§ 3. Запросы

Медленность процесса изживания экономической зависимости наглядно обнаруживается в сохранении так называемых «запросов»¹. Г.Е. Кочин определяет запрос как экстренную подать², И.И. Срезневский — просто как особую подать³, Г.П. Смолицкая — как «разовый побор для подношения и подарков, представляемых кому-либо по просьбе, требованию»⁴. Все вышеприведенные определения ограничиваются сферой внутренней жизни Руси; запрос — заказанное заранее подношение.

В крымских посольских делах этим термином характеризуется та часть поминков, которая первоначально не входила в состав обычных, а в XVI в. слилась с ними, превратившись, так сказать, в «заказанные поминки».

Практика запросов восходит ко временам ордынской зависимости. В многочисленных ярлыках золотоордынских ханов русскому духовенству запросы упоминаются довольно часто; в иерархии поборов, возлагавшихся на русское население в XIV в., запрос занимал одно из последних мест, будучи почти приравнен к дарам, почестью. Однако в самом раннем ярлыке Менгу-Темира 1267 г. данный термин еще отсутствует — есть только описательное выражение «кто чего ни попросить». Он появляется лишь в более поздних ярлыках⁵. В летописях он упоминается в 1339 г. в связи с требованием Ивана Даниловича Калиты «другого выхода» от новгородцев после получения первого: «аще дадите ми запрос царев, что у меня царь запросил»⁶. В летописных текстах, касавшихся новгородско-московских отношений 1339 г., выход как бы приравнивался к запросу.

Однако в Рогожском и Владимирском летописцах в тексте, помещенном под 1357 г., картина иная. Летописи содержат весьма краткое сообщение: пришел «посол из Орды от царя именем Иткара по запрос всем княземь русским»⁷. В данном случае «запрос» не связывается с выходом, а как бы заменяет его.

Запросы как экстраординарный побор — обычное явление в русско-ордынских отношениях XIII—XV вв., один из наиболее прочных пережитков времен ордынской зависимости. Сохранился он и в русско-крымских отношениях конца XV — начала XVI вв.

Сам термин активно бытовал лишь в последней четверти XV в. — первом периоде русско-крымских отношений. Менгли-Гирей и его приближенные, направляя своих послов и ходатаев, точно называли качество и количество просимого, определяя его как свой запрос.

Запросы направлял в Крым и Иван III. В. Ромодановский от его имени должен был просить «лал велик да красен», как «толко Минли-Гирей хлеб свой возмет, а рати на него не будет», т. е. не вполне рассчитывая на успешное удовлетворение просьбы, Иван III требует от посла, чтобы тот дожидался благоприятного стечения обстоятельств⁸.

В начале XVI в. термин «запрос», живо напоминавший о временах ордынской зависимости, исчез из посольских книг, вместо него появляется термин «приказ». В марте 1501 г. в ответе Ивана III Менгли-Гирею читаем: «Приказывал еси ко мне о платне о соболье и о горностайном и о рысьем»⁹ или говорится просто о «поминках» без уточнений их особенностей¹⁰.

В январе 1519 г. Мухаммед-Гирей прислал очередной дефтерь, содержавший имена тех лиц, которым, по терминологии того времени, не «доходило» поминков. В предшествующее время подобный список зачислялся по разряду просто «поминков». Люди же, ведавшие переводом крымских грамот и перепиской их в книги, в том числе, вероятно, и Федор Карпов, охарактеризовали этот дефтерь как запись, первую запись о «запросе»¹¹. Таким образом, представления русских относительно «запроса» изменились. Всякое увеличение поминков казалось им отныне запросом. Термин этот, временно исчезнувший в первом и начале второго десятилетия XVI в., возродился в 1519 г. вместе с новыми притязаниями крымского хана.

За эволюцией терминов скрывался долгий и трудный процесс изживания пережитков ордынского ига, темп и ритм которого зависел от конкретного соотношения сил государств — «союзников», партнеров, конкурентов и противников.

С помощью запросов покрывались самые разнообразные потребности крымских ханов и знати. Им в первую очередь требовались предметы вооружения, особенно защитные доспехи — панцыри и шлемы. Их просили сам хан¹² и его царевичи, просили настойчиво, иногда с точным указанием качества. В 1489 г. Менгли-Гирей получил панцирь и шлем, а Ямгурчей — панцирь. Царевич получал панцирь и в 1490 г.¹³, и в 1491 г. (на этот раз он был послан с его человеком, Курденичем, уехавшим в Крым вместе с послом Грибцом Ивановичем Клементьевым)¹⁴. В 1492 г. панцыри были отправлены царевичам Мухаммед-Гирею, князю Бурнашу, князю Барашу, сыну Эминека¹⁵. На следующий год Менгли-Гирей просил для своего слуги Карача и панцырь, и шлем, и саблю¹⁶. После смерти Айдара его брат Менгли-Гирей требовал вернуть не только панцырь покойного, но и в 1491 г. добавить к нему «добрый шолом»¹⁷. В 1493 г. Мухаммед-Гирей выразил желание получить в качестве запроса «мелкий доспех»¹⁸. В том же году Менгли-Гирей вновь просил панцырь¹⁹; в 1498 г. ему понадобился «легкой панцырь»²⁰, в 1504 г. — «краковский, немецкий панцырь», «какой был у Нурдовлата»²¹, а в 1508 г. — легкий панцырь, «а стрела бы его не иняла»²².

