Священники Анатолий Воронин, Алексей Богаевский, Петр Маккавеев

Вопреки ожиданиям атеистов, смотревших на мир через идеологические очки со своей партийной колокольни, на смену сосланным и расстрелянным священнослужителям приходили другие, занимали их места, бесстрашно служили Православной Церкви. И когда наступало их время, свидетельствовали об Истине, за что были ненавидимы властью, и как следствие, исчезали под железной пятой гонителей, безмолвно уходили из бурлящего житейского моря, чтобы остаться в Вечности.

Анатолий Леонидович Воронин родился 7 февраля 1903 года в семье потомственного почетного дворянина присяжного поверенного Леонида Ивановича и учительницы низшей школы Веры Викентьевны, принадлежавшей к известной феодосийской фамилии Дуранте.

В гимназию юноша поступил в 1913-м и окончил ее в 1921 году. В семье никогда не было духовных лиц, но Анатолий еще с детства решил стать священником, что озадачило родителей. С удивленным недоверием они спрашивали: «В кого это у него?» — и не находили ответа. Все годы учебы в мужской гимназии Воронин прислуживал в гимназической церкви у протоиерея Владимира Соколова^*, который видел и одобрял стремление отрока к Богу и поощрял его желание принять священный сан. По окончании гимназии Воронин поступил на службу в школу № 1 первой ступени в качестве делопроизводителя. Через три месяца его сократили, и он пошел работать в Окрпрофбюро на должность делопроизводителя отдела нормирования труда, но и там пробыл недолго — полтора месяца, после чего был уволен по сокращению штатов и поступил на должность сторожа в Центрсоюз. Здесь прослужил 9 месяцев и опять-таки в октябре 1922 года был уволен по сокращению, некоторое время оставался без работы.

Анатолий Воронин. Фото 1905 г.

Еще в детстве двоюродная сестра Анатолия Наталия Дуранте познакомила его с будущей матушкой Ольгой Наумовной. В 1923 году их повенчал протоиерей Петр Маккавеев, настоятель военной Свято-Никольской церкви. В день венчания, проходя мимо собора, Ольга Наумовна случайно наступила на какой-то предмет. «Мы подняли его, — вспоминала она впоследствии. — Это был серебряный браслет с очень красивым плетением. «Хороший ли знак?» — подумала я, ведь нашли мы его в день венчания. Браслет нам пришлось потом отдать как плату за квартиру».

Спустя много лет Ольга Наумовна вспоминала, как уже после войны, задумавшись, проходила по заброшенному скверу с тополями и услышала незнакомый женский голос: «Куда вы идете? Здесь же был алтарь Свято-Никольского храма!»^**

В том же году в марте месяце настоятель кладбищенской церкви благочинный Феодосии протоиерей Алексей Феофилактович Богаевский отправил двадцатилетнего Анатолия Воронина в Симферополь для рукоположения. О Богаевском восторженно отзывалась Ольга Наумовна:

Военный Свято-Никольский храм (разрушен). Начало XX в.

«Заслуженный и награжденный протоиерей, полвека прослуживший в церкви (прожил более 90 лет), он был нашим учителем Закона Божия в частной гимназии Гергилевич. Отец Алексей пользовался глубоким уважением всего уездного духовенства как справедливый, мудрый и знающий духовный отец. Уважали его и власти города, постоянно приглашая выступать на торжествах. Запомнила такие торжества на площади у памятника Александру III. Здесь выстраивались военные, учащиеся и преподаватели всех учебных заведений Феодосии во главе со своими начальниками.

Наш настоятель обладал красивым зычным голосом. Проповеди и речи его были очень содержательными. Когда в город приезжали знаменитые музыканты, писатели, художники, были лекции и концерты, отец Алексей не пропускал этих встреч. Он всегда сидел в первом ряду в красивой фиолетовой рясе. Нам он также советовал чаще посещать такие встречи. Некоторые считали, что наш батюшка слишком светский, а мы понимали, что он человек с широким кругозором. Как учитель Закона Божия (законоучитель) он был необыкновенным. Преподавая нам постулаты Библии, он приводил примеры не только из Слова Божия, а подкреплял их отрывками из произведений великих писателей. Нам, гимназисткам, он объяснял, какую роль играет женщина-мать. Говорил, что мы должны хранить семью и воспитать детей в глубокой вере.

Он помогал нашей начальнице Вере Матвеевне Гергилевич управлять гимназией, особенно улаживать всякие конфликты. Отец Алексей умел найти подход к любому человеку. Когда — добротой, когда — строгостью, а когда просто остроумной украинской шуткой. Батюшка отучил нас от всевозможных суеверий, взяв с нас слово никогда этим не заниматься (дело в том, что одно время наша гимназия была охвачена магией спиритизма и гаданий). Батюшка убеждал нас во всем полагаться только на Бога. Он был глубоко верующим человеком, но вера его была легка и крылата. Нам казалось, что батюшка летит на крыльях этой веры к немеркнущему, сияющему свету, увлекая нас лететь за ним. И мы летим все, взявшись за руки, батюшка зовет не отставать».

Мужская гимназия с домовой церковью. Видовая открытка начала XX в.

Эти годы для церкви были особенными, полными великих испытаний и всевозможных противоречий, которые даже для умудренных опытом были трудноразрешимыми. Первые дни служения иерея Анатолия омрачились досадным недоразумением. Он побывал у епископа Сергия (Зверева), был принят и одобрен для хиротонии. Но молодой и неопытный, он по совету отца Богаевского принял сан из рук архиепископа Александра (Раевского), временно ушедшего к обновленцам. «Сан священника, — говорил позже отец Анатолий на допросе, — я принял по призванию. В сан священника меня рукоположил епископ Александр (Раевский), временно управляющий Таврической епархией. В то время, на мой взгляд, лица, возглавляющие Российскую Церковь, примешивали политику к церковной жизни. Мой взгляд на это был отрицательный, и я стоял за церковь вне политики». Вернувшись в Феодосию, он осознал свой грех. Епископом Сергием был отстранен от службы, очень скорбел и сокрушался о непослушании. Вскоре владыка Александр вернулся в патриаршую церковь, а с иерея Анатолия Воронина было снято прещение.

Воронин был определен служить вторым священником в Александро-Невском соборе. Церковь была построена в византийском стиле и украшена внутри колоннадой, в которую были вмонтированы мраморные колонны, найденные при раскопках древнего христианского храма, стоявшего на этом месте. Каменная плита с изображением святителя Николая, там же раскопанная археологами, находилась в алтаре собора. В 1875 году в стенах Александро-Невского храма был похоронен вице-адмирал В.М. Микрюков.

Ольга Наумовна вспоминала: «А собор был замечательный, такой, что можно и в Москве на любой площади поставить. Специально для собора Айвазовский написал картину «Хождение Христа по водам». Море на холсте было так прописано, что казалось, оно хлынет в храм. Был чудный в соборе хор. До сих пор вспоминаю его благозвучное пение. В храме было всегда чисто и убрано: мой муж любил видеть во всем великолепие и порядок. Территория собора была довольно большая. Ее обрамляла изящная ограда. Среди деревьев, посаженных у храма, запомнила, что были березки — две или три. Их привез какой-то северянин и здесь посадил. Это было как-то необычно для крымских мест».

Видовая открытка начала XX в.

Настоятелем Александро-Невского собора был протоиерей Василий Соколов — пожилой и уже ко многому безразличный священник.

Отец Анатолий, с начала своего пастырского служения наученный горьким опытом, проявил большую духовную осмотрительность. В то время, когда все храмы, кроме Свято-Никольского, в котором был настоятелем протоиерей Петр Маккавеев, примкнули к обновленцам (Топловский монастырь был нейтрален и не хотел примыкать ни к кому), отец Анатолий, еще совсем молодой священник, вопреки воле настоятеля Соколова объявил себя верным и неизменным последователем Патриарха Тихона.

Открытый характер, чистота и благородство устремлений обратили на молодого пастыря внимание прихожан. Матушка Ольга Наумовна вспоминает: «Взялся он за это непростое дело (то есть священство. — Авт.) с большим усердием, педантично исполняя все уставы и положения, проповеди читал с душой — у него был прекрасный дар оратора. Он близко к сердцу принимал все горести и радости своих прихожан. К собору прилегал район Карантина, слободок, где жили рыбаки и грузчики, и эти мужчины, все старше его, относились к отцу Анатолию, как к родному отцу <...>. Со стороны же властей с первых месяцев на мужа пошли гонения. Им не нравилось, что в собор стало ходить много людей. И вот начались в нашем доме обыски. Причем — очень рано утром или в полночь. Перетряхивалось буквально все — вещи, белье, книги. А когда появился ребенок, то и пеленки. Конечно, ничего предосудительного у нас не находили, но все равно отца Анатолия уводили с собой и держали его вначале по три дня, по пять. А потом стали увозить в Симферополь и на больший срок. Прихожане сочувствовали нашей беде — собирали подписи в защиту батюшки, посылали меня хлопотать в Симферополь, даже давали мне в помощь старушку — жену рыбака Явисенко Татьяну Филимоновну (у меня на руках был тогда грудной ребенок). А отцу Анатолию власти прямо говорили, чтобы он перестал служить в церкви — тогда, мол, мы тебя не тронем. Но он отвечал, что сделать этого не может: «Для чего же я пошел в священники?» <...>

Жизнь наша была очень тяжелая, дома отец Анатолий бывал мало, денег из собора я не брала, зарабатывала уроками.

Вспоминаю, как люди помогали нам <...>. Это было, когда мы ждали первого ребенка, но у нас даже не во что было одеть, завернуть малыша. И вот приходит женщина из слободки — жена сапожника — и приносит целый тюк «приданого» для ребенка. У нее не было своих детей, и она для нашего малыша все сшила сама. И так аккуратно и красиво! Она потом стала крестной матерью нашего первенца Илариона.

Еще один эпизод. Сижу я у окна с двумя малышами и вижу, что идет маленькая согнутая старушка с кошелкой, стучится к нам, заходит, начинает выкладывать из сумки килограмм сахарного песку, бутылку подсолнечного масла, большой белый хлеб, кило крахмала для киселя детям, немного леденцов. Я беру все это и плачу, ведь знаю, что эта старушка живет лишь тем, что продает семечки».

В 1922 г. на месте памятника Александру III была установлена статуя пролетария «Марксизм» (скульптор П.В. Сныткин)

Весть о появлении в Симферополе епископа Сергия (Зверева), пережившего непродолжительный арест, взволновала отца Анатолия и православных людей Феодосии. Собрав деньги, они отправили к нему старосту Александро-Невского собора, бывшего фининспектора Синкевича, чтобы он обрисовал архиерею церковную ситуацию в городе и получил указания, как действовать дальше.

Отцу Анатолию удалось провести свою точку зрения и, переубедив безвольного настоятеля, отправить владыке Сергию письмо от имени всего прихода:

«Его Высокопреосвященству, Епископу Сергию,
временно управляющему православными
приходами Таврической епархии от причта
Александро-Невского собора гор. Феодосии

заявление.

В настоящем причт Феодосийского собора считает своим долгом заявить Вашему Преосвященству, что мы, признавая Вас за своего законного Епископа, подчиняемся Вам, а через Вас Святейшему Патриарху Тихону. От Таврического Епархиального Управления мы отмежевываемся. Ему мы подчинялись в январе как власти временной. Обстоятельства вынудили к этому. Когда же мы узнали о том, что им приняты все постановления II Поместного собора сего года Московского неправославного, то мы уже не могли мириться с подчинением ему, ибо в душе мы не живоцерковцы, а православные.

Настоятель протоиерей В. Соколов,
второй священник А. Воронин,
диакон В. Ильченко и псаломщик А Добровольский
9 августа 1923 г.».

