§ 2. Поминки, тешь

Для обозначения отправляемых в Крым подарков в Крым чаще всего употребляется слово «поминки», иногда говорится о «тешении» хана, причем существительного «тешь» посольские книги не знают, они ограничиваются лишь глаголом «тешить». В 1516 г. царевич Ахмат объяснял Василию III, что «ныне уланом и князем... не доходит ничего», и просил: «и ты б и ныне сею дорогою поминком своим их потешил»¹. В том же 1516 г. князь Аппак, весьма влиятельное лицо при дворе крымского хана, уговаривал русского посла не скупиться с поминками: «чего у тебя царь ни попросит, и ты царю ни за что не стой, тешь его»².

В обоих вышеприведенных случаях глагол «тешить» связан с «поминками». По-видимому, результат от передачи поминков и выражался этим словом. Иногда, впрочем, слово «тешить» не связано с поминками. Слуга царицы Нур-Салтан рассказывал И.Г. Мамонову, что Мухаммед-Гирей отнял у нее все ясаки в Крыму и отдал их Алпу-царевичу. «И царица посылала ко царю бити челом, что отца твоего (т.е. Менгли-Гирея. — А.Х.) царево было жалование за мною, то все перед Богом да перед тобою, а то все царица царя тешит»³.

Наиболее раннее употребление этого глагола встречается в Рогожском летописце — в Повести об убиении тверского князя Александра под 1339 годом. Здесь он применен дважды. После раздумий, идти ли ему в Орду или нет («аще пойду, то и разлучен с животом, аще ли не пойду, то много будет пакости христианом»), князь решается: «И тако оставле вся мысли и поиде в Орду, тешася о слове божием», и далее: «И пришед в Орду князь великий Александр, царя тешевав по обычаю своему и рядец»⁴. По-видимому, аналогичным образом вел себя в Орде в 1315 г. и Михаил Тверской, однако о нем сказано иначе: «по обычаю одари князи и царицы, последи же самого царя»⁵. Можно предполагать, что в Рогожском летописце термин «тешить» — синоним глагола «дарить», «радовать». В том же значении выступает глагол и в подложном ярлыке хана Узбека, датированном 1315 г.: «А митрополит правым путем ходит да правым путем пребывает и тешится»⁶. Существительное от этого глагола — «тешь» — известно житию Петра Веркина, выходца из Орды XIII в., составленному в XVI в. «Взем тешь царскую: кречеты и шубы куньи и лисьи, и питие». «Ты тешь подаеши мне, а си кто суть... еда сещися с нами хощет»⁷. Упоминается оно в Устюжском летописном своде под 1481 г., правда, не по отношению к крымцам, а по отношению к одному из участников убийства Ахмата — ногайскому князю Иваку⁸. Еще один случай употребления глагола «тешить» в крымских посольских книгах вполне соответствует значению, закрепившемуся в русском языке позднее. Князь Аппак, сетовавший на то, что из Москвы приходит слишком мало поминков, говорил в начале 1518 г.: «Восе от короля черленое золото, белое серебро льется... А он всех тех обычаи тешит, а нам чего сухим языком домазати»⁹. Оборот «тешить свой обычай», по В.И. Далю, означает «норовить прихотям своим»¹⁰. «Тешь» — вероятно, «дар» или «почестье», известные в ханских ярлыках русским митрополитам¹¹, причем не просто «дар» как собирательное понятие, а дар определенному лицу согласно занимаемому им в Крыму социальному положению.

Можно предполагать, что слово «тешь» — тюркизм, происходящий от термина «тыш, тийишь, тишь», восходящего еще к ордынским временам и обозначающего «дачу», т. е. «поминок» определенному лицу. Этот термин вызвал длительную полемику в русской дореволюционной и советской литературе. По В.Д. Смирнову — «тыш» — это эквивалент поголовной подати, распределявшейся между получателями, причем «головы» считались крымские, а считал их писец, прибывавший из Москвы¹². Н.И. Веселовский излагал мнение В.Д. Смирнова следующим образом: «Тыш значит замена, то, что придется, или достанется такому-то». Однако сам он полагал, что тыш обозначает лишь одну из форм распределения «поминков» и касается только рыбьего зуба¹³. Особое мнение высказал по этому поводу А.Н. Самойлович. Обратившись к анализу русской заметки — дополнению к шертной грамоте 27 апреля 1670 г., где значится: «4-х человек дачи головные куньи, на 3-х человек дачи головные ж бельи хрептовые, на 3-х человек дачи головные бельи черевьи»¹⁴, — он приходит к выводу, что «тыш» — означает «дача», то, что достанется определенному лицу¹⁵. Связь «теши» с «поминками», очевидная по крымским посольским книгам начала XVI в., показывает, что в ордынское время «тешь» была лишь дополнительным и эпизодическим источником доходов ордынцев от эксплуатации Руси. В конце XV — начале XVI в. она стала основным и почти единственным, если не считать «запросов». Даже Девлет-Гирей после своего победоносного похода на Москву получил от русского царя не «дань», а лишь «тешь»¹⁶, т. е. «дары-поминки». Получателями «выхода» были и ордынские послы¹⁷, и ордынские ханы. Ранние же сообщения о «теши» связаны с ханами. Это лишний раз убеждает в том, что имелись в виду именно дары хану.

Легенда о происхождении поминков изложена Гр. Котошихиным: их установил митрополит Алексий после своего освобождения из плена, он заклял «Московское государство, чтоб они сами на крымских людей воевать не ходили, а утешали б нечестивого дарами»¹⁸. А. Лохвицкий, обративший внимание на это сообщение, считает его нелепостью, любопытным выражением народного ужаса перед татарами¹⁹.

В историографии «поминки» рассматриваются по-разному. Одни исследователи видят в них пережитки ордынской зависимости — своеобразную форму дани²⁰, другие расценивают как просто дары. Новейший отечественный исследователь международных отношений этого времени А.М. Некрасов вслед за С.М. Соловьевым и В.А. Артамоновым пишет: «Важным аспектом отношений Крыма как с Русью, так и с Великим княжеством Литовским была уплата (так! — А.Х.) «поминков», являвшаяся по сути данью, откупным за отказ от крымских набегов на пограничные земли». Близка к мнению А.И. Некрасова и точка зрения С.Ф. Фаизова. Напротив, Р.М. Кроски не придавал им никакого политического значения²¹. Обе эти точки зрения восходят к представлениям современников, относящимся даже не всегда к Руси, а к Короне Польской и Великому княжеству Литовскому, где бытовал аналогичный термин «упоминки». Литовский публицист, известный под псевдонимом Михалона Литвина, знал «упоминки» как «ежегодные дар царю перекопскому» (т.е. крымскому хану. — А.Х.) польского короля²². В Крыму же, однако, эти «дары» именовались исключительно данью²³.

Одновременно с утверждением равноправных отношений между Московским Великим княжеством и Крымским ханством изменились и представления относительно форм экономических связей восточноевропейских государств как с последним наследником Золотой орды. Равенство государств-контрагентов выражалось в принесении подарков главе государства. Таким образом, посольский обычай того времени требовал обмена подарками. И в Московском княжестве, и в Русском государстве, равно как и в Великом княжестве Литовском, для обозначения подарков главам государств использовался один и тот же термин — «поминки». Молчаливо предполагалось, что обмен послами предполагает и обмен подарками²⁴.