Постоянным предметом «запроса» были также меха и меховые изделия. Летом 1486 г. Менгли-Гирей желал иметь 3 портища рысьих черев и 5 черных соболей, 3 куньи шубы, 3 тысячи белки «деланой»²³. Караче, оставшемуся без сабли, шлема и панцыря, потребовалась в 1491 г. и «шуба соболья, на верх камка голуба была»²⁴, а Менгли-Гирею — 3 портища соболей²⁵, 10 соболей одинцов²⁶. Особый заказ на 60 соболей Менгли-Гирей отправил в марте 1492 г., а вслед за ним, в июне, на два сорока добрых соболей, в октябре — на черных лисиц и соболей («запрос мой стоит: черных бы лисиц горла добывши, прислал еси; а не добудешь, и ты бы черных лисиц с двадцать ли с тридцать ли прислал еси с тем с моим паробком Касымом»²⁷, «добрые соболи, пригожие портища два-три от добрых соболей, черных лисиц горла»). Последнюю просьбу Менгли-Гирей повторил и в октябре 1493 г.²⁸ Ассортимент запрашиваемых мехов расширялся: в 1494 г. крымскому хану потребовались «черева рысьи, 6 рысей браных», снова 2 портища соболей, и 3—4 «одинцов» соболей²⁹. Кроме того, он просил прислать в поминки 2 шубы собольи, 2 шубы куньи, 2 — горностаевых, 5 белых хребтовых, 6 — бельих черевов, а в 1498 г. ему понадобилось «2 сорока соболей с ноготки, 5—6 одинцов черных соболей с хвосты»³⁰. По приказу Менгли-Гирея весной 1501 г. ему было отправлено 3 сорока соболей, пятьсот горностаев, шуба кунья «гола», две шубы «хрепты белилны голы», две шубы «черева белилны голы» да 10 шкур рыси³¹. Запрос 1504 г. включал «одну черных соболей шубу голу, самому носити ми, да два соболя черных в поминки послати, да сорок соболей добрых черных, да зиме носити шубу горлатну добру до одну горностаеву шубу, да три шубы бельи добры хребтовы с тем бы еси боярином тот запрос весь прислал, а не убавил ничего»³². Ахмет-Гирей утверждал в 1509 г., что раньше он получал «по портищу по соболью запроса»³³. Ахмет-паша, Кулюков сын, просил для своей жены, племянницы хана, «хребтовую шубу»³⁴. Наконец, Довлетек-мурза был озабочен устройством свадьбы, «на пособь» которой великий князь тоже должен был что-нибудь прислать³⁵.

Поскольку соколиная охота в Крыму, как и в других государствах средневековья, была любимым занятием тамошней знати («князья и главнейшие мурзы выезжают верхом и с почетной свитой, где все вооружены луками и стрелами, с борзыми собаками и соколами, так как татарское дворянство очень любит охотиться»³⁶), то постоянной темой запросов хана были и ловчие птицы: в 1489 и 1491 г. — 5 кречетов и 10 кречетов³⁷ (еще один был послан Мухаммед-Гирею), в 1492 г. — кречеты, в 1493 г. — «ловца бы белого кречета, два кречета ловцов от птиць да от белово ястреба», в октябре того же года — «красной кречет, кое лебеди ловит», в 1494 г. — 4—5 кречетов, в 1498 г. — кречет ловчий или белый ястреб и еще «6 кречетов: один бы лебеди ловил да два высокие соколы и с соколником прислал бы еси, наших бы соколников научив, поехал»³⁸. В 1503 г. Иван III отправил крымскому хану красного кречета в «запрос»³⁹. Перевоз и содержание ловчих птиц были сложным делом как на Руси⁴⁰, так и в Крыму. Как правило, их сопровождали сокольники либо крымского хана, либо великокняжеские. Особенно часто ездил в Москву сокольник Шавал, при этом Менгли-Гирей просил принять его должным образом: «и конем его корм, а ему ести жалование твое будет». Мало того, что сокольник и его кони во время пребывания в Русском государстве переходили на содержание русских, Менгли-Гирей просил снарядить его в дорогу: «давши судно, на Азов отпустишь, Шавалу корм давши»⁴¹. В 1508 г. Менгли-Гирей хотел получить в качестве запроса двух-трех кречетов («одного белого, что ловит лебедей, одного серого «ликомыта», одного высокого) и белого ястреба»⁴². В июле 1515 г. Мухаммед-Гирей требовал у Василия III, чтобы ему был прислан «кречет, узорочье с рукавицы» самого великого князя и один белый ястреб. Кроме того, он ждал и «три девять кречетов молодяков» для раздачи поминков другим государям. Всех их должны были привезти великокняжеские сокольники⁴³.

Подобные поручения несколько напоминали времена ордынской зависимости, когда все приезжавшие на Русь в любом качестве представители ордынской администрации или частные лица поступали на содержание русских. Изменилась лишь форма: вместо обязанности населения поставлять корм и еду Менгли-Гирей просил о «жаловании» великого князя. Впрочем, сокольники и ловчие и во времена ордынской зависимости принадлежали к привилегированному населению. Они, как и духовные лица, были освобождены от повинностей в пользу ханов⁴⁴, хотя некоторые из них в конце XV в. являлись холопами⁴⁵.