13 августа копия этого письма была отослана также и в обновленческую епархию с небольшой припиской: «Отныне, как это видно из приложенной при сем копии заявления нашего, мы рвем с Таврическим Епархиальным Управлением всякую связь».

Видимо, через Сенкевича устно, а потом и письменно протоиерей Петр Маккавеев пригласил епископа Сергия посетить с архипастырским визитом Феодосию и совершить богослужение в храмах города. Владыка Сергий принял предложение, о чем телеграммой был уведомлен бывший пристав Успенский с оговоркой: владыка по приезде будет служить только в тех церквах, где не приняли «Живую церковь».

В конце лета 1923 года в Феодосийское ГПУ пришел секретный циркуляр, в котором говорилось об имеющихся в СОГПУ Крыма сведениях о том, что в Феодосии распространяются подпольные воззвания и объявления Святейшего Патриарха Тихона и епископа Сергия (Зверева), а на богослужениях священники поминают не только Патриарха, но и арестованных архиепископов Димитрия (Абашидзе) и Никодима (Кроткова). «Между прочим, — говорилось в циркуляре, — указанных контрреволюционеров за богослужением поминают настоятель Николаевской церкви Петр Маккавеев и его помощник Иван Маккавеев, и диакон Александро-Невского собора Василий Ильченко...» Далее симферопольские гепеушники Корженко и Малли просят установить, кто именно из церковников поминает так называемых контрреволюционеров, и настойчиво рекомендуют «виновных в этом немедленно арестовать, предъявив им обвинение по ст. 68 УК. В обвинительном материале должно быть не менее двух свидетельских показаний. Следдело в законченном виде с личностями обвиняемых срочно препроводить в СОГПУ Крыма, на распоряжение одновременно представить на указанных лиц весь материал, устанавливающий их принадлежность к правым партиям, если таковой материал имеется».

Гимназия В. Гергилевич (справа). 1930-е годы

Столичный циркуляр заставил феодосийских чиновников срочно завести агентурное дело, и неутомимые сексоты, как трудолюбивые пчелы, понесли в родное ГПУ всю доступную информацию. В «Информационной сводке», которую вела тов. Гринберг, читаем:

«Воронин, священник в Феодосийском соборе, в 1919 году, будучи гимназистом, имел широкое знакомство с офицерами и избивал подпольщиков-комсомольцев и евреев плетками. При приходе Соввласти в Крым он был вызван на суд в качестве свидетеля по делу Кучинского. Затем он был арестован Всеобучем за подделку документов <...>. Священник Анатолий Воронин, русский, 24 лет, происходит из горожан Феодосии. Окончил Феодосийскую мужскую гимназию, студент, отец бывший присяжный поверенный г. Феодосии, происходит из богатой семьи <...>. Мать Анатолия Дуранте, в доме которой они все проживают по Дурантьевской улице <...>. О прошлой жизни Воронина Анатолия мало имеется хороших отзывов. Он был при белых, принимал энергичное участие в гонениях на коммунистов и всех сочувствующих Соввласти. К Соввласти, компартии относится враждебно.

Настоятель священник Василий Соколов, русский, 50 лет, в Феодосии 20 лет живет при храме напротив собора <...>, ничем не примечателен.

Священник Анатолий Воронин

Диакон Василий Ильченко, русский, 40 лет. Около 15 лет служит в Феодосии. В 1923 году арестован и отпущен, причины неизвестны, живет в соборном доме, монархист. К обновленческому движению относится терпимо, видимо, боясь сокращения, скрытный, но в своих взглядах нестойкий.

Члены церковного совета — грузчики, рыбаки. Отношение всех к «Живой церкви» враждебно. Например, Преображение праздновали не как было приказано по новому стилю, а по старому <...>. Был случай — церковный совет выгнал обновленца. Говорят, что Соввласть извинилась перед Тихоном за напрасный арест».

Таким же образом разрабатывались и другие храмы Феодосии. На Преображение в 1923 году в соборе Александра Невского во время всенощного бдения собралось около 300—350 человек. Отец Анатолий подошел к стоявшему в алтаре протоиерею Алексею Назаревскому (тестю Алексея Богаевского, симпатизировавшего обновленческому движению) и попросил, так как тот был старше, разрешения прочитать воззвание Патриарха Тихона. Протоиерей Алексей вежливо указал на щепетильность ситуации, на «некоторые неудобства читать такие вещи» во время богослужения. «Да и я, — сказал отец Алексей, — не настоятель собора, а только лишь молящийся и пришел посмотреть храм, послушать пение и помолиться». Одним словом, вежливо, но настойчиво стал отговаривать отца Анатолия от публичного чтения послания Патриарха. Но напрасно. Молодой священник настоял на своем, и когда стал читать, то Алексея Назаревского, по его же признанию, «поразило такое выступление <...>, в особенности те выкрики, какие сопровождали проповедь отца Воронина с его личным признанием Тихона. После прочтения иерей Анатолий сказал:

Феодосийский мол. Видовая открытка начала XX в.

«Вы, православные христиане, слышали слово Спасителя и учение Его, которое передал Патриарх Тихон. Скажите здесь, сейчас, за каким учением и исполнением православной веры вы последуете: «За кем вы, братья? За «Живой церковью» или за Тихоном?» И народ ему отвечал: «И мы за Тихоном! За Патриархом!»

Открытое обращение к народу совсем молодого священника, призывавшего во что бы то ни стало сохранить верность гонимому Патриарху, задело струны души, всколыхнуло народные чувства, утихшие «страха ради иудейского». Невнятное шушуканье переросло в открытые разговоры, и вся церковь пришла в движение. Некоторые из служащих и интеллигенции начали выходить из церкви еще при чтении Патриаршего обращения: одни из боязни попасть на заметку ГПУ, другие — из нежелания разбираться в сложной церковной ситуации. Наиболее близкие к иерею Анатолию люди, такие как Сенкевич, Гольштейн, Пахоль, Шуцкая, Баранов и другие, открыто призывали сделать выбор в пользу Патриарха Тихона. Внятно и четко отвечали на недоуменные вопросы «умеренных», не вполне понимающих, что происходит в Российской церкви, какие есть течения, в чем их смысл и как правильно поступить в сложившейся ситуации. Сообщенная информация достигла цели и произвела должное впечатление. В храме остались в основном простые женщины из Карантинной слободки, не утратившие мужества быть самими собою, способные открыто исповедовать свою веру и более опасавшиеся утратить живую связь с Православной церковью, чем личную свободу.

Нечто подобное произошло в Александро-Невском соборе и на Успение. Во время всенощной, перед пением «Хвалите Имя Господне», диакон Василий Ильченко открыл Царские врата и священник в полном облачении вышел на амвон и торжественно обратился к народу: «Братья христиане! После тяжких переживаний и скорбей Православная Церковь снова восторжествовала! Патриарх Тихон снова с нами и возносит горячие молитвы к Престолу Всевышнего, несмотря ни на какие репрессии по отношению к нему как со стороны гражданской власти, так и церковно-обновленческой. Правда Божия восторжествовала и возвратила нам старейшего предстателя <...>. И далее отец Анатолий выразительно прочитал послания Патриарха Тихона^*** и епископа Сергия (Зверева):

«Божиею Милостию
Мы, смиренный ТИХОН,
Патриарх Московский и всея России,

Преосвященным архиереям, благоговейным иереям, честным инокам и всем верным чадам Православной Российской Церкви мир и благословение Божие.

Более года по обстоятельствам, всем известным, Мы были отстранены от Нашего пастырского служения и не имели возможности стоять лично у кормила правления, чтобы хранить освященные веками предания Церкви. Посему, как только наступили эти обстоятельства, в точном соответствии с постановлением Собора, установившего порядок патриаршего управления в Русской Церкви, и с определением состоявшегося при Нас Священного Синода от 7/20 ноября 1920 года, признали Мы за благо передать на время Нашего удаления от дел всю полноту духовной власти назначенному Нами Заместителю Нашему, митрополиту Ярославскому Агафангелу [Преображенскому] с тем, чтобы им был созван Второй Поместный Собор Российской Церкви для суждения о высшем управлении Церковью и о других церковных нуждах, против чего, как Нам было сообщено, не возражала и гражданская власть. Митрополит Агафангел изъявил согласие принять на себя возложенное Нами поручение. Но по причинам, от него не зависящим, он не мог приступить к выполнению своих обязанностей. Этим воспользовались честолюбивые и своевольные люди, дабы войти «во двор овчий не дверми, но прелазя инуде» (Ин., X, I) и восхитить не принадлежащую им высшую церковную власть Православной Российской Церкви.

5 (18) мая истекшего года к Нам, находившимся тогда в заключении на Троицком подворье, явились священники Введенский, Белков и Калиновский (недавно сложивший с себя сан) и под видом заботы о благе Церкви подали Нам письменное заявление, в котором, жалуясь на то, что вследствие сложившихся условий церковные дела остаются без движения, просили Нас вверить им канцелярию Нашу для приведения в порядок поступающих в нее бумаг. Сочтя это полезным, Мы уступили их домогательствам и положили на их заявлении следующую резолюцию: «Поручается поименованным ниже лицам (то есть подписавшим заявление священникам) принять и передать Высокопреосвященному Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова». По силе этой резолюции им было поручено лишь принять дела и передать их митрополиту Агафангелу, как только он приедет в Москву. О том, как должны поступить они с принятыми делами, если бы митрополит Агафангел совсем не явился в Москву, никаких распоряжений Нами сделано не было, потому что самой возможности этого Мы тогда не могли предвидеть, а на то, что они сами в таком случае должны были бы заменить митрополита и стать во главе Церковного Управления, в резолюции благословения быть не могло, так как полномочия, связанные с саном епископа, не могут быть передаваемы пресвитерам. Тем не менее, эту резолюцию Нашу они объявили актом передачи им церковной власти и, согласившись с епископами Антонином [Грановским] и Леонидом [Скобеевым], образовали из себя так называемое Высшее Церковное Управление. Чтобы оправдать это самочинное деяние, они неоднократно и в печати и на публичных собраниях утверждали, что приступили к управлению Церковью «по соглашению с Патриархом» («Правда» от !!!21/V-1922 г.), что они состоят членами высшего церковного управления «согласно резолюции Святейшего Патриарха Тихона» (Прот. Введенский. «Революция и Церковь», стр. 28) и «приняли из рук самого Патриарха высшее управление Церковью». («Живая Церковь», № 4—5, стр. 9). На собрании 12 июня 1922 г. по поводу предложения одного священника не проводить в жизнь никаких церковных реформ иначе, как с благословения Патриарха, председатель этого собрания епископ Антонин заявил: «Так как Патриарх Тихон передал свою власть высшему церковному управлению без остатка, то нам нет надобности бегать за ним, чтобы брать у него то, чего уже в нем не имеется». («Известия ЦИК» 16/VI-22 г. № 132)».

Ныне торжественно и во всеуслышание, с сего священного амвона, свидетельствуем, что все эти столь решительные заявления их о соглашении с Нами и о передаче Нами прав и обязанностей Патриарха Российской Церкви высшему церковному управлению, составленному епископами Антонином и Леонидом, священниками Введенским, Красницким, Калиновским и Белковым, — не что иное, как ложь и обман, и что перечисленные лица владели церковною властью путем захвата, самовольно, без всяких установленных правилами Нашей Церкви законных полномочий.