Термин «поминки» сравнительно поздно появляется в источниках в значении дара главе одного государства от главы другого. Особенно часто встречается этот термин в Никоновской летописи, созданной, как утверждает Б.М. Клосс, между 1526 и 1530 гг.²⁵ В рассказе о дипломатических усилиях новгородцев сохранить независимость говорится, что новгородцы отправили королю «поминки», он же «прият... дары их с любовью»²⁶. Здесь термины «поминки» и «дары» — синонимы. В остальных случаях, рассказывая о посольстве папы, или венецианского дожа с Тревизаном, Пскова или «свейского короля Герстура», летопись последовательно употребляет только один термин — «поминки»²⁷. Так же именуются в крымских посольских книгах и дары других государей крымскому хану — Молдавии, Черкас (адыгов) и т. д.²⁸

Однако «поминки» — не только дары государей друг другу. В 1475 г. Ивану III челом ударили степенный посадник и тысяцкий «и от всего Великого Новгорода 1000 рублев явили поминки». В рассказе о пирах «на великого князя» вновь фигурируют дары, но их давали великому князю только на самих пирах («те все з дары приходили бити челом великому князю, что было им на пирех дарити чем великого князя»). В этих рассказах передача «поминка» сопровождается челобитием («многие люди с поминки многие у него с челобитьем были»)²⁹. Сочетание «поминков» с «челобитьем» наблюдается и в рассказе о событиях в Новгороде в 1478 г.: «владыка являл поминки и пред столом и перед обедней 21 января и 12 февраля, он ходил с поминками и к Андрею Меньшому: «а били челом, чтобы ся печаловал великому князю»»³⁰.

Термин «поминки» не ограничивался сферой дипломатических отношений, но употреблялся и во внутрицерковных. Приезжавшие в Новгород митрополиты, раздававшие свое благословение многочисленной пастве, получали от нее за это «поминки». Подчиненное духовенство также преподносило митрополиту поминки или дары. По мнению Е.Е. Голубинского, «относительно... взимания поминков и даров весьма вероятно думать... что, быв превращены в регулярную и определенную подать, они взимаемы были не только, когда приезжали митрополиты сами, но и когда присылали уполномоченных»³¹.

Важен не только факт широкого распространения поминков в различных сферах русской общественной жизни, но и существовавшая в русско-крымских отношениях тенденция превращения поминков в пошлину, то есть в обязательную повинность. На Руси конца XV в. придавалось очень большое значение тому, чтобы «поминки» не стали чем-то постоянным и обязательным. Строго разграничивались «поминки» и «пошлина», обязательный оклад. «А пошлинам даражским и иным пошлинам всем никоторым не быть», — таков был строгий наказ русским дипломатам, отправляемым в Крым, начиная с 1474 г.³² Между тем, мысль о равенстве поминков пошлине не исчезала в Крыму вплоть до второго десятилетия XVI в. Кипчакский князь Касмак в апреле 1516 г. требовал от И.Г. Мамонова: «Дай мою пошлину, что мне князь великий прислал». Посол сверился с казенным списком и не обнаружил там «государского поминка»³³. Хотя в данной ситуации ни у посла, ни у крымского князя не было разногласий в понимании термина «пошлина», Мамонов как бы становился на точку зрения Касмака, при том что теоретически разница между этими понятиями существовала.

Поминки последовательно противопоставлялись прежнему «выходу», и это легко объяснимо, если вспомнить, что дар, генетический предшественник поминков, сопровождался «поклоном», подобно тому, как «поминки» — «челобитьем»³⁴. Сигизмунд I, как уже указывалось, противопоставлял их «суполной дани». В 1516 г. Богатырь-султан упрекал Василия III в том, что тот якобы «в своем слове не устоял» и заявлял, что «нам от тебя доходило поминков и доходу, и то нам по нашей мысли не пришло»³⁵. В переводе его ярлыка единственный раз «поминки» приравниваются к «доходу», да и сам этот термин впервые появляется в русско-крымской переписке.

В практике русско-крымских отношений преподнесение поминков носило двусторонний характер: их привозили как русские послы в Крым, так и крымские послы на Русь. Однажды поминки от крымского хана были так велики, что их размеры оказались отмеченными в летописи. Никита Беклемишев вернулся из Крыма в 1474 г. с крымским представителем Довлетеком-мурзой, который прибыл «со многими поминки»³⁶, что лишний раз показывает степень заинтересованности крымского хана в поддержании добрососедских отношений с Русью накануне османского нападения на Крым и в условиях борьбы против Орды. В последующее время поминки из Крыма были весьма скромными и носили чисто символический характер. В крымских ярлыках-посланиях существовал соответствующий специальный оборот «тяжелый поклон с легким поминком» («агир селям иингиль болек»), который был унаследован крымской дипломатикой от золотоордынской³⁷. В качестве поминков от крымского хана и его слуг на Русь часто пригоняли аргамаков, высоко ценившихся как в Крыму, так и на Руси³⁸. Царица Нур-Салтан присылала в 1491 г. «зерно жемчюжно». Довлетек, собираясь продать великому князю «лал добр», послал ему «гнед иноходец в черкесском седле»³⁹.

Основной поток поминков направлялся из Москвы в Крым. Был ли поток постоянным или «пересыхал», как только в Крым переставали ездить послы, сказать трудно. Казалось бы, поминки должны были доставляться именно послами и именно с той периодичностью, с какой ездили туда представители Русского государства. Однако калга Менгли-Гирея 90-х гг. XV в. князь Ямгурчей обратился с просьбой: «ежегод наперед которые поминки ко мне приходят, того бы еси свыше на харчь прислал⁴⁰. Аналогичное пожелание содержал и ярлык Довлетека о ежегодной отправке поминков: «Как ежелет было, и жалованье твое дойдет». Думается, вряд ли эти свидетельства Ямгурчея и Довлетека — и притом единичные — можно считать доказательством ежегодности доставки поминков в Крым.

Поминки, предназначавшиеся только хану, именовались термином «болек»⁴¹; по-видимому, они соответствовали той их разновидности, которая по-русски имела определение «девятные» или просто «девять», поскольку дары состояли из девяти предметов. Состав этих поминков неизвестен, так как не сохранились записи, которые велись в казне. Однако в отдельных случаях, когда крымский хан сам предопределял их состав, можно установить размеры. Так, в 1508 г. Менгли-Гирей просил «на поминки» 5 кречетов, три сорока добрых соболей, 6 великих зубов рыбьих, горла черных лисиц или 40 черных лисиц, 5 одинцов добрых соболей⁴². Размеры поминков царевичам были довольно велики. Так, в 1516 г., когда посол отказывался — в соответствии с инструкцией — выдать поминки царевичу Алпу, Мухаммед-Гирей предлагал разделить выдачу поминков следующим образом: две девяти он требовал от посла и одну готов был дать сам⁴³.

Наряду с поминками хану привозились и так называемые «здоровальные» («мубарек бад»)⁴⁴. В наказе И.Г. Мамонову была записана речь, которую тот должен был произнести, дабы «на государстве здоровати» нового крымского хана Мухаммед-Гирея: «...на отца своего юртех царем ся учинил. Ино, дай Бог, ты, брат наш, на отца своего юртех и на своих здоров был и с своею братьею и с детми и со всеми своими людми». Подобное же пожелание посол должен был высказать и в адрес собственного государя: «А мы б, дал Бог, здесь здоровы были, а наши недрузи под нашими ногами были». После этого Мамонову надлежало передать «здоровальные поминки» — красного кречета, черную соболью шубу, серебряные ковши, черпало и чару. Остальные поминки передавались «по записи»⁴⁵.

На особом положении находился наследник престола — калга. Так, при Менгли-Гирее Иван III посылал Ямгурчею, «опричь десяти» (именно «десяти», а не «девяти»), «портищо соболье да 2 тысячь белки, да 300 горностаев, не убавливая»⁴⁶. На получении «калажских» поминков в начале 1518 г. настаивал новый калга Богатырь-султан⁴⁷. «Опришные» поминки получал от Ивана III Хаджи-салтан⁴⁸.

