г) Религиозность

Две черты издавна выделялись в оценке крымских мусульман: их религиозность и терпимость к иным религиям: «Татарин — благочестивый и верующий мусульманин, но он терпим и отнюдь не фанатик» (Haxthausen, 1847. S. 435). «Нравы у них мусульманские, но без всякого фанатизма» (Мормон, 1838. С. 202). «Как сказано в Ветхом завете, человек, который относится к религии искренне, не может быть плохим человеком. Таковы местные мусульмане, они более искренни и заслуживают большего уважения, чем любая иная существующая на земле секта людей Писания, и я признаю, что ни разу не созерцал мусульманина на молитве без ощущения глубокого благоговения, вызываемого простотой его молитвы» (Clarke, 1810. P. 465). Такой же вывод сделали побывавшие в Крыму члены английского Библейского общества. При этом они отмечали, что сравнение искренности молитв крымских татар и англичан было явно не в пользу их соотечественников, большинство которых молится для виду, «...суетно опасаясь утратить общественное реноме и уважение ближних, не более того» (Henderson, 1826. P. 303).

Собственно, искренность и глубокая, доверительно-тёплая любовь к Богу — скорее правило, чем исключение или аномалия почти в любом мусульманском обществе, большом или малом. А предписания шариата, основанные на Коране и хадисах, преследуют не какую-то сверхцель вроде экспансии ценой любой крови или же ритуальных действ ради самого ритуала. Цель шариатских правил и указаний — ни много, ни мало, как «максимальное общественное благо верующих, которые должны в ответ неукоснительно соблюдать эти правила, не отвлекаясь на бесполезные усилия по познанию Бога, в конечном счёте, непознаваемого» (Ерасов, 1990. С. 189).

Сакская мечеть в начале XX в. Открытка. Из коллекции музея Ларишес

Это — в высшей степени прагматично-полезные человеку предписания, практика применения которых на протяжении столетий выработала едва ли не единственно правильные виды реакции на возникающие проблемы. Такой принцип максимально возможного блага для всей общины и каждого её сочлена в отдельности даёт возможность регулировать общественную, социально-экономическую жизнь ненасильственно, мягко, поскольку в этом равно заинтересованы все члены общины — ведь от добра добра не ищут!

Отсюда сила и искренность веры: «Крымские татары почитаются между турками (очевидно, «тюрками». — В.В.) правоверными в законе Мухаммеданском, и почти все честные, храбрые люди...» (Клеман, 1783. С. 152). Отсюда — и уважение ко всем, верующим в единого Бога: «Те и другие [горные и степные] татары — народ весьма гостеприимный, трудолюбивый, честный и религиозный. Верные закону Магомета, татары уважают и всякую другую религию» (Андриевский, 1892. С. 21). Голландский путешественник замечает: «Они очень хорошие мусульмане, усердные молитвенники (godtdienstige); предоставляют свободу своим пленникам, если те обращаются в ислам, и даже оказывают им помощь в первое время после отпущения их на волю» (Witsen, 1692. Bl. 383). За века, прошедшие с эпохи окончательного торжества ислама в Крыму, такая глубокая внутренняя преданность вере не могла не найти и чисто внешнего отражения: «Религиозный отпечаток несут их лица, жесты и речи» (Reuilly, 1806. P. 159).

Интерьер текие. Фото автора

Что касается жёсткости в соблюдении некоторых обрядов и традиций, то можно сделать осторожный вывод, что крымские татары следовали скорее внутреннему, чем внешнему содержанию Закона. Так, турецкий путешественник середины XVIII в. с удивлением обнаружил, что в Крыму «женщины не закрывают лицо» (Цит. по: Брун, 1867. С. 12). Это было, конечно, преувеличением. Лица крымские татарки закрывали, но не везде, и не все поголовно, что и поразило благочестивого османа. Возможно, ему бросились в глаза иные реалии, связанные с крымскими татарками, которые он не отобразил в своём сочинении, но они сказались на смысле приведённого выше вывода, способном вызвать негодование правоверного читателя. Зато русский его коллега-путешественник уделил прекрасному полу гораздо больше внимания. Он отметил, прежде всего, религиозность крымских татарок: «в пятницу, в день праздничный, никто за рукоделие не принимается» (Сумароков, 1803. Т. II. С. 44).

