4. «Дело Вели Ибраимова»

Следующий (после противодействия коллективизации и русификации) факт «политической оппозиции» Вели был связан с совсем иной кампанией — еврейского переселения в Крым.

Вкратце суть кампании осуществления этого плана рассматривалась выше в V очерке, где она освещена на основании ставших известными фактов, введённых в научный оборот документов, интервью и других объективных источников. То есть материалов, которые в своё время не могли быть известны В. Ибраимову и его коллегам, на которых эта кампания обрушилась нежданно-негаданно. Конечно, некоторые источники информации имелись и у них, причём, по большей части, она была и оперативной, и надёжной в смысле достоверности. Тем более имеет смысл взглянуть на эту давнюю историю ещё раз — глазами её крымских современников. То есть попытаться таким путём выявить мотивацию их действий.

В Симферополе тех лет судить об истоках плана подселения к малоземельным татарам безземельных евреев можно было по откровениям И.А. Апетера¹. Делился лишь с особо доверенными людьми, но его слова, тем не менее, получили известное распространение. Он утверждал, что мысль создания Еврейской республики выносила и развернула перед Сталиным бывшая посольская работница Российской империи во Франции Полина Семёновна Перл (АМ ФВ. Д. 5. Л. 2, 3). После революции эта дама, ставшая к тому времени большевичкой, аппаратчицей союзного Наркомпроса и женой В.М. Молотова, вошла в историю под новой фамилией — Жемчужина. Генеральному секретарю сама мысль понравилась, но он развил её в неожиданном направлении. Евреи, миллионы которых проживали на юге России, Украине и в Белоруссии, должны были переселяться исключительно в Крым.

Согласно второй версии, инициатором еврейского переселения стал в 1923 г. руководитель еврейской секции РКП(б) А.Г. Брагин, который в докладной записке во ВЦИК и СНК доказывал, что заселение Крыма и других южных регионов евреями, «представляющими из себя элемент вполне лояльный (в отличие от крымских татар? — В.В.), окажется политически выгодным Советской власти» (цит. по: Царевская, 1999. С. 121). Первая версия дошла до В. Ибраимова, её он считал совершенно достоверной и, исходя из этого убеждения, действовал. Вторая же версия, судя по всему, осталась ему совершенно неизвестной, отчего и значение её для анализа всего, в ту пору происшедшего в Крыму, становится ничтожным. В остальном, очевидно, не столь важно, кто именно впервые высказал и обосновал саму эту мысль, сколько тот факт, что она пришлась Сталину по душе.

Расчёт вождя был прост: в результате резкого повышения плотности населения неизбежно обезземеливание коренного народа. А значит — и конфликт на национальной, естественно, почве. После чего, легко подавив эти вспышки национальной вражды силами ОГПУ, можно будет начать вынужденное расселение враждующих сторон (по терминологии Сталина — «двух зловредных наций») где-нибудь вне Европейской части СССР. Как сообщал Б.У. Умеров, об этих планах И. Сталина была осведомлена и одобряла их Голда Меир², явно рассчитывавшая на увеличение политического капитала Палестины ценой безусловного провала иммиграционной кампании в СССР (все вышеприведённые данные изложены по источнику: АМ ФВ. Д. 5. Л. 2, 3). Когда план переселения был готов, с ним было решено ознакомить тех, кого он непосредственно касался, то есть коренных крымчан. Перед тем как передать его Вели Ибраимову, текст был отредактирован; ему придали совершенно безобидный вид: дело, якобы, шло о скромном подселении небольшого числа трудящихся евреев, проявивших желание переехать на пустые, то есть полностью свободные места в крымских степях, оставшиеся незанятыми после завершения землеустройства коренного населения (Коршунов, 1929. С. 19).

Это был прямой обман и крымских татар и, не менее того, евреев³. Переселение началось в 1923—1924 гг., то есть тогда, когда крымско-татарское землеустройство ещё не было расписано, когда крымцы буквально голодали, несмотря на то что война давно закончилась — только по причине безземелья. Объективные причины, по которым нельзя было оперативно провести землеустройство, указывались выше — главным образом из-за огромных затрат, которых потребовало бы переселение массы крымцев из горных и прибрежных районов, а также хозяйственное и бытовое обустройство их в голой степи. Как бы то ни было, но для новых землепользователей в Крыму просто не было места, так как степи ждали совсем других хозяев — и Вели стал открыто препятствовать осуществлению задуманного Кремлём массового переселения с севера.

