Автохтонные варвары и скифы Восточного Крыма

Несколько по-иному в это время складывалась ситуация с изучением истории и культуры варварского населения Восточного Крыма Одна из наиболее интересных проблем здесь была связана с этно-культурной атрибуцией бескурганных могильников скифского времени, находящихся на Керченском полуострове. Подобные объекты, довольно плотно расположенные в Крымском Приазовье между мысом Казантип и Керчью, вызвали повышенный интерес исследователей уже в 60-х гг. (Лесков, 1961; Кругликова, 1973). Но лишь в 70-е гг. археологи приступили к целенаправленному изучению таких могильников, состоящих из каменных ящиков, окруженных каменными оградами. Захоронения в них совершались в вытянутом положении на спине, преобладала западная ориентация умерших. Погребальный инвентарь был представлен скифским оружием, лепными сосудами восточно-крымского и скифского облика, украшениями и античными импортами. В 1973 г. были начаты исследования могильника «Стоячий камень», оставленного варварским населением Крымского Приазовья. Первоначально здесь было раскопано несколько каменных гробниц. В некоторых могилах были обнаружены остатки воинских захоронений V в. до н. э. (Корпусова, Орлов, 1978). Работы на некрополе вскоре продолжил А.А. Масленников. Ко времени завершения раскопок было исследовано более 50 каменных гробниц, большинство из которых относилось к V—III вв. до н. э. В 80-е гг. А.А. Масленников произвел раскопки нескольких подобных могил у г. Мысырь, на мысе Зюк и у Чокракского озера (Масленников, 1995). Интересно то, что независимо от скифской, «киммерийской» или таврской этнокультурной атрибуции погребений исследователи, осуществлявшие раскопки, отмечали близость между ними и меотским или синдо-меотским погребениями некоторых могильников Прикубанья и Черноморского побережья Кавказа. Не исключено, что эта группа погребений, появляющаяся в восточной части Крыма не ранее конца VI в. до н. э., связана не только со степными или крымскими скифами, а и с предкавказскими племенами.

Еще одним памятником Керченского полуострова, безусловно, скифским, но необычным для Крыма по своим топографическим характеристикам, был полностью исследованный в 1979—1981 гг. курганный могильник II—III в. до н. э у Акташского озера, в зоне строительства Крымской АЭС. Е.А. Катюшиным, В.А. Колотухиным, а затем Акташской экспедицией ИА АН УССР, работавшей под руководством С.С Бессоновой, раскопано более 70 курганов, в основном IV в. до н. э. (Бессонова, Бунятян, Гаврилюк, 1988). Здесь же, в кургане эпохи бронзы, было обнаружено впускное скифское погребение V в. до н. э. (Бессонова, Скорый, 1986).

Погребение этого же времени, происходящее из разрушенного кургана на Темир-горе, опубликовано А.Е. Кислым и С.А. Скорым (1990).

Масштабные полевые исследования 70—80-х гг. в восточной части Крымского полуострова вывели скифологов и антиковедов на новый уровень исторических обобщений. В 80—90-е гг. окончательно оформилось направление, обозначенное еще Э.В. Яковенко и И.Т. Кругликовой, а затем успешно развитое А.А. Масленниковым (Яковенко, 1973; Кругликова, 1975; Масленников, 1981; 1998). Его основой стало изучение этнокультурных процессов, протекавших в среде варварского населения и целенаправленное изучение его культурных, политических и экономических связей с греческими поселениями Боспора Киммерийского, а впоследствии — с Боспорским государством. Уже в начале 80-х гг. некоторые особенности использования скифами маршрута, связывавшего в древности Кавказ и Северное Причерноморье, были рассмотрены в работе М.Ю. Вахтиной, Ю.А. Виноградова и Е.Я. Рогова (1980). Позднее основные положения были развиты в нескольких статьях М.Ю. Вахтиной (1991; 2002). Уже в первой работе авторы на основе изучения свидетельства Геродота о том, что скифы в зимнее время переходят по льду в землю синдов, высказали подкрепленное историческими и этнографическими аналогиями мнение о передвижении в VI—V вв. до н. э. скифов из Приднепровья в Прикубанье как о сезонных перекочевках. В поддержку этой гипотезы высказался и А.Н. Васильев (1992. С. 116—117).