Вторая важная черта исповедания ислама в Крыму: здесь свободно сосуществовали различные толки и школы суннизма, велись религиозные диспуты, что, собственно, Учением не только не возбранялось, но и одобрялось. Но чего никогда не было среди крымских татар, так это восприимчивости к идеологии сект, подрывавших основные принципы ислама. В алупкинской мечети по вечерам свершались службы, настолько непохожие на обычную молитвенную практику, что заезжий немец имел основание даже сравнить их с лютеранскими, к сожалению, никак этого не объяснив (Grimm, 1855. S. 82). Но ни один сторонний (то есть объективный) наблюдатель ни разу не смог упрекнуть народ в таком фундаментальном грехе, как многобожие. Напротив, гость Крыма всячески подчёркивает верность крымских татар основе основ ислама — монотеизму: «Это полк газиев-муджахедов, влюблённых единобожников из рода Чингизидов, да хранит их Бог». И продолжает: «Там очень много мужей единобожия и мистического Пути» (Челеби, 1999. С. 11).

Гёзлёвское текие Шукурла-Эфенди, современный вид. Фото автора

В последние века существования ханства в Крыму имелось немало текие — обителей суфийских братств (орденов). Как и в соседней Турции, особенно значительны были текие, относившиеся к тарикату (толку) маулавийя, насельники которых считали себя последователями малоазиатского (конийского) великого шейха Джалаладдина Руми. Мало в чём уступал (по крайней мере, количественно) тарикат халватийя, первые теоретики которого происходили из турецкого города Сивас. Степняцкое, кочевническое происхождение старинного тариката йасавийя или среднеазиатское городское — тариката накшбандийа ничуть не мешало их распространению среди населения, издавна ценившего прежде всего малоазиатскую религиозную духовность и, соответственно, турецких шейхов (См. в: Ислам, 1991. С. 186—187, 224—227).

Ещё один автор XVIII в., у которого мы находим общую характеристику крымских татар, без возрастных или социальных различий, отмечает, что они в целом «...имеют довольно острой ум и весьма способны к наукам, в обхождении ласковы, услужливы и кроткого нрава... Домы их весьма скудны, но толь покойны и опрятны. Города расположены изрядно, деревни же по большей части обсажены красными (то есть красивыми. — В.В.) деревьями... Все они странноприимны и ревностные магометане, но несколько просвещённее (выделено мной. — В.В.) прочих» (Георги, 1799. С. 36—37). Понятно, что означает в религии просвещённость — это, прежде всего, отсутствие тупого фанатизма: «Все татары — мусульмане, но они не такие фанатики, как турки» (Reuilly, 1806. P. 158)¹. А уж такая осмысленная и зрячая просвещённость в религии должна была дать и изобильные плоды в виде положительных качеств личности крымского татарина, о которых говорится в этом разделе. Что же касается отсутствия фанатизма, то очевидно, самым непосредственным его следствием было не только уважение к учёности и учёным, но и привычка крымского татарина к личным неустанным поискам истины, страсть к установлению и поддержанию порядка, по-исламски острое чувство справедливости или, по выражению старого автора, «правоты»: «Правота их, миролюбие и гостеприимство заслуживают всяческую похвалу» (Броневский, 1822. С. 185—186).

