А.Г. Герцен, Э.И. Сейдалиев. Печенеги и половцы

Их набег — удар молнии, их отступление тяжело и легко в одно и то же время: тяжело от множества добычи, легко от быстроты бегства. Нападая, они всегда предупреждают молву, а отступая, не дают преследующим о них услышать. А главное — они опустошают чужую страну, а своей не имеют... Жизнь мирная — для них несчастье, верх благополучия — когда имеют удобный случай для войны или когда надсмеются над мирным договором. Самое худшее то, что они своим множеством превосходят весенних пчел, и никто не знал, сколькими тысячами или десятками тысяч они считаются; число их бесчисленно». Эти строки, принадлежащие византийскому писателю XI в., можно было отнести к любой из волн кочевников, которые, начиная с гуннов (около 375 г.), прокатывались через Северное Причерноморье. Однако конкретно это было сказано именно о печенегах. Название племени происходит, по-видимому, от тюркского имени Бече (возможно, первый вождь печенежского племенного союза). В степях известны и другие случаи происхождения этнонима от имени первого, нередко легендарного, главы рода, правящего в союзе, например, две ветви турок — сельджуки и османы.

Пока восточноевропейские степи находились под властью Хазарии, заволжские кочевые орды не могли прорваться на их просторы. Положение меняется с уходом хазар с политической арены Европы. Именно печенеги стали возмутителями спокойствия степей, сохранявшегося со второй половины VII до конца IX в.

В начале своего существования отдельные печенежские орды кочевали за Волгой. Под давлением более сильных соседей — узов, кипчаков, мадьяр, — и почувствовав ослабление Хазарского каганата, печенеги двинулись на запад. Пытаясь остановить их, хазарский каган заключил союз с узами. Замысел удался — печенеги были изгнаны узами, и, по словам Константина Багрянородного, «бродили, выискивая место для своего поселения». Однако местом этим оказались ранее подвластные хазарам восточноевропейские степи.

В конце IX в. печенеги разделяются на две ветви — «тюркскую» и «хазарскую». Первые, вероятно, заняли междуречье Днепра и Дона, вторые кочевали в степях Предкавказья, в междуречье Дона и Кубани. Пришельцы заключили договоры о мире и дружбе с Византией и Русью, однако, высокие договаривающиеся стороны не очень утруждали себя соблюдением этих соглашений. В начале X в. печенеги начинают проникать на Крымский полуостров. В степной части их присутствие отмечается по археологическим данным вплоть до конца XI в. Привычная воинственность, склонность к грабительским набегам использовались византийской дипломатией, стремившейся отвлечь печенегов от походов на владения Империи в Таврике, прежде всего, на Херсон (так назывался в средневековье Херсонес), натравливая их на соседей. Стоит процитировать отрывок из замечательного политического и этнографического трактата середины X в. «Об управлении государством», автором которого был упоминавшийся выше император Константин VII Багрянородный, единолично правивший с 945 по 959 гг.: «Я полагаю всегда весьма полезным .. .желать мира с народом пачинакитов [так названы печенеги], заключать с ними дружественные соглашения и договоры. ... Поскольку этот народ пачинакитов соседствует с областью Херсона, то они, не будучи дружественно расположены к нам, могут выступать против Херсона, совершать на него набеги и разорять и самый Херсон, и так называемые Климаты [византийские владения в окрестностях Херсона]. ...пока василевс [император] ромеев [самоназвание византийцев] находится в мире с пачинакитами, ни росы, ни турки [имеются ввиду мадьяры-венгры] не могут нападать на державу ромеев по закону войны, а также не могут требовать за мир великих и чрезмерных денег и вещей. ...Пачинакиты, связанные дружбой с василевсом ... могут легко нападать на землю росов и турок, уводить в рабство их жен и детей и разорять их землю». Не будучи уверенным в полной лояльности Константинополю крымских поданных, писатель-император указывает, какими мерами можно добиться покорности Херсона, важнейшего форпоста Византии на северном берегу Черного моря. Для этого необходимо было арестовать корабли херсонитов во всех портах, заблокировав тем самым внешнюю торговлю, дававшую основные средства для существования города. В ней важную роль играли операции с печенегами. Еще раз процитируем трактат императора: «...если херсониты не приезжают в Романию [Византию] и не продают шкуры и воск, которые они покупают у пачинакитов, то не могут существовать». В свою очередь, на городском рынке степняков интересовали изысканные ткани, шелк и бархат, тонко выделанные красные кожи, и, конечно, такой сверхдальний импорт, как специи, доставлявшиеся из Юго-Восточной Азии. Печенеги хорошо освоили маршруты, ведущие через равнины полуострова к главным торговым городам — Боспору и Херсону, тем более, что дорог этих было всего две и проходили они через естественный перешеек, известный как Перекоп. В те времена ров и вал, созданные еще в древности для защиты полуострова от вторжения беспокойных обитателей южноукраинских степей, были заброшены и поросли лесом. Так что печенеги беспрепятственно попадали на равнины Таврики и растекались в нужных им направлениях.