Среди предметов запроса встречается «рыбий зуб», т. е. моржовые клыки⁴⁶. В запросах Менгли-Гирея они упоминаются весьма часто: в 1491 г. хан просил прислать 3 рыбьих зуба, в 1493 г. — добрый рыбий зуб, в 1494 г. — 4—5 рыбьих зуба, в 1498 г. — 5—6 добрых рыбьих зубов, в 1504 г. — 3 рыбьих зуба⁴⁷. Изредка запрашивал Менгли-Гирей и ювелирные изделия: «в два ведра доброво дела серебряны чары да наливки серебряны⁴⁸ — обязательные атрибуты не только каждого мусульманского праздника, но и акта присяги⁴⁹, в 1498 г. — «кубок великий»⁵⁰.

Назначение некоторых просьб остается неясным. В 1493 г. крымский хан просил прислать бересту («берест»), причем просьба высказана в контексте сообщения о строительстве города: «Город есми нарядил двадцать с тысячь стрел будет, да тридцать кантарей берест с тем Шавалом пришлешь будеш»⁵¹. Не исключено, что береста в ханстве использовалась, как и в Орде⁵², в качестве материала для письма, в первую очередь, оформления финансовых обязательств зависимого населения. Нередки, особенно во втором десятилетии XVI в., и запросы на трубы, «медяные добрые» или «добрые в ножнах»⁵³. Военные музыканты — «трубники» встречали крымских представителей и в Москве⁵⁴.

Иногда в Москву прибывали запросы на лошадей. Так, Абдул-Латифу в начале 1492 г. Иван III послал «лошадь иноходу в седле»⁵⁵. Сын князя Аппака Тахталдый просил его пожаловать «челобитье мое то... лошадь русскую мне дал, которая бы борза, да и рожаем пригожа, а и ездом бы была добра, чтобы яз межи другов и недругов хвалился, что меня государь пожаловал князь великий»⁵⁶. Должно быть русские кони уже могли конкурировать с теми, на которых так молниеносно совершали свои набеги крымцы.

Значительная часть запросов Менгли-Гирея была адресована османскому султану. В 1491 г. он просил белого кречета и шубу горлатную («о черных горлах»), а доброму человеку — тезику Махмету — 10 кречетов⁵⁷. Для него царица Нур-Салтан просила у Мухаммед-Эмина из Казани «кречета, портище черных соболей, рыбьего зубу и ролдуг («ролдуга» — ровдуга — «замша из оленьей кожи»). В сей земле чего нет, и я у великого князя да у тебя прошу»⁵⁸, — писала она.

Размеры запросов для отправки в Османский султанат увеличились при Мухаммед-Гирее: в 1516 г. он просил «соболей портище, да рыбей зуб, да кречет, да от горнастаев, да от соболей, и от всего того, которые б к поминком пригоже»⁵⁹. На будущий, 1517 г., хан для той же цели просил: «9 кречетов, 9 портищ соболей, третью девять горностаев, рыбья зубу»⁶⁰. При этом хан ставил условия: первое — о качестве поминков: «да те тридевять поминков запросных чтоб было узорочье...», второе — о способе их передачи: «соболи бы и горностаи и рыбьи зубы о потай мне подавали»⁶¹. В 1516 г. Аппак просил для Саадат-Гирея, который «стоит в Турского земле», шубу черных соболей. «Тевризскому князю» Егупу предназначались 5 кречетов, 3 портища соболей и 3 рыбья зуба⁶².

Часть запросов крымского хана направлялась в Египет. В 1491 г., отправив «мисюрскому салтану» дары, Менгли-Гирей снова просил для него «пригожих поминков от соболя, от рыбьих зубов»⁶³. В 1508 г. Салтан Хаджи-Гирей, брат Менгли-Гирея, запрашивал у Василия III рысью шубу специально для отправки в Египет⁶⁴.

Особенно много поминков потребовалось Мухаммед-Гирею, когда он занял отцовское место: «от арапов и от азямов, и от мисюри, и от Царягорода отовселе к нам от государей добрые люди на государство здоровати идут»⁶⁵. Вот им-то на поминки и предназначал Мухаммед-Гирей «три девять» кречетов. Запрос этот, нужно сказать, намного превосходил все предшествующие, касавшиеся ловчих птиц. Видно, Мухаммед-Гирей не хотел сознавать, что времена ордынской зависимости для Руси давно уже миновали.

Запросы предметов роскоши, как правило, приурочивались к торжественным семейным событиям крымских ханов — их собственным свадьбам и свадьбам их многочисленных сыновей и внуков, а также приближенных к хану лиц, восшествию на «престол». В связи с последним Мухаммед-Гирей просил: «добру чару серебряну да и наливку серебряну, да ковш серебрян», «чтобы мне, как пригоже из чего перед уланы и перед князями пити»⁶⁶. Менгли-Гирей передал серебряную чару с серебряным черпальцем, присланную ему Иваном III, сыну султана Баязида Шахзаде. Поэтому в 1508 г. он обратился к Василию III с просьбой о присылке аналогичных предметов: «серебряну чару, в которую бы два ведра вмещались, да и с черпальцем серебряным», а также два ковша⁶⁷.

Наряду с ханами о своих запросах писали и крымские царицы, заботясь прежде всего о тканях для одежды: Нур-Салтан в 1489 г., в 1491 г., в марте 1492 г. просила «камку белоголубу», в 1492 г. одна из царевен к ней присоединилась, сетуя, что ей «на себя положитя платна нету»; тем не менее, чтоб ее «поклон не был сух», прислала камку с золотом⁶⁸. Прекрасно разбиравшаяся в русских мехах царица Нур-Салтан в 1491 г. забраковала два черных соболя, присланных ей «на окол к шапке» («те осисты пришли») и заказала «двух соболей ниже тех шерстью, а черны бы были», и белок на шубу⁶⁹. Царица Ханыке в августе 1518 г. просила у великой княгини «шубу черевну черных лисиц»⁷⁰.

