Гибель Понтиды. Естествоиспытатели в поисках гипотетической суши

Когда 14 октября 1918 г. в Симферополе происходило торжественное открытие Таврического университета, то в одном из приветствий прозвучали такие слова:

Из этого приветствия хорошо видно, насколько важной, актуальной и интригующе интересной для тогдашнего ученого мира была идея природного сухопутного моста через Черное море, который должен был объяснить ярко выраженные и трудно объяснимые связи живой природы Крыма и окружавшего его Причерноморья, а также дискуссионные черты тектонического развития региона.

Со времени исследователей андрусовской плеяды, поднявших проблему Понтиды на драматическую высоту, научные взгляды на нее много раз менялись. Критики неоднократно предпринимали попытки «окончательно» отправить гипотезу Понтиды в архивы истории, тогда как апологеты «палеомоста» находили все новые факты, трактовка которых подливала масло в огонь периодически затухавшей полемики.

Понтида — необычный мифоподобный топоним, вызывающий ассоциацию с древним платоновским материком и одновременно — с Черноморским бассейном. Географический термин «Понт» более тысячи лет (VIII-VI вв. до н. э. — IV—V вв. н. э.) был связан с античным миром, великой греческой колонизацией берегов Понта Эвксинского — «Моря Гостеприимного», как именовалось тогда Черное море. Понтида — название гипотетической суши, которая, по предположениям многих геологов, географов и биологов XIX—XX столетий, могла существовать на месте Понта в недавнем геологическом прошлом. Считалось, что накануне четвертичного периода она разделила судьбу легендарной Атлантиды, оставив под солнцем свой осколок — Крымский полуостров, этот фокус Причерноморья с его небывалым паноптикумом ландшафтов и богатейшей, генетически тесно связанной с Балканами, Малой Азией и Кавказом живой природой, которая по сей день вызывает изумление естествоиспытателей и путешественников.

До самого последнего времени ряд ученых упорно поддерживал гипотезу о трансчерноморском сухопутном мосте, который служил бы базисом для наглядных циркумпонтических биогеографических построений. В их представлении Понтида являлась недостающим звеном, объединявшим причерноморскую ойкумену. Однако гипотеза Понтической суши, всегда вызывавшая бурные споры, в том виде, в каком она оформилась, так и не получила самого главного своего подтверждения — геологического.

Тем не менее, аналитические изыскания исследователей, принимавших участие в дебатах, и сегодня представляют немалый интерес. Ценность дискуссии вокруг Понтиды определяется не столько в рамках истории науки, сколько из осознания ее вклада в развитие наших знаний о природе Причерноморья — благодаря огромному фактическому материалу, привлеченному обоими научными лагерями для дебатов. Наконец, самые последние открытия позволили совершенно по-новому представить тот феномен, который в свое время пытались поместить в прокрустово ложе гипотезы Понтиды.

Первая идея, предвосхитившая гипотезу Понтиды, была высказана знаменитым российским академиком П.С. Палласом в его «Кратком физическом и топографическом описании Таврической области» более двух столетий назад, в 1795 г. Он точно подметил, что в Крымских горах

«Слои как бы обрезаны направлением берега и ясно видны в приморских утесах, подобно как в книге листы или в библиотеке книги... Можно из сего... сделать заключение, — констатирует далее академик, — что самое сердце сей цепи гор опустилося в морскую бездну».

О том, что Главная Крымская гряда составляла, по крайней мере, с мелового времени, северное окаймление некоей суши, простиравшейся далеко к югу в Черноморский бассейн и погрузившейся по разломам только в конце неогена — начале четвертичного времени, писали вслед за Палласом такие видные ученые, как Э. Зюсс, Г. Абих, Э. Фавр, К.К. Фохт, Н.И. Андрусов, А.С. Моисеев, Л.С. Берг, П.А. Двойченко, H. Н. Клепинин, А.Н. Мазарович и другие. Ф. Освальд еще в 1910 г. назвал этот затонувший участок материка «Понтической сушей», а Б.Ф. Добрынин в 1922 г. дал ей имя «Понтида».

Б.Ф. Добрыниным в 1922 г. утверждалось, что

Даже после Великой Отечественной войны Б.Ф. Добрынин не отказался от своих взглядов на генезис Горного Крыма.

Академик Н.И. Андрусов в 1919 г. для лекций, читанных им тогда в Таврическом университете, выполнил карту плиоценового Понта, на которой впервые в науке показал на месте центральной области Черного моря «предполагаемую сушу».