Особой разновидностью поминков были «запросные». Хотя иногда они передавались вместе с прочими (как это было летом 1492 г.)⁴⁹, их следует рассматривать отдельно и потому, что они занимали особое место в системе русско-крымских отношений, и потому, что состав сведений о них совершенно иной, нежели о других видах.

Полностью размеры поминков установить очень трудно, так как документы, которыми оформлялись выдача и передача их по назначению, оказались полностью утраченными. Они погибли вместе со всеми материалами Казны в пожаре 1626 г. Можно предполагать, что в Казне составлялись списки, подобные тем, что были сделаны при подготовке приданого дочери Ивана III, великой княжны Елены Ивановны, перед ее отъездом к будущему супругу великому князю литовскому Александру⁵⁰. Эти списки 21 июня 1491 г. Иван III послал В.В. Ромодановскому, именуя документы так: «запись на поминки и на запрос царю, темиревой дочери царице большой (Нур-Салтан. — А.Х.⁵¹. Списки поминков скреплялись печатью казначея, что явствует из сообщения 1517 г., когда подобный документ, отправленный В. Шадрину, послал «казначей... Юрьи Дмитреев (Траханиот. — А.Х.) с товарищи за своею печатью»⁵².

Об упомянутых и аналогичных списках часто шла речь в посольских материалах. Так, в инструкции великому послу Ивана III Ивану Мамонову, посланной с гонцами в мае 1501 г., значилось: «А что есми ныне послал с теми татары поминков соболей царю и царицам, и царевичем, и князем, и яз тем поминком послал к тебе список, за Дмитреевою печатью Володимерова (бывшего в ту пору казначеем. — А.Х.). А которые с ними соболи посланы, и те соболи все подписаны ж, кому который соболь дати: а печать у соболей Дмитрея ж Володимерова. И ты бы те поминки царю, и царицам, и царевичем, и князем по списку велел роздати перед собою, кому которой соболь подписан дати»⁵³. Эта инструкция позволяет представить реальную деятельность Казны, ее дьяков. И, вероятно, вновь напоминает о способах хранения пушнины, известным по изобразительным материалам — в частности, миниатюрам Радзивилловской летописи, западно-европейской гравюре, изображающей русское посольство в Регенсбург, — и возвращает к вопросу о тех деревянных цилиндрах XI—XII вв., открытых Новгородской археологической экспедицией и определенных В.Л. Яниным как замки, крепившиеся на мешках с пушниной. В их отверстия продевались веревки, на которых и укреплялись печати в виде пломб⁵⁴. Археологи не могут утверждать, были ли эти мешки закрытыми, или подобными тем, что сохранились на изображениях XV—XVI вв., т. е. с открытым низом, из которого живописно свисали хвосты связанных шкурок. По этому поводу не дают никакой информации и посольские книги. Возможно лишь, что транспортировалась пушнина в закрытых мешках, а преподносились дары именно так, как эти меха запечатлены художниками — русским и немецким.

Но вернемся к спискам. Об их существовании, как и о «казне», знали и сами крымцы. Мухаммед-Гирей, недовольный качеством присланного ему панцыря, в 1509 г. требовал другой: «из своей казны взяв, добр пансырь... прислал бы еси»⁵⁵. Во время посольства В.Г. Морозова 1512 г. они, недовольные количеством подарков, присланных им Василием III, неоднократно требовали «списка казенного» (ради этого к Морозову приходили и Апак, и Алп, и Магметша). В дело вмешался сам Менгли-Гирей: «Да и сам... царь говорил о том же списке о казенном. Толко бы мне дал список, и яз бы ведал, што кому дать, с тобой поговоря»⁵⁶. Посол же, как он уже доносил своему государю («...те поминки... отдал все по записи, а не додано... трема ли, четырма ли молодым людем... на службе были»), отвечал Менгли-Гирею достаточно жестко: «А чево государь мои со мною к тобе не прислал, тово мне взять негде»⁵⁷. Речь шла не только о «недоборе», как может показаться, но и о лишении великого князя московского и всея Руси права вести самостоятельную «финансовую» политику в ханстве и полном подчинении ее ханской воле. Разумеется, раздача поминков имела особое значение и, может быть, даже являлась козырной картой в сношениях великого князя и ханского окружения.

Размер поминков русская сторона ставила в зависимость от ранга направляемого в Крым представителя. Выезд в Крым большого посла (И.Г. Мамонова, Ю.Д. Пронского и др.) сопровождался отправкой «добрых» поминков; с гонцом отправлялись «легкие поминки», что нередко приводило к дипломатическим осложнениям. «...Твоего посла замотчание оттого ся остало: коли Илья (имеется в виду Челищев), твой слуга⁵⁸, гонцом пригонил в Крым, и ты царю легкие (зуб рыбий и черную лисицу. — А.Х.) поминки прислал еси. И царь так говорил: «Меня уж ни за что почел». И разгневался и посла твоего за тем держал», — объяснили задержку русского посла крымцы⁵⁹.

В конце XV — начале XVI в. складывалась социальная стратификация поминков. Если раньше все дары в Крым именовались одинаково — поминки, то в XVI в. наряду с поминками появилось и «жалование», обязательным условием которого была служба⁶⁰. Ширинский князь Довлетек, отличавшийся преданностью Руси, в 1493 г. жаловался: «Сего лета поминок твой прямо к нам не пришли, ...и нынеча жалованье твое дойдет...»⁶¹. В 1493 г. последовательности в переводе, а возможно, и в употреблении этих терминов еще не было⁶². Различие между ними ясно обнаружилось в посольских речах 1509 г. И царевичам, и князьям, и дувану (судье⁶³ или казначею) посол должен был говорить: «Добра нашего смотрил и дела нашего бы еси берегл и делал», но царевичам за поддержку интересов Руси при крымском дворе великий князь обещал дружбу, а прочим — «жалование» за службу: «И нам бы еси тем служил, а мы, ож даст Бог, за твою службу и вперед жаловати хотим»⁶⁴. Однако в посольском наказе противопоставление поминков и жалованья отсутствует: «А еси говорити от великого князя Василья тем, которым поминки посланы, а великому князю их служба была»⁶⁵. И для рядовых военных слуг обычным вознаграждением за службу была раздача денег, платья, оружия и т. п.⁶⁶ В Крыму не делали различия между «поминками» и «жалованьем». Менгли-Гирей именовал «жалованье» своим слугам — 20 мурзам и князьям — «поминками» и даже «запросом», а поминки своим родственникам и слугам — «жалованьем». Так же делал и Ахмат-Гирей, прося «жалованье» на свадьбу сына Геммет-Гирея.

В глазах ханов, царевичей да и всех крымских феодалов Москва и Литва должны были служить хану источниками материальных благ для раздач князьям, уланам и простым военным слугам. Поминки рассматривались в качестве основной формы ожидаемых поступлений. При этом тщательно следили за тем, чтобы поминки присылались всем, у кого, по мнению получателей, были для этого основания. В пространные списки лиц, которым не доходят поминки, вносили крупных и мелких князей, избных и надворных, слуг избных и задворных, и служащих ханского двора, вплоть до писцов и поваров⁶⁷.

В 1516—1518 гг. великий князь Василий III пытался провести принцип службы великому князю как условие получения поминков из Москвы и по отношению к царевичам. Однако это нововведение натолкнулось на ожесточенное сопротивление крымского хана. Об этом убедительно свидетельствует эпизод с поминками для царевича Алпа. В 1516 г. он был лишен поминков, поскольку «нынеча... служил государя нашего недругу литовскому, стоал во Мстиславе, а на государя нашего украину, на смоленские места, рать свою посылал»⁶⁸. Тем не менее, Мухаммед-Гирей силой взял для него поминки: хан по-прежнему считал необходимым сохранение наследственного принципа в их распределении. Со своей стороны, он пытался утвердить принцип наследования поминков, подобный зауморщине⁶⁹. Мухаммед-Гирей настаивал на том, чтобы получать поминки, предназначенные его покойным родственникам. Устами пристава Бетюки он объявил, что поминки Махмуда и Кемелеша, умерших в отсутствие русских представителей, должны быть переданы ему. Аппак уговаривал посла подчиниться, приводя примеры К. Заболоцкого, В. Морозова, М. Тучкова: «...и ты бы царю не стоал ни за что, чего у тебя царь ни попросит добром, а сорома бы ти ни дождатися»⁷⁰.