На таковых Святая Церковь изрекает строгие прещения: по 16-му правилу Антиохийского Собора, епископ, отступивший от узаконенного порядка и самовольно вторгнувшийся в чужую епархию, хотя бы об этом его просил и весь народ, извергается из сана за грех нарушения церковных законов. Лица, учредившие самозваное высшее церковное управление в Москве и повинные в этом перед Церковью, отягчили свое положение еще посвящением епископов в незаконно захваченной области, так как поставили себя этим под действие 31-го правила свят. Апостолов, угрожающего лишением сана как посвящающим чужой епархии, так и посвященным ими. И как же воспользовались они незаконно захваченною церковною властью? Они употребили ее не на созидание Церкви, а на то, чтобы сеять в ней семена пагубного раскола; чтобы лишать кафедр православных епископов, оставшихся верными своему долгу и отказавших им в повиновении; чтобы преследовать благоговейных священников, согласно канонам церковным, не подчинившихся им; чтобы насаждать всюду так называемую «живую церковь», пренебрегающую авторитетом Вселенской Церкви и стремящуюся к ослаблению необходимой церковной дисциплины; чтобы дать торжество своей партии и насильственно, не считаясь с соборным голосом всех верующих, осуществлять в жизни ее желания. Всем этим они отделили себя от единого тела Вселенской Церкви и лишили себя благодати Божией, пребывающей только в Церкви Христовой. А в силу этого все распоряжения не имеющей канонического преемства и незаконной власти, правившей Церковью в наше отсутствие, не действительны и ничтожны, а все действия и таинства, совершаемые отпавшими от Церкви епископами и священниками, безблагодатны и не имеют силы, и верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехе.

Сильно терзалось сердце Наше, когда до Нас доносились смутные известия о церковных нестроениях, возникших в Церкви после Нашего отстранения, о насилиях самочинного и самозваного «живоцерковного» правительства, о возникновении и борьбе партий, о духе злобы и разделении там, где должен веять дух любви и братского единения. Но Мы ничем, кроме келейной молитвы, не могли содействовать умиротворению Церкви и уничтожению в ней этой пагубной распри, пока не получили свободы. Ныне же, ознакомившись подробно с положением церковных дел, Мы снова восприемлем Наши первосвятительские полномочия, временно переданные Нами Заместителю Нашему митрополиту Агафангелу, но им, по независящим обстоятельствам, не использованные, и приступаем к исполнению Своих пастырских обязанностей, моля усердно Владыку Церкви, Господа нашего Иисуса Христа, да подаст Нам силы и разумение к устроению Церкви Своей и к водворению в Ней духа любви, мира и смирения. Вместе с этим Мы призываем всех епископов, иереев и верных чад Церкви, которые, в сознании своего долга, мужественно стояли за богоустановленный порядок церковной жизни, и просим их оказать Нам содействие в деле умиротворения Церкви своими советами и трудами, а наипаче молитвами Создателю всех и Промыслителю Богу. Тех же, которые волею или неволею, ведением или неведением, поползнулись в настоящем веке лукавствия и, признав незаконную власть, отпали от церковного единства и благодати Божией, умоляем сознать свой грех, очистить себя покаянием и возвратиться в спасающее лоно единой Вселенской Церкви.

Благословение Господне да будет со всеми вами, молитвами Богородицы и Приснодевы Марии, святых отец наших Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, Ермогена, святителей Московских и чудотворцев, и всех святых Российской земли, от века Богу угодивших. Аминь.

Смиренный Тихон,
Патриарх Московский и всея России.
Москва, Донской монастырь. 1923 г., июля (2) 15 дня».

От себя отец Анатолий добавил: «Патриарх Тихон в своих воззваниях прощает и освобождает от наложенных на вас тех анафематствований, которые он провозглашал при отступлении от Православной Церкви, и просит раскаяться в своих прегрешениях. Но вы здесь ни при чем. Вы заблуждены вашими пастырями и со-прихожанами, которые старались сделать из Церкви арену политических распрей. Теперь церковь аполитична. Кто же пойдет из вас, братия, за нашим единственным столпом православия Патриархом Тихоном?»

В это время провокаторы и малодушные заговорили в храме: «Еще одна и последняя ловушка, надо идти подобру-поздорову, чтобы не попасть на страницы книги ГПУ» (таких было не более 15—20 человек), и, выходя из храма, добавляли: «Новый Поляков, но не знаем, как долго и этот удержится у нас... И для чего ему это?»

Другие, по всей вероятности, тоже по спецзаданию, завязывали диалог: «Да ведь ясно, для чего — ему хочется быть настоятелем, а настоятель у нас человек старый и не симпатизирует тихоновскому течению, но если отцу Воронину придется последовать примеру протоиерея Владимира Полякова, то и семьи отца Воронина и диакона Ильченко будут обеспечены, как и Полякова, дураков ведь еще много на земле».

Карантин. Иверский храм в день престольного праздника. Открытка начала XX в.

Такие наивно-вкрадчивые «недоумения» провокаторов приносили свои плоды, смущали прихожан, рождали сомнения. Ирония с преднамеренным заподозриванием в таких случаях чрезвычайно результативное средство.

В храме остались самые верные и искренние прихожане, и отец Анатолий продолжал: «Что же вы молчите, неужели вы не православные, неужели вы забыли Бога, заповедовавшего вам идти на смерть за Его учение. Да, помните, могут быть всякие неприятности, и тот, кто скажет, что он с Тихоном, может лишиться и дома, и семьи, и знакомых, и друзей, а разве это надо для спасения души? Эх вы, маловерные! Итак, кто со мной за Тихона? Я повторяю: за Тихона!» Оставшиеся отозвались криком: «Мы все за Тихона, мы все за Патриарха Тихона!!!» После этого служба продолжалась, и все пошло своим чередом.

На следующий день, после того как пропели «Отче наш», церковный народ, бывший в храме, разделился: одни остались в церкви и продолжали молиться, другие же вышли, но домой не ушли. Кто стоя, а кто сидя на лавочках, продолжали обсуждать взволновавшую всех «тему дня» — как относиться к Патриарху Тихону. Провокаторы и сексоты продолжили свою гнусную работу: «Попы дерутся, а нам негде отвести свою душу, помолиться и послушать хорошее пение». И только духовные чада отца Анатолия быстро находились и адекватно реагировали на подобные замечания.

Феодосия. Итальянская улица. Видовая открытка начала XX в.

Между тем в других храмах священники призывали свою паству к единению с ВЦС и, как они выражались, «мирному исходу дела».

После выступления отца Анатолия уполномоченному Таврического Епархиального Управления (ТЕУ) обновленческому священнику пришлось говорить с настоятелем собора Владимиром Соколовым о «причинах, побудивших отца Воронина к такому выступлению», который ответил: «Что я могу сделать? Их двое, а я один, если вы в силе, уберите их — Воронина и Ильченко, а то и мне, старому человеку, нет покоя как от них, так и от прихожан. Кто ругает меня за такие допущения, а кто ругает меня за мое молчание и неподдакивание воронинским словам. Но я решил точно и непрекословно стоять на букве признания подчинения ВЦС, а там что Бог даст. Совет приходской игнорирует меня и не хочет считаться, что я настоятель. Даже дошло до того, что они говорят, советуются, а я ничего не знаю. А все-таки в конце концов я буду ответственен и перед гражданской властью, и перед церковной». Так жаловался обновленческому представителю одряхлевший душой и телом и уже никому не нужный и не интересный протоиерей Владимир Соколов.

Уполномоченный секретной группы ЧК Грахловский, которому поручили сбор информации о православных Феодосии, докладывал: «Мои общие выводы: тихоновцы всполошились и хотят всецело подавить обновленцев, обвиняя их в еретичестве. Во главе их стоят священник Петр Маккавеев, священник Анатолий Воронин, диакон Василий Ильченко и граждане Сенкевич, Гольштейн, Батютин, Шуцкая, Пахоль и Романенко. Обновленцы стали в вынужденную мировую позу. Во главе их стоят: уполномоченный ТЕУ Образцов, протоиерей Богаевский, священник Апостолиди, диакон Осипов, протоиерей Соколов и псаломщик Добровольский».

Панорама города с Никольским храмом (справа). Открытка начала XX в.

Грахловский также выяснил, что многие православные люди обратились к епископу Сергию, чтобы тот рукоположил диакона Василия Ильченко во иереи, протоиерея Владимира Соколова убрал «за его старческую немощь лет (засыпает во время службы)», а на самом деле за его принадлежность к обновленческой труппе в заштат. «Вот доказательство авторитета диакона Ильченко перед темной массой», — подытожил Грахловский.

По настоянию православных феодосийцев епископу Сергию было отправлено письмо:

«Его преосвященству епископу Сергию,
временно управляющему Православными
приходами Таврической епархии от причта
Александро-Невского собора гор. Феодосии

заявление.

Настоящим причт Феодосийского Собора считает своим долгом заявить Вашему Преосвященству, что мы, признавая Вас за своего законного Епископа, подчиняемся Вам, а через Вас Святейшему Патриарху Тихону. От Таврического Епархиального Управления мы отмежевываемся. Ему мы подчинялись в январе как власти временной. Обстоятельства вынудили к этому. Когда же мы узнали о том, что им приняты все постановления II поместного собора сего года Московского неправославного, то мы уже не могли мириться с подчинением ему, ибо в душе мы не живоцерковцы, а православные.

Подлинное подписали:
и.д. настоятеля — протоиерей В. Соколов,
второй священник А. Воронин, диакон В. Ильченко и
псаломщик А. Добровольский.
9 августа 1923 года по ст. ст.»

Протоиерей Петр Маккавеев возлагал большие надежды на приезд епископа Сергия в Феодосию и настойчиво его приглашал:

«Его Преосвященству Преосвященному
Епископу Сергию, управляющему
Таврической Епархией.

Ваше Преосвященство, Преосвященный Владыка. До сих пор (31 августа) нет сообщений от Вас на наши письма. Согласно Вашей телеграмме из Геническа мы ожидаем Вас 6 сентября утром. Вчера у нас было собрание принтов и уполномоченных приходов по поводу Вашего приезда. Все согласились участвовать в Вашем приеме, и Вам за моею подписью послали телеграмму. Но из прений выяснилось, что, кажется, желают отвлечь Вас в Симферополь, а может быть, и совсем расстроить Ваш приезд сюда. Для меня может быть понятно, что они не прочь действовать в этом направлении, но об этом не стоит говорить. Мы предполагали бы всеми принтами встретить Вас на вокзале. Там Вам должно быть указано помещение, приготовленное для Вашего пребывания. Далее от нашей церкви мы просили бы заехать в храм, где Вам должна быть приготовлена встреча. Дальнейшее будет зависеть от Вашего усмотрения. Нам кажется более удобным было бы вернуться из храма на отдых в указанное помещение. Вечером у нас должен быть братский акафист, на который мы должны пригласить все остальные причты. После акафиста за чашкой чая Вы имели бы возможность поговорить с духовенством Феодосии. Так, нам кажется, было бы удобнее поступить, нежели ехать с вокзала по тем церквам, которые нужно воссоединить. Пусть лучше принты придут к Вам на акафист. Но любовь Ваша может указать нам другой порядок. Предположительное служение Ваше по храмам распределено. Порядок Вам постараемся представить. Я желал бы переговорить с Вами по поводу того, что полезнее бы предпринять здесь на благо Церкви <...>. Тороплюсь с этим письмом, так как поезд отходит сегодня <...>. Вряд ли письмо и попадет к Вам, но пишу про всякий случай. Пишу простым, а не заказным, так как думаю опустить письмо на вокзале. Прошу св. молитв. С сыновнею любовью

священник Петр Маккавеев.
Феодосия, Ново-Георгиевская Слобода.

P.S. Ваш приезд должен быть оплачен по постановлению собрания».

Переписку православных священнослужителей со вниманием отслеживали чекисты. Погранотделение Феодосийского округа сообщало в симферопольский политотдел: «Епископ Мелитопольский Сергий Зверев в г. Феодосию до сих пор не прибывал. При сем прилагаем письмо, посланное священнику Маккавееву Сергием Зверевым для приобщения к имеющемуся у Вас следственному делу на Зверева».