Однако не лишенное оснований возражение со стороны антиковедов все же позволило сместить акцент в гипотезе «мирных миграций» в сторону военно-хозяйственной деятельности скифов, выразившейся в походах и набегах. Так, В.П. Толстиков, характеризуя раннюю военно-политическую историю Боспора Киммерийского, рассматривал действия скифов как военные мероприятия, поспособствовавшие объединению греческих городов (Толстиков, 1984). В подтверждение гипотезы приводились серьезные аргументы. Основанием служило исследование Ю.Г. Виноградова, свидетельствующее о нескольких последовательных этапах многовекторной скифской агрессии, начавшейся после победы скифов над Дарием. Не меньшее значение имело предположение о военных причинах походов скифов в Синдику, а также заключение о вполне наглядном отображении военно-политической обстановки в оборонительных мероприятиях боспорских греков. Проанализировав по археологическим источникам ситуацию, сложившуюся на берегах Боспора Киммерийского в конце VI — первой половине V в. до н. э., исследователь пришел к выводу о том, что на Европейском (а отчасти и на Азиатском) Боспоре явно выражены следы военной катастрофы. В связь с экстремальной ситуацией была поставлена интенсивная деятельность металлургов и оружейников Пантикапея, отмеченная в первой половине V в. до н. э. Здесь же высказывалась гипотеза о восстановлении или строительстве Тиритакского вала в первой четверти V века. Время завершения скифской экспансии было отнесено ко второй четверти столетия.

В середине 80-х гг. взгляды на историю скифского населения Восточного Крыма, излагавшиеся ранее, получили развитие в докторской диссертации Э.В. Яковенко (Яковенко, 1985), к сожалению, так и оставшейся неопубликованной. В ее новом исследовании скифский период был рассмотрен в полном объеме. В первую очередь был обоснован вывод о том, что широкое использование номадами пути, связывающего через Керченский пролив Северный Кавказ и причерноморскую степь и лесостепь, может относиться как к предскифскому, так и к раннескифскому времени. Архаические скифские памятники, такие как Темир-Гора и Филатовка, рассматривались в качестве объектов, маркирующих маршрут. Распространение скифских погребений на территории Керченского полуострова было отнесено к середине VI—V в. до н. э. — периоду интенсивного освоения скифами Степного Причерноморья. На Керченском полуострове обитали и другие группы аборигенного населения. Однако они в архаическое время были ассимилированы скифами, поэтому захоронения в могильниках из каменных ящиков были уверенно соотнесены со скифской культурой. Погребения скифской знати уже с V в. до н. э. концентрировались в районе Пантикапея и Нимфея, что свидетельствовало о тяготении варварской аристократии к самым значительным центрам Боспора. С середины V в. до н. э. сложился военно-политический союз Боспорского государства и Скифии. Между Боспором и Скифией могла существовать система договоров, предусматривающая взаимопомощь, пограничный режим, совместное пользование сухопутными и речными путями (Яковенко, 1986). Примером действия подобного военно-дипломатического союза может служить подчинение Феодосии боспорским правителем Левконом I. Конечный этап альянса был соотнесен с сарматским вторжением в Северное Причерноморье. Некоторые коррективы в концепцию Э.В. Яковенко, не меняя ее сущности, внесли исследователи Акташского могильника (Бессонова, Бунятян, Гаврилюк, 1988). Курганы противопоставлялись могильникам из каменных ящиков. Последние были охарактеризованы как захоронения местного населения, этническая характеристика которого является дискуссионной. Однако общие черты в погребальном обряде позволяли предположить, что в IV в. до н. э. здесь все же имели место смешение местного варварского и кочевого (или полукочевого) скифского населения. Этнический процесс, который Э.В. Яковенко несколько поспешно отнесла к VI в. до н. э., был вполне обоснованно «омоложен» на два столетия. Эллинизация варваров Керченского полуострова была незначительной, касаясь (да и то поверхностно) лишь правящей верхушки скифов (Яковенко, 1986. С. 107). Синкретичная культура номадов и земледельцев рассматривалась как признак возникновения в Восточном Крыму нового скифо-аборигенного этноса. Эти положения вскоре были развиты другими исследователями (Бунятян, Бессонова, 1989). Получалось, что на раннем этапе скифы, греки и местное аборигенное население сосуществовали в единых территориальных рамках, но не обладали социально-экономическим единством. Кочевые скифы, осуществлявшие гегемонию в Северном Причерноморье, выступили в роли организаторов связей Боспора с обширными степными и лесостепными территориями. Этническая обособленность скифов в период оседания их на землю в V в. сменилась смешением двух варварских этносов. В IV в. большинство скифов стали частью местного земледельческого этноса, постепенно инкорпорированного в состав Боспорского государства. Вопрос о политических приоритетах скифской аристократии, продолжавшей вести кочевой образ жизни, в принципе остался открытым, хотя ориентация на Боспор и тенденция к сближению с боспорской аристократией вполне очевидны. В политико-географической структуре Восточного Крыма в это время сформировались два региона. Земли к востоку от Узунларского вала, очевидно, входили в состав Боспорского царства. Территория к западу от него, занятая скифским населением, скорее всего, также была политически связана с Боспором, но на основе союза, оформленного в виде симмахии.