Распределение поминков и жалования между ханом, его семейством и его приближенными производилось согласно исстари существовавшей в Орде традиции. И в XVI в. ориентиром внешнеполитической и внутриполитической иерархии были ордынские времена, к которым в Крыму очень многие возводили свои корни. Так, князь Азика утверждал, что он происходит от Едигея, т. е. великого князя, на что крымский хан отвечал ему: «Темир-Кутлуем яз буду, а как отец твой был князь великий, ты буди, молвя, пожаловал и великим князем учинил». В соответствии с его положением он требовал и поминков себе: «изначала поминки хаживали царю два жеребья, а нам третий жеребий, а старцы твои и большие люди то ведают, а зде нам мера и место на Айдар-князем месте есмя. А поминки нам зде идут те ж, что Айдар-князю хаживали...»⁷¹. В Крымском ханстве существовали почти те же нормы распределения доходов, что и в империи Чингис-хана и Золотой Орды. По различным свидетельствам, ⅓ доходов с каждой завоеванной области поступала дому Берке, ⅓ — Чингис-хану, ⅓ — Чингис-хану и войску, или ⅖ — великому каану, ⅕ — Батыеву дому, ⅖ — войску. Таким образом, доля доходов, предназначенных для войска, колебалась от ⅓ до ⅖. В Крымском же ханстве она составляла ⅓ всех доходов⁷².

На протяжении 70-х гг. XIV в. — 30-х гг. XV в. в русских княжеских грамотах происходила смена терминов, обозначавших финансовые и имущественные обязанности светской власти по отношению к Орде: место «свертков», согласно которым производилась разверстка «ордынской тягости», заняли «дефтери». Примечательно, что документы межкняжеских соглашений, касавшихся их обязательств по отношению к Орде, утратили русское наименование и получили заимствованное из тюркского — дефтери. Тем самым им придавалось такое же значение как «спискам» — дефтерям, поступавшим из Орды. В 1516 г., когда весьма остро стоял вопрос о размерах поминков в Крым, крымский хан упрекал Василия III за недостачу поминков: «иным ся достало, а иным ся недостало, а иным ся не послал, сказываешь, в дефтере у тебя не писано». Собственной властью Мухаммед-Гирей раздал своим слугам то, что им, по его мнению, следовало, и направил свой «дефтерь» в Москву: «а что есмя которые поминки у посла твоего... взимали и кому давали, и тех людей имена в сем дефтере писаны»⁷³. С 1516 г. переводчики крымских дел стали отказываться от термина «дефтерь», заменяя его русским — «поминочные списки» или просто «СПИСКИ»⁷⁴.

Распределение поминков в Крыму носило наследственный характер⁷⁵. Роль ханского богомольца от Баба-шиха унаследовал его сын Ази-Магмед ших-заде. Об этом считал нужным сообщить Василию III Мухаммед-Гирей, ставя его в известность об отправке Ази-Магмедом своего слуги Исень-Тюгеля с целью получения такого же жалования для сына, каким пользовался «отца моего пошлой богомолец Баба-ших». Заботился хан и о слуге нового богомольца⁷⁶. О других наследниках, имевших якобы право на получение поминков, писал он и в ноябре 1516 г.: место князя Кипчака-Магмуда занял князь Изсмак, улана Кудояра — Исмаил, князя Ятлаир-Хуббы-хози — князь Аувка. О каждом из них хан просил Василия III: «...и ты б ему вперед посылал поминок свой без ущерба»⁷⁷. Особенно подробно излагал он биографию князя Девлет-Бахты, сменившего барынского князя Агиша. Несмотря на его участие в походах Сигизмунда I на Русь, хан требовал, чтобы Василий III «нас для Девлет-Бахтыю князю мнение свое отложил, а жаловал бы еси его по старому»⁷⁸. В 1516 г. Мухаммед-Гирей старательно подчеркивал, кто кому наследовал, начиная с членов Гиреева дома и кончая мелкими слугами. При этом в списке Мухаммед-Гирей выстроил слуг по рангу — «по месты»: «и которых хоти не стало будет, и мы теми месты детей их или братью их жалуем или кто их роду будет». Отправляя свой дефтерь, Мухаммед-Гирей требовал: «И после бы сего по местам без ущерба посылал бы еси».

Подобная ранговость, в том числе и в распределении поминков, характерна для всех средневековых обществ. Была присуща она и Золотой Орде⁷⁹. Представления же Мухаммед-Гирея о том, какому «месту» соответствовал какой поминок, можно выяснить на основе того же ярлыка «о поминках» от 8 марта 1516 г.: «месту» царевича соответствовала «девять», «сорокью соболями почен», «месту» улана — шуба и однорядка (верхняя шерстяная одежда без подкладки), «месту» салтана из рода Гиреев (сыну Мухаммед-Гирея — Шаг-Гирею) — три поминка, князю Азике — девять, другим князьям — по два, сеиту — два⁸⁰. В 1492 г. «жалование» князю Бурашу состояло из панциря, портища соболя и 100 белок⁸¹. Для некоторых «людей», «надобных» крымскому хану и сторонников Василия III — в том числе писцу и равным ему по рангу людям Мухаммед-Гирей требовал «легких» поминок⁸².

Особое место занимал Аппак. Полученные защитником интересов Руси 7 поминков показались ему и Мухаммед-Гирею недостаточными⁸³.

К. Заболоцкий давал по соболю тем, кто приносил шерть. Осталось 20 человек, которым не хватило соболей, и в 1512 г. Менгли-Гирей просил, чтобы таковым было прислано по сукну, чтобы они «от счета не остали». При этом передавалась и угроза этих двадцати человек: «А толко не пришлешь, и они молвять: «Шерть с нас доловь»»⁸⁴.

Поскольку поминки и жалование, распределенные уже в Москве, раздавались послами непосредственно крымцам, это реально давало в руки русских представителей довольно мощное дипломатическое оружие. Поэтому, с одной стороны, существовали так называемые раздававшиеся украдкой потайные поминки⁸⁵, с другой — раздача поминков, как правило, играла роль подкупа в тех или иных политических комбинациях. Н.И. Беклемишеву, послу в Крым в 1474 г., была дана инструкция: «и восхотят дати шерть (князья Эминек и Абдула), да захотят... от того поминков, а без поминка не захотят шерть дати. И Миките им молвить: осподарь мой, князь великий, поминков со мною о том не прислал, а коли дружбы для своее моему осподарю на том ярлыке шерть дадите, и яз вам от себя поминков дам, а вы шерть дадите»⁸⁶. Великий князь соглашался лишь на то, чтобы дать им «за шерть» по сороку, в крайнем случае, по двум сорокам соболей. Но если Эминек и Абдула не согласятся и на это, то следовало их вообще оставить в покое⁸⁷.

И в дальнейшем великие князья определяли размеры поминков, посылаемых слугам хана. В 1516 г. Мухаммед-Гирей сделал попытку пересмотреть этот порядок и взять дело распределения поминков в свои руки. «А брат мой великий князь посылает моим людем поминки, а не ведает, кто у меня каков». Поэтому Мухаммед-Гирей требовал у посла И.Г. Мамонова, «чтоб ты мне тот поминочный список прочел, и хоти и послан худому, и яз тому не дам, а доброму дам; а брат мой князь великий и худым людем шлет, а доброму не пошлет». Мухаммед-Гирей объяснял свое требование тем, что люди, не получившие поминков от посла, «ему докучают», предполагая, что и им поминки посланы, но скрыты крымским ханом⁸⁸.