Келья софты в гёзлёвском текие. Фото автора

И ещё одна замечательная черта крымских мусульман: они молились милосердному Богу, в их поклонении был незаметен страх, они, если можно так сказать, любили свою веру, охотно и осознанно предаваясь исламу душой и телом на основе полной свободы совести, свободы выбора, издревле столь характерного для пёстрого крымского общества. И этому никак не мешали естественно уцелевшие языческие, домусульманские реликты. Тем большим контрастом такой искренней и задушевной преданности религии предков выглядела конфессиональная ситуация в христианском, в том числе и западноевропейском мире, где, судя по всему, сохранились совсем иные из пережитков языческой старины. Причём не в первом тысячелетии нашей эры, а и в эпоху Возрождения, и даже в Новое время: «Народ в сердце своём остался языческим... Он ненавидел христианство и ненавидел «обетовавшего спасение и уготовавшего только муки». Но больше всего народ ненавидел церковь, неверную, предательскую, распутную и коварную... Только представление об аде и адской каре удерживало его в узде... Проповеди почти исключительно вертелись вокруг чёрта и адских казней; священники подтверждали плоды своей дикой фантазии, опираясь на Ветхий и Новый завет» (Пшибышевский, 1897. С. 278—279).

Трудно говорить о всей цивилизации Востока, но в мечетях Крыма такого не было никогда.

План текие. По О.И. Домбровскому и В.А. Сидоренко

Как и в других культурах мусульманской цивилизации, в крымской весьма большое значение придавалось почитанию азизов — святых мест, куда совершались паломничества. Их было немало, но одним из самых известных считался уже упоминавшийся азиз Салгир-Баба — могила святого, с находившимся неподалеку чешме, вода которого славилась своей целебной силой. Азиз находился близ Акмесджита, затем мимо азиза была проложена ул. Воронцовская, напротив его выстроил свою лечебницу некий Каблуков и т. д. Ныне это участок домовладения на симферопольской ул. Воровского № 7, в наружной стене участка ещё видны очертания чешме, почти пересохшего от отсутствия ухода. Историк и краевед Х.Х. Монастырлы писал об этом святом, жившем в первой половине XVIII в. и погибшем во время вторжения войск Миниха в 1736 г.:

«Этот святой, как уверяют, самый высший из всех Азизов», а место, где он погребён, представляет собой «небольшой дворик на Воронцовской улице саженей 5 в длину и 3 в ширину, закрытый со стороны улицы высокой каменной стеной; небольшая дверь, которая ведёт в этот двор с улицы, почти незаметна. Посреди дворика — гробница... прикрытая плитой из известняка с арабской надписью. Над ней деревянный навес, кругом кусты сирени, сплошь увешанные лоскутками разноцветных материй, принесённых сюда верующими мусульманами для избавления себя от болезней и недугов» (Монастырлы, 1890. С. 67).

Крымские дервиши. Со старой гравюры. Из коллекции издательства «Тезис»

О бахчисарайском Кырк-Азизе говорилось выше, но в Крыму существовали и другие святилища с таким же названием, например, близ Зуи, а также у древнего, ведущего свою историю с VI в. села Кырк-Чолпан (совр. Первомайский район). Ныне оно не существует, но руины старинных построек, обширные подземные убежища с собственными колодцами пока сохранились и могут многое рассказать археологам будущего. Согласно преданию, здесь хоронили не только родовитых ногайских беев, но и мучеников, павших за веру, а также других мусульман, которых уже при жизни считали святыми. Естественно, их могло быть больше или меньше сорока (крымскотат. «къыркъ» — сорок) — здесь, как и в Эски-Юрте, имеет место традиционная числовая магия.

Всем мусульманам Крыма был известен азис у д. Эфендикой (совр. Айвовое, Бахчисарайский район), где хранился волос из бороды Пророка. Скотоводы часто бывали у Чобан-азиса (д. Кара-Кият), который чтился как покровитель домашних животных. Многочисленны были азисы у Гёзлёва, там они находились непосредственно на местных кладбищах. Не исключено, что эти гёзлёвские святилища (или некоторые из них) послужили как бы духовным ядром, вокруг которого и стали складываться места погребений (Монастырлы, 1890. С. 66).

