в) Интеллектуальные особенности

Главной особенностью национального менталитета, чертой, прежде всего бросавшейся в глаза непредубеждённым наблюдателям, была склонность крымских татар (всех без исключения социальных прослоек) к размышлениям. Причём не на бытовые темы, что имело бы практический смысл, а о материях достаточно отвлечённых. Это не вполне обычно для других европейских регионов, в особенности для крестьянского их населения. Безусловно, такого рода умствования не могут быть совершенно бесплодными, оставаться без последствий. Они и появлялись — в виде уже упоминавшейся любви к истории, уважения к печатному (рукописному) слову, к текстам преданий и песенных сказаний, к музыке и ритму народных баллад. Поэтому для Крыма был весьма характерен тип кедая (поэта-сказителя) или бродячего рассказчика.

Верно отмечено, что не имея за спиной иного учебного заведения, кроме мектеба, абсолютное большинство крымских татар, конечно, не могло назваться широко образованным ни в европейском, ни в восточном значении этого понятия. Однако те же исследователи делают следующее замечание: относительную нехватку просвещённости крымчанам возмещает природно-острый разум и прекрасная память. Они легко схватывали суть любой информации и нескоро забывали однажды услышанное. Сельская масса той эпохи была невежественна во всех без исключения странах Европы и Ближнего Востока, такая среда не могла содействовать развитию духовных сил. Но по ряду не вполне обычных традиций в использовании свободного времени (о них чуть ниже), крымские крестьяне умели сами вырабатывать в себе способность к здравым суждениям о вещах, событиях и явлениях — это просто бросалось в глаза (Schlatter, 1836. S. 95).

«Они простодушны и легковерны, смиренны, любезны, всегда готовы прийти на помощь, переимчивы. Они обладают природным здравомыслием и пластичным духовным миром в такой степени, какую вообще-то могло бы дать только образование» (Büsching, 1785. S. 321). Основным средством такого саморазвития было серьёзный и вдумчивый обмен мнениями с земляками и не менее плодотворное общение с гостями села. Последние вообще были нарасхват: каждый хозяин страстно желал залучить к себе бывалого человека для интересной, поучительной для всех домочадцев беседы.

Ногайский мурза. Из собрания музея Ларишес

Поскольку интеллект растёт и шлифуется в дискуссиях (беседах), то именно глубокий, серьёзный диалог был в Крыму одним из излюбленных видов досуга, и эту черту также особо подчёркивали бытописатели тех времён: «Муфтий-эффенди, или патриарх — особа слишком значительная, чтобы мы не постарались его повидать. В его лице мы встретили человека, любящего и умеющего поговорить» (цит. по: Ромм, 1941. С. 41). Весьма распространена была традиция совместных прогулок в садах или парках, в протяжении которых лилась неспешная беседа. В Бахчисарае, например, с этой целью использовались более зелёные, чем сейчас, аллеи у Чюрук-су, где по вечерам, как отмечал наблюдатель, «важные Крымские Татары» часами расхаживают по берегу с трубками (ОР РНБ, Ф. 225. Д. 6. Л. 1)¹.

Несколько иной тип интеллекта по необходимости развивался в ногайской, степной, преимущественно сельской среде. Здесь вырабатывались специфические способности, особая ментальность. В своих бесконечных скитаниях по абсолютно однообразной степи, где глаз не мог остановиться ни на чём, что направило или изменило бы ход мысли, где даже для ориентировки невозможно было найти дерева, холма или просёлочной дороги, ногаец вынужденно обращал взор ввысь. «Заблудиться он, конечно, не мог; солнце, луна, звёзды, слабое свечение в тёмном небе, изменение направления ветра были для него достаточны, чтобы определить своё место в мире, чтобы выбрать путь. У него не было ни термометра, ни барометра, но ему были до тонкости ведомы все атмосферические явления и перемены в них. У него не было часов, но он в любой момент мог назвать время с точностью до минуты». Такому типу интеллекта свойственны замечательные импровизационные данные, конкретно это — «дар изобретательности; ногаец постоянно готов к встрече с любой угрозой или опасностью, к ответу на любой вопрос», поставленный человеком или самой жизнью (Spenger, 1837. P. 129).

Не один путешественник восхищался этой способностью: если в голом поле сломалась повозка, степняк способен починить её с минимумом инструментов и материалов, простейшими, но в высшей степени рациональными методами и приёмами. «С малых лет привыкнув удовлетворяться ничтожными жизненными благами, он обращает внимание на каждую мелочь, которая сможет сослужить ему службу. Опытный путешественник или профессионал-ямщик ходят вокруг сломанной повозки, беспомощно разводя руками в полной растерянности и отчаянии посреди бескрайней степи: для починки её не хватает стольких вещей! Но вот появляется случайный татарин, и вам становится стыдно оттого, как он, без сложных приспособлений, простейшим, разумнейшим образом, ни секунды не задумываясь постигает суть несчастья, находит выход и тут же осуществляет задуманное. В ход идёт всё: пучок травы, случайная щепка, пук волос из хвоста лошади — из них он сплетает прочный шнур, пускает в ход нож — и вот уже всё в порядке» (Schlatter, 1836. S. 95).

«И если вы или ваша лошадь заболели — он тут же, в степи найдёт траву, которая снимет недомогание. Я не раз и не два был просто потрясён их способностью к созданию [необходимых] ресурсов (букв.: «к рождению ресурсов» — fertility in resource. — В.В.). Туповатые (stupide) немецкие колонисты или русские часами ломают себе головы над какой-либо проблемой, вроде описанной, но вот приходит татарин — и его мудрость и хватка тут же разрешают все сложности. И при таких-то природных талантах они столь же нецивилизованны, как и их праотцы» — не может не вздохнуть искренне привязавшийся к крымчанам иностранец (Spenger, 1837. P. 129).

Примечания

1. Под этим шифром в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (СПб.) хранится рукопись В.Н. Григорьева «Записки о поездке по Южному берегу Крыма».