В борьбе за сохранение прежнего порядка раздачи поминков, независимого от крымского хана, Мамонову пришлось претерпеть немало мучений и «насильств». Однако порядок распределения поминков остался прежним. В наказе В. Шадрину, посланном с Бад-кулою Олферовым 21 июля 1517 г., особо оговаривалось, что посол должен раздавать поминки строго в соответствии со списком, скрепленным печатью казначея Юрия Дмитриевича Траханиота: «А почему вам царю и царевичам и царицам и князем поминки велети раздати, и тому вам послал список каначей наш Юрий Дмитриевичь за своею печатью»⁸⁹. Восстановить полностью размеры и количество поминков представляется затруднительным. Однако материалы посольских книг содержат сведения о численности свиты крымского посла, что в какой-то мере свидетельствует о круге лиц, получавших поминки и жалование от великого князя всея Руси. Обычно состав свиты колебался от 30 до 40 человек. В Казань из Крыма в 1509 г. направилось 20 человек, содержание которых легло дополнительным грузом на население Руси⁹⁰. Круг лиц, которым были адресованы поминки, как правило, стандартен. В 80—90-х гг. XV в. он включал самого хана, одну или двух его жен, калгу, царевичей, сеита, одного или двух уланов, пару князей, двух печатников.

Поминки

Примечателен состав даров: за исключением двух соболей Менгли-Гирею и его брату, калге Ямгчурчею, все остальные приближенные хана, в том числе и царевичи, и карачи, и «гость», т. е. ханский купец получили золотые (венгерские — «угорские» монеты), изредка корабленики — нобели (английские золотые монеты с изображением корабля). Очевидно, это определялось двумя обстоятельствами. Посланцы Ивана III отправлялись в Крым налегке (Шемердень в июне 1486 г. и Васильевские татары — Резяк и его брат Курман в августе того же года) и наскоро. Они не могли везти с собой серьезную поклажу, кроме того, их положение как гонцов не требовало б́льших поминков, чем были отправлены. Изобилие же золотых (угорских) и кораблеников характеризует состояние казны Ивана III вскоре после присоединения Новгорода, откуда, возможно, по преувеличенным свидетельствам иностранцев, было вывезено 300 возов всякого имущества⁹². Одновременно крымский хан получил и некоторое количество мягкой рухляди: «шубу черева рысьи голу, шубу хребты белилны голу, шубу кунью голу»⁹³.

С промежутком в 10 лет сохранились росписи русских 1486 г. поминков и «литовских» 1496 г. даров. В 1496 г. в Литовском княжестве были собраны дары для Менгли-Гирея, которые должен был отвезти посол великого князя Александра Каспар Германович. Но в связи с упрочением русско-крымских отношений и временной бесперспективностью литовско-крымского союза подношения были переадресованы «царю заволжскому», послом к которому направили Александра Халецкого. Разумеется, дары выходили за традиционные рамки. Они были рассчитаны на возобновление союза Крыма с Великим княжеством Литовским, а потому несколько превосходили обычные. Во всяком случае, царю предназначались три девяти, в первом из которых было 3 шубы (соболья, кунья, и лисья, причем все три крытые аксамитом, лунским и фрелинским сукном), сорок соболей, 2 сорока куниц, еще 4 портища (куска, в списке бламы. — А.Х.) мехов, во втором — 9 поставов сукна, в третьем — 5 сукон лунских и 4 фрелинских⁹⁴. Дары остальным членам ханского двора были значительно скромнее: калге Ямгурчею — кунья шуба под лунским сукном и два сукна — фрелинское и махальское, двум царицам — тоже по куньей шубе, лунскому и новогонскому сукну, другим двум — по фрелинскому и махальскому⁹⁵, двум старшим карачам — по крытой завыйковой шубе, фрелинскому и махальскому сукну, младшим — по лунскому и махальскому сукну и т. д. В целом, в Крым направлялось 9 «крытых» шуб (1 соболья, 4 куньих, 4 лисьих), сорок соболей, 3 сорока куниц, 9 поставов сукон («полустучков») и 40 сукон (по 11 лунских и махальских, 9 фрелинских и 2 новогонских)⁹⁶. Однако приведенными цифрами отнюдь не исчерпывается весь объем даров из Великого княжества Литовского в орды и ханства. В 1501 г., в период ожесточенной и совершенно бесперспективной борьбы великого князя Александра за союз с Заволжской ордой, для отправки туда с крупнейших городов Великого княжества Литовского было собрано 12 сороков соболей, 6 поставов лунского сукна, 13 — махалского, 2 — новогонского и 44 трицких⁹⁷, т. е. значительно больше, нежели предназначалось в Крым в 1496 г. Еще больше даров отправлялось в Крым в XVI в.

Возможно, под влиянием практики литовско-крымских отношений Менгли-Гирей в 1498 г. сделал попытку увеличить число лиц, получающих поминки. Он направил список, «сколько уланом и князем моим поминков не доходит». В нем значились 5 уланов и 5 князей, которым раньше поминки поступали, но потом их присылка прекратилась, и еще 3 князя, по-видимому, раньше не получавшие поминков, хотя среди последних назван князь Мусека, занявший место Тумпара, известного по дефтерю 1486 г. Среди лиц, не получавших поминки, упомянут и улан Мамыш, который бывал в Москве («знаешь ты его», — писал хан Ивану III)⁹⁸. За 1486—1498 г. действительно, число слуг Менгли-Гирея увеличилось. Предчувствуя крах Большой Орды, в Крым со своих «юртов» начали перебираться наиболее дальновидные представители ордынской знати, в частности, Янкуват-мурза Мангит⁹⁹.

В начале XVI в. после увеличения состава приближенных крымского хана за счет выходцев из Орды в 1502 г. и за счет слуг Мухаммед-Гирея, пополнивших штат ханских слуг в 1515 г., крымская сторона упорно проводила курс на увеличение общего объема поминков. По настоянию Мухаммед-Гирея в подписании шерти в 1508 г. участвовали все его слуги, уланы, и князи, и ички, и «добрые дятки» — всего 40 человек (1 сеит — знатный человек, потомок Мухаммеда, 1 ших-заде, 8 улан, 8 князей, 6 мурз, 4 аталака, 1 казначей — дуван, 1 бакши (писец), 6 «богатырей», 1 печатник, 3 лица неуказанного статуса); всех их Мухаммед-Гирей называл, разумеется, в русском переводе, «чиновными головами»¹⁰⁰. В особенности остро вопрос об увеличении поминков стоял в 1509 г. во время посольства Морозова. Поскольку К. Заболоцкий, его предшественник, вынужден был давать поминки по соболю тем, кто приносил шерть великому князю, на высокой норме поминков крымцы настаивали и в 1509 г.: «...И ты бы им прислал по сукну, чтобы они от счета не остали»¹⁰¹.

В начале XVI в. порядок передачи поминков неоднократно нарушался. С послов К. Заболоцкого, а затем и В.Г. Морозова поминки брали силой. Хан неоднократно требовал казенного списка, а Ахмат царевич прислал своего казначея — дувана, который угрожал, «оцепивши ужищем», привести посла к своему господину. Достойный ответ посла, решительно протестовавшего против насильственных действий («...ужища ся, государь, твоего не блюдуся, а тово ми, государь, на давывати, и тово у меня нет; а блюдуся Бога, да государя своего великого князя да волнова человека царя»)¹⁰², не спас положения. Посла не допустили на корнюш (или курмыш — ряд изб, поселок, порядок, одна сторона улицы¹⁰³) к царевичам, а поминки все-таки взяли.