По случаю свадьбы сына Мухаммед-Гирей просил у Василия III в 1508 г. четыре шубы: «шубу камка ала на соболех, шубу бархат з золотом на горносталех, шубу кунью, шубу хребты белилны»⁷¹. В 1515 г. Василий III пытался отделаться «легкими» поминками, однако присылка двух сороков соболей вместо «добрых шуб и доброго товару» к свадьбе Мухаммед-Гирея с султанской дочерью вызвала ярость хана и его наследника. Послу Менгли-Гирей выговаривал: «Дружба так ли живет, обеих нас во гневу учинил»⁷².

Иногда запросы не переписывались в книгу, что, например, имело место в 1502 г.: «А дети Менгли-Гиреевы царевы, Махмет-Кирей да Ахмат-Кирей, да Махмет, и брат царев Емгурчей писали ярлыки о запросех; и те ярлыки в книге не писаны, а отданы те ярлыки все Абляз бакшею вместе со царевыми ярлыки».⁷³

Представляется невозможным определить денежный эквивалент включавшихся в запросы ценностей: к сожалению, известны цены лишь отдельных предметов, отправляемых крымцам из Русского государства. Так, при конфликте из-за поминков во время посольства К. Заболоцкого 1492 г. у русской стороны были отобраны шубы и соболя, оценившей четыре «белилны» шубы в 17 руб., а соболей — в 20. По мнению Менгли-Гирея, соболь был «худ» и больше чем на 12—13 руб. сорок не тянул⁷⁴. Обычный панцырь стоил 7 руб., а седло — 3 руб.⁷⁵ К запросу может быть приравнено требование вместо 9 560 грошей, которые занял — «по-зычил» — литовский посол Петр Фурсович, снарядить ханского купца Карача — сначала проводить его до Киева «на возу», а затем до «нашого места» Елям-Кермена в «чолне» с гребцами⁷⁶. Царица Нур-Салтан просила денег, чтобы уплатить долг, сделанный во время сборов Абдул-Латифа на Русь⁷⁷. Ямгурчей в 1493 г., вероятно, сверх поминков просил денег «на харч»⁷⁸, а Менгли-Гирей — 70 тыс. денег на строительство храма⁷⁹. Всех превзошел царевич Ахмат — в ожидании больших послов и «дворян» от османского султана он потребовал золотой ковш, золотое блюдо, золотую мушерву: «С тобою есмя одна душа, и брат у брата чего не просит»⁸⁰. В июне 1492 г. Менгли-Гирей просил передать его «паробку» Койняку 10 золотых⁸¹, правда, эти золотые были предназначены «на пошлины», какие — неясно⁸².

С денежным запросом Мухаммед-Гирей неоднократно обращался к Василию III. Свои материальные трудности в начале 1519 г. он объяснял помимо прочего расходами на слуг, которые достигли 30 тыс. алтын московскими деньгами. Хан не был уверен в согласии Василия III расплачиваться за его долги, а посему просил, «то наше прошенье о том запросе примешь ли, не примешь ли... и ты бы о том нам грамотою своею ведомо учинил»⁸³. В 1515 г., объявив, что Менгли-Гирей «истощил» свою казну и ничего не оставил наследнику, новый крымский хан просил «казны поболе» прислать⁸⁴.

Запросы — пережиток некоторой неравноправности отношений с Крымом характерен и для взаимосвязей Великого княжества Литовского с Крымским ханством. Оттуда в Литву, также как и в Русское государство, направлялись «заявки» на самые различные предметы быта, деньги. Так, Мухаммед-Гирей, готовясь к свадьбе, просил Александра Литовского прислать «на страву тую свадбу подъняти». Для той же свадьбы Менгли-Гирей требовал три шубы («черных соболей», «рысьих брюшек», «горностайную»), а на покрытие их («поволоку») — «аксамиту доброго на золоте чечерского и доброго сукна фрязского и чечерского». Кроме того, на организацию («на обиход») этой свадьбы ему требовалось 10 тыс. грошей⁸⁵.

Бесконечный поток запросов обрушился на Василия III в 1519 г.⁸⁶ По-видимому, Василий III не спешил удовлетворять претензии крымского хана. Вероятно, отказы в денежных запросах на протяжении 1515—1520 гг. — одна из многих причин, приведших к катастрофе 1521 г. Хотя запросы, как можно предположить, отчасти стимулировали развитие промыслов (охоты на животных, обитавших на суше и в море) и некоторых отраслей ремесла (в частности, изготовления оружия), они ложились тяжелым бременем на великокняжескую казну, а соответственно и на население Руси. Запросы — это пережиток ордынской зависимости, избавиться от которого Русскому государству в изучаемый период не удалось.

Особое место в запросах занимали просьбы о присылке мастеров (то ювелира в 1495 г., то каменщиков в 1508 г.⁸⁷). Менгли-Гирей требовал вернуть одного из каменщиков Якуба, «его холопа», который «прибежал» из Казани и был задержан в Москве⁸⁸. Насколько велика была потребность в каменщиках, можно судить по просьбе прислать в Крым «многих... мастеров городовых, кои камень делати умеют»⁸⁹, Взаимную заинтересованность в «лекарях очных» проявляли обе стороны. В 1509 г. Василий III ждал лекаря для Василия Львовича Глинского⁹⁰. 12 сентября 1512 г. Менгли-Гирей сообщал: «Один великий лекарь есть — Сеит Махмутом зовут... кое поеди»)⁹¹. Человек Михаила Глинского вновь приезжал в Крым за лекарем «брату его очей лечити»⁹².