Что же осталось от печенегов кроме упоминаний в сочинениях средневековых авторов? Так же как и прочие номады, их непоседливые предшественники и последователи, печенеги отметили свое пребывание, главным образом, захоронениями в курганах. Причем большинство этих курганов было насыпано за многие сотни лет до средневековой эпохи. Еще племена медно-каменного и бронзового веков (IV—II тыс. до н.э.) стали менять складывавшийся тысячелетиями облик степных ландшафтов, дополняя его рукотворными насыпями над могилами своих покойников. Это были и знаки глубокой печали по сородичам, и, одновременно, вехи, позволявшие таборам их потомков, большую часть годового цикла перемещавшихся по безбрежному морю степей, безошибочно ориентироваться в поисках источников воды и пастбищ для своего главного богатства — скота. Далекие последователи создателей этих курганов, средневековые кочевники, делали в них впускные захоронения. Так что под одной насыпью, только на разных уровнях, могли соседствовать и носители катакомбной культуры бронзового века, и первые кочевники, появившиеся в степях в начале раннего железного века (IX—VII вв. до н.э.), — киммерийцы и вытеснившие их скифы, и притеснители скифов, их сородичи сарматы, и гунны, и далее этот список можно продолжать вплоть до нашего времени. Ведь нередко расплывшиеся курганы избирались местом для сельских кладбищ оседлого земледельческого населения.

Чем же себя в этой погребальной «коммуналке» обозначали печенеги? Раскопки курганов с захоронениями поздних кочевников начались еще в конце XIX в. Особенно много было исследовано их на трассе строившегося в 50—60-х гг. XX в. Северо-Крымского канала. Это было благодатное время для археологической науки. Тогда узаконили выделение немалых средств от каждой новостройки на изучение и охрану находившихся в ее зоне объектов, имевших культурно-историческое значение. Благодаря этому мы знаем, что в курганах, в основном, удостаивались чести быть погребенными мужчины-воины, как правило, в сопровождении частей лошадиной туши или же чучела коня. Что еще нужно воину в мире ином? Сабля, кольчуга, шлем, а иногда еще и железная маска, служившая забралом, предававшим черты лица идеальной модели супермена-кочевника, внушавшего ужас врагам и уважение сородичам.

Есть несколько печенежских захоронений и на территории приморских городов, Херсона и Судака. Это могли быть купцы или заложники, которыми обычно обменивались для обеспечения безопасности дипломатических миссий, отправлявшихся в ставки вождей племен номадов. При помощи печенежского фактора Византии удавалось поддерживать баланс сил в степном Причерноморье до начала XI в. Достаточно вспомнить, как она расправилась со своим опасным соперником князем Святославом, сумевшим вырваться из блокады в Доростоле (современный город Силистрия), но перехваченного и убитого печенегами на днепровских порогах. Не без основания историки подозревают в этом акцию ромейских «спецслужб».