Активным сторонником гипотезы Понтиды в последнее время был геолог С.А. Ковалевский (1966). Он считал, что среднеюрская суша, простиравшаяся от Крымского барьерного рифа на юг вплоть до пределов Малой Азии, омывалась водами обширного моря Те-тис. На северной окраине этой суши подкоровые массы были выдавлены по разломам, проходившим вдоль линии Южного берега Крыма, в верхнюю часть земной коры, образовав в ней крупный, неглубоко залегающий магматический массив-батолит. Понтида, по мнению С.А. Ковалевского, просуществовала как высокогорный мост до куяльницкого века. Когда оледенение на севере пошло на убыль, наметился обратный отток подкоровых масс и произошло погружение суши в области Черного моря. Подобно Понтиде, в других местах средиземноморского пояса под воздействием тех же причин возникали и исчезали аналогичные недолговечные суши — Пропонтида, Эгеида, Мавританида, Атлантида... Все они могли появляться на одном и том же древнем пульсирующем шве, который некогда обусловил широтное простирание системы средиземноморских морей, объединяемых под названием Тетис.

Карта «Плиоценовый понт» (по Н.И. Андрусову, 1919 г.)

Опираясь на такие геологические воззрения, многие ученые воодушевленно наполняли идею Понтиды ботанико- и зоогеографическим содержанием. Еще в прошлом веке К. Линдеман (1871) и А.П. Семенов-Тян-Шанский (1899) рассматривали Горный Крым как обломок балкано-малоазийской природы, имеющий множество черт флоры и фауны, которые определялись непосредственной его связью с соседними регионами, длительным обменом видами по суше, простиравшейся между Крымом и Малой Азией. В первой половине XX века особенно продуктивно разрабатывали это направление для объяснения происхождения флоры и фауны Крымского полуострова ботаник Е.В. Вульф и зоолог И.И. Пузанов.

В.Н. Аггеенко (1892) был первым из ботаников, кто ясно увязал проникновение в Крым ряда растений (например, иглицы подъязычной — Ruscus hypoglossum) из Малой Азии через сушу, «которая вследствие громадного сдвига погребена теперь под водами Черного моря...». Однако в более поздних работах он больше не возвращался к такой точке зрения.

Наиболее полно по проблеме высказался Е.В. Вульф. Он однозначно объяснял наличие многочисленных средиземноморских растений во флоре Горного Крыма широкими сухопутными связями, осуществлявшимися между ним и Малой Азией непрерывно вплоть до начала четвертичного периода через материк Понтиду. При сопоставлении флоры Крыма с флорами окружающих регионов появилось основание считать, что он в разное геологическое время соединялся не только с Малой Азией, но и с Закавказьем, южной частью Балкан и Добруджей. «Если эти заключения правильны, то они должны найти себе подтверждение в зоологических и геологических данных», — сделал осторожное заключение Е.В. Вульф в 1926 г., а в 1939 г., несмотря на доводы оппонентов, он уже категорично утверждал, что

Б.Ф. Добрынин и в 1948 г. оставался убежденным в том, что

Последующее развитие такие взгляды получили в трудах В.П. Малеева, С.А. Мокржецкого, Ю.Н. Прокудина, С.С. Станкова и др. И.И. Пузанов, разъясняя ответ на вопрос «Почему в Крыму водятся виды животных, свойственных странам, отдаленным от Крыма широкою гладью Черного моря..?», рисовал картину природы конца третичного периода, когда «фауна Крыма, Закавказья и Малой Азии составляла неразрывное целое», а затем, накануне ледникового периода, «материковая связь Крыма и Малой Азии нарушилась» образованием глубокой впадины Черного моря (1927). Резюмируя итоги изучения позвоночных Крымского заповедника, он установил в составе современной крымской фауны древнюю группу из видов, сохранившихся с конца третичного времени, когда Горный Крым мог находиться в составе Понтийской суши. Этой группе был придан статус понтических реликтов.