Еще одним источником доходов для крымцев, вполне традиционным с ордынских времен, было пожалование гонцу, принесшему радостную весть о победе⁹³. В китайском «Полном описании монголо-татар» подробно описываются встречи ордынских послов, которые у них (т.е. монголов) назывались «сюань-чай». Когда прибывают послы, их встречают в далеком предместье, все приходят выразить почтение, правители лично преклоняют перед ними колени, устраивают послов в своих резиденциях и т. д.

В Крымском ханстве название «сююнчя» (сеунча, сюунча, суюнча) приобрело смысл и пожалования за добрую весть, и приветствия, а в своем вторичном значении закрепилось исключительно за гонцами — вестниками сеунчей (побед и радости)⁹⁴ — «сеунчниками», «сеунчиками», «сеунщиками». Как справедливо писал В.Е. Сыроечковский, пожалование гонцу (со стороны государя той страны, куда он был послан. — А.Х.) официально признавалось одной из целей, а иногда и самодовлеющей целью его посылки⁹⁵.Частые поездки слуг хана, царевичей, цариц и калги⁹⁶, рассчитывавших на подарки великого князя, были обычным явлением в практике русско-крымских отношений. Из Крыма для этой цели посылались и «паробки»⁹⁷. Их приезд предшествовал обычно появлению больших послов⁹⁸. Сеунч, кажется, был постоянным занятием для некоторых крымцев. Одного из них даже звали Суунчюй. Отправляя его в Москву по случаю победы над Ордой в 1502 г., Менгли-Гирей извещал Ивана III: «И ты бы, брат мой, то доброе наше дело и те добрые наши вести слышев, весел бы еси был и обрадовался.⁹⁹

Менгли-Гирей пользовался любым случаем, чтобы отправить за сеунчем своих слуг. Так, в 1492 г. достаточным поводом ему показалась победа над одним из сыновей хана Большой Орды Ахмата — Едигеем. Подробно рассказывая о том, как «Едигеа царевичя голову привезли, недругов наших изнедобили», крымский хан послал своего паробкa, чтобы тот «тебя бы брата моего взвеселил», при этом он не забыл сказать: «Как взрадовавшися, доброе жалованье свое сам ведаешь»¹⁰⁰. После подписания шерти в 1508 г. он отправил Девлет-Келдея «с царевым ярлыком» «сюунча просити»¹⁰¹.

30 ноября 1517 г. из Москвы была отправлена грамота, аналогичная крымскому сеунчю. Так она и названа в посольских книгах: «А велено им (Кельдишу Карачаеву с товаришами. — А.Х.) от великого князя сеунчь говорити по записи да грамота подати». После челобитья в грамоте были подробнейшим образом изложены военные победы русской рати, которые она одержала над войсками Константина Острожского, а завершалась грамота подобно крымским, фразой: «И мы ныне к тебе к брату своему с сеунчем послали казаков своих... и ты бы, брат наш, слышав то, как нас от нашего недруга бог помиловал, много о том порадовался»¹⁰². Особое значение русские дипломаты придавали концовке сеунча. В наказе послам особо было оговорено, чтобы последняя фраза прозвучала именно так, как было написано в грамоте: «Да царю и царевичам и царице говорили бы казаки по тому же все, как в сей грамоте написано, и конец: чтоб тому порадовалися». Лишь русскому доброхоту того времени — князю Аппаку следовало завершить речь в иной редакции «и тебе бы то ведомо было»¹⁰³. Этому сеунчу на Руси придавали особое значение в связи с тем, что предшественник Кельдиша Карачаева сеунчик из Великого княжества Литовского объявлял в Крыму о возвращении Смоленска под власть Сигизмунда I¹⁰⁴.

Лишь один из адресатов Василия III царевич Ахмет, отреагировал на сеунч, присланный с Кельдишем Карачаевым Он отвечал: «...грамоту... вычетши уведали, что в ней писано, и мы ублажаем победу, а послышев есмя, и сами радостны ся учинили»¹⁰⁵. По-видимому. на Pуси подарки сеунчу, или, как его именовали, сеунчнику, приравнивались к любым другим пошлинам. Потому Иван III настаивал на том, чтобы на Русь ездило как можно меньше таких крымских добрых вестников. «А учнет царь посылати сеунчника к великому князю... говорити царю о том, что пожаловал царь, братство и дружбу учинил с великим князем, а пошлины все отставил; и царь бы пожаловал, сеунчьника не посылал»¹⁰⁶.

Одновременно великий князь всея Руси пытался сократить численность свиты крымских послов, содержание которой обременяло великокняжескую казну. В связи с этим в 70—80-е гг. XV в. он часто обращался к хану с просьбами присылать посла «не во многих людех», «лишних» или «бездельных людей не посылать»¹⁰⁷. Численность свиты, как и многие другие вопросы, зависела от реального соотношения сил русских и крымцев. После победоносного похода на Москву в 1521 г. свита посла Чжабык-мурзы и князя Яныша насчитывала «добрых людей со 100, а всех их человек с 300 и с 400»¹⁰⁸, достигнув, по-видимому, рекордных размеров. Впрочем, по масштабам русских посольств в Великое княжество Литовское приблизительно того же времени (начала XVI в.), после победоносных войн с этим княжеством, указанная цифра покажется не такой значительной. В ордынские времена посольская свита, как правило, значительно превышала 500 человек.