Пример его публичных выступлений тех месяцев — статья в «Красном Крыму» от 26 сентября 1926 г. В ней председатель указывал, что пока план массового переселения в Крым ещё далеко не решён. Но он уже вынесен на утверждение в СНК РСФСР, и в оставшееся время надо что-то делать. Ведь речь идёт «о передаче желающим осесть на землю трудящимся евреям всех (здесь и далее курсив мой. — В.В.) свободных и освобождающихся земель Евпаторийского и Джанкойского районов. Проектом предположена немедленная передача комзету всего расселенческого фонда в указанных районах, не исключая и тех участков, которые уже закреплены за (крымско-татарскими) расселенцами, но ими ещё не освоены». Далее Вели выражал удивление, отчего в число «свободных» попали земли Евпаторийского района, в то время как в северной, степной части полуострова имеется масса действительно свободных (бывших помещичьих) плодородных земель, на которые крымцы не претендуют.

И снова автор статьи напоминал, что «пригодный для расселения земельный фонд определён в 210 000 десятин, причём 60 000 уже передано КОМЗЕТу. Остающийся в наличии фонд недостаточен для полного удовлетворения земельных нужд крымских расселенцев. Крым, таким образом, не располагает свободной для колонизации землёй. Немедленная передача в распоряжение КОМЗЕТа переселенческого фонда разрушила бы всю аграрную политику крымского правительства и в экономическом отношении тяжело отразилась бы на земледельческом населении, окружающем передаваемые участки. В результате моей поездки в Москву со специальным по данному вопросу докладом перед центральными органами республики в настоящее время стоит разрешение вопроса о прекращении дальнейшей колонизации трудящихся евреев в Крыму».

О таких выступлениях в Москве и Крыму уже говорилось в V очерке второго тома. Добавлю лишь, что после речи-протеста В. Ибраимова, прозвучавшей на Всекрымском съезде ОЗЕТа в октябре 1926 г. и направленной против передачи крымской земли КОМЗЕТу⁴, там же началась критика политических установок выступавшего (пока в области социальной и национальной теории). Но идейный руководитель этой организации Ю. Ларин не оставил своим вниманием строптивого крымца, и после окончания съезда. Вскоре он перешел от теории к практике. Вернувшись в Москву, он направил 28 октября того же года в Кремль записку, в которой утверждалось, что вся деятельность В. Ибраимова «имеет характер охраны кулацких интересов на юге Крыма». Это обвинение было обосновано тем, что крымско-татарские южнобережные кулаки якобы рассчитывают отселением бедных соотечественников за Главный хребет Крымских гор предотвратить раздел своих крупных земельных владений. Тут же Ларин выложил и главное своё обвинение, впоследствии неоднократно повторявшееся, что крымский лидер всей своей социальной и хозяйственной политикой «служит националистическо-шовинистическим чаяниям ориентирующейся на Турцию части татарской буржуазии» (Костырченко, 2001. С. 97).

Позднее, когда в преддверии готовящегося расстрельного процесса над В. Ибраимовым началась кампания его травли и огульной критики всех дел председателя, то в числе прочих вспомнились и не пропущенные в Крым эшелоны с переселенцами и другие его акции, объявленные «антисемитическими», говорилось, что по его инициативе «была поднята бешеная кампания против переселения в Крым трудящихся евреев» (КК. 17.04.1929). И даже после его казни появлялись печатные утверждения, что В. Ибраимов со своими соратниками «развернули целую антисемитскую кампанию», благодаря чему «еврейские националисты-сионисты пытались использовать крымскую колонизацию в своих целях как этап к буржуазно-сионистской Палестине» (Десять лет. С. 362). Более того, утверждалось, что «антисемитизм ибраимовцев» был использован и сочетался «одновременно с организацией нового наступления на татарскую бедноту спецкультурных районов, что было ярко выражено в попытках переселения их в степную часть Крыма. Этим самым ибраимовцы рассчитывали закрепить землю спецкультурных участков за кулацкой верхушкой деревни (выселив оттуда безземельных), маскируя одновременно эти мероприятия для осуществления своей враждебной политики переселению евреев» (Фрухт, 1932. С. 42; см. также: Рейтановский, 1933. С. 21).