В наше время активным защитником гипотезы Понтиды оставался Н.И. Рубцов. На свежем ботанико-географическом материале ему удалось продемонстрировать наличие весьма большой группы видов растений «с ареалами, полностью или частично окружающими Черное море и как бы связывающими собою страны, ныне этим морем разобщенные» (1960). Одно из главных доказательств существования в недавнем геологическом прошлом Понтической суши Н.И. Рубцов видел в значительном количестве молодых эндемиков флоры Крыма, обнаруживающих близкое родство с представителями причерноморских флор (1959). Новые геологические данные, не оставлявшие на неогеновой карте места Понтиде, были им отвергнуты. «Биогеографы не могут согласиться со взглядами, отрицающими ее существование» — писал он в 1960 г. Последним всплеском этой апологии была большая, ярко иллюстрированная публикация профессора в авторитетном журнале «Природа» в 1980 г.

С самого начала представления о возможности недавнего существования суши на месте Черноморской впадины подвергались критике, тем усиливавшейся, чем больше накапливалось надежных геологических данных о ее строении и истории. Даже один из «отцов» гипотезы Понтиды, Н.И. Андрусов, был вынужден под давлением фактов изменить свои взгляды. Среди противников Понтиды были такие естествоиспытатели, как Н.А. Буш, В.Н. Голубев, Г.Э. Гроссет, H. Н. Дзенс-Литовская, И.Г. Пидопличко и др.

Примеры ареалов растений, приводившиеся в поддержку гипотезы Понтиды (по Н.И. Рубцову, 1960 г.): 1 — крымско-малоазиатский вид донник крымский (Melilotus tauricus), 2 — крымско-кавказско-балканский вид копеечник крымский (Hedysarum tauricum).

Авторы настоящей книги также принадлежат к их лагерю. Изучив, в частности, закономерности распространения вечнозеленой реликтовой дендрофлоры в ландшафтах Горного Крыма, в особенности земляничного дерева красного — Arbutus andrachne, мы на основе палеоэкологического анализа подтвердили ее весьма древний, аборигенный характер. Полученные нами выводы позволили отвергнуть как предположение о послеледниковом, постплейстоценовом заносе этих растений в Крым, так и спорную гипотезу о Понтийской суше (1982).

Г.Э. Гроссет, рассуждая «О происхождении флоры Крыма», представил гипотезу Понтиды как «своеобразный реликт прошлых воззрений, сформировавшихся при более низком уровне флористических знаний» (1979). Он подверг критике биогеографов за то, что они слишком увлеклись конструированием сухопутных мостов, опираясь только на форму ареалов растений и животных, вызывая раздражение и путаницу среди геологов.

В.Н. Голубев, как кажется, поставил убедительную точку в этой истории биогеографических иллюзий, и его вердикт мы приводим здесь полностью.

Решающий вклад в развенчание гипотезы Понтиды внес геолог М.В. Муратов. В его работах (1949, 1951, 1955, 1960), вопреки распространенному мнению о Горном Крыме, как об осколке гипотетической Понтической суши и сбросовом характере южного побережья полуострова, обосновывается вывод о том, что Горный Крым является частью крупной самостоятельной антиклинальной структуры — Крымского мегантиклинория. Южное крыло и часть ядра этой структуры ныне погружены в Черное море, а сбросовые дислокации молодого возраста для Крыма сильно преувеличены.

И далее он пишет ключевые строки:

Обращая особое внимание на черты островного характера крымской биоты — дефектность и высокий эндемизм, М.В. Муратов считал, что Таврический остров лишь временами сообщался с соседними областями. В последующих его работах указывается, что земная кора Черноморской впадины является геологически молодым новообразованием, в котором базальтовый слой — это переработанный гранитный. Ее можно квалифицировать как кору особого типа, свойственную внутренним и окраинным морям.

Р. Бринкман (1973) отодвигает время функционирования трансчерноморского моста еще дальше в геологическое прошлое. Он относит заложение современного Черноморского бассейна к середине мела, тогда как с начала палеозоя и до мезозоя эта зона была областью поднятия — Понтийской сушей. Земная кора отличается здесь базальтовым слоем пониженной мощности (до 8 км), на котором залегает 7—14 км осадков. Поверхность Мохоровичича приподнята, находясь лишь в 20 км ниже уровня Черного моря. Признак континентальной коры — гранитный слой — отсутствует. Он проявляется лишь в краевых частях моря, достигая мощности 10 км под шельфами и возрастая по направлению в глубь суши. Гранитный слой, по предположениям автора, имелся здесь в наличии до позднего мезозоя и кайнозоя, затем он был денудирован и переместился в виде осадочного материала в ограничивавшие эту палеозойско-мезозойскую сушу прогибы Добруджи, Крыма, Кавказа и Анатолии.