Дервиши в мечети. Гравюра О. Раффе. Из коллекции музея Ларишес

Приведем, в заключение этого сюжета, живую зарисовку, сделанную весьма тонко понимающим религию русским писателем М.И. Дмитриевским, поражённым серьёзностью и искренностью крымских татар, общающихся во время молитвы в мечети с самим Богом:

«...в молитвенном их доме царствует глубокое молчание, достойное удивления. Тогда, видя в мечети многочисленную толпу народа, можно представить себе, что там нет ни одного человека. Иноверец должен придти в великое изумление, взойдя в мечеть, когда увидит, что последователи Магомета, во всё продолжение молитвы их, не обращают взоров ни в ту, ни в другую сторону, не сокращают своего Богослужения в различных разговорах, не приходят в мечеть для свидания с друзьями и знакомыми, но единственно для того, чтобы излить чистосердечные свои моления перед Всевышним Существом, перед Коим бесчисленные народы многоразличных исповеданий и наций, от начала мироздания и до нашего времени воскуряют благовонный фимиам священного Богопочитания. Кажется, что Татары в мечетях своих чувствуют над собою присутствие самого Бога, Который, как они думают, невидимо предстоит перед ними, внимает усердным мольбам их и исполняет благие желания всех и каждого в особенности» (ОР РНБ, Ф. 487. Д. 393 Q. Л. 9—10).

После намаза. Крымцы подают милостыню цыганским нищим. Гравюра О. Раффе. Из собрания музея Ларишес

Говоря о вере, упомяну и о суевериях, хотя они имеют отношение не к собственно религии, а скорее к фольклору, к народной мифологии или сказочному творчеству. Показательно, что такая вера в сверхъестественные существа родилась не в Крыму, а была заимствована у других племён и народов или же унаследована из далёкого, кочевого, ещё языческого прошлого.

«Здесь мы встречаемся с арабскими чертями «джином» или «шайтаном», которых народная фантазия переделала на свой лад, тут и «албасты», душащий человека во сне; «дэв» или «див», древний иранский бог света «Дэви», превратившийся ещё на Кавказе в странного чёрта Дэви и дошедший до Крыма в образе обросшего шерстью великана. Новогодний чёрт с греческим названием «кунджала» или «конджалос», чёрный, с железными когтями. В ночь под новый год он вскакивает на плечи запоздалого путника и гоняет его до утра². В степи от него спасаются, разводя большой костёр. Верят татары и в оборотней «дяду» и «обур», в которых превращаются после смерти колдуны. Они днём режут барашков, а ночью людей. «Кайшаяк» — странный чёрт с ременными ногами. «Готи» — пугающий по ночам детей. Драконы «Аджига» и «Джалынлы-илан»; медведь с цепью «Зинджирлы-аю» — также играет роль злого духа» (Бонч-Осмоловский, 1925. С. 70).

Собственно, здесь трудно отделить древние, устойчивые суеверия от сравнительно недавних порождений народного творчества, от «страшилок», особенно детских, без которых жизнь кажется слишком уж рациональной или пресной. Излишне говорить, что нормальный человек всегда нуждался в такого рода пугающих, шокирующих впечатлениях, приятно повышающих уровень адреналина в крови. Ныне с этой целью создаются «фильмы ужасов», то есть потребность в такого рода психологических встрясках сохранилась до просвещённого XXI века, наверняка не исчезнет она и у наших потомков.

Примечания

1. Последнее утверждение (со многими вариациями) встречается довольно часто, что неудивительно, если вспомнить о распространенности в Крыму суфизма, который, как известно, не требует неукоснительного исполнения внешних догматов, уделяя основное внимание внутреннему самосовершенствованию (Идрис Шах, 2001. С. 591). Конечно, осознание массой верующих этой истины суфийского Пути было невозможным без достаточного количества благочестивых и, главное, просвещенных вероучителей. Но с этим в Крыму, кажется, проблем никогда не было. Исследователи, одинаково хорошо знакомые с крымскотатарской и османской исламскими культурами, отмечали относительно Крыма: «Их первенствующие, а также муллы имеют больше познаний, чем [турецкие] паши, кадии и имамы» (Campenhausen, 1808. P. 76).

2. Н.В. Гоголь, как известно, в своих гениальных фантазиях кое-что заимствовал из крымского фольклора. Не отсюда ли он взял сюжет о чёрте, который оседлал (правда, неудачно) кузнеца Вакулу (Ночь перед Рождеством)?