Опровергнуть такие голословные, хотя внешне и похожие на правду обвинения было труднее, чем их придумать. Но против этой лжи говорят реальные дела Вели, его всегдашняя готовность помочь труженикам земли, невзирая на их национальную принадлежность. Для иллюстрации к сказанному приведём один пример, оставшийся неизвестным даже современникам и последователям В. Ибраимова.

Речь идёт о личной переписке Председателя КрымЦИКа с недавними переселенцами, в частности с неким Абрамом Ципфером. Обладавший достаточно здравым и острым умом, этот крестьянин как-то направил крымскому лидеру письмо, в котором обращал внимание на острейшие проблемы села в целом. Он писал, что завышенный сельскохозяйственный налог подрывает и без того слабую «смычку» города и деревни, рвёт связи села с рынком, что не даёт ни беднякам, ни середнякам стать на ноги, сделать своё хозяйство крепким и не зависящим от случайностей. А. Ципфер с тревогой сообщал, что крестьянские дети лишены возможности получить школьное образование; что в сельских магазинах или пустуют полки, или товары дороже, чем на базаре; о том, что налог следовало бы дифференцировать, тщательно обследовав для этого каждое хозяйство и т. д.

В. Ибраимов явно высоко оценил послание еврейского крестьянина, больше похожее на тезисы социально-экономического анализа. Председатель слал в крымскую глубинку подробные деловые ответы, но иногда и упрёки — если промежутки между письмами становились длиннее обычного. Кстати, когда он узнал одну из причин таких перерывов (в селе негде было купить почтовую бумагу), то выслал А. Ципферу набор канцелярских принадлежностей с настоятельной просьбой писать в Симферополь почаще (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 1. Д. 592. Л. 2—6 об.).

Сколько их было у Председателя, таких безвестных корреспондентов — неизвестно. Впрочем, здесь важно не их количество, а нечто иное. Личная переписка В. Ибраимова, естественно, нигде не публиковалась и вообще не использовалась каким-то образом, то есть она велась не для улучшения имиджа первого лица республики. Её смысл был совсем в другом: Вели был действительно всенародным председателем, для которого социальное положение, и тем более национальность его собеседника не могли играть никакой роли. И для него в этом письменном контакте была важна возможность оперативного и неподцензурного обмена мнениями, возможность получения самой точной информации о сельской действительности для соответствующих выводов и необходимых акций.

Домик еврейских переселенцев. Степная часть Крыма. Фото из: Весь Крым, 1926

Это выражалось, конечно же, не в преследованиях уже переселившихся евреев. Напротив, председатель неустанно призывал оказывать этим новым крымчанам всяческую помощь, заранее принимать меры против проявления известного южнорусского антисемитизма и т. д. (КК. 08.02.1927). Его политика сводилась в эти месяцы исключительно к стремлению помешать бездумному срыванию с мест больших и, главное, совершенно неподготовленных масс людей, которых никто в Крыму не ждал. Понятно, что воспрепятствовать этому мощному потоку Вели не мог (лишь однажды ему удалось отправить назад, за Перекоп, 2 переселенческих эшелона, но тогда положение было явно безвыходным — людей ждала голая степь, тогда как в нормальной обстановке ЦИК Крыма заботился о подготовке переселенческих домиков). Всё, что было в силах председателя, — это выступать в печати, рассказывая потенциальным переселенцам правду о земельной ситуации на полуострове. В заметках В. Ибраимова приводились конкретные данные о том, насколько трудно оказывать помощь при таком наплыве переселенцев. Да и в степи становится тесновато, ведь дошло до того, что в Крым стали переселяться не только советские, но и зарубежные евреи⁵.

К сожалению, печатала эти материалы лишь местная, крымская пресса, далеко не всегда попадавшая в руки жителей украинских и белорусских местечек. Зато об этих выступлениях исправно доносили Сталину. Впрочем, Председатель и не скрывал от генсека своего отношения к переселенческой проблеме. В тот же период было отправлено в Кремль так называемое «Письмо 16-ти», подписанное крупнейшими политиками и руководителями Крыма (почти все они были работниками СНК республики), в том числе Вели Ибраимовым и Бекиром Умеровым. Это был открытый протест против проводимой Кремлём «крымской» политики. Конкретно составители его требовали избавить специфическое сельское хозяйство республики от колхозов и совхозов (этому давалось грамотное экономическое и социальное обоснование) и снять с поста секретаря Областкома С.Д. Петропавловского, действующего вразрез с интересами трудящихся. И, главное — заявлялся протест против передачи хозяйственных площадей комзету. Говорилось там и о катастрофических последствиях, которые станут неизбежными при массовом заселении полуострова чужеродным, и к тому же не сельским элементом.

