Критика археологических источников. Корректировка хронологии, и периодизации Неаполя скифского. Пересмотр архитектурно-археологических представлений о памятнике

В 90-е гг. вновь активизировались исследователи Неапольского городища. Выше мы уже писали о предпринятом С.Г. Колтуховым на материалах 80-х гг. существенном понижении хронологии, предложенной Т.Н. Высотской для фортификационных сооружений. В статье, подготовленной на рубеже 90-х гг., Ю.П. Зайцев и А.Е. Пуздровский по-иному, чем у Т.Н. Высотской, охарактеризовали и градостроительные особенности памятника. (Зайцев, Пуздровский, 1994). Впервые был сделан вывод о существовании в северной части мыса поселения IV—III вв. до н. э., однако не связанного с «позднескифским» городищем. Появление внешнего периметра крепостных стен было отнесено к концу III в. до н. э. Укрепления цитадели были датированы еще более поздним временем. Территорию у центральных ворот во II в. до н. э., по мнению исследователей, занимал хозяйственно-жилой и культовый комплекс, разрушенный в период войн с Диофантом. Большая часть территории укрепления в это время оставалась практически незастроенной. Само городище представляло собой крепость с относительно редкими домами и полуземлянками. Значительную часть его населения составляли греки: на пригородной территории в усадьбах греческого типа обитали эллинизированные переселенцы, очевидно, происходившие из Северо-Западного Причерноморья. А.Е. Пуздровский в ряде случаев называет их «миксэллинами», покинувшими в III в. до н. э. ольвийскую хору (Пуздровский, 1988. С. 304). Первая попытка превращения укрепления в настоящий город была предпринята во времена Скилура, но процесс был прерван походами Диофанта.

Удачные опыты пересмотра архитектурно-археологической истории городища постепенно превращались в новую концепцию памятника. Об этом свидетельствуют многочисленные работы Ю.П. Зайцева. Одна из ранних статей была посвящена хозяйственно-жилому и культовом комплексу, находившемуся близ главных ворот городища. Его лицевым фасадом служило сооружение в виде монументальной стены с двумя портиками, в интерколумниях которого располагались посвящения различным греческим божествам. Предполагалось, что постройка с портиками и площадь перед ней выполняли функцию теменоса. К северу от парадного здания располагался двор, окруженный большими постройками с пространственно-планировочным решением отнюдь не варварского облика. По мнению исследователя, объект представлял собой торговую факторию, основанную греками, особую роль в которой играл Посидей, сын Посидея (Зайцев, 1990). Хронология комплекса была определена в рамках от рубежа III—II вв. до н. э. до 110 г. до н. э.

Случившееся вскоре открытие мегарона «Н» привело Ю.П. Зайцева к серьезному и обоснованному пересмотру хронологии памятника, а также к изменению строительной периодизации и интерпретации архитектурно-археологических объектов. Периодизация памятника была изменена с привлечением достаточно надежной и репрезентативной базы многочисленных керамических клейм. В основу реконструкции было положено новое видение археологической ситуации в районе южного дворцового комплекса (Зайцев, 1995) ранее рассматривавшегося в качестве городской площади и греческой фактории. На новых материалах был сделан вывод о том, что родосские клейма, относимые к III и IV хронологической группам (220—180 и 180—150 гг. до н. э.), в эллинистических напластованиях встречаются вместе с клеймами V группы (150—108 гг.). Дробная абсолютная хронология была введена путем интерпретации одного из слоев разрушения южного дворца как слоя, связанного с событиями периода Диофантовых войн (113—105 гг.). Дальнейший пересчет дат хронологической колонки был произведен на основании 24 предположительно ежегодных подмазок пола дворцового мегарона «Н», подкрепленной новыми датировками родосских клейм. Застройка первой половины II в. до н. э. представлена на Неаполе отдельными усадьбами (Зайцев, 1997; 1997а; 2000). Время появления дворца и крепости соответствует 137—130 гг. Создание же мощного укрепления обусловлено описанным Страбоном строительством скифами царских крепостей. Несколько замечаний, связанных с необходимостью дальнейшей корректировки хронологии, высказал С.Г. Колтухов, указав на несоответствия, возникающие между датировками отдельных находок и предложенной периодизацией сооружений в районе «дворца» (Колтухов, 2000).

В городище времени Скилура Ю.П. Зайцев видит мощную государственную крепость, резиденцию знати. Для времени после греко-скифских войн определен непродолжительный период «угасания жизни». Однако он сменился новой строительной активностью и новым ее угасанием, произошедшим около середины I в. н. э. Строительные остатки второй половины I — третей четверти II в. н. э. представляются исследователю незначительными и маловыразительными. Это позволило высказать предположение о том, что город мог превратиться в укрепленный лагерь — зимник, в котором постоянно проживала лишь незначительная часть населения, скорее всего местная знать. На последнем этапе в III в. н. э. Неаполь представлял собой крупное земледельческое поселение (Зайцев, 1995а). Но именно на его территории находился «Северный дворец». Очевидно, поселение все еще оставалось административным центром некоего района. Специальному исследованию были подвергнуты здания мегаронного типа. В отдельной работе, посвященной этому вопросу (Зайцев, 1995), ученый пришел к выводу о том, что мегароны, как «рядовые» так и «дворцовые», являлись основным элементом застройки Неаполя во все периоды его существования. Здесь автор присоединился к мнению С.Д. Крыжицкого о мегаронах как о полифункциональных архитектурных сооружениях, служивших, по предположению Ю.П. Зайцева, жилищами неразделенной семьи и местом осуществления общественных культовых церемоний.