* * *

Если в целом сравнивать характер экономических отношений Руси с Крымским ханством и экономической зависимости Руси от Золотой Орды, то можно сказать, что некоторые виды обложения, характерные для ордынского времени, исчезли полностью. Особенно наглядно об этом свидетельствует сообщение Симона Сен-Кентского, сохранившееся в передаче Винцента Бовэзского. Он писал об ордынских порядках: «данников... отягчают налогами» и далее перечислял, какими именно. Повторим их вслед за Сен-Кентским, указав предполагаемые параллели — ордынские и крымские¹⁰⁹:

«Сверх того, от каждого крестьянина — работника берут по 3 аспра, от каждого быка и от 6 овец — 3, т. е. дань»¹¹⁰.

Экономические отношения Русского государства с Крымским ханством при всей своей традиционности строились на иных основах, нежели с Золотой и Большой Ордами. Исчезли выплаты в пользу хана как верховного владетеля Руси (за исключением земель, находившихся ранее в составе Литовского княжества), исчезли пошлины в пользу его наместников и всей даражской администрации. Сохранились лишь расходы по приему послов, которые, впрочем, были настолько распространены в средневековье, что вряд ли их можно считать специфической особенностью русско-крымских отношений. Остались «частые подносы даров», именовавшиеся то тешью, то поминками; остались и расходы на гонцов.

Дальнейшая эволюция экономических отношений происходила в зависимости от конкретной исторической обстановки. Используя поминки как средство политического давления на хана и его окружение, русское правительство добивалось благоприятного решения спорных вопросов и хотя бы временного сохранения безопасности своих границ. Однако тогда, когда требования хана относительно поминков становились чрезмерными, возвращаясь к давно ушедшим порядкам, и русское правительство отказывалось их удовлетворять, наступали кризисы, периодичность которых также зависела от соотношения сил в Восточной Европе.

Одним из главных внешнеполитических факторов, способствовавших увеличению поминков, была политика Великого княжества Литовского. Оно, в целях сохранения древнерусских территорий в пределах своего государства, охотно шло на уступки Крымскому ханству, создавая тем самым прецедент и для Русского государства.

Другим важным фактором, роль которого с течением времени возрастала, была Османская империя. В борьбе за Иран и Северный Кавказ она создавала свои базы в Северном Причерноморье и использовала силы Крыма в собственных интересах, прежде всего, в борьбе с адыгами. Взамен Османская империя следила за сохранением экономической мощи Крыма. Борьба за воссоединение древнерусских земель, находившихся в пределах Великого княжества Литовского и Речи Посполитой, ведшаяся при неблагоприятных условиях, вынудила Российское царство ради сохранения мира на своих южных рубежах пойти на значительные уступки Крымскому ханству и включить в 1670 г. в договор с ним пункт об обязательности выплаты поминков, что сближало поминки с прежней данью. Однако такое положение просуществовало лишь 30 лет. С 1700 г. всякие формы экономического неравноправия Русского государства и Крымского ханства были ликвидированы.

Примечания

1. Запрос — колтка (Самойлович А.Н. Тийишь (тишь). С. 1278). По мнению С.Ф. Фаизова, «запросные поминки — привезенные для выдачи сверх регламентированной нормы, но с учетом заранее объявленного крымцами запроса» (Фаизов С.Ф. Поминкяи-«тыш»... С. 51).

2. Кочин Г.Е. Материалы для терминологического словаря древней России. М.—Л., 1987; Близко к этому определение А.А. Зимина: экстраординарный побор (ПРП. Вып. III. С. 501).

3. Срезневский И.И. Материалы... Т. I. М., 1958. Стб. 939.

4. Сл. РЯ XI—XVII вв. Вып. 5. М., 1978. С. 280.

5. ПРП, Вып. 3. С. 456—470.

6. ПСРЛ. Т. 24. Пг., 1921. С. 117; Т. 26. М.—Л., 1959. С. 172; Т. 27. М.—Л., 1962. С. 64; Т. 28. М.—Л., 1963. С. 69; Т.З3. Л., 1977. С. 81.

7. ПСРЛ. Т. XV. 4.1. С. 66; Т. 30. С. 113. Во Владимирском летописце «посол из Орды на запрос князем всем русским».

8. Сб. РИО. Т. 41, № 30. С. 117. VI.1491.

9. Сб. РИО. Т. 41, № 70. С. 341.

10. Там же. Т. 95. С. 384, 445, 459, 524, 614.

11. Там же, № 36. С. 636.

12. Там же. Т. 41, № 21. С. 79, 80. IX.1489.

13. Там же, № 27. С. 103. Х.1490.

14. Там же, № 32. С. 122. IX.1491; № 34. С. 143. IX.1492.

15. Сб. РИО. Т. 41, № 34, 39. С. 143. 144, 179. III.1492, I.1493.

16. Там же, № 28. С. 106. IV.1491.

17. Там же, № 32. С. 124. IX.1491.

18. Там же, № 39. С. 178. I.1493.

19. Там же, № 43. С. 197. Х.1493.

20. Там же, № 58. С. 267. VII—VIII.1498.

