, ядра, стрелы и зелье многое, на разоренье градное привезенное, взяли православные». К тому же хан уже получил известие, что «царь православный приближается». И «Девлет-Гирей крымский побежал от города с великим срамом, а городу не успел ничего, и на поле побежал, потому что было близко поле от города Тулы».

Необходимо отметить, что татары ошиблись, приняв приближавшиеся к Туле русские отряды за главные силы великого князя Ивана IV: тот еще Оку не перешел и «у Каширы стал ночевать». К городу же, наведя страх на татарский лагерь, подступали «с Прони воевода князь Михайло Репнин, а с Михайлова города Федор Салтыков». Сам хан Девлет-Гирей «побежал за три часа до них», оставив на произвол судьбы своих людей, которые разошлись «в загоны» для ограбления окрестностей Тулы. На них и ударили русские воеводы, «побили многих людей и многих живых поимали, и полон многий отполонили». Отступление крымского войска было поспешным, Девлет-Гирей даже «телеги пометал и верблюдов много порезал, а иных живых бросил». 1 июля все «воеводы к государю на Коломну с тульского дела пришли и сказали государю, что царь пошел невозвратным путем, а станичники за ним поехали многие, и которые станичники приезжают, те сказывают, что царь великим спехом идет, верст по 60 и по 70 на день, и коней бросает много»³³. Так повествует о нашествии «царя» Девлет-Гирея Никоновская летопись.

В летописном рассказе обращает на себя внимание кажущаяся легкость, с какой русские отбили огромное войско крымского хана от Тулы: достаточно было смелой вылазки и известий о приближении воевод, чтобы хан в панике бежал. Но летописец давал убедительное объяснение такому развертыванию событий. Оказывается, Девлет-Гирей решился на большой поход только потому, что «сказали ему в Крыму, что царь и великий князь со всеми людьми в Казани». Когда же Девлет-Гирей, находясь уже «близко от Рязани», убедился в ложности этих сведений, он «хотел оттуда возвратиться в Крым». Однако по настоянию «царевичей» и мурз, не желавших уходить без добычи, хан все же совершил набег на Тулу, потому что «град Тула на поле, а от Коломны за великими лесами», т. е. ждать быстрого подхода великокняжеского войска не приходилось³⁴. В действительности же русские воеводы, хоть и с малыми силами, успели на помощь Туле на следующий день после начала осады.

Примерно так же объяснял внезапное отступление крымского хана князь Андрей Курбский в своей «Истории о великом князе Московском». Кстати, он приводил интересные подробности войны на «украине», упущенные официальным летописцем. Крымский хан, решившись на поход, «истинно надеялся», что великий князь «уже на Казань пошел». Однако Иван IV в связи с крымской опасностью «на Казань хождение на малое время отложил» и «с большой частью войска стал на Оке-реке». Узнав об этом, хан «тогда возвратился и облег место великое мурованное Тулу». За Оку были посланы «легкие воеводы», которым поручалось не только собирать «вести», о противнике, но и мешать татарским «загонщикам» захватывать добычу и пленников. «Нас послали тогда с другими, — вспоминал князь Курбский, — о хане выведывать и земли от загонов оборонять, а было с нами тогда войска пятнадцать тысяч». Этот отряд и подоспел на помощь осажденной Туле. «Стража татарская» сообщила хану «о множестве войска христианского», и тот, подумав, что «сам князь великий пришел со всем своим войском», «от града утече в поле дикое». Во время переправы через пограничные реки хан «пушки некоторые и кули потопил, и порох, и верблюдов». Курбский специально отметил, что крымский хан, отступая, «войско в войне оставил», не дожидаясь возвращения к главным силам. Большинство татарских «загонщиков» погибло. Во время похода великого князя Ивана IV на Казань легкие воеводы прикрывали правый фланг русского войска со стороны степей. Их послали с тринадцатитысячным отрядом «через Рязанскую землю, а потом через Мещерскую. Легкие воеводы заслонили его тем войском от заволжских татар»³⁵.

Подводя итоги военным действиям на «крымской украине» в 40-х годах, можно сделать вывод о существовании здесь достаточно надежной системы обороны как по «берегу» Оки, так и южнее ее, на линии «городов от поля». Крымские набеги успешно отражались, до Оки крымцы вообще доходили только один раз, во время нашествия 1541 г. Позднее даже во время крупных вторжений они не проникали дальше Тулы, Зарайска и Рязани. Чисто оборонительная тактика, которой придерживались московские воеводы, объяснялась постоянным отвлечением значительных военных сил для борьбы с Казанским ханством. Решительная война с Крымом была делом будущего. Первоочередными для Русского государства в это время оставались «казанские дела».

Наступление на Казанское ханство являлось необходимым потому, что на «казанской украине», в отличие от «украины крымской», не удалось создать надежной линии обороны. Набеги казанских татар захлестывали огромную территорию — от Камы до Сухоны — и богатые города по Волге.

Вопрос о создании благоприятных условий для войны с Крымом решался во время «казанских походов» второй половины 40-х — начала 50-х годов XVI столетия.

Примечания

1. АЗР, т. 2, стр. 372.

2. ПСРЛ, т. 13, стр. 137.

3. ПСРЛ, т. 8, стр. 296.

4. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, т. 1. СПб., 1863, стр. 111, 109.

5. Продолжение Хронографа..., стр. 289.

6. ПСРЛ, т. 8, стр. 296; т. 13, стр. 137.

7. ПСРЛ, т. 8, стр. 296.

8. РК, стр. 101—102.

9. ПСРЛ, т. 8, стр. 296; Продолжение Хронографа..., стр. 289.

10. ПСРЛ, т. 8, стр. 297—301; т. 13, стр. 137; т. 29, стр. 140, и др.

11. ПСРЛ, т. 8, стр. 301.

12. АЗР, т. 2, стр. 378, 383.

13. РК, стр. 101—133.

14. Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Л., 1925, стр. 110, 151.

15. ПСРЛ, т. 13, стр. 142—143; т. 29. стр. 43—44; М.Н. Тихомиров. Краткие известия..., стр. 137.

16. РК, стр. 103—104.

17. Там же, стр. 105—106.

18. ПСРЛ, т. 13, стр. 146; т. 29, стр. 29.

19. РК, стр. 100—108.

20. Продолжение Хронографа..., стр. 289.

21. Там же.

22. Постниковская лет., стр. 286.

23. РК, стр. 110—112.

24. Продолжение Хронографа..., стр. 293—294.

25. Там же, стр. 294.

26. Там же.

27. РК, стр. 117, 118—119.

28. Продолжение Хронографа..., стр. 296.

29. РК, стр. 124—126; ПСРЛ, т. 13, стр. 160—161.

30. РК, стр. 127—130; ПСРЛ, т. 13, стр. 161.

31. РК, стр. 131—133.

32. РК, стр. 135—136; ПСРЛ, т, 13, стр. 177—178.

33. ПСРЛ, т. 13, стр. 187—191.

34. Там же, стр. 190.

35. А.М. Курбский. История о великом князе Московском. СПб., 1919, стр. 15—17.