Протоиерею Петру Маккавееву владыка писал:

«Возлюбленный о Господе, Христе Спасителе нашем,
собрат, иерей Божий, о. Петр!
«Мир братиям и любовь с верою от Бога Отца и
Господа Иисуса Христа.
Благодать со всеми, неизменно любящими Господа
нашего Иисуса Христа». (Еф. VI, 23—24).

Да «будет едино стадо и един Пастырь» — Пастыре-начальник наш Христос Спаситель, на рамо восприявший обретенное овча и ко Отцу принесший. Св. Благовестник умоляет нас: «Будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас» (Еф. IV, 32), «Живите в любви, как и Христос возлюбил нас и предал Себя за нас в приношение и жертву Богу, в благоухание приятное» (Еф. V, 2). Но... «горе человеку, им же соблазн приходит!» Всех моих хочется обнять, но надо обнять, войдя в Христову любовь; и надо помнить, что и Сама Любовь подняла бич на торжников...

Подойдем к нашему делу со страхом и трепетом и сделаем то, что дают нам каноны св. Церкви <...>. Об отношении к мирянам, возвращающимся в лоно св. Церкви, должно быть суждение — это пресвитерское суждение. Над мирянами останавливайтесь только над теми, кто создал открытый соблазн или кого лично зазирает совесть, но и для них достаточно исповеди. А в иных случаях может быть достаточно и одного благословения, слова любви. Иное дело с пастырями: они должны быть разделены на две группы: на признавших ВЦУ только формально и не вступивших с «их» строителями церковной жизни, особенно с «их» так называемыми епископами, в евхаристическое общение; для таких достаточно простого заявления через Вас, что от ВЦУ они отказываются и через меня вступают в общение со свят. Патриархом, лучше, если такое заявление поступает от приходского Совета, подчиненного ВЦУ, или еще дороже, если бы удалось собрать окружной съезд. Постановления окружного съезда я направил бы к Святейшему. Один экземпляр постановления съезда следует направить и к Раевскому (ТЕУ) или их уполномоченному. Нужно действовать скорее, но спокойно. Кто не идет, пусть остается без всяких принуждений с Раевским. — Но есть, несомненно, среди духовенства иереи и диаконы, вступившие в евхаристическое общение с указанными представителями или явившие себя <нрзб.> должны принести публичное покаяние пред своими паствами и быть на исповеди у своего духовника. Вообще всем батюшкам, глубоко или легко активным его работникам, создавшим соблазн среди верующих; этим покаявшимся следовало бы пройти через исповедь у своего духовного отца, — так для их же совести будет лучше. Тогда не будет терзать их совесть.

Надо тут быть особенно осторожными, чтобы не погрешить ни в ту, ни в другую сторону. Что касается новопоставленных новыми архиереями, то раз для нас эти Е.Л., то и дела их неприемлемы. У меня здесь некоторые из «таких» прекратили служение и ждут определения о них, о чем мною послан запрос. Вы назвали — о. Анатолий, но без фамилии. У меня в Симферополе был какой-то юноша из Феодосии, жаждавший священства, но <...> потом обманувший меня. Сегодня еду в Севастополь <нрзб.>, буду в Симферополе, 15 авг. в Геническе — что понадобится, пишите Симферополь, Петропав. ул. 14, кв. 2 или Мелитополь-, Гоголевская, 3-б, кв. 3.

Побывайте у о. А. Богаевского. Не допускайте, чтобы этот человек искренно пристал к живистам или ВЦУ, что почти одно и то же.

Божие благословение со всеми Вами во Христе братиями.

Сергий, еп. Мелитопольский, управл.
Православными общинами Таврической Епархии.
28 июля (10 авг.) 1923 г.».

В день памяти благоверного князя Александра Невского, 12 сентября, после праздничной литургии в соборе, по установившемуся обычаю, все священнослужители города были приглашены на чай. Во время чаепития протоиерей Петр Маккавеев сообщил присутствовавшим, что им приглашен в Феодосию епископ Мелитопольский Сергий, который, как видно из полученных им писем и телеграммы, приедет 13 сентября. Отец Петр собирается его торжественно встретить, разместить где-нибудь среди своих прихожан и намерен просить архиерея отслужить у него в Свято-Николаевском храме всенощное бдение 13 сентября, а на следующий день — Божественную литургию. А дальше, кто пожелает, может архиерея пригласить к себе, и этот вопрос можно обсудить прямо сейчас.

Указывая на уполномоченного ТЕУ, присутствовавшие стали говорить, что из-за этого визита у них будут неприятности. Протоиерей Алексей Богаевский, не желая потерять лицо среди собравшихся, задал отцу Петру риторический вопрос: «А что для нас епископ Сергий, какою он обладает административной властью и кем таковой уполномочен разъезжать и мутить прихожан? Если от Тихона, то я даже не пойду к нему, а если и пойду, то исключительно с целью выяснить его положение в Церкви, так как я, протоиерей Богаевский, являюсь пастырем своего прихода и одновременно благочинным Феодосийского округа и должен заботиться об единении Церкви, а не о разрухе и анархии. И я, Богаевский, как проводник распоряжений центральной церковной власти, не могу допустить всяких приезжающих священнослужителей к совершению богослужения без разрешения епархиального епископа на основании существующего законоположения».

Протоиерей Петр, иерей Анатолий, а также диакон Ильченко стали говорить ему в лицо, что он «живец» и «форменный обновленец». Но никакие обличения и аргументы не поколебали отца благочинного. Обвыкший церковной риторике, он с легкостью манипулировал словами и понятиями и самым решительным образом не желал различать, где факты и церковные каноны, а где его личное мнение, рожденное конформизмом. Дискуссия продолжалась до тех пор, пока ее не прервал священник Апостолиди, заявивший, что он вообще не признает «никаких ни Тихонов, ни Сергиев», а подчиняется исключительно своему греческому начальству, в частности, греческому благочинному, проживающему в Севастополе. На этой неутешительной ноте и закончилась праздничная трапеза с неудавшимся обсуждением предстоящего визита епископа Сергия.

В связи с приездом в Феодосию епископ Сергий благословил составить «предварительное расписание, а из объяснений выяснить приблизительные взгляды и пожелания представителей Церкви»:

«13 сентября старого стиля вечером — встреча и служение всенощной в Свято-Николаевской церкви.

14-го утром — служение литургии в Казанском монастыре.

14-го вечером — служение акафиста в Свято-Николаевской церкви и по окончании его — беседа Владыки с духовенством города.

15-го утром — посещение Свято-Екатерининской церкви.

15-го вечером — служение акафиста в соборе.

16-го утром — служение всенощной в греческой церкви.

17-го утром — служение литургии в соборе.

17-го вечером — служение акафиста в кладбищенской церкви.

В сослужении акафистов с владыкою, кажется, могли бы принять участие все причты храмов».

И подписи священников Феодосии, впрочем, не всех. На инициативу отца Петра письменно отозвался только настоятель Екатерининской церкви. Он написал отцу Петру следующее письмо: «Осведомившись из достоверных источников, что предстоит посещение Феодосии Преосвященным Сергием, мы, прихожане Свято-Екатерининской церкви Феодосии, единодушно покорнейше просим милостивейшего Архипастыря посетить наш храм в Сарыголи на большом вокзале для преподания нам святительского благословения; радуемся о Господе, что в тяжелые минуты испытаний ни в чем не изменили Православию.

28 августа 1923 г.
Настоятель священник Аполлон Скалозубов».

По каким-то причинам архиерей задерживал свой визит в Феодосию, и настойчивый отец Петр снова ему писал:

«Его Преосвященству, Преосвященнейшему Сергию,
управляющему] Таврическою Епархиею.

Ваше Преосвященство,
Преосвященнейший Владыка!

Не знаю, каким путем отправится это письмо: почтою или через руки (все собираются ехать к Вам). До последнего момента мы ожидали Вас к Воздвижению, несмотря на телеграмму из Мелитополя и на поездку туда керченского уполномоченного. Насчет последнего возникли даже подозрения, не был ли он сыщиком. Мы готовили Вам торжественную встречу. Народ приходил за несколько верст. Храмы были убраны, как на Пасху, и более того. Когда приезда не последовало, мы стали ждать разъяснения. Но пока и

не дождались. Теперь мы ожидаем от Вас как управляющего Таврическою епархиею указаний:

Поминать ли вслух или не поминать Святейшего Патриарха Тихона (ввиду последовавших арестов, по слухам, из-за этого поминовения). Мы рассматриваем Патриарха как Архипастыря Православной Церкви, а не как политического деятеля. Правда ли, что совещание при Святейшем Патриархе вынесло постановление о переходе к новому стилю. И переходить ли нам (ведь мы не имеем распоряжений Святейшего Патриарха).

Из местных, феодосийских, вопросов важно выяснение вопроса о священстве священника Анатолия Воронина. Он очень повиновался Вашему указу <нрзб.> и прекратил служение. Прекращение служения для него лично нужно рассматривать как заслуженный крест, а потому естественно желание облегчить эту тяжесть. К тому же прекращение служения волнует прихожан. Отец Анатолий уже приобрел симпатии верующих людей. Пастыри тоже рассматривают его как идейного человека. Поэтому наша просьба к Вам сделать для Воронина все возможное. А возможное зависит от того, если Вам известно, что священство Александра преемственно от Апостолов, и, если он правильно был рукоположен, тогда его ставленники при их обращении могут быть восприняты, насколько мне известно, по церковным канонам, «в сущем сане».

Мы не теряем надежды видеть Вас у себя с упованием мира и благословения от Вашего приезда. Возвратился ли Высокопреосвященный Никодим в Симферополь? Прося прощения, благословения и св. молитв, остаюсь с сыновней любовью

священник Петр Маккавеев
Феодосия, Ново-Георгиевская слобода.
(6 октября) 23 сент. стр. ст. 1923».

Подробности визита епископа Сергия в Феодосию, если он все же состоялся, нам неизвестны. Но по всей видимости, подготовка к нему всколыхнула верующих города, а работникам ГПУ помогла собрать дополнительный компромат на священников. 8 октября 1923 года уполномоченный СОЧ Феодосийского Погранотдела ГПУ Крыма Грахловский, рассмотрев агентурное дело на священников Феодосии, которые не прекращали поминать Патриарха Тихона и епископа Сергия, а именно: Петра Маккавеева, Анатолия Воронина, Константина Брянцева и пономаря Ивана Маккавеева (впоследствии ставшего священником), постановил арестовать их, «по отношению же других лиц, фигурирующих в настоящем деле, арест не применять, а путем следствия выявить их деятельность и в зависимости от следствия применить ту или иную меру».

Предварительно протоиерей Петр Маккавеев и его брат Иван обвинялись в том, что «открыто агитировали в своих проповедях перед гражданами за бывшего Патриарха Тихона, а также поминали его при богослужении <...>, кроме того, священник Маккавеев Петр имеет переписку с епископом Сергием (Зверевым) Мелитопольским, называя его Управляющим Таврической Епархией, в то время как таковой не является управляющим Таврической Епархией. В своей переписке с епископом Сергием (Зверевым) Маккавеев Петр решает воссоединение церквей и приездом Сергия думает сагитировать остальных священнослужителей и граждан в сторону Тихоновского движения. Священник Петр Маккавеев холост, аскет, по взглядам «народник» и идеалист. Вне политики <...>. Обновленческого движения у себя не проводит. Псаломщик — его брат Иван, холост, религиозный, малограмотный человек. Оба брата живут бедно. Честны и некорыстолюбивы. Староста Николай Паспехов — старик, монархист. Все прихожане обновленческому движению не сочувствуют.

Воронин Анатолий — священник Александро-Невского собора агитировал за бывшего Патриарха Тихона в своих проповедях, призывая верующие массы к признанию Главой Церкви бывшего Патриарха Тихона и непризнанием Синода <...>.