Не меньшее внимание было уделено двум основным архитектурно-археологическим объектам городища: мавзолею и «южному дворцу». Важнейшие вопросы, связанные с мавзолеем, оставались нерешенными в течение нескольких десятилетий. В первую очередь это касалось хронологии объекта и интерпретации захоронения в основной гробнице. По крайней мере здесь мнения П.Н. Шульца и Н.Н. Погребовой не совпадали, а Т.Н. Высотская высказалась в поддержку предположения о более поздней, чем у П.Н. Шульца, дате мавзолея. А.Е. Пуздровский, стремясь разрешить противоречие между несомненно ранним временем постройки мавзолея и относительно поздними захоронениями, предложил считать первое захоронение разграбленным в период войн с Диофантом, а все остальные, с рубежа II—I вв. до н. э. — позднейшими, принадлежащими некоему знатному сарматскому роду (Пуздровский, 1988а).

Ю.П. Зайцев не принял такой интерпретации, но первоначально рассматривал основное погребение как греческое (Зайцев, 1990). Повторное изучение полевой документации и вещественного материала позволило выделить в мавзолее группу подлинно аристократических погребений, предшествующих скифским походам Диофанта. Удалось датировать строительство мавзолея временем между 135—120 гг. до н. э., по новому реконструировать погребение в каменной гробнице и идентифицировать его с захоронением главы аристократического рода (Зайцев, 1994, 2001), скорее всего царя Скилура (Зайцев, 1997; 1997а). Сам мавзолей, «дом мертвых», исследователь рассматривает как составную часть Неапольского дворцово-храмового комплекса. Последний начал развиваться от мегарона «Н» во второй половине II в. до н. э., а к концу столетия уже представлял собой сложную многофункциональную структуру с культовыми, жилыми и хозяйственными постройками. Мегарон в ней играл роль жилища «божества», а может быть, и вполне реального главы аристократического рода. Фактически «Южный дворец», близкий по функциям аналогичным комплексам Эгейского мира, исполнял роль резиденции высшей знати и сакрального родоплеменного центра (Зайцев, 1997, Зайцев, 1997а; Zaytsev, 2002).

В 2003 г. увидела свет монография Ю.П. Зайцева, посвященная Неаполю скифскому (Зайцев, 2003), подготовленная на основе кандидатской диссертации, защищенной исследователем в 1996 г. и вышедшей позднее серии статей. Хронологические и архитектурно-археологические выводы здесь аргументированы самым тщательным образом. Не представляет сомнений тот факт, что поселение конца IV — первых десятилетий III в. до н. э., на материалах которого строилась гипотеза о раннем возникновении города, хронологически не связано с неапольской крепостью (Зайцев, 2003. С. 41). Столь же интересно заключение о появлении ранних археологических объектов — предположительно усадеб на Петровских скалах во второй четверти — середине II в. до н. э. Археологический материал подтверждает этот вывод, по крайней мере, для южной части городища, однако северная часть, которая может оказаться историческим ядром будущей столицы, пока исследована явно недостаточно (Она может преподнести неожиданные сюрпризы. — С. К.). Возможно, чрезмерно абсолютизировано мнение о независимом от скифов предшествующей поры происхождении позднескифской культуры, хотя изначально разнородный характер нового этнокультурного конгломерата определен убедительно (Зайцев, 2003. С. 42). Безусловно, интересна реконструкция мемориала Аргота, сооруженного, скорее всего, уже в период царствования Скилура, сроки правления которого, по мнению В.П. Зайцева, выпадают на 130—114—113 гг. до н. э., время наиболее интенсивного крепостного и дворцового строительства (Зайцев, 2003. С. 43). Достаточно интересно показана и сложная архитектурно-археологическая история Неаполя в I в. до н. э. — I в. н. э. и упадок, приходящийся на вторую половину I — третью четверть II в. н. э., по мнению автора, вызванный внутренними процессами и некими внешними факторами (Зайцев, 2003. С. 45). Впрочем, под внешними факторами все же можно подразумевать очередной этап продвижения сармат по Северному Причерноморью (ср. Симоненко, 1993, с. 116—117; Пуздровский, 1999, с. 107—108). Последний этап жизни, пришедшийся на последнюю четверть II — первую половину III в. н. э., бывшая столица поздних скифов встретила в качестве неукрепленного поселения (Зайцев, 2003. С. 45). И, наконец, чрезвычайно важно заключение о своеобразном облике позднескифской культуры, в погребальных памятниках и аристократических постройках, представленной эклектическим набором заимствованных элементов. Очевидно, Ю.П. Зайцев прав в том, что часть позднескифского населения была вовлечена в процесс обслуживания торговых магистралей (Зайцев, 2003, С. 46). Здесь стоит вспомнить мнение В.С. Ольховского о связи верхушки варваров, оседавших в больших крепостях, с торговлей и о традиционном подвижном образе жизни аристократии. Такой подход может объяснить и появление ольвиополита Посидея в окружении Скилура, и более поздние находки китайских шкатулок в некрополе Усть-Альминского городища (Пуздровский, 2001. С. 215; Loboda, Puzdrovski, Zaicev, 2002). В данном же случае важна интересная и своевременная постановка вопроса.

Уточнению представлений о последнем периоде в жизни Неаполя и Крымской служит новая работа, посвященная разработке хронологии событий, затронувших Неаполь скифский в первой половине III в. н. э. (Уженцев, Юрочкин, 2000), где явно военная катастрофа отнесена к 218 г. н. э. и связана с действиями Боспора против варваров предгорья, а также предположение А.Е. Пуздровского о гибели поселения не позднее 230—240 гг. н. э. (Пуздровский, 20016. С. 116).