Далее, уже на заседании Президиума ЦИК РСФСР 7 февраля 1927 г. членом Комиссии ВЦИК В. Ибраимовым было подано его Особое мнение по поводу еврейского переселения в Крым. В этом документе указывалось, что решение ВЦИК от 3 июля 1926 г. (о заселении свободных земель лишь после удовлетворения местных потребностей в площадях) не было выполнено. В реальности имело место самоволие при нарезке земель, что лишало возможности переселиться 3500 семейств горных татар; при этом делались заявления, что лишь по окончании переселения трудящихся евреев можно будет всерьёз заняться нуждами крымских горцев — то есть во вторую очередь. В заключении своего Особого мнения В. Ибраимов сделал заявление, состоявшее из трёх пунктов:

1. В соответствии с решением ВЦИК необходимо создать в Евпаторийском, Джанкойском и Симферопольском районах земельный фонд в размере 91 000 га (из расчёта, сделанного в ст. 46 Земельного Кодекса) для 3500 хозяйств готовящихся к переселению татар горного Крыма. Исполнение этого требования тем желательней, что крымские татары получают крайне скудное денежное вспомоществование, несравнимое с тем, что выдаётся евреям-переселенцам в качестве американской помощи;

2. Все излишки, оставшиеся в Евпаторийском и Джанкойском районах по окончанию кампании переселения малоземельного местного крестьянства (как и различные, годные для хозяйствования участки, которые могут быть выделены из нехозяйственных площадей этих районов), могут быть переданы в распоряжение КОМЗЕТа;

3. В целом передача упомянутых земель КОМЗЕТу может быть проведена комиссией под руководством члена ВЦИКа, одного представителя КрымЦИКа и одного представителя КОМЗЕТа.

Через несколько дней, 21 февраля 1927 г., состоялось заседание фракции ВКП(б) президиума ВЦИК, на котором было принято решение «рассматривать протест В. Ибраимова как безосновательный и заявленный с целью затянуть решение, принятое ЦК ВКП(б) 8 июля 1926 г., протокол № 39, п. 9» (Sejdamet, 1930. S. 134, 140). После чего Особое мнение было положено под сукно — естественно, не навечно, а для использования этого ценного для прокуратуры документа в недалёком будущем.

По поводу же коллективного протеста реакция была не столь скорой, и в Москву весной 1927 г. был вызван один лишь В. Ибраимов. На заседании Секретариата ЦК ВКП(б) 12 мая 1927 г. он был обвинён В.М. Молотовым в национализме и противостоянии (то есть уже не в «искривлении»!) линии Политбюро ЦК по отношению к переселению трудящихся евреев. Было решено начать широкое обследование всей сложившейся обстановки в Крыму; в конце 1927 г. туда был отправлен А. Сольц (о нём говорилось выше), Н.М. Янсон и Я.Х. Петерс⁶. Реакция крымского руководства не заставила себя ждать, но она была совсем не такой, какую Кремль мог ожидать после принятых им если не суровых, то определённо угрожающих мер.

Председателем КрымЦИКа и его окружением велась интенсивная пропаганда переселения малоземельных крымско-татарских крестьян в степь, в том числе и на места, уже предназначенные для евреев. Лично объезжая большие и малые сёла, Вели неоднократно говорил на собраниях и в неофициальных беседах: «Земляки, торопитесь, если мы не заселим степь, её заполонят русскими переселенцами, всё к тому идёт!» (АМ ФВ. Д. 5. Л. 1). Вообще все устные откровения Вели последнего периода его жизни, дошедшие до нас благодаря указанному источнику, крайне показательны для лидера, прекрасно видевшего не только современную ему обстановку в Крыму и Центре, но и умевшего заглядывать в далёкое будущее.

Так, например, уделяя большое внимание поддержке топонимических бригад, работавших в Крыму на протяжении двух лет, Вели объяснял необходимость фиксирования древних географических названий края тем, что иначе они навсегда исчезнут. Ведь в будущем, говорил он, неизбежно общее переименование крымских населённых пунктов. Столь же невесёлое пророчество было связано с любимой картиной председателя. В его доме вообще не висели изображения классиков марксизма-ленинизма, хотя это было в те годы почти обязательно для любого руководителя. Стену украшали лишь прекрасный портрет маслом Исмаила Гаспринского, несколько акварелей, да круглая большая (диаметром около 1,5 м) картина, на которой были изображены три лошадиные головы — гнедая, белая и вороная. Близкие друзья знали, какое символическое значение придаёт этому сюжету хозяин дома: гнедая лошадь — это прошлое крымско-татарского народа, белая — настоящее, а угольно-мрачная — его будущее.