21. «Один пансырь легок, крепок, чтобы его стрела не яла, немецкой краковской; а нечто тахова не добудешь пансыря русского, ино брата моего болшего царев панцырь, кой к тебе после его принесли, а тот пансырь яз же брату своему послал, знаю его, тот пансырь ко мне пришли, знаю его» (Там же, № 97. С. 517. VIII.1504).

22. Там же. Т. 95, № 2. С. 25. Х.1508.

23. Там же. Т. 41, № 15. С. 5—56. VIII.1486.

24. Там же, № 28. С. 106. IV.1491.

25. Там же, № 28. С. 106, 124. 1489, 1491.

26. Там же, № 29, 32. С. 111, 123. V.1491. Портище — шкурки, сшитые в кусок, возможно, в виде палантина (ср.: Сл. РЯ XI—XVII вв. Вып. 17. М., 1991. С. 130—131). Одинец — шкурка высшего качества (Там же. Вып. 12. М., 1987. С. 279).

27. Там же, № 35, 37. С. 151, 168.

28. Там же, № 39, 43. С. 173, 197.

29. Там же, № 46. С. 211. I.1494.

30. Сб. РИО. Т. 41, № 58. С. 267. VII—VIII.1498.

31. Там же, № 70. С. 341. III.1501.

32. Там же, № 97. С. 517. VIII.1504.

33. Там же. Т. 95, № 4. С. 75. IX.1509.

34. Там же. Т. 41. № 34. С. 614. I.1519.

35. Там же. Т. 41, № 22. С. 80. 1489.

36. Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Кафы, Татарии и проч. 1634 г. / Пер. Н.Н. Пименова. Изд. с прим. А.Л. Бертье-Делагарда // ЗООИД. Т. XXIV. С. 114; Сыроечковский В.Е. Мухаммед-Герай. С. 16.

37. Сб. РИО. Т. 41, № 21, 28, 32. С. 79, 106, 124; № 34. С. 138, 149. 1489, 1491.

38. Там же, № 43, 48, 58, 59. С. 197, 220, 278, 267. Х.1493, 1495, 1498, VII—VIII.1498.

39. Там же, № 93. С. 502. 1503.

40. АСЭИ. Т. I. М., 1952, № 363. С. 266. 1467—1474.

41. АСЭИ. Т. I. М., 1952, № 39. С. 175. I.1493. Крымский хан неоднократно просил, чтобы кони его слуг, пребывающих или путешествующих на Руси, кормились и поились за счет великого князя, однако в Кафе с сопровождения русского посла Михаила Плещеева «с их коней пасеб взяли», то есть плату за пользование пастбищами (Сб. РИО. Т. 41, № 62. С. 291).

42. Там же. Т. 95, № 2. С. 25. Х.1508.

43. Там же. Т. 95, № 10. С. 155—156. VII.1515.

1. Григорьев А.П. Обращение в золотоордынских ярлыках XIII—XIV вв. // УЗЛГУ. № 407. Вып. 23. Востоковедение. Вып. 7. Л., 1980. С. 163.

44. АСЭИ. Т. I. № 499. С. 377. До 22.VIII.1482 г.

45. Самойлович А.Н. Тийишь (тишь) и др. термины крымско-татарских ярлыков // Изв. Российской АН, 1917. С. 1277—1278; Веселовский Н.И. О турецко-татарском слове тыш («зуб») в дипломатических документах // ЖМНП. IV. 1915. Ч. VI. С. 328—331; Abrahamowicz Z. The Expression «Fish-tooth» and «Lion-tooth» in Turkish and Perssian // Folia orientalia. T. XII. Kraków, 1970. S. 25—32.

46. Сб. РИО. Т. 41, № 32, 35, 43, 48, 58, 97. С. 124, 151, 197, 220, 260, 517.

47. Там же, № 48. С. 220. 1495.

48. Иомудский Н.Н. Присяга у закаспийских туркмен // Сборник в честь семидесятилетия Григория Николаевича Потанина. СПб., 1909. С. 220—222.

49. Сб. РИО. Т. 41, № 58. С. 267. VII—VIII.1498.

50. Сб. РИО. Т. 41, № 39. С. 175. I.1493.

51. Хорошкевич А.Л. Монголы и Новгород в 50-е годы XIII в. (по данным берестяных грамот № 215 и 218) // История и культура древнерусского города. М., 1989. С. 69—73.

52. Сб. РИО. Т. 95, № 2, 10. С. 26, 164.

53. Там же, № 6. С. 95. 1515.

54. Там же, № 34. С. 143. III.1492.

55. Там же, № 36. С. 657. III.1519.

56. Там же. Т. 41, № 42. С. 121. 16.XI.1491. Ср.: с. 168, 173 и др.; Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Т. III. СПб., 1905. Стб. 1294.

57. Там же, № 28. С. 109. 25.IV.1491. О термине «ролдуга» см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Изд. 2. Т. III. М., 1987. С. 488.

58. Там же. Т. 95, № 22. С. 384. XI.1516.

59. Там же, № 25, 26. С. 445, 459. V, VI.1517.

60. Там же, № 16. С. 312.

61. Там же, № 16. С. 312. IV.1516.

62. Сб. РИО. Т. 41, № 28. С. 106, 107. 25.IV.1491.

63. Там же. Т. 95, № 2. С. 31. Х.1508.

64. Там же. Т. 95, № 10. С. 155. VIII.1515.

65. Сб. РИО. Т. 95, № 10. С. 155.

66. Там же, № 2. С. 25. Х.1508.

67. Там же, № 22, 30, 39, 80, 117, 179.