По существу в том же ключе интерпретировал историю скифо-боспорских отношений времен державы Левконидов Ф.В. Шелов-Коведяев (1985). Согласно его представлениям, внутренние пространства Керченского полуострова во времена Левкона и в последующую эпоху были заселены скифами, союзными боспорской династии. Боспорское царство могло владеть восточнокрымскими землями по договору, заключенному со скифами, хотя последние формально не были подданными Спартокидов, что явствует из их титулатуры (Шелов-Коведяев, 1985. С. 135, 136). Между 344—328 гг. до н. э. (скорее всего — на рубеже четвертого и третьего десятилетий IV в. до н. э.) Перисад I воевал со скифами. Возможно, после поражения и гибели Атея он вознамерился сменить союз со скифами на подданичество Боспору. И скифы, и боспорские правители вскоре вернулись к союзу, о чем свидетельствует поддержка законных претендентов на боспорский престол — Сатира и Притана, а также сам факт бегства сына Сатира к скифскому царю (Шелов-Коведяев, 1985. С. 145—149).

Недавно А.А. Масленников в объемном историко-археологическом очерке подытожил состояние многолетней дискуссии о скифо-боспорских взаимоотношениях архаического и классического времени (Масленников, 2001). Основой работы стало бесспорное положение о том, что «...Керченский пролив оставался естественным «коридором» миграций, сезонных перемещений и торгово-культурных связей...», соединявших Северо-Причерноморские степи и лесостепи с Предкавказьем, Северным Кавказом, а опосредствовано с Малой Азией и Ближним Востоком (Масленников, 2001. С. 292.). Можно, в принципе, согласиться и с тем, что погребения Темир-горы и Филатовки могут датироваться временем более поздним, чем это принято на основании хронологии античных ваз, найденных в могилах. Подобное стремление к повышению дат базируется на предположении о скифской «реконкисте», последовавшей после 585 г. в связи с окончательным возвращением скифов из походов в Переднюю Азию (Масленников, 2001. С. 301). Показательно введение новой, более строгой нижней даты для варварских могильников приморских районов Керченского полуострова. Для некрополя «Стоячий камень» она определяется в пределах конца VI в. до н. э., появление могильника Фронтовое отнесено к несколько более позднему времени (Масленников, 2001. С. 301). Перечисленные памятники А.А. Масленников не считает собственно скифскими, указывая на их доскифские черты и на некоторое сходство с древностями тавров или кизил-кобинской культуры. Безусловно, у исследователя есть основания для предположения об инфильтрации аборигенного крымского населения на Керченский полуостров в период греческой колонизации (Масленников, 2001. С. 303, 304). К этому заключению, в принципе, уместно добавить и вывод Ю.А. Виноградова и А.М. Бутягина о том, что ранняя лепная керамика Мирмекия обладает чертами, типичными для и синдо-меотского керамического комплекса (Бутягин, 1998). Данное обстоятельство представляет этнокультурную историю архаического Боспора еще более сложным явлением. По мнению А.А. Масленникова, широкое расселение собственно кочевников (скорее всего царских скифов) на Керченском полуострове происходит во второй четверти — середине V в. до н. э. Период кочевания в этом случае длится около столетия. Об этом свидетельствуют погребения и следы пастушеских стойбищ. Следы же разрушений в боспорских городах, приходящиеся на рубеж первой — второй четвертей V в., можно объяснять и скифским вторжением, и, что вполне вероятно, внутренним собственно боспорским конфликтом, связанным с утверждением власти Археанактидов (Масленников, 2001. С. 311). Это в общих чертах совпадает со взглядами А.Н. Васильева. Эпизодические же переходы скифов на Тамань через замерзший пролив во времена Геродота вполне вероятны и могут быть обусловлены не военно-грабительскими предприятиями, а суровостью отдельных зим.