Ильченко Василий — диакон, также агитировал за бывшего Патриарха Тихона и поминал его при богослужении.

Брянцев Константин^**** — священник церкви села Владиславовки также агитировал за бывшего Патриарха, поминая его при Богослужении, и в своей речи к гражданам при обновлении иконы в селе Владиславовне¹, приписал этот случай к тому, что «Бог увидел неправильность ареста и гонений на Тихона». Этим самым он признал его сан и призывал граждан к признанию Тихона.

И принимая во внимание то, что бывший Патриарх Тихон предан суду за контрреволюционные деяния — поскольку открытое признание отдельными гражданами и группами Тихона духовным вождем, а равно его поминовение во время Богослужения, не говоря уже об агитации за него, — является контрреволюционным актом как пособничество явному контрреволюционеру, и нахожу, что материалы, имеющиеся в деле, вполне доказывают контрреволюционность вышеуказанных священнослужителей и являются вполне достаточными для их обвинения».

Некоторые сомнения относительно ареста священников окончательно рассеял секретный циркуляр из Симферополя: «Для сведения руководства СО ГПУ Крыма сообщает, что, поскольку бывший Патриарх Тихон привлекался к суду за контрреволюционные преступления, постольку открытое призывание отдельными гражданами поминания его на Богослужениях может дать законный повод к возбуждению уголовного преследования против виновных за пособничество контрреволюционным действиям».

Все лояльные к Патриарху священники были взяты на контроль по подозрению в контрреволюции. Уполномоченная Информбюро Гринберг вскоре сообщила, что, помимо арестованных, священник деревни Коктебель^5* Михаил Синицкий, тот самый, которому помогал М. Волошин, «55 лет, семейный, сын офицера, бежал вместе с Врангелем и нелегально получает от него письма. В деревне Коктебель имеет собственную дачу. Кроме того, по слухам, в Херсонском уезде имеет имение. В его агитации за Тихона ему помогает гражданин той же деревни Хапов Дмитрий, 45 лет, кулак с контрреволюционным духом. В деревне Кишлаве церковный староста Зубов совместно с начальником почты этой же деревни гражданином Питкусом 10.VIII с.г. сделали церковное собрание и вели открытую агитацию против обновленческой церкви, называя служителей этой церкви еретиками и попами-коммунистами. Они ведут усиленную агитацию, чтобы Кишлавского священника выгнали из церкви, так как он еретик и отрекся от единой, соборной и апостольской Церкви...»

9 октября 1923 года Грахловский одним из первых допросил протоиерея Петра Маккавеева^6* как наиболее яркого и авторитетного священника. Он был одинок, и семейные проблемы не отвлекали его от «единого на потребу». Все свои силы и время неотягощеный материальными приобретениями отец Петр (он жил с братом Иваном Алексеевичем в жалкой лачуге на Ново-Георгиевской слободе как подлинный аскет и подвижник) отдавал Церкви и разрешению тех противоречий и проблем, от которых уклонялись маститые протоиереи, предпочитавшие стабильность личного благополучия опасным инициативам.

Уклонившись от полной сдачи церковных ценностей, он в марте 1923 года был вынужден объяснять Феодосийскому Окрисполкому причину их отсутствия: «По поводу запроса о представлении старых инвентарных описей церкви считаю долгом сообщить следующее:

В переписке церкви с Советской властью неоднократно сообщалось, что ценности храма были вывезены бывшим военным священником на Кубань. Старых описей церкви нет. Они могли быть или увезены, или унесены из храма; выезд священника совершился по-скору, ключи были оставлены просто у одной старушки, архив был разомкнут. Мне пришлось начать службу в храме сначала просто как временному заместителю священника. Наличность оставшегося имущества была отмечена нами в представленной уже нами инвентарной описи. Одно могу утвердительно сказать, что со времени моего служения в храме церковное имущество не уменьшилось (за исключением взятого комиссией по изъятию ценностей), а все увеличивалось.

Священник Петр Маккавеев».

— В Петрозаводск я был назначен ввиду моих христианских взглядов, — сказал отец Петр на допросе. —Такое насильственное назначение мною было получено и в Солигалич. В 1911 году вследствие назначения на север, где я не мог служить по состоянию здоровья, оставил службу в духовно-учебном ведомстве и перешел на службу в Министерство народного просвещения на должность законоучителя Феодосийского реального училища. С 1919 года, за выездом военного священника на Кубань, Свято-Николаевская церковь осталась без настоятеля, и в силу этого и, кроме этого, вследствие прекращения преподавания Закона Божия сделался настоятелем Свято-Николаевской военной церкви, в каковой должности состою и до настоящего времени. В отношении церковных вопросов оставался и остаюсь православным, считая «Живую церковь» неправославным движением. Священный синод как орган новых течений не считаю православным. Святейшего Патриарха Тихона рассматриваю не как политического деятеля, а как архипастыря Православной Церкви. Относительно поминовения Патриарха Тихона уполномоченными от верующих г. Феодосии и духовенства послан запрос во ВЦИК — считается ли это преступлением? Архиепископа Никодима, как не осужденного духовным судом, считаю своим архипастырем. Епископа Сергия считаю временно управляющим православными приходами Таврической епархии. На основании вышеизложенного, как Патриарха, так и Никодима и Сергия поминал до последнего времени, считая разъяснения прокуроров Петроградского и Новгородского об ответственности за поминания относящимися к прошлому, так как Патриарх Тихон выразил политическое раскаяние и народной молвой обвиняется в агитации в пользу Советской власти, так что привлекающиеся за его поминовение не являются контрреволюционерами.

— Читалось ли вами воззвание бывшего Патриарха Тихона? Когда и в чем оно состояло? Читалось ли вами в церкви перед гражданами?

— Читалось воззвание, кажется, от 15 июля. Читал его в первых числах августа, содержание его — история захвата церковной власти «Живой церковью» и вступление Патриарха Тихона в исполнение своих обязанностей. Данное воззвание было напечатано в Московской типографии в определенном количестве экземпляров с разрешения административных властей. В церкви мною больше других воззваний не читалось.

— Для какой цели вы читали это воззвание гражданам, и какие комментарии были добавлены вами к этому воззванию?

— Для ознакомления верующих с содержанием. Ввиду освобождения Тихона становится ясно, что церковь свободна и она может молиться за кого угодно. Подтвердил это и епископ Сергий, сообщив, что он получил уведомления из Москвы, что церковь свободна.

— Призывали ли вы граждан к тому, чтобы они шли за Патриархом Тихоном, а не за «Живой церковью»?

— Призывал верующих неоднократно быть православными. В отношении же обновленческой церкви призыва против нее я не помню.

Итальянская улица. Банк. Фотооткрытка 1920-х годов

— Что за воссоединение церквей предполагалось вами, и каким путем предполагали вы это провести?

— Мною предполагалось возвращение к православию отпавших церквей, священнослужителей, как подчинившихся обновленческой церкви. Предполагал, что они возвратятся путем, указанным церковными канонами.

— Что за работу предлагал провести епископ Сергий в своем письме?

— Как видно из содержания письма, работу по воссоединению отпавших от православия.

— Считаете ли вы чтение воззвания Тихона агитацией против обновленческой церкви?

— Чтение воззвания Тихона считаю исполнением долга как священника, подчиненного своему архипастырю.

— От кого вы получили это воззвание?

— От неизвестного человека, приехавшего из Москвы и передавшего это воззвание мне в церкви.

— Поинтересовались ли вы узнать, кто он такой?

Священник Анатолий Воронин в ссылке

— Не поинтересовался узнать, что это за человек, так как был занят богослужением. Более этого человека я не встречал.

— Где находится в настоящее время это воззвание?

— Находится это воззвание у меня.

— Признаете ли вы себя виновным в агитации среди граждан за Патриарха Тихона и против обновленческой церкви?

— Признаю себя виновным в агитации между православными гражданами в пользу православной церкви, возглавляемой Патриархом Тихоном, до тех пор, пока он остается православным.

Далее следователь дописал: «Гражданин Маккавеев после своего ответа делает оговорку: «Ответ мой объясняется содержанием заданного вопроса, а я считаю себя не виновным, а исполняющим долг православного священнослужителя». Следователь продолжил допрос:

— В отношении обновленческой церкви ответьте прямо: говорили ли вы что-либо или нет?

— Не помню.

— Были ли у вас какие-либо собрания между священнослужителями по поводу приезда епископа Сергия? Когда и что на нем обсуждалось?

Священномученик Сергий (Зверев)

— Специальных собраний не было, а были случайные встречи.

Далее следователь интересуется подробностями подготовки визита епископа Сергия: кто был за его приезд и кто против.

— Кажется, никто не высказался против. В другой раз при случайной встрече отец Алексей Богаевский был определенно против приезда епископа Сергия, считая его несвоевременным, — ответил священник.

— С кем вы считаетесь как с главою Таврической епархии?

— С архиепископом Никодимом. Епископа Сергия считаю временно управляющим православными приходами Таврической епархии.

— Считаетесь ли вы с лицами, поставленными главами Таврической епархии и ее уполномоченными на местах от обновленческой церкви?

— Нет, не считаюсь и не считаю себя вправе сноситься с ними как неправославными.

В таком же духе отвечал отец Петр и дальше, но, чувствуя, что следователь хочет уловить его на противоречиях, неточностях в формулировке ответов и обвинить в контрреволюции, в конце допроса дописал своей рукой: «Примечание священника П. Маккавеева. Из характера задаваемых вопросов и их постановки у меня создалось впечатление, что мне хотят навязать агитацию в пользу Патриарха Тихона, а я признаю Святейшего Патриарха Тихона только как архиерея Православной Церкви и настолько, насколько он остается православным.

Священник П. Маккавеев».

Следующим был допрошен диакон Василий Семенович Ильченко. На вопрос о его отношении к «Живой церкви» он ответил:

— Взгляд мой на старую Церковь таков: я ее рассматриваю как единую святую Апостольскую и Соборную Церковь. Новые церковные течения для меня непонятны, и я в них не разбираюсь и не склонен разбираться.

Далее он сказал, что признает главой Церкви Патриарха и что его воззвание отец Анатолий читал в указанное время.

— Как вы трактуете обновленческое и тихоновское движение? — спросил следователь.

— Для меня непонятно, к чему идет обновленческое движение, а тихоновское я понимаю как движение, идущее по указанному пути Христа.

— Знаете ли вы относительно каких-либо подписных листов к приезду епископа Сергия?

— Знаю о подписке гражданами о возведении меня в сан священника. Эта подписка готовилась к приезду епископа Сергия. В этой же подписке, то есть прошении прихожан, <...> выражается недовольство против настоятеля. В этом прошении говорится, чтобы, возведя меня в сан священника, епископ Сергий оставил меня в соборе на должности второго священника, а отец Воронин был настоятелем.

— Имел ли право сделать это Сергий?

— Имел, потому что он является временно управляющим Таврической епархией православных церквей <...>.

— Перед тем, как вы написали в ТЕУ о вашем отколе от него, вы, священнослужители, сговорились между собой заранее?

— Да, сговорились.

— Кто был инициатором подачи этого заявления в ТЕУ?

— Инициатором подачи этого заявления был настоятель собора Владимир Соколов, который, объяснив нам положение, предложил подать заявление в ТЕУ о нашем отколе и присоединении к епископу Сергию, идущему за Патриархом Тихоном.

Из предосторожности диакон Ильченко прикрылся малодушным, всего боящимся настоятелем Александро-Невского собора протоиереем Владимиром Соколовым, «не предусмотрительно» поставившим свою подпись под обращением к епископу Сергию и уже не раз пожалевшим о случившемся. Теперь, когда ему повесткой вежливо предложили прийти в пограничный отдел на Грамматиковской улице в комнату № 9 для дачи показаний, он окончательно раскаялся в содеянном. В назначенное время он беседовал с уже упоминавшимся Грахловским. Следователю протоиерей Соколов попытался объяснить случившееся таким образом:

Бульвар. Вид на башню Константина и памятник Александру III. Открытка начала XX в.