Кроме того, весьма существенной для определения размеров взимавшихся с Руси поминков была позиция Великого княжества Литовского. Отрицая суверенность русского государя, настаивая на его даннических отношениях ко всем ордам и ханствам, литовские господари стремились вернуть те времена, когда Русь платила именно дань — выход. 9 июля 1507 г. Сигизмунд I, обращаясь в прошлое, когда ярлыками золотоордынских ханов утверждались права литовских князей на бывшие древнерусские земли будущих Украины, Белоруссии и Западной Руси, писал: «а с того предъки наши и отец наш своими великими послы предъков твоих и отъца твоего впоминками навежал, а московский холоп ваш в кожъдый год выход давал, а в том ваш царский котел полон бывал». Как плату за возвращение русских городов, вошедших в состав Русского государства в результате войн 1487—1494 гг. и 1500—1503 гг., он обещал от себя «впоминки», «а от холопа твоего суполную (т.е. полную. — А.Х.) дань». «Тогды не толко нам, але и собе двое добрь вчинишь: от холопа своего выход сполна на кожъдый год будеш брати, а от нас, брата своего, впоминки и послы великие не мешканные будеш мети»¹⁰⁴.

В июле 1515 г. Мухаммед-Гирей в своем 19-м ярлыке — послании Василию III («о поминках людем его») известил об увеличении своего двора, упомянув четыре категории слуг: «Отца нашего все избные и надворные любовники и верные и добрые слуги все мои ся учинили, а опричь того еще старые мои избные и надворные добрые слуги, и уланы, и князи, и мурзы, да ещо опричь тех Ордынского юрта, да и Ногайского уланы, и князи, и мурзы, и добрые люди»¹⁰⁵. К старым и новым избным и надворным слугам добавились выходцы из Ордынского и Ногайского «юртов». Хан отправил в Москву «слово» с перечислением 21 слуги своего отца, которым великий князь «иным поминки посылывал..., а иным таки не посылывал еси». В их числе 4 князя, 2 улана, 3 мурзы, 1 салтан, 1 ученый священник афыз, 1 ших, 1 сын князя, 2 сына писца, 1 паша и 6 лиц неопределенного статуса¹⁰⁶.

К вымогателям поминков присоединились и выходцы из Большой Орды. Достойных себе поминков требовал в 1516 г. брат царицы Нур-Салтан, сын Темира, Асан-мурза. Он ссылался на прежнюю «роту» — правду отцов: «отца нашего Темиря князя твой отец Иван князь отцем себе его назвал, ...и другом и братом учинился», и на высокое положение при крымском хане: «и как в сю землю есмя пришли, и государь царь меня пожаловал — зятем и холопом себе учинил»¹⁰⁷. Мухаммед-Гирей в 1515 г. не удовлетворился тем, что причислил к лицам, которым полагаются поминки, собственных слуг, но подчеркивал, что и у его сына — Богатыря-Гирея имеются «5 человек, которые твоему делу пригожи»¹⁰⁸.

С середины второго десятилетия XVI в. резко усилилось давление Великого княжества Литовского на политику Крымского ханства, в том числе экономическое. Поток поминков оттуда определял позицию Крымского ханства. В 1517 г. крымский хан заявлял: «...князь ли великий, король ли — кто меня боле почтит, того яз боле и дело стану делати»¹⁰⁹. За два года до этого от короля польского и великого князя литовского хан получил, по словам князя Аппака, 500 поставов сукна и 30 тысяч золотых, а кроме того, запросы¹¹⁰. Аппак настаивал на том, чтобы великий князь присылал в Крым столько же, сколько литовский князь, обещая: «царь великому князю будет друг и брат и от литовского царь отстанет»¹¹¹.

Илье Челищеву же вменялось в обязанность передать и внушить Мухаммед-Гирею, что с послом Мамоновым было послано «столко, сколко от отца от государя нашего и от нас к отцу его и к нему поминков не бывало»¹¹². Сравнение со сведениями 80-х гг. XV в. подтверждает это заявление: поминки, доставленные послом О. Андреевым летом 1518 г., превосходили все, что было отправлено в 1486 г. (серебряный ковш, рыбий зуб, сорок соболей, 300 горностаев, черная лисица)¹¹³. Получением недостаточного количества поминков — «не по своей мысли» — Богатырь-салтан в 1516 г. объяснял нападения на русские украины. На самом же деле причины похода были иными: Сигизмунд прислал царевичу «многие куны», да тем ему «уноровил»¹¹⁴. Царевич Алп, совершив набег на Великое княжество Литовское, требовал незамедлительно поминков «без ущерба»; при этом он равнялся на тех, кто «королевою саблею сек», и кому за это последовали поминки из Литовского княжества¹¹⁵. Князь Аппак в число лиц, которые Василию III «холопство свое чинят», занес и нескольких князей (улана Девлета, мурзу Мемеша Ширина, князей Ебелека, Ибрагима, конюшего Елюку) и требовал, чтобы великий князь «не грешал их поминки своими» за то, что они «и в естве и питье твое слово говорят, а недруга твоего королево слово назад отметывают»¹¹⁶. Летом 1518 г. Мухаммед-Гирей в своих требованиях от Василия III такого же количества поминков, как и от литовского князя («больших поминков»), перешел к угрозам нападения на Русь¹¹⁷. Царевичи же в 1519 г. спешили сообщить Василию III о количестве своих слуг: Богатырь — 8 слуг и 6 «надобных людей», Алп — 10 слуг-уланов¹¹⁸.

На протяжении изучаемого пятидесятилетия поминки претерпели весьма значительную эволюцию. Хотя в основном их структура (девять — хану, калажские поминки — калге, просто поминки — ханскому двору) осталась неизменной, последняя составная часть превратилась в «жалование» великого князя своим крымским «слугам» и «холопям». Таким образом, социальная значимость этой части поминков изменилась. Что касается их распределения, то оно в целом осталось неизменным — таким, каким было во времена Орды. Борьба русской стороны за утверждение принципа службы как условия выдачи поминков, причем не только «слугам», но и представителям ханского дома Гиреев, наталкивалась на упорное сопротивление крымского хана. Если принцип «службы» удалось утвердить в отношениях с подданными хана, то в отношениях с царевичами это не получилось.

В течение конца XV — начала XVI вв. общие размеры поминков заметно увеличились в связи с расширением состава ханского двора после перехода части ордынской знати на службу в Крым, с одной стороны, и политики Литвы и Польши в борьбе за сохранение русских земель в составе Литовского княжества, не скупившейся на раздачу поминков Крыму, с другой.

Нельзя не отметить влияния русско-крымских экономических отношений на внутриполитическое положение. О роли казны, как главного органа, ведавшего русско-крымскими связями, в посольских книгах говорилось часто. Здесь хранились родословные списки крымской знати, в соответствии с которыми в Крым направлялись поминки, здесь изготовлялись те «списки казенные», по которым дары и раздавали. Трудно сказать, насколько казна была самостоятельной в определении размера поминок и числа лиц, которые выступали их получателями. Можно, однако, предположить, что проводившаяся при Ю.Д. Траханиоте (Юрии Малом) политика максимальной экономии поминков, жалобы на которую поступали в Москву из Крыма уже с середины второго десятилетия XVI в., потерпела крах в 1521 г. «Крымский смерч» привел к весьма значительным последствиям и в кадровом составе казны. А.А. Зимин видит причины смены казначея и падения Юрия Малого Траханиота в неудаче его проекта женить Василия III на своей дочери. Возможно, некоторую роль в отказе великого князя от этой невесты сыграла и неудача ее отца в сфере финансовых отношений с Крымским ханством.

Примечания

1. Сб. РИО. Т. 95, № 16. С. 305.

2. Там же. С. 275.