Точки над «і» в проблеме Понтиды, на наш взгляд, расставила монография Е.Ф. Шнюкова, И.Б. Щербакова и Е.Е. Шнюковой «Палеоостровная дуга севера Черного моря» (1997). Основанная на многолетних исследованиях дна северной части Черноморской котловины, указанная работа по-новому решает вопросы, связанные с характером морского дна у берегов Крыма, возрастом погружения отдельных его участков и их взаимоотношениями с описанной авторами палеоостровной дугой северной периферии Черноморского бассейна.

Е.Ф. Шнюков и его соавторы полагают, что магматизм Горного Крыма отвечает стадии островной дуги. Развитие палеоостровной дуги на севере Черного моря ознаменовалось массовыми вулканическими излияниями магматических пород, а также внедрением интрузий и образованием высотных горных сооружений. Исследователи считают, что Горный Крым представляет собой приподнятую часть типично альпийского сооружения. Его южная часть погружена на дно Черного моря, где выявлены Ломоносовский подводный массив (фрагмент палеоостровной дуги), хребет Андрусова (названный так С.А. Ковалевским) и другие тектонические структуры. Они составляли своеобразное гранитное ядро древних высокогорных вулканических массивов, с которых в юрское время сносились ледниками огромные глыбы и мелкая галька, ныне образующие толщи конгломератов Демерджи и других массивов современного Горного Крыма. Таким образом, пишут авторы монографии,

Южнее в пределах Тетиса располагалась островодужная система Западных и Восточных Понтид.

Академик-геолог Е.Ф. Шнюков

В юрское время хребет Андрусова очень активно разрушался, и дольше всего, почти до нашего времени, оставалось целым его западное продолжение — Срединно-Черноморский хребет. Мы полагаем, что именно это геологическое образование могло бы частично соответствовать классическому понятию Понтиды.

Не исключено, что такие участки палеоостровной дуги севера Черного моря также сыграли определенную роль в формировании «Андрусовской» флоры и фауны Горного Крыма, и мы можем приписать им некоторые функциональные черты Понтической суши.

Что же касается грандиозного тектонического разлома, который грезился еще Палласу и который якобы отчленил Горный Крым от Понтиды накануне четвертичного периода, «немым свидетелем», наглядным доказательством которого принято было считать величественный монолит яйлинской стены — его существование геологически также не подтверждается. Свойственные же рельефу современного Крымского субсредиземноморья активные геодинамические проявления — оползни, обвалы, смещения по крутому склону и дробление известняковых блоков, образование южнобережных гор-яйлинских отторженцев и каменных потоков-хаосов — все это связано с крутизной южного макросклона Главной Крымской гряды, активной денудацией и периодической активизацией сейсмогенерирующих структур региона (В.Г. Ена, Ал.В. Ена, Ан.В. Ена, 1971, 1987, 1999).

Новые ассоциации с гипотезой Понтиды возникают при анализе свежих данных о колебаниях уровня Черного моря в недавнем геологическом прошлом. Международной группе ученых в 1993 г. удалось установить подлинные масштабы последней черноморской трансгрессии — наступления моря на сушу, произошедшего 7150 лет назад в результате окончания ледникового периода, таяния материкового ледяного панциря и вызванного этим повышения уровня мирового океана. При той быстротечной катастрофе вода в Черноморской впадине поднялась на 150 м, затопив, по нашим подсчетам, более 100 тыс. км² земель, расстилавшихся на месте современных Каркинитского залива, Азовского моря и морского шельфа, опоясывающего Южный берег. Накануне потопа береговая черта практически совпадала с кромкой нынешнего шельфа, и обширные низменности соединяли Крым с балканским и кавказским берегами.

Северное Причерноморье 7150 лет назад (по К.Н. Несис, 1998 г.)

Больше всего пострадало Крымское субсредиземноморье, потерявшее в результате около 2/3 своей площади. Исчезнувший под водой палеоприморский ярус был, как мы полагаем (2004), представлен пологой полосой ландшафтов, литогенную основу которых составляла толща таврической свиты (аргиллиты и алевролиты верхнего триаса-нижней юры). Отсюда следует, что береговая линия до трансгрессии была относительно выровненной подобно современному участку Солнечногорское-Морское (линеамент Ковалевского), лишенной бухт и значительных обособленных ландшафтных амфитеатров. Такой характер литогенной основы не способствовал какой-либо значительной дифференциации компонентов ландшафтов (в том числе растительного покрова) в реконструируемом покато-приморском палеоландшафтном ярусе.