— Подписал я это заявление без желания и после долгих колебаний, но принужден был подписать, так как против меня велась агитация <...>, собирались подписи об удалении меня на покой. Мое удаление на покой объяснялось официально старостью лет и слабостью здоровья.

Далее настоятель начал жаловаться на происки «злобного» диакона Василия, что он «напрасно занимает лучшую часть дома» и прочие мелкие хозяйственные неурядицы и происшествия. «Одним словом, — подытожил протоиерей, — особо крупных споров между мною и им не было благодаря моей уступчивости».

— Если бы не было оказано давление на вас, писали бы вы заявление в ТЕУ об отколе?

— Нет. Я не писал бы и ожидал бы развития событий в церковной жизни и ответственности за такой шаг я не взял бы на себя.

Такая позиция импонировала следователю, и он любезно отпустил старца домой. В тот же день Грахловский допросил иерея Анатолия, который сразу же ему заявил:

— С обновленческим движением я не согласен, так как они сошли с канонической платформы и тем самым порвали связь с Церковью Вселенской.

— Кого вы признаете духовной главой Российской Церкви в настоящее время?

— В данное время признаю Тихона за каноническую главу Церкви.

— Что за воззвание, когда и какое содержание этого воззвания читалось вами в соборе?

— Воззвание Патриарха Тихона читалось мною в соборе в воскресенье на всенощной. Это воззвание в рукописи было взято у священника греческой церкви для ознакомления мною лично. Ознакомившись с воззванием и с заявлением Тихона в Верховный суд, я нашел возможным огласить это воззвание прихожанам собора, принимая во внимание их просьбы. Познакомился с этим воззванием настоятель собора Соколов, и мы стали решать, как отнестись к нему. Настоятель высказал мнение, что ненапечатанное воззвание неудобно возглашать, а необходимо удостовериться в том, что оно разрешено властями к печатанию, а следовательно, и к оглашению. Я присоединился к его мнению и сверил содержание рукописи с печатным экземпляром и удостоверился в их тождестве. Затем получил принципиальное согласие настоятеля на оглашение этого воззвания и огласил его на своей седмице. Содержание воззвания заключается в следующем: Тихон объясняет переход власти к группе священников, образовавших ВЦУ. Затем задает вопрос: кого признают верующие — его или ВЦУ, то есть высший орган обновленческой церкви, объявляет, что отныне он снова воспринимает свои первосвятительские полномочия.

Следователь уточнил:

— Ваши дополнения к прочитанному воззванию Тихона.

— Я указал на то, что видно из воззвания <нрзб.>, что он, Патриарх Тихон, Советской власти не враг, следовательно, теперь и он не нарушает заповеди «воздайте кесарю кесарево, а Божие Богови» и слов апостола Павла: «всякая душа властям предержащим да повинуется», что теперь «его церковь» это получила и перед каждым из прихожан стоит вопрос, кого же признать главою Церкви. Лично за себя я сказал, что главою Церкви признал Тихона и спросил: «С кем же вы?»

— Писали ли вы заявление в ТЕУ и епископу Сергию о вашем отколе от обновленческой церкви?

— Писал от лица причта, и, подписавши, мы его отправили. Подписано было всем причтом.

— Кто был инициатором подачи этого заявления?

— Инициаторами подачи этого заявления был я и диакон Ильченко.

— Кто составил содержание заявления?

— Содержание намечено в общей беседе всего причта, написано мною на дому и отдано настоятелю для подписания.

Община протоиерея Петра Маккавеева оказалась наиболее подвижной и подготовленной к подобным неприятностям, и уже через несколько дней обратилась к властям с просьбой в связи с приближавшимся особо чтимым праздником Покрова Пресвятой Богородицы отпустить протоиерея Петра и его брата-псаломщика для совершения службы. «Непоколебимо верим, — писали прихожане Свято-Николаевского храма, — в снисходительное отношение Советской власти к нашей просьбе и заранее свидетельствуем ей всегдашнюю нашу готовность и преданность ее властям», — и сотни подписей. Власти решили испытать преданность и непоколебимую веру посмевших просить о снисхождении.

14 октября 1923 года Грахловский написал: «Дело возникло по агентурно-следственным материалам и по отношению ГПУ Крыма от 11 августа 1923 года. Агентурно-следственным материалом указывается <...>, священнослужители <...> поминают бывшего Патриарха Тихона, архиепископа Никодима и епископа Сергия и читают воззвание Тихона^7*, агитируя среди верующих масс о признании его духовным главой, и тем самым, признавая его сан <...>. Священник П. Маккавеев и псаломщик Маккавеев Иван являются вредными элементами. Уже находясь под арестом, Маккавеев Петр неоднократно говорил о том, что, арестовывая священников вообще и его в частности, власти этим самым будируют массы против себя и что этим самым власти не обращают внимание на нужды масс. Это выражение было громогласно заявлено в помещении комендатуры Погранотделения в присутствии многих посторонних лиц <...>. Кроме того, 25 августа с.г. за всенощной службой священник Воронин прочел воззвание Тихона. Почитавших его среди верующих масс он начал агитировать за признание Тихона духовной главой Церкви. Агитация его выразилась в том, что он сказал зажигательную речь <...>. Весь причт собора написал заявление о своем отмежевании от Священного Синода и присоединился к тихоновской церкви, признавая его главой <...>.

При допросе как священник Воронин, так и диакон Ильченко не признали своей вины, считая поминовение при богослужениях и признание его главой Церкви внутренним церковным распорядком, не относящимся к делам административных властей <...>.

Траурный митинг в Феодосии по случаю смерти В. Ленина. 1924 г.

Священник Воронин и диакон Ильченко являются вредными своими агитациями, и, кроме того, Ильченко вторично привлекается за агитацию. Первое привлечение Воронина в марте месяце 10 дня текущего года совместно со священником Поляковым».

Эта бумага 22 декабря легла на стол Уполномоченного СО СОЧ ГПУ Крыма Шолох-Терлецкого. Изучив материалы, он наложил резолюцию: «Вредный антисоветский элемент» — и постановил в административном порядке всех выслать за пределы Крыма на 5 лет.

В 1925 году протоиерей Петр снова появился в Феодосии, как и прежде, был предан патриаршей церкви, но дальнейшая его судьба неизвестна. Протоиерей Михаил Польский утверждает, что он был расстрелян.

Вернувшись из ссылки в Феодосию, отец Анатолий, как и прежде, с головой погрузился в церковную жизнь, но ненадолго. В свое время протоиерей Владимир Поляков, спасая церковные ценности от изъятия, совместно со старостой Александро-Невского собора Николаем Демьяновичем Романенко зарыл их в деревне Отузы в саду неподалеку от колодца у Людвига Моисеевича Альмендингера. Бывшая жена Н.Д. Романенко по какой-то причине 8 ав1уста 1926 года сообщила об этом в ГПУ, и уже 20-го того же месяца Романенко был арестован. А 2 декабря арестовали и отца Анатолия с обвинением в укрывательстве имущества собора. На допросе Воронин сказал: «Священника Полякова Владимира, когда он был настоятелем Александро-Невского собора, я не застал, т.к. он передо мной в 1923 году был выслан. За все время моего служения в соборе я ни от кого ничего относительно скрытых ценностей не слышал, и мне ни о каких ценностях никто ничего не говорил. Романенко, бывший староста, утверждает, что ценности он не считает соборными, и оттого о них никому не сообщал. Виновным себя не признаю. Прежние показания подтверждаю».

Прихожане собора, почитатели молодого священника, обратились с письмом в ГПУ Феодосии:

«<...> Прошло уже 10 дней, а священник Воронин все еще находится под стражей, хотя ГПУ делегатам церковного приходского совета было обещано в течение двух или трех дней выяснить его положение. Священник Анатолий Воронин состоит председателем Церковноприходского совета Александро-Невского собора г. Феодосии, он нужен для правильной жизни соборной общины, его отсутствие волнует прихожан и порождает ненужные слухи и разговоры. Кроме того, отец Анатолий Воронин — человек больной, содержание его под стражей тяжело повлияет на его расстроенное здоровье. Поэтому просим ГПУ освободить священника Анатолия Воронина под поручительство граждан, подписавшихся под заявлением. Причем обязуемся представить его по первому требованию властей».

Настойчивые обращение только ухудшили положение Воронина. Из прокуратуры за подписью Венгерского в комендатуру 4-го участка ГПУ Крыма пришло письмо: «Считаю, что целью мероприятий Советской власти по изъятию церковных ценностей имело в виду облегчение условий переживаемого Советской Республикой голода, и таким образом, сокрытие этих ценностей, нарушающее изданный на этот предмет правительством декрет, имеет под собой политическую почву, так как нарушением декрета преследовалась цель противодействия нормальной деятельности госучреждений в условиях переживаемого голода. Предлагаю Вам переквалифицировать предъявленное гр. Романенко, Воронину и Альмендингеру обвинение по ст. 10-63 УК.

<...> Кроме того, и в том, что в 1924 году Романенко Н.Д. добровольно принял на себя обязательства секретного осведомителя Феодосийского ГПУ, не только их не выполнял, но как это следует из факта сокрытия им церковных ценностей, умышленно и злостно свои обязательства нарушал, за что подлежит суровой ответственности».

Прихожане снова и снова приходили к стенам ГПУ, со слезами просили о своем духовнике, и власть имущие чекисты, раздраженные евангельской настойчивостью православных города, отправили священника Анатолия Воронина в Симферополь. А там его в рабочем порядке осудили за недоносительство о сокрытии 49 фунтов обыкновенной церковной утвари, но через некоторое время ввиду абсолютной его непричастности к делу отпустили, впрочем, чтобы вскоре снова арестовать.

Его матушка Ольга Наумовна вспоминает:

«После неудавшихся уговоров его стали ссылать уже на годы — три, пять, семь лет. И все дальше от дома — на Соловки, Медвежью Губу, Каспийское море, на какой-то остров, где даже не было пресной негорькой воды, на Кавказ, в горный монастырь на хуторе Дранды. И даже, как это ни покажется странным, его сослали один раз в Москву.

Ходатайствовать о его освобождении меня послала в столицу община — дали денег на поездку, собрали три тысячи подписей в защиту батюшки.

Приехала я в Москву. Был сильный мороз. В Военную прокуратуру я заняла очередь с ночи. Сторож у ворот, видя, что я легко одета, разрешил мне посидеть в его будке и вдобавок дал мне еще свою шубу.

Подписи помогли, и отца Анатолия отпустили. А в Москве он служил в старообрядческой церкви и был награжден Патриархом Тихоном за усердие и проповеди крестом с красивой прорезной цепью. Я так этому была рада, потому что собственного креста у батюшки не было, и носил он крест расстрелянного священника (этот крест дал ему в свое время благочинный отец Алексей).

Я благодарна всем людям, кто оказывал нам помощь в трудные дни. Когда мне нужно было ехать в Дранды, две миловидные молодые женщины — сестры (они работали на табачной фабрике) подарили мне выданные им платья — спецодежду. Это было как раз кстати, тогда у меня не было крепкого платья ехать в чужие люди. И еще много было таких случаев. Вот почему я потом всю жизнь старалась из последнего помогать людям, я отдавала им свой неоплатный долг.

Когда отец Анатолий жил в Драндах, в монастырском хуторе, он заболел тропической малярией. Я оставила детей у родных мужа и поехала в Дранды. Но в Сухуми мне пришлось задержаться. С помощью монахов и монашек я устроилась прислугой в состоятельную и добрую грузинскую семью. Я плакала по ночам о своих оставшихся детях, нянча чужого ребенка. Но утешала себя тем, что у меня появилась возможность в выходные дни ездить к мужу в Дранды.