3. Там же. С. 290.

4. ПСРЛ. Т. XV. 2-е изд. Вып. 1. М., 1965. Стб. 49.

5. Там же. С. 38.

6. Приселков М.Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Пг., 1916. С. 13, 32, 34, 43, 45, 47—50.

7. Великие минеи-четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. 29 июня. Л. 446—447. Ср.: Иосиф, арх. Подробное оглавление Великих четиих-миней всероссийского митрополита Макария, хранящихся в Московской патриаршей (ныне синодальной) библиотеке. М., 1892. Стб. 246.

8. ПСРЛ. Т. 37. Л., 1982. С. 95.

9. Сб. РИО. Т. 95, № 29. С. 497. II.1518.

10. Даль. Т. IV. С. 450.

11. И.И. Срезневский давал другой перевод этого термина — потеха, забава (Срезневский. Т. III. Стб. 1096), явно соответствовавший понятиям XIX в. (Ср. Даль. Т. IV. С. 450). Однако и в XIX в. существовало иное значение анализируемого глагола — доволитъ, угождать, уступать, мирволить, веселить, доставлять удовольствие, делать приятное.

12. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской порты до начала XVIII в. СПб., 1887. С. 428.

13. Веселовский И.И. О турецко-татарском слове тыш («зуб») в дипломатических документах // ЖМНП. н.с. 1915. Апрель. Ч. VI. С. 329—331.

14. Лашков Ф.Ф. Памятники дипломатических сношений Крымского ханства с Московским государством в XVI и XVII вв. // ИТУАК. № 12. 1891. С. 25.

15. Самойлович А.Н. Тийишь (тишь) и другие термины крымско-татарских ярлыков // Изв. РАН. 1917. 6-я серия. № 14. С. 1277—1278.

16. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. III. Т. 6. М., 1989. С. 590.

17. Юрий Данилович, «поймав сребро у Михайловичев Константина и Дмитрия Тверских выходное по докончанию, не шел противу царева посла, нъ ступил с сребром в Новьгород Великыи». ПСРЛ. Т. XV. Вып. I. Стб. 41. 1321.

18. Котошихин Гр. О Русском государстве в царствование Алексея Михайловича. М., 1884. С. 65; Вряд ли речь шла о «девятных поминках», с одной стороны, и Крыме, с другой. У Котошихина понятие Орды было заменено Крымом (ср.: Фаизов С.Ф. Поминки-«тыш»... С. 51; Он же. Эволюция дани-откупа во взаимоотношениях Русского государства и Крымского ханства в последней четверти XV—XVII вв.: терминологический, юридический и функциональный аспекты // Славяне и их соседи. Тезисы XI конференции. М., 1992. С. 64—67).

19. Лохвицкий А. Указ. соч. С. 22. Прим. 44.

20. Любопытно мнение Е. Тышкевича относительно поминков Короны Польской и Великого княжества Литовского в начале XVI в. Он пишет, что «в начале XVI в. Польско-Литовское государство находилось, как некогда Русь, под татарским ярмом: признавало верховенство татар над своими землями в Южной Руси; 11 раз платило полную дань» (Tyszkiewicz J. Tatarzy na Litwie i w Polsce. Studia z dziejów XIII—XVIII w. Warszawa, 1989. S. 167). Думается, это некоторое преувеличение. Положение Литвы и Польши в начале XVI в. весьма отдаленно напоминало времена ига.

21. Некрасов А.М. Международные отношения и народы Западного Кавказа. Последняя четверть XV — первая половина XVI в. М., 1990. С. 80; Фаизов С.Ф. Поминки-«тыш»... С. 50, 58—59; Croskey R.M. Muscovite Diplomatic Practice in the Reign of Ivan III. N.Y.—London, 1987. P. 180.

22. Литвин Михалон. Трактат о нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994. С. 75, 93.

23. KCMPT. P. 111. Регулярность литовских поминков подчеркивал и Р.М. Кроски (Croskey R.M. Op. cit. P. 183, 186).

24. Так, в летописных рассказах о событиях 20-х гг. XIV в. этот термин еще не встречается. Под 1223 г. читаем: «...Кьтяк, князь половецьки... принес дары многи...». ПСРЛ. Т. 23. СПб., 1910.

25. Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI—XVII вв. М., 1980. С. 51.

26. ПСРЛ. Т. XII. С. 126. По-видимому, то же читалось и в протографе сообщения. Ср.: ПСРЛ. Т. 28. С. 133 (свод 1497 г.).

27. ПСРЛ. Т. XII. С. 151, 156, 166, 142, 152.

28. Сб. РИО. Т. 41, № 39. С. 175.

29. ПСРЛ. Т. XII. С. 159, 163, 167.

30. ПСРЛ. Т. XII. С. 188, 175.

31. Голубинский Е.Е. История русской церкви. М., 1900. Т. II. С. 313.

32. Сб. РИО. Т. 41, № 1. С. 1—2. III.1474.

33. Там же. Т. 95. IV.1516. В «казенных книгах у поминков» записывались и «речи» послов (Там же, № 12. С. 217. XI.1515). Какая-то система учета поминков существовала и в ордынско-литовских отношениях. Так, Тювикель прислал к великому князю литовскому Александру своего слугу «со счетом» (Книга посольская Великого княжества литовского 1506. Л. 132 об.).

34. Сб. РИО. Т. 95, № 30. С. 510. VIII.1518.

35. Там же, № 22. С. 397. XI.1516.

36. ПСРЛ. Т. XII. С. 188, 175. Взаимность поминков опровергает представление о них как о «дани-откупе» (Фаизов С.Ф. Поминки-«тыш»... С. 50).

37. Он присутствует и в послании золотоордынского хана Мухаммеда султану Мухаммеду Завоевателю от 10 апреля 1446 г. (Zajączkowski A. Dyplomatyka Złotej Ordy. S. 215).

38. «Головного коня» послал Василию III Мухаммед-Гирей в 1508 г. (Сб. РИО. Т. 95, № 2. С. 32. Х.1508). Казначей крымского хана Синан-ага отправил Василию III одного гнедого аргамака, червчатый щит, одни «белы тебеньки», узду и «червчат» ковер (РИО. Т. 95, № 2. С. 40—41. X.1508). Аппак обещал привести Василию III аргамака в 1518 г. (Там же, № 3. С. 528. VIII.1518).

39. Сб. РИО. Т. 41, № 45. С. 142, 180, 206. III.1492; № 34, 39. I.1493; XI.1493.

40. Сб. РИО. Т. 41, № 39. С. 179—180. I.1493.

41. Самойлович А.Н. Тийишь (тишь) и другие термины крымскотатарских ярлыков // Изв. РАН. 1917. 6-я серия. № 14, 15; Сб. РИО. Т. 95, № 33. С. 586. XII.1518.

42. Сб. РИО. Т. 95, № 2. С. 25. X.1508.

43. Сб. РИО. Т. 95, № 16. С. 273—274. Ахмат царевич получил в 1516 г. одну «девять» (Там же. С. 305). Приведенные факты противоречат гипотезе С.Ф. Фаизова об исчезновении «девяти», якобы разделившихся на «жалованье» беям, мурзам и знати и «поминки» (Фаизов С.Ф. Эволюция дани-откупа... С. 65).

44. Самойлович А.Н. Указ. соч. С. 1278.

45. Сб. РИО. Т. 95, № 12. С. 193. 1515. Ср.: № 16. С. 280. IV.1516.

46. Там же, № 4. С. 75. IX.1505.

47. Там же, № 2. С. 31. IX.1508.

48. Там же, № 34. С. 609. I.1518.

49. Сб. РИО. Т. 41, № 35, 38. С. 149, 170. VI.1492; XII.1492—I.1493.