Современная конфигурация береговой линии возникла в процессе и по завершении подъема уровня моря. Резко активизировалась абразия, провоцировавшая мощные оползневые процессы. Смещенные известняковые массивы (яйлинские отторженцы) и отпрепарированные диапиры оказались в полосе формирования системы мысов и бухт. Ускорилось развитие амфитеатровых ландшафтов Крымского субсредиземноморья, что значительно разнообразило экотопы и, соответственно, флору региона.

Благодаря ряду дополнительных природных факторов (150 м — это дополнительная высота защитного барьера Главной гряды, а также дополнительное повышение средней температуры!), реконструируемый палеоландшафтный приморский ярус служил в вюрмское ледниковое время крупным убежищем средиземноморской флоры. Мы предполагаем, что в ярусе, погрузившемся теперь в море, кроме крупных массивов маквиса и можжевеловых редколесий простирались обширные леса из сосны пицундской (с. Станкевича, Pinus brutia var. pityusa), возможно, формировавшие целый подпояс сосновых лесов. Этот наиболее теплолюбивый вид сосны повсюду в Средиземноморье приурочен к самому побережью, а в Крымском субсредиземноморье сегодня сохранился лишь на крайнем западе и востоке региона (районы Айя и Нового Света). Несмещенные (автохтонные) известняковые массивы Айя, Караулоба, Хобакая и Сокол оказались таким образом современными убежищами реликтовых послеледниковых популяций сосны пицундской. Открытие нами неизвестной доселе популяции этой сосны на приморском клифе мыса Ай-Фока подтверждает гипотезу о более широком крымском ареале сосны в прошлом.

Весьма вероятно, что леса из сосны пицундской простирались раньше по затопленному теперь побережью вплоть до кавказского берега (эта порода там и ныне встречается от Анапы до Пицунды). Примечательно, что генетические исследования однозначно указывают на то, что изоляция крымских популяций сосны пицундской от кавказских произошла как раз по окончании последнего оледенения и последовавшей за этим морской трансгрессии.

Мы можем теперь подытожить, что подлинная картина происхождения крымской биоты, в частности, крымской флоры, гораздо сложнее отдельных моделей и в целом обусловлена уникальным экотонным (пограничным, перекрестным и полуизолированным) положением Крыма в контексте исторической географии растений (Ан.В. Ена и др., 1997). Уникальность ситуации состоит, в частности, в том, что Крым находится на границе Циркумбореальной и Средиземноморской флористических областей и на перекрестке древних миграционных путей флор обширных соседних регионов; кроме того, Крымский полуостров за свою долгую геологическую историю неоднократно становился островом или приобретал сухопутные коридоры. Экотонное положение Крыма уходит своими корнями в неоген, когда, по мере формирования Альпийской складчатой системы, шла постепенная дифференциация флоры Средиземноморской палеофлористической области, охватывавшей огромные пространства прибрежной суши к северу от древнего океана Тетис в его евразийской части. Аналогичные рассуждения могут быть справедливы также и в отношении фауны Крыма.

Итак, современные научные исследования в целом однозначно показали, что на месте всей глубоководной черноморской впадины в кайнозое обширной суши не было. Как и в случае с Атлантидой, существование Понтиды не получило геологического подтверждения.

Иначе обстоит дело с древней мезозойской горной страной, которая еще до образования Крымского полуострова располагалась южнее в морском бассейне Тетис и с которой, по мере ее разрушения, шел снос и отложение обломочного материала на место будущих Крымских гор.

...И все же «Понтида» — это реальность. Она жива в удивительной, легко узнаваемой общности природы причерноморских стран — в прибрежных циклах амфитеатровых ландшафтов, в очертаниях одновозрастных, тектонически и орографически однородных гор, возникающих по обе стороны глубоководной впадины, в генетическом единстве видов растений и животных, обитающих по разным берегам Понта.

Иногда кажется, что Крым — это «Понтида в будущем». Медленно уходят под воду крымские береговые массивы, разъедаемые вечными жерновами морского прибоя. Шаг за шагом разрушаются человеком прекрасные ландшафты Тавриды и всего Причерноморья. Вид за видом истребляются живые организмы, издревле населяющие их...

Если мы не остановим эту эрозию природного разнообразия, Крым станет во многом напоминать унылое дно моря, а живое наследие «Понтиды» окончательно перейдет в область научных догадок.