На хуторе жили десять стариков-монахов. Все они, как и отец Анатолий, болели тропической малярией. Сначала я стеснялась находиться в мужском монастыре. Но когда увидела, какое там горе, поняла, что им нужна помощь. Монахи лежали в кельях, стонали, их ужасно трясло. Помогала им старая монахиня. Но что она могла сделать? Я была молодой, здоровой. Помогала во всем, как могла. Я стирала и чинила белье, делала много других дел. Эти бедные старики кричали: «Матушка, подойди ко мне...» И я бегала их обслуживать. Иногда отец Анатолий вставал с постели и грел воду в котле, а я затем занималась стиркой на улице, на холме. Видя, что моя помощь была монахам необходима, я особенно радовалась, когда хозяева давали мне лишние выходные, а еще жертвовали деньги для гостинцев старикам, нитки и куски материи для починки их белья.

В Сухуми я прожила три года, пришел приказ моему мужу переехать в Баку. Я просила, чтобы он взял меня с собой, но отец Анатолий отказал: «Это невозможно. Я даже не знаю, что меня там ожидает».

Мне оставалось лишь ждать вестей от него. Но вести не шли. И вот как-то мои хозяева сообщили: «Мы не хотели несколько дней говорить вам об этом. Поезд, в котором ехал отец Анатолий, потерпел крушение — об этом сообщалось в газетах». Я сейчас же поехала на ту станцию, где было крушение. В списках погибших мужа не нашла, но вещи его — коврик — опознала. Это окончательно запутало ход предположений. Я поехала искать отца Анатолия в тифлисскую тюрьму. Чтобы купить билет, продала пальто. В тюрьме мне ответили, что Воронина там нет. «Может быть, жив?» — мысль будоражила и заполняла все мое сознание. Как оказалось позже, отец Анатолий спасся от катастрофы чудом. Его арестовали на одну станцию раньше перед крушением и посадили в тифлисскую тюрьму. А вещи остались в поезде.

Но тогда об аресте, который спас мужу жизнь, я не знала. В тоске и горе я вернулась в Феодосию. Но вскоре пришлось покинуть Крым. От меня требовали платы военного налога за то, что мой муж не служил в армии. В противном случае грозили описать вещи. Я одолжила денег на дорогу и, оставив детей на попечении родителей мужа, уехала к своим родителям в Рязанскую область. По совету отца я окончила бухгалтерские курсы. Стала работать в банке. Тосковала и плакала о детях и муже.

Как-то получаю письмо от родной тетки моего мужа. Анатолий через нее просил передать мне, что его будут везти на север через Москву. Он называл точно дни, когда он будет находиться в Бутырской тюрьме. Правдами-неправдами я добралась до Москвы, но свидания и переписки мужа лишили. Мне передали лишь его грязное белье для стирки.

Я очень долго ждала трамвая у Бутырки, плакала, не зная, что делать с бельем: мне необходимо было уже возвращаться, стирать негде и некогда. Ко мне подходит женщина. Узнаю, что она из Киева и приехала сюда (о, чудо!), чтобы обслуживать заключенных священников. Ее, монахиню, направила сюда община^8*. В тюрьме в это время сидело все духовенство вместе с епископом. «Вот я и Вашего мужа обслужу», — она записала все сведения об отце Анатолии и взяла белье. Как я потом узнала, монахиня все добросовестно исполнила — белье выстирала, сделала заплаты на брюках. Но когда она одежду принесла в тюрьму, передачу не приняли, оттого что были заплаты. В этот же день отец Анатолий так и поехал на Соловки в кальсонах да в драном подряснике (так он писал). В Соловках в то время сидело много священников. Они-то и одели отца Анатолия «с ног до головы».

...Годы шли, ссылки продолжались. Я уже переехала к родителям в Москву. Работала там бухгалтером. Анатолия в то время перевели на строительство канала Волга—Москва. К нему на поселение в Тарасовку (недалеко от Москвы) переехала и я. Перевезли детей из Крыма. Анатолий уговаривал меня поступить на работу на канал. Но отец не посоветовал выписываться из Москвы, так как обратно меня ни за что не пропишут.

В 1934 году у меня родился Виктор — наш третий ребенок, и умер отец. Мы жили на окраине столицы, в избушке, утепленной отцом. Анатолий был освобожден. Духовные власти направили его священником в Кострому^9*. А я с тремя детьми и матерью жила в Москве.

Перед войной мужа послали на лесоповал в костромские леса. Когда объявили войну, наш старший сын Иларион, семнадцати лет, добровольно со своим классом пошел на фронт. Но стало известно начальству, что его отец — священник. Илариона отделили от товарищей и отправили в штрафной батальон. В 1943 году наш мальчик погиб. Мой муж тоже ушел на войну, был два раза ранен, награжден, дошел до Берлина и вернулся в Кострому. Но церковь его была закрыта. Отец Анатолий приезжал к нам в Москву, ходил к высшему военному начальству, и они предписали открыть храм.

После войны он прослужил пять лет, в 1950 году заболел и однажды упал в церкви во время службы. «Скорая помощь» отвезла его в больницу. Ему сделали операцию — оказалось, рак кишок. Медики направляли его в Москву под наблюдение врачей, и он жил у нас один год. После операции он поправился, стал вновь цветущим, красивым. Но сделалась вспышка рака, открылись три раны на животе. Врачи уже ничего поделать не могли.

Он умирал у нас, очень мучился. Сердце останавливаться не хотело, ведь ему было всего 47 лет. Но сделался страшный жар, который сжег его. Отец Анатолий прощался с нами. Я до сих пор чувствую его последнее огненное объятие.

...Его гроб, такой длинный, занимал всю избушку. Ночью с сыном мы лежали, обнявшись, на полу у гроба и горько плакали. Его хоронили на немецком Введенском кладбище. Чтобы вынести гроб, пришлось вынести в окне раму. А он, бедный, нашел покой так далеко от любимого дома».

Вернемся в Феодосию к уже упомянутому протоиерею Алексею Богаевскому, умеренная позиция которого помогла избежать ему ареста. Чуткий к общественным переменам и настроениям собратьев по служению, он подчинился настоятельным требованиям нескольких священников и 21 августа 1925 года обратился в Феодосийскую милицию с просьбой провести собрание и обсудить «назревшие проблемы внутрицерковной жизни благочиния». Председатель Феодосийского райисполкома Липшиц разрешил, но с условием не уклоняться от повестки дня, которую он утвердил. На собрании предполагалось обсудить: 1) О состоянии церковной жизни в Феодосийском благочинном округе в 1923—1925 годы; 2) О выборах благочинного совета; 3) Выборы благочинного округа; 4) Рассмотрение текущих дел».

Разрешенное властью собрание состоялось 1 октября 1925 года; на нем присутствовало 15 священников, 7 псаломщиков и 28 мирян. С правом решающего голоса от «пятидесяток», имеющих зарегистрированный устав, присутствовало 43 человека, а от «двадцаток» — 7 человек.

Председателем был избран протоиерей Алексей Богаевский, секретарем — иерей Анатолий Воронин.

С докладом выступил отец благочинный, описав обстановку, в которой оказались феодосийские храмы за последние годы. Он отметил, что решение на благочинническом собрании 1923 года о подчинении обновленческому Таврическому епархиальному управлению «носило временный характер, так как клиру и мирянам не до конца были ясны цели и задачи «обновления». Майский Поместный собор 1923 года, прошедший под флагом «обновления», принял ряд решений, которые нарушили постановления ряда Вселенских соборов <...>. Организация Высшего Церковного Управления в Русской церкви на партийных началах была таким неудачным созданием собора 1923 года, что возникший через несколько месяцев Священный Синод, заменивший ВЦУ, отменил это постановление». Далее протоиерей А. Богаевский говорил о том, что в Феодосийском благочинии стало известно об освобождении из заключения Святейшего Патриарха Тихона и о том, что по его благословению Таврическую епархию стал окормлять епископ Мелитопольский Сергий (Зверев), и ситуация в благочинии изменилась. К тому же решения обновленческого собора клирики и миряне категорически отказались признавать, и он, протоиерей Алексей, всем, кто к нему обращался за разъяснением об обновленческом ТЕУ, рекомендовал эту проблему решать самостоятельно. В свое оправдание он заявил, что в 1923 году пытался провести благочинническое собрание, но ему не позволила власть, т.к. «большинство приходов округа к этому времени не прошли перерегистрацию». Но после того, как он получил письмо от архиепископа Никодима (Кроткова) в 1923 году с просьбой изложить положение дел, у него завязалась переписка с бывшим Таврическим владыкой, в процессе которой он «переосмыслил свою позицию и порвал с Таврическим епархиальным управлением». И когда в январе 1924 года в Феодосию прибыл обновленческий архиепископ Александр (Раевский), «к этому времени в деятельности ТЕУ накопилось столько непродуманного, нетактичного и вредного для церкви, что достаточно было на пастырском собрании откровенно все изложить архиепископу Александру, чтобы последний убедился, что о восстановлении прежней связи округа с ТЕУ не могло быть и речи. Архиепископ Александр, смущенный неподатливостью феодосийского духовенства, оставил нас в покое, а через некоторое время сам отошел от обновленческой церковной власти, покаявшись перед Патриархом Тихоном».

Но это не помешало обновленческому ТЕУ считать Феодосийский округ своим и присылать очередные распоряжения. Особенно усилилось давление с появлением в городе епископа Василия Знаменского, бывшего ректора Таврической духовной семинарии. 3 ноября 1922 года он уклонился в обновленческий раскол и, будучи вдовым, был хиротонисан во епископа Липецкого, викария Тамбовской епархии. А в июле 1924 года он был назначен епископом Таврическим и Симферопольским и в том же месяце, 18 числа, возведен в сан архиепископа. У протоиерея Богаевского отношения с ним не сложились. В ноябре 1924 года обновленцами был созван епархиальный съезд, но отец Алексей отказался выполнять его распоряжения, и тогда благочинным Феодосии от обновленческого ТЕУ был назначен протоиерей Михаил Синицын.

В июле 1925 года Синицын попытался усилить влияние обновленцев в городе и организовал съезд, но для принятия решений священников прибыло слишком мало. И более того, колеблющиеся приходы обратились к протоиерею Богаевскому, чтобы он снова стал их благочинным. На этом съезде выступил недавно возведенный в сан обновленческий архиепископ Павел Масленников. Он попытался в своем обращении к собравшимся показать «антигосударственную деятельность Патриарха Тихона» и «предложил съезду признать власть Синода». Его выступление постоянно прерывалось репликами протоиерея Петра Маккавеева и иерея Анатолия Воронина. Все предложения обновленческого архиерея были отвергнуты. Надо сказать, что архиепископ Павел Масленников был проблемным человеком. Много раз увольнялся с должности «за неуживчивость, сварливость характера, не подобающее для архиерея поведение и крайнюю невоздержанность во всем».

Вопреки обновленческим инициативам собрание приняло следующие решения:

«1) Так называемый собор, состоявшийся в Москве в мае 1923 года, нарушил апостольские правила: а) осудив Патриарха Тихона (заочно), допустив второбрачие священнослужителей, пресвитеров и диаконов <...>, а также допустив женатых епископов, <...> твердо следуя апостольским святоотеческим правилам, мы не можем признать бывший в Москве в мае месяце 1923 года собор каноническим и отвергаем его незаконные постановления.