Он имел основания к таким выводам. Особенно остро чувствовалось это в 1927 г. Если раньше удавалось успешно отстаивать право как обучения на родном языке, так и молитвы в древних мечетях⁷, то теперь всё чаще поднимали голову критики «национал-буржуазных оппозиционеров». Мечети стали разрушаться — и людскими руками, и из-за недостатка средств на их ремонт — власти очищали кассы обречённых храмов с каждым годом всё основательнее.

Петерс Яков Христофорович (1882—1938) — в 1927—1928 гг. нарком юстиции РСФСР. Организатор системы унизительных «товарищеских судов» на производстве. Расстрелян, реабилитирован.

Серьёзным (последним!) предупреждением Председателю стало «дело Муслюмовых». Но несмотря на то что оно находилось под контролем Сталина, телеграммой требовавшего расстрела большей части этого кучук-узеньского клана, Вели пытался спасти братьев. Он велел отправить их подальше, в Сухуми, а когда эта попытка сорвалась, прилагал все усилия к смягчению приговора, — за что и получил 27 апреля 1927 г. строгий выговор от ЦК партии (Дело, 1928. С. 7). Затем начались странные удаления лиц его окружения, переводы, снятия с постов его наиболее доверенных сотрудников и старых друзей. Ещё позже состоялось несколько покушений на председателя, — на него набрасывались с ножами, дважды в окна дома летели ручные бомбы, — чудом никто не пострадал. Стоило готовиться к худшему.

О том, что Вели Ибраимов был если не обречён, то находился в крайне угрожающем положении, догадывался не только он сам. О том же думали некоторые проницательные его современники в Крыму и даже за рубежом. Вот один из примеров такого рода: находясь с официальным визитом в Турции, Вели довольно близко сошёлся с Ататюрком и его министром иностранных дел Исметом Иненю. Этот чиновник, один из самых влиятельных лидеров соседней державы, несколько лет спустя был гостем в симферопольском доме председателя.

Землетрясение 1927 г. в Крыму. К.С. Петров-Водкин, 1927

Именно тогда, уединившись с хозяином в кабинете и не называя своих источников, И. Иненю сообщил своему крымскому другу, что над его головой сгущаются тучи, приведя некоторые факты, ставшие ему известными и хорошо проверенные. А затем, видя, что глава республики сохраняет своё обычное бесстрастие, предложил Вели прислать за ним, если всё подтвердится, какое-нибудь судно — эмиграция оставалась единственным средством избежать расправы. Для того чтобы предотвратить вполне возможную провокацию, человек с этого судна в качестве пароля передаст председателю свой кортик⁸.

Очевидно, турецкие лидеры и в самом деле были неплохо осведомлены о том, что происходит в Крыму. В конце 1927 г. какой-то неизвестный человек действительно доставил в В. Ибраимову морской кортик (к слову, сохранявшийся в семье Вели много лет после его казни), и тут же близ крымских берегов появилась шхуна, которая, не возбуждая ничьего подозрения, стояла в полутора милях от мыса Ай-Тодор около двух месяцев. Такая стоянка иностранного судна в прибрежных водах ещё не представляла собой криминала (железный занавес воздвигли много позднее), и многие крымские татары отправлялись без особых трудностей на сезонную уборку урожая в соседнюю страну на таких же шхунах. Но об этом судне, как сообщили несколько позже Наир, вдове В. Ибраимова, кремлёвские друзья её мужа, было доложено лично Сталину. Тот, сохраняя своё обычное бесстрастие, никак не реагировал.

Очевидно, вождя вполне устроило бы бегство неугодного председателя за рубеж, после чего на него можно бы было вылить любые помои. Скорее всего, именно поэтому турецкое судно никто не беспокоил, на него беспрепятственно доставляли овощи и хлеб местные жители, хотя команда на берег почему-то не сходила. Побег не состоялся по совершенно непредвиденной причине: в этот план внесло свои коррективы время. Сам Вели в разговорах с Наир объяснял это так: «Если я сбегу теперь, на меня свалят все неудачи и беды Крыма, навеки ославят убийцей, сделают предателем своего народа. Моя звезда как коммуниста закатилась, но я остаюсь» (АМ ФВ. Д. 5. Л. 1, 2).