В 1998 г. в монографии, посвященной памятникам сельской территории Европейского Боспора, А.А. Масленников предложил вполне обоснованную этнокультурную интерпретацию неукрепленных поселений, существовавших в IV — первой половине III в. до н. э. в глубинной части Керченского полуострова (Масленников, 1998. С. 72—89). Более двухсот сел этого времени, обнаруженных в степной зоне, расположены группами, что определено природными факторами. В то же время это не исключает и наличия не менее чем десяти небольших административно-хозяйственных объединений. Происходящие отсюда находки V — первых десятилетий IV в. до н. э. исследователь связал со следами более древних скифских кочевых стойбищ. Время основания на боспорских землях сел, обитателями которых могли быть и скифы, и скифизированное автохтонное население, относится ко второй четверти IV в. до н. э. У рубежа третьей и четвертой четверти IV в. некоторые из них разрушаются и перестраиваются. Время же прекращения жизни на поселениях приходится на первую половину — середину III в. до н. э. Судя по характеру наиболее поздних отложений, часть поселков погибла в ходе военных действий.

Материалы, полученные недавно при исследовании архаических слоев греческих городов Боспора, потребовали очередного анализа результатов раскопок. По современным представлениям основная масса греческих апойкий и выселков у пролива возникает на рубеже первой и второй четвертей VI в. до н. э. Около середины — второй половины столетия возводятся оборонительные сооружения в Мирмекии и Порфмии (Виноградов, 2000). Этот факт рассматривают как свидетельство ухудшения греко-варварских отношений. Недавние археологические открытия в Порфмии (Вахтина, 2003. С. 46) и в Пантикапее (Толстиков, Журавлев, Ломтадзе, 2003. С. 264) позволяют думать о том, что на рубеже VI—V вв. до н. э. некоторые поселения Европейского Боспора пережили катастрофу военного характера.

Взаимоотношениям Нимфея с варварами посвящено несколько новых работ В.Н. Зинько (2000; 2001). На территории Нимфея с момента его основания во второй четверти VI в. до н. э. и вплоть до начала последней четверти этого столетия сосуществуют две группы населения — греческая и варварская — «кизил-кобинская» (Зинько, 2003. С. 104). Могильник из мелких курганных насыпей с погребальными сооружениями в форме каменных ящиков с кольцевыми обкладками, принадлежащий варварам Нимфея, или их соплеменникам, обнаружен в 7 км к западу от городища. По метаструктуре и типам погребальных сооружений он близок могильникам Крымского Приазовья. Ко времени появления греков аборигенное население скорее всего уже пребывало в зависимости от скифов. Во второй половине V в. «кизил-кобинцы», проживавшие на хоре Нимфея могли эксплуатироваться городом по примеру илотов. Собственно скифские погребения VI—V вв. до н. э. совершались в курганах, тянущихся вдоль дороги, ведущей от нимфейских переправ в глубь степи. Боспорские потрясения первых десятилетий V в. до н. э. исследователь связал как с появлением новой волны номадов, так и с начавшейся в это время консолидацией городов Боспора. В дальнейшем в районе Нимфея концентрируется скифская аристократия, о чем можно судить по варварским погребениям второй — третьей четверти столетия в городском некрополе. Скорее всего это свидетельствует в пользу существования нимфейско-скифского союза, который был противопоставлен союзу Боспора и меотов. После присоединения города к Боспору на его землях появляются новые обитатели, родственные варварам Азиатского Боспора. В IV — начале III в. до н. э. варварское население составляло значительную часть обитателей поселений, находившихся на юродской хоре.