2) Решение благочиннического собрания Феодосийского округа от 31 января 1923 года, коим Феодосийский благочинный округ поставил себя в подчинение Таврического Епархиального Управления, а через нее и новой (обновленческой) ныне Синодальной церковной власти, считать утратившим свою силу, а посему отменить, так как условия, при наличии коих мыслилось это подчинение, нарушено деяниями Поместного Собора Русской Церкви, состоявшегося в мае 1923 года.

3) Признавая Русскую Патриаршую Церковь, считать Феодосийский благочинный округ в составе следующих общин: Александро-Невского собора г. Феодосии, Всехсвятской кладбищенской церкви г. Феодосии, Екатерининской церкви пос. Сарыголь, Скорбященской церкви с. Насыпкоя, Казанской и Пантелеимоновской церквей г. Феодосии, Успенской церкви г. Старый Крым, Александро-Невской церкви с. Болгарщина, Александро-Невской церкви д. Байгуджи, Александро-Невской церкви д. Ички, Знаменской дер. Кишлав в общении и подчинении осуществляемой в настоящее время власти Патриарха его Местоблюстителем митрополитом Петром (Крутицким), имя коего и возносить за богослужением.

4) Почитаем своим законным Архипастырем архиепископа Симферопольского и Крымского Никодима, а временно управляющим епархией — епископа Мелитопольского Сергия, ввиду их отсутствия ходатайствовать через епископа Сергия перед митрополитом Петром (Крутицким) о назначении в город Феодосию православного епископа с правами викарного епископа или же временно управляющего Таврической епархией.

5) Считать Феодосийский округ в составе общин <...> в союзе и подчинении Патриаршему Местоблюстителю — как выразителю чистого православия.

6) Рекомендовать общинам, вошедшим в общение и подчинение Патриаршего Местоблюстителя, внести дополнение в Устав в следующей редакции: § 1 (название религиозного общества) имеет целью объединение граждан православного исповедания в районе (села или города) на догматах или обрядах Русской Православной Церкви, возглавляемой согласно постановлению Поместного собора Русской церкви 1917—1918 годов, властью Патриарха, а ныне осуществляется властью его Местоблюстителя».

На собрании был выбран совет благочиния, а благочинным — протоиерей А. Богаевский. Но это подтверждение утраченных полномочий обернулось для священника преследованием. 24 декабря 1925 года ГПУ Крыма направило в ЦАУ представление о том, что на собрании была нарушена повестка дня. На этом основании 7 января 1926 года начальник ЦАУ Лаубе потребовал привлечь Богаевского к административной ответственности. Б. Тавровский, руководитель церковного стола, в мае 1926 года выполнил поручение; он нашел, что из 16 присутствовавших на съезде общин лишь 6 имели уставы, а остальные только договора, заключенные с исполкомом на время службы в храме. После болезненных трений и переговоров 9 июля 1926 года члены совета благочиния протоиереи А. Богаевский, А. Гладков, А. Воронин, М. Тищенко и В. Бойко были вынуждены дать начальнику административного надзора Борщевскому подписку о прекращении своей деятельности.

Неприятности и скорби объединили православных города и подтолкнули их к наступательным действиям. После праздничной литургии в день памяти Первоверховных апостолов Петра и Павла собрание общины Александро-Невского собора решило пригласить настоятелем храма епископа Кирилла (Соколова Виктора Ивановича).

Испытавший гонения протоиерей Алексей Богаевский не стал противиться инициативе общины и согласился. Власти дали разрешение на въезд епископа Кирилла в январе 1926 года, он поставил в известность крымские власти о том, что приступил к исполнению своих обязанностей.

Православные люди к нему потянулись, увидели и признали в нем своего архипастыря, и уже 2 марта 1926 года сам владыка обратился в ЦАУ Крыма с заявлением о том, что под его омофор захотело прийти 23 общины и они желают видеть его своим архиереем. В своем заявлении он писал: «Я считаю своим долгом определенно и решительно заявить Советскому правительству, что я не только корректен и лоялен, как принято теперь выражаться, к нему, но и считаю себя верным подданным Советской власти, по совести непринужденно ей подчиняюсь. В своей епископской деятельности я не допущу не только никакой контрреволюции, но и неприязненного к властям отношения, впрочем, во вверенной мне епархии среди духовенства и нет контрреволюции. Я мщу заявить об этом совершенно спокойно. Лишь по этому пути я намерен вести паству. В основу своей пастырской деятельности я полагаю Слово Божие и каноны Святой церкви, а в основу взаимоотношения с правительством — декрет об отделении церкви от государства и основанные на этом декрете узаконения, распоряжения и разъяснения правительственных органов».

Уверения в лояльности к власти не умягчили безбожных сердец, и в марте 1927 года ГПУ Крыма внесло в ЦАУ предложение не регистрировать епископа Кирилла (Соколова) в качестве епархиального архиерея, а оставить за ним только настоятельство в Александро-Невском соборе, что не помешало ему оставаться для верных православных архиереем со всеми вытекавшими отсюда последствиями. В апреле того же года к владыке Кириллу обратились обновленцы с предложением «прекратить церковный раскол» и создать единое управление в Крыму. Переговоры попытался провести обновленческий епископ Модест (Никитин), но у него ничего не вышло.

Верующие приглашали епископа Кирилла на праздничные богослужения по всему Крыму, прислушивались к его мнению, порывали с обновленчеством и возвращались в патриаршую церковь. Активность православного архиерея не осталась без внимания властей. Враги церкви организовали грязные, клеветнические статьи в газетах. Керченская газета «Маяк коммуны» 19 июля 1927 года опубликовала ерническую статью «Епископ на гастролях» о поездке архиерея с протодиаконом Бондаренко в Севастополь и Инкерман, где епископ Кирилл был изображен высокомерным чиновником, а протодиакон — развратным пьяницей. Из-за всё возрастающей травли владыка Кирилл по благословению Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия покинул Феодосию. Ему пришлось пройти тюрьмы и лагеря, и в 1937 году его расстреляли.

Примечания

*. Родился Владимир Геннадьевич Соколов в 1861 г. в семье священника в Костромской губ. в селе Шухомоши. В 1881 г. окончил Костромскую семинарию. В 1885 г. Соколов получил диплом Московской Духовной Академии со званием кандидата богословия. После он учительствовал до 1900 г. в городе Макарьеве, затем Сарапуле Вятской губернии. По принятии сана священника Соколов перебрался в Феодосию и со временем стал настоятелем собора.

**. Свято-Никольский храм до постройки Александро-Невского собора, т. е. до 1873 года, был собором. Феодосийский градоначальник С.М. Броневский пристроил к церкви притворы с навесами и под притворами с западной стороны — деревянную колокольню. Впоследствии в храме стали производиться богослужения для нижних офицерских чинов. Императрица Мария Александровна подарила храму серебряный складень: в центре — святитель Николай, слева — св. Кирилл и св. князь Владимир, справа — благоверный князь Александр Невский и Мария Магдалина с подписью на обратной стороне: «От Государыни Императрицы 52-му пехотному Его Императорского Высочества Великого Князя Кирилла Владимировича полку. 30 сентября 1876 года». В 1924 году древний храм, сохранивший верность Патриарху Тихону, был разрушен.

***. Текст Послания печатается по рукописному варианту, находящемуся в следственном деле священника Анатолия Воронина.

****. Константин Алексеевич Брянцев родился 10 марта 1869 года в селе Митрофановке в семье священника. В 1891 году окончил Таврическую духовную семинарию. Служил третьим священником в селе Н. Маячка Днепровского уезда до 1897 года. Епископом Михаилом (Грибановским) за агитацию против церковных школ был переведен в село Большую Маячку Мелитопольского уезда, где прослужил до 1899 года, после чего по прошению был направлен в Старый Крым и прослужил там до 1902 года. Архиепископом Николаем (Зиоровым) переведен в село Громовку, после — в Митрофановку и, наконец, в село Владиславовку. На допросе он отказался от своих слов и отрекся от Св. Патриарха Тихона. «Как к старому, так и к новому церковному движению отношусь индифферентно, но подчиняюсь всем приказам обновленческой церкви. Могу сказать, что я не фанатик, а посему нисколько не интересуюсь Патриархом Тихоном и не поминаю его со дня его удаления», — сказал на допросе священник Константин Брянцев. Во избежание ареста он сумел представить справки о своей болезни — «катар левого легкого туберкулезного происхождения».

5*. Первый настоятель коктебельской церкви священник Голубев был расстрелян большевиками в 1920 году.

6*. Отец Петр родился в 1878 году в Орловской губернии Трубчевском уезде Красносельской волости в селе Малый Крупец. Его отец, священник Алексей Маккавеев, был непроходимо беден, и только благодаря живой глубокой религиозности и отличным способностям Петра ему удалось дать сыну хорошее образование. Учиться мальчик начал с семи лет в духовном училище, по окончании которого перешел в семинарию, а затем в Духовную Академию, которую окончил со званием кандидата богословия в 1904 году. С осени того же года Петр Алексеевич служил по духовно-учебному ведомству в Орловской губернии. После — на западе: в Пинске и Холме, на севере — в Солигаличе и Петрозаводске Олонецкой губернии.

7*. 12 января 1924 г. прокуратура Крыма разослала письменное уведомление во все города и районы с рекомендацией не подражать коллегам из Петрограда и Новгорода, которые дали указание органам преследовать священников, сохранивших верность Патриарху.

8*. Известно, что по благословению священномученика епископа Макария (Кармазина) оказывалась целенаправленная помощь арестованному духовенству. Этим занимались монахиня Любовь (Голицына) и А.С. Лепешкина. Как правило, им заранее сообщали, кто окажется в Бутырке.

9*. Архиепископ Никодим (Кротков), возглавлявший в то время Костромскую епархию, помнил и любил крымских священнослужителей, запечатлевших свою верность Православной Церкви подвигом исповедничества. Многие священники, отбывшие срок в лагерях и тюрьмах, уже были им приняты и устроены на приходы.

1. Икона в селе Владиславовка действительно обновилась. В ночь на 2 сентября 1923 года к Марии Акимовне Сороколетовой прибыл из Старого Крыма монах Петр (Осипов) и попросился переночевать. На следующее утро, после того как монах ушел, Мария Сороколетова обнаружила обновленную икону. «Эту икону я знала как старую, теперь она светлая и чистая», — говорила она. Агриппина Григорьевна Ашихина, жительница того же села, оповестила о случившемся всех верующих, которые вместе с отцом Константином Брянцевым пришли домой к Сороколетовой. Всё это стало известно властям, и монах Кизилташского монастыря Петр был арестован вместе с хозяйкой дома, но, так ничего и не выяснив, милиция отпустила их, оставив икону у себя.

Во второй половине 1923 года в Крыму обновилось еще несколько икон, что вызвало недовольство властей. Так, 8 октября в Севастополе в 7 час. 30 мин. утра обновилась икона святителя Николая на глазах у еврейской семьи. По их свидетельству, от иконы исходил необычайно яркий свет. На улице собралось огромное количество людей, незамедлительно прибыли власти города во главе с помощником начальника милиции Тюриным и зам. председателя исполкома Богдановым. Но собравшиеся выразили им недоверие и в комнату с обновившейся иконой не допустили.

Тогда для освидетельствования была создана послушная властям комиссия из обновленческих священнослужителей, но и их верующие не допустили. Власти вызвали пожарную команду, но их решительные действия не дали им возможности увезти икону на «экспертизу», т. к. на любые попытки верующие реагировали «крайне отрицательно». Членам комиссии люди выражали недоверие и открыто бранились.

В конце концов представители власти не без труда доставили икону святителя Николая в Покровский собор, и только там члены комиссии смогли отработать порученную им официальную версию — «обновления не произошло».

Их выводы, противоположные очевидному факту, вызвали всплеск недовольства и открытых протестов у верующих, собравшихся возле Покровского собора. Оскорбленные в своих религиозных чувствах верующие Севастополя простояли до глубокой ночи и... разошлись.