Затем состоялось очередное покушение, орудием которого был избран некий Ибрагим Ариф Чолак. Раньше он входил в один из зелёных отрядов, но был уличён в обычном базарном вымогательстве, после чего командир отряда А. Хайсеров⁹, не имея времени для суда, крепко побил его и отпустил на свободу. Затем Чолак очутился в Красной армии, вошёл в контакт с ГПУ (в частности, он был одним из главных подсадных «свидетелей» в деле Муслюмовых). Накануне покушения Чолака вызывали с непонятной целью в Москву; некоторые современники утверждают, что именно там он получил задание убить председателя. Куратором же готовившейся акции назначался полпред ГПУ автономных республик РСФСР в Крыму Раппопорт (АМ ФВ. Д. 263. Л. 4).

Имея такое прикрытие, Чолак совершенно открыто отправился в дом Вели с револьвером в кармане. К счастью, телохранитель председателя, тот самый бывший командир Хайсеров, рослый (195 см) и ловкий человек, мгновенно обезоружил Чолака, ранив его ударом рукоятки револьвера по голове. В тот же момент в дом ворвались, как будто ожидая этого исхода, чекисты. Они увели Чолака, оставив в на полу кошму со следами крови. Что происходило с неудачным киллером в дальнейшем — неизвестно, но живым из подвалов ЧК он не вышел. На другой день извозчик НКВД по имени Сейдамет (фамилия утрачена) вывез на подводе тело Чолака на одну из пригородных свалок, едва прикрытых снегом. Там сопровождавшие подводу агенты выбросили тело и, не потрудившись даже закопать его (что само по себе странно), разъехались. Естественно, труп Чолака был тут же обнаружен и снова увезён в город — уже для начавшегося расследования¹⁰.

Затем начинается судебное дело, в котором нет ясности до сих пор. В. Ибраимову предъявляется обвинение в удушении Чолака; при этом кошма со следами крови — вещественное доказательство совсем иного развития драмы в доме Председателя, бесследно пропадает. Никак не объясняется и исчезновение Полака из больницы следственного изолятора. После того как начало «раскручиваться» это вполне уголовное дело, Вели Ибраимов был вызван в Москву. Была уже середина января 1928 г., 15 числа началось партийное судилище, на котором адвокатов не полагалось: шло заседание Центральной Контрольной комиссии ВКП(б) по персональному делу коммуниста Ибраимова.

К этому времени в столицу вернулись Сольц, Янсон и Петерс, привезшие из Крыма следственные материалы по убийству Полака. Непосредственное участие в разбирательстве принял председатель ОГПУ В.Р. Менжинский и начальник Восточного отдела этой организации Т. Дерибас. Выдвинутые против него обвинения В. Ибраимов отметал спокойно и уверенно. Это удавалось ему без труда — дело о гибели Полака было шито белыми нитками и рассыпалось буквально на глазах. Когда же партийные инквизиторы перешли к делу об еврейских переселенцах, то В. Ибраимов обоснованно и логично доказал, что иной позиция крымского наркомата земледелия и его собственная быть просто не могла — иначе разразилась бы катастрофа в хозяйствах и без того бедствовавших крымских татар. Тем не менее ЦИК принял решение об исключении крымскотатарского руководителя из партии и необходимости его ареста.

Такой акт ещё не означал неотвратимость физической расправы. Для этого был нужен, как это практиковалось в годы священной инквизиции, ещё и светский, то есть обычный судебный процесс, а также приговор суда. Судебным инстанциям и были переданы документы по делу В. Ибраимова, но перед возвращением на родину он был приглашён на личную встречу со Сталиным. У старых знакомых действительно состоялась 4-часовая личная беседа, впрочем, гость отказался вести её без стенограммы. Запись была сделана и, как ни странно, впоследствии не уничтожена. Её уже в 1980-х, при просмотре дела своего казнённого отца, видел Тимур Велиевич, которого поразила фраза председателя (который, как и жена его Нияр, были с вождём на «ты»): «Я как открыл дороги в Крым, так и закрыть их могу, учти это, Коба!» (АМ ФВ. Д. 5. Л. 4 об.).