68. Там же, № 28. С. 108. 25.IV.1491.

69. Там же. Т. 95, № 30. С. 524. VIII.1518; Там же, № 34. С. 614. I.1519.

70. Сб. РИО. Т. 95, № 2. С. 32. Х.1508.

71. Сб. РИО. Т. 95, № 10. С. 166—167. VII.1515.

72. Там же, № 83. С. 422. VI, VII.1502.

73. Там же. Т. 41, № 49. С. 22. 1496; № 56. С. 254. 1498. Приблизительно те же цены (11, 12, 15, 18 руб.) за сорок указывал и представитель магистра Тевтонского ордена Д. Шенберг на 1517—1518 гг.; Потин В.М. Малоизвестный иностранный источник о монетах, ценах и мерах в России начала XVI века // Прошлое нашей Родины в памятниках нумизматики. Сб. ст. Л., 1977. С. 206.

74. Там же, № 64. С. 310. IV.1500.

75. Книга посольская Великого княжества Литовского. 1506. С. 78, 26.

76. Сб. РИО. Т. 41, № 39. С. 177. I.1493.

77. Там же.

78. Там же, № 58. С. 268. VII—VIII.1498. На строительство днепровских крепостей деньги поступали не только из русских земель, но из того самого Великого княжества Литовского, против которого их мощь была обращена.

79. Там же. Т. 95, № 16. С. 305. 1516. Мушерва — вероятно, от тюркского слова «мушаббак», обозначавшего серебряный сосуд и вышивку золотом и серебром (Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Т. IV. СПб., 1911. Стб. 2209). В данном случае более уместно второе значение, соответствующее русскому термину «вошва».

80. Сб. РИО. Т. 41, № 35. С. 154. VI.1492.

81. Там же, № 36. С. 158. VIII.1492.

82. Там же, № 36. С. 636. III.1519.

83. Сб. РИО. Т. 95, № 10. С. 155. 12.VII.1515.

84. Книга посольская Великого княжества Литовского. 1506. С. 64.

85. Сб. РИО. Т. 95, № 36. С. 641—660. III—IV.1519.

86. Сб. РИО. Т. 41. С. 220; Т. 95. С. 21. Просьба о присылке каменщиков связана со строительством укреплений Перекопа, куда ранее прибыло 1000 человек с мастерами из Кафы и Мангупа (Сб. РИО. Т. 41. С. 540).

87. Сб. РИО. Т. 95, № 4. С. 74. 12.IX.1509.

88. Сб. РИО. Т. 95, № 2. С. 21. IX.1508.

89. Там же № 3. С. 68—69. II.1509.

90. Там же, № 4. С. 72.

91. Там же, № 16. С. 315. IV.1516; Между тем, еще до 1508 г. человек «моршалка» остался должен хану Менгли-Гирею 2416 алтын, занятых им у ордобазарцев (Там же. С. 302).

92. Сороколетов Ф.Н. История военной лексики в русском языке XI—XVII вв. Л., 1970. С. 255.

93. Мэн-да бэй-лу («Полное описание монголо-татар»). Факсимиле ксилографа / Пер. с кит., коммент. и прил. Н.Ц. Мункуева. М., 1975. С. 78.

94. Даль Т. IV. С. 179. Термин сложился к концу XV в. (см.: ЛМ. Кн. зап. 5, № 6. С. 27. IV.1481). В XVII в. вели даже специальные книги сеунчей (Памятники истории Восточной Европы. Источники XV—XVII в. Т. I. М. — Варшава, 1995).

95. Сыроечковский В.Е. Мухаммед-Герай. С. 46.

96. В январе 1519 г. Богатырь-салтан, в ту пору калга, отправил своего слугу Ази-Махметя (Хаджи-Мухаммеда) именно с этой целью (Сб. РИО. Т. 41, № 34 С. 617).

97. Прозрачный намек о «жалованьи» содержался и в верительных грамотах гонцам, посланным просить сююнчея у казанского хана Мухаммед-Эмина по случаю отправки на Русь Абдул-Латифа: «жалованье твое ведает» (Там же, № 39 С. 177. 1498).

98. «Из старины, как большой наш посол к тебе пойдет, и мы наперед его к тебе добрых вестей гонца посылали сказывай» (Сб. РИО. Т. 95, № 2. С. 26—27. X.1508).

99. РИО. Т. 41, № 83. С. 420. 6.VI.1502.

100. Там же, № 36. С. 150. VI.1492.

101. Там же. Т. 95, № 13 С. 42.Х.1508. Его мужество крымские дипломаты расписывали очень ярко: «Довлет-Келдея, который ходит по вестям», «и он свою голову на смерть давши... бордо до вести пошол». (Там же. С. 25).

102. Там же, № 28. С. 480—481. также с 484. 492, 493).

103. Там же. С. 493.

104. Там же. Т. 95, № 10. С. 167. VII.1515.

105. Там же, № 30 С. 509 VIII.1518.

106. Сб. РИО. Т. 41, № 6. С. 27. IV.1481.

107. Там же, № 3. С. 14. IX.1477; № 19. С. 65. X.1487.

108. Мэн-да бэй-лу. С. 189—190.

109. Языков Д. Собрание путешествий к татарам. Т. 1. СПб., 1825. С. 107—109. На этот очень интересный памятник обратил внимание Г.А. Федоров-Давыдов (Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. С. 34—35).

110. Об этом же упоминается и в «Полном описании монголо-татар» («Мэн-да бэй-лу». С. 78, 189—190).