50. Хорошкевич А.Л. Из истории дворцового делопроизводства конца XV в. Опись приданого великой княжны Елены Ивановны 1495 г. // Советские архивы. 1987, № 4. С. 32—33.

51. Сб. РИО. Т. 41. С. 30, 117.

52. Сб. РИО. Т. 95, № 26. С. 470. 21.VII.1517. Ср.: Там же, № 28. С. 491. 30.XI.1517.

53. Сб. РИО. Т. 41, № 71, 73. С. 352, 365. V, VIII.1501.

54. Янин В.Л. Археологический комментарий к «Русской правде» // Новгородский сборник: 50 лет раскопок Новгорода. М., 1982. С. 138—155; Он же. Я послал тебе бересту. 3-е изд. М., 1998. С. 332—344.

55. Сб. РИО. Т. 95, № 4. С. 79. IX.1509.

56. Сб. РИО. Т. 95, № 4. С. 82. 12.IX.1512.

57. Сб. РИО. Т. 95. С. 81, 83.

58. Там же, № 26. С. 462. VI.1517. Опыт был учтен, и состав «легких поминков» с О. Андреевым значительно увеличился (Там же. N9 31. С. 542. VIII.1518).

59. Там же, № 10. С. 166—167. VII.1515.

60. Сб. РИО. Т. 95, № 31. С. 548. VIII.1518.

61. Сб. РИО. Т. 41, № 39. С. 180. I.1493.

62. Там же, № 45. С. 208. XI.1493.

63. Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Т. III. СПб., 1905. Стб. 1778—1779, 1782.

64. Сб. РИО. Т. 95, № 3. С. 59—60. При этом крымские «слуги» Василия III били ему челом (Там же, № 30. С. 510. II.1518).

65. Там же. С. 60; Там же, № 4. С. 75. IX.1509; № 16. С. 300. IV.1516.

66. Сыроечковский В.Е. Мухаммед-Герай и его вассалы // Уч. зап. МГУ. Вып. 63. История. Т. 2. М., 1940. С. 45; Сб. РИО. Т. 95, № 27. С. 474. VIII.1517.

67. Там же. С. 32, 34, 158, 298; Сыроечковский В.Е. Мухаммед-Герай. С. 46.

68. Сб. РИО. Т. 95, № 16. С. 272.

69. Зауморщина — имущество лица, умершего без наследников, на которое претендует государь. Ср.: Сл. РЯ XI—XVII вв. Вып. 5. М., 1978. С. 329.

70. Сб. РИО. № 16. С. 275.

71. Сб. РИО. Т. 95, № 16. С. 312. IV.1516.

72. Тизенгаузен В.Т. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Извлечения из сочинений арабских. Т. 1. СПб., 1884. С. 73, 188. Мэн-да бэй-лу («Полное описание монголо-татар»). Факсимиле ксилографа, пер. с кит., коммент. и приложения Н.Ц. Мункуева. М., 1975. С. 68.

73. Сб. РИО. Т. 95, № 16. С. 298, 299. IV.1516.

74. Сб. РИО. Т. 95, 21. С. 359. Х.1516: просто списки — Там же, № 26. С. 470. VI.1517; № 28. С. 491. IX—X.1517.

75. Сыроечковский В.Е. Мухаммед-Герай... С. 28—35, 47 и др.

76. Сб. РИО. Т. 95, № 2. С. 33. Х.1508.

77. Там же, № 22. С. 389. XI.1516.

78. Там же, № 36. С. 639. III.1519.

79. Мэн-да бэй-лу («Полное описание монголо-татар»). Факсимиле ксилографа / Пер. с кит., коммент. и прил. Н.Ц. Мункуева. М., 1975. С. 68.

80. С6. РИО. Т. 95, № 16. С. 298. IV.1516.

81. Сб. РИО. Т. 41, № 39. С. 179. I.1493.

82. Сб. РИО. Т. 95, № 34. С. 616. I.1519.

83. Там же. С. 311.

84. Сб. РИО. Т. 95, № 4. С. 75. 26.III.1509.

85. В 1500 г. когда прошел слух о болезни Менгли-Гирея, русскому послу в случае кончины хана было указано «потайные поминки схоронити, а девятные поминки поменяти». Сб. РИО. Т. 41, № 94. С. 311. IV.1500.

86. Сб. РИО. Т. 41, № 1. С. 3. III.1474.

87. Там же. Т. 95, № 4. С. 75. 26.VII.1509.

88. Сб. РИО. Т. 95, № 21. С. 359. Х.1516.

89. Сб. РИО. Т. 95, № 26, 28. С. 470. 491. 21.VII и 30.XI.1517.

90. Там же, № 4. С. 76. 12.Х.1509.

91. Сб. РИО. Т. 41, № 15. С. 54—56.

92. Герберштейн Сигизмунд. Записки о Московии. М., 1988. С. 67.

93. Сб. РИО. Т. 41, № 15.

94. Для сравнения укажем, что от Богдана, волошского воеводы, Мухаммед-Гирею зимой 1517—1518 г. в качестве поминков были доставлены два коня и две шубы «с бархатом» (Сб. РИО. Т. 95, № 29. С. 504. II.1518).

95. Царица Нур-Салтан, если можно доверять ее словам, получала от Ивана III горностайную шубу с «венедицким» атласом или с «шамарханский» тафтой, «а любо добрых черных куниц шубу». Поэтому, обнаружив в поминках Мамонова в 1515 г. сорок серых соболей, шубу хребтов «белилных» (т.е. беличьих) и беличью же облячную шубу, в приложение к которым были даны два сукна, она гневно выговаривала Василию III за столь скромный, по ее мнению, дар: «Ино ты и плохому человеку столко своего жалования посылаешь, ино безлеп меня себе сестрою зовешь» (Сб. РИО. Т. 95, № 22. С. 39. XI.1516).

96. АЗР. Т. 1, № 142. С. 165. 8.VIII.1496.

97. АЗР. Т. 1, № 142. С. 343. 20.IX.1501.

98. Сб. РИО. Т. 41, № 58. С. 267. VII—VIII.1498.

99. Там же, № 27. С. 103. Х.1490.

100. Сб. РИО. Т. 95, № 2. С. 33. Х.1508. Многие термины не поддаются точному переводу, например, «ших-заде». Первая часть восходит к персидскому «шейх», вторая обозначает принадлежность к знатному роду. О других терминах см.: Шипова Е.Н. Словарь тюркизмов в русском языке. Алма-Ата, 1976. С. 127, 382.

101. Там же, № 4. С. 75. IX.1509.

102. Сб. РИО. Т. 95. С. 82—83. 12.IX.1509.

103. Даль. Т. III. С. 223.

104. Книга посольская Великого княжества Литовского. 1506. С. 84.

105. Там же. С. 70.

106. Сб. РИО. Т. 95, № 10. С. 161—162. VII.1515. О термине афыз (абыс) см.: Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Т. I. СПб., 1893. Стб., 629.

107. Сб. РИО. Т. 95, № 10. С. 312.

108. Там же, № 10. С. 151. 3.VIII.1515.

109. Там же, № 21. С. 358.

110. Там же. С. 367, 379. В 1518 г. Аппак характеризовал поступления короля как «золотые», девятные поминки и запросы (Там же, № 30. С. 519. VIII.1518).

111. Там же. С. 372.

112. Там же, № 23. С. 424. XI.1517.

113. Там же, № 31. С. 542. VIII.1518.

114. Там же, № 22. С. 397, 399. XI.1518; Ср.: № 30. С. 521. VIII.1518.

115. Там же, № 29. С. 506. 11.1518.

116. Сб. РИО. Т. 95, № 30. С. 525. VIII.1518.

117. Там же, № 30. С. 520. VIII.1518; № 36. С. 641. III.1519.

118. Там же, № 36. С. 641—642. III.1519.