Позволить себе такую фразу в отношении генсека мог человек, не только обладавший огромным личным мужеством, но и, возможно, уже чувствовавший свою обречённость, понявший, что терять ему уже нечего. Соответствующей была и реакция Сталина. По окончании беседы генсек, уже отправив стенографистку, предложил Вели покончить с собой — хотя бы для того, «чтобы дети жили в почёте», — об этом, едва выйдя из кабинета Сталина, Вели сообщил ждавшему его Аблякиму Гафарову.

На второй день после этой знаменательной встречи в Крым пошло распоряжение Сталина с требованием начать показательный судебный процесс, причём не только над опальным председателем крымского исполкома, но и над всеми, кого можно было отнести к его близкому окружению и кто до сих пор оставался на своих местах. Таких набралось около 50 человек, в этом списке встречаются и крупные, заметные в крымско-татарской истории фигуры — как наркомзем У. Ибраимов, Наркомпрос Умер Балич и секретарь Крымского ЦИКа А. Памукчи. На внеочередной сессии КрымЦИКа, состоявшейся 28 января 1928 г., на которой присутствовала команда московских посланцев Сталина, председатель был снят со всех постов (с некоторых выборных — незаконно); там же на его председательское место был назначен М. Кубаев, а в состав ЦИКа были дополнительно введены Осман Бекиров и Асан Софу (КК. 29.01.1928).

Опережая события, отметим, что эта перестановка, внешне чисто аппаратная, имела не формальные, а гораздо более существенные последствия для Крыма. Сразу после неё, параллельно с судебным процессом началось, наконец, столь долго сдерживаемое Вели Ибраимовым, а теперь отпущенное на произвол местных руководителей, насилие над крымско-татарским крестьянством, которое в истории получило своё окаянное имя: коллективизация. Уже в середине февраля А. Софу выступил с инициативой — упразднить нормы оставления сверх стандартных площадей, уменьшить нормы участков в степи, а также находившихся под спецкультурами и огородами. При этом Софу был поддержан всем, не менее его запуганным аппаратом: за это роковое, абсолютно бездарное, попросту непрофессиональное предложение были вынуждены голосовать люди, на голову превосходившие ставленника Кремля Асана Софу: Кубаев, Катсу, Пичахчи, Самединов, Касимов, Бариев, Муратов, Кереметчи (КК. 15.02.1928). Но особое место среди присутствовавших занял выделявшийся своей яростной активностью премьер тогдашнего правительства Крыма, председатель совнаркома Сахибгерай Сеид-Галиев.

И ещё одно замечание. В период между снятием Вели Ибраимова со всех постов и началом судебной расправы над ним, в крымской прессе было опубликовано постановление «О групповщине», в котором основная критика была направлена против «правых уклонистов», к которым причислили и бывшего председателя. Лично В. Ибраимову в вину вменялась защита выселяемых помещиков, связь с туркестанско-бухарским басмачеством, завышение в Крыму экономического минимума, при котором хозяйство ещё не считается нетрудовым, а именно: имеющее 58 десятин посева и трёх наёмных рабочих в год. «Для того, чтобы оставить нетронутым дореволюционное землепользование и закрепить за кулаками землю, захваченную у бедноты во время голода, особенно на Южном берегу Крыма, КрымЦИК, руководимый Вели Ибраимовым, признал целесообразным переселение бедноты из гор в степь, даже в тех случаях, когда даже без дробления культурных хозяйств можно было бы излишки передать бедноте... а об основной линии партии на коллективизацию даже не упоминалось» (КК. 17.04.1929).

Это была обычная ложь сталинского аппарата. При объективном подходе ко всей деятельности В. Ибраимова его, конечно, можно было скорее отнести к «правым», чем «левым» — об этом говорит хотя бы его забота о крестьянине, да и вообще о своём народе. Но ни каким «помещикам» он не помогал и помогать не мог (где они, те крымские помещики, кто из них остался в живых после Красного террора и Гражданской войны!?).

Примечания

1. И.А. Апетер — с ноября 1926 по август 1928 гг. — полномочный представитель ОГПУ по Крыму; одновременно — начальник Особого отдела ОГПУ Черного и Азовского морей.

2. Голда Меир — киевлянка, эмигрировавшая в 1906 г. в США. В 1921 г. переехала в Палестину, где выдвинулась в системе профсоюзов, стала известным политическим деятелем. После образования государства Израиль стала его послом в СССР (1948). Впоследствии министр иностранных дел, затем премьер-министр Израиля.

3. При осуществлении этой задумки вождя с места были сорваны десятки тысяч местечковых ремесленников, никогда не занимавшихся крестьянским трудом. Небогатые эти семьи были сознательно введены в заблуждение уверениями властей, что их приглашают на благодатные места, где земля «сама родит». Между тем условия земледелия в безводном степном Крыму, как известно, крайне специфичны и сложны, они требуют такого количества квалифицированного труда, что это отпугивало даже ко всему привычных потомственных российских пахарей, бежавших в родные деревни после насильственного переселения на юг помещиками XIX в. И даже местные, но горные, крымские татары не всегда успешно справлялись с непривычным трудом степных земледельцев.

4. В этой речи председатель протестовал против передачи ОЗЕТу не просто всей земли, а лишь территории сверх тех 60 000 десятин, которые уже были переданы и более которых дать было никак невозможно (КК. 22.10.1926).

5. Как говорилось в V очерке этого тома, велось переселение не только из приграничных областей Польши, но и из далёкой Палестины. Несколько позднее появились планы превращения Крыма в «Еврейскую Советскую Социалистическую Республику», в некое «пристанище для евреев со всей Европы» (Царёвская, 1999. С. 122, 123).

6. Янсон Николай Михайлович (1882—1938) — в 1927—1928 гг. нарком юстиции РСФСР. Организатор системы унизительных «товарищеских судов» на производстве. Вместе с Е.Е. Ягодой выступил с предложением «перейти от ныне действующих мест заключения к системе концлагерей» и принудительных работ (лесоповал и пр.) на Севере для заключённых. Расстрелян, реабилитирован.

7. Конкретных высказываний В. Ибраимова о религиозной программе пока не обнаружено — по крайней мере, сделанных доверительно, а не с официальной трибуны. Но его отношение к исламу, его служителям и вообще единоверцам, было явно тёплым и искренним. Это следует хотя бы из конкретной внутрикрымской политики председателя по отношению к свободе совести. Он всячески поддерживал давно «устаревшую» в России программу самого начала 1920-х гг., нацеленную не на бескомпромиссную антирелигиозную борьбу, а единственно на дозволение атеистической пропаганды для всех желающих, то есть на осуществление буквальной свободы совести, будь то исламская проповедь или коммунистическая агитка. «Мы никакой борьбы с какой бы то ни было религией как с таковой не ведём, а лишь ведём пропаганду своих атеистических убеждений, осуществляя своё право на это», заявлял он официально (цит. по: Аршаруни, 1931. С. 84).

8. В этом предложении, как и способе спасения дружески настроенного лидера соседней державы, не было ничего неожиданного. Прошло совсем немного лет с того времени, как Крым оказывал помощь находившемуся в подполье младотурецкому движению, и в частности возглавлявшему его К. Ататюрку. Помощь эта выражалась в поставках оружия, которое для этой цели скупалось в Карасубазаре. Для его переправки с 1919 г. было налажено сообщение между Турцией (порты Трапезунд и Риза) и Крымом. «Купеческие» шхуны причаливали к пустынному, изрезанному бухтами берегу между Судаком и Феодосией, где крымцы загружали их оружием (Климович, 2002. С. 144). Теперь пришла очередь турок помочь своим крымским единоверцам.

9. Амет Хайсеров — бывший кадровый армейский офицер (штабс-капитан), в 1918 г. сражался в рядах защитников от большевиков первого законного правительства Крыма (Курултая). Затем служил во врангелевской контрразведке, а после окончательной оккупации Крыма Красной армией ушёл в горы, к зелёным, где стал командиром одного из отрядов. В 1921 г. был амнистирован. В 1926 г. его пытались включить в качестве одного из обвиняемых на процессе Муслюмовых, но благодаря личному вмешательству В. Ибраимова, эта попытка расправы сорвалась (ГААРК. Ф. Р-663. Оп. 1. Д. 1436 а. Л. 1).

10. По сообщению Я. Касимова, хорошо знавшего и Вели Ибраимова, и перипетии его дела, извозчика Сейдамета сразу после этого судили, нашли виновным (в чём?) и отправили на десять лет в лагеря, подальше от Крыма. После освобождения он жил в Узбекистане (г. Янгиюль), где и рассказывал эту часть истории с убийством Чолака своим землякам (АМ ФВ. Д. 263. Л. 1).