Однако вскоре Империя спровоцировала изменение политической ситуации в этом регионе не в свою пользу. Борясь со своим наиболее опасным врагом на севере — болгарами, Византия достигла, казалось бы, решающего успеха. При императоре Василии, прозванном Болгаробойцей, было уничтожено государство опасных соседей — Первое Болгарское царство, возникшее еще в 80-х гг. VII в. Однако тем самым был ликвидирован барьер, удерживающий печенегов от соблазна продвинуться на запад от Дуная. К тому же с востока их подпирали орды давних врагов, узов и торков. Часть печенегов перешла Дунай, часть осталась в Северном Причерноморье. Несмотря на все усилия замирить и ублажить новых отнюдь не желанных поданных, Византия не смогла остановить разгул грабежей в северных провинциях. К тому же печененежские ханы вступили в контакты с опасными врагами Византии, своими сородичами турками-сельджуками, неудержимым потоком хлынувшими из Центральной в Малую Азию. В конечном итоге, расправиться с непокорной частью печенегов удалось при помощи их врагов, половцев, которые с середины XI в. стали господствовать в степях Украины. В 1091 г. объединенное греко-половецкое войско нанесло поражение печенегам. Пленным пощады не было, тем не менее, часть спасшихся бегством впоследствии оказалась на военной службе Византии.

Что касается отношений печенегов с северным соседом, то после гибели Святослава участились их набеги на южные земли Киевской Руси. В 1036 г. они последний раз оказались под стенами Киева и здесь потерпели сокрушительное поражение от варяжско-славянского войска, возглавляемого князем Ярославом Мудрым. Несторовская «Повесть временных лет», главный письменный источник по ранней истории Руси, так повествует об этом событии: «И произошла сеча злая, и едва к вечеру одолел Ярослав, и побежали печенеги в разные стороны, и не знали они, куда бежать, и те, убегая, тонули в Сетомле, другие в других реках. И так сгинули они, а остальные бегают где-то и до сего дня». Где «бегали» другие, нам уже известно: кто буйствовал за Дунаем на византийских землях, а кто оказался в подданстве у новых хозяев причерноморских степей, торков и половцев. Были и такие, которые пошли на службу к киевскому князю вместе с другими родственными им осколками кочевых тюркоязычных этносов; они известны из русских летописей как «черные клобуки». В XIII в. эти «свои поганые», как ласково называли их летописцы, перешли в зависимость от золотоордынских ханов. В Киеве же отметили избавление от печенежской опасности закладкой собора, который и поныне является жемчужиной нашей истории и культуры. Это знаменитая София Киевская. Любуясь ее золотыми куполами, вспомните, что за ними из дали времен проступают островерхие шлемы былых владык степей — печенегов.

В начале XI в. восточноевропейские степи увидели новые кочевые орды, которые русские летописи называют торками, византийские хроники — узами, а восточные сочинения — гузами. Они погнали печенегов дальше на запад. В новых местах торки хозяйничали недолго и каких-либо заметных следов после себя не оставили. В середине XI в. они оказались перед лицом опасности, подобной той, которую они сами не так давно представляли. С востока надвигалась новая орда кочевников, которая превосходила две предыдущие необычайной мощью. Эти кочевники сохранились в мировой истории под тремя названиями — половцы, кипчаки и команы.

Многие авторы древности упоминают о кочевых народах восточноевропейских и азиатских степей, называя их кимаками и кипчаками. Эти два племени были частью союза, состоявшего из семи племен и получившего впоследствии название Кимакский каганат. Часть населения каганата, жившая ближе к центру союза, в Прииртышье, приблизительно в IX—X вв. переходит к оседлому образу жизни. Однако значительная часть входивших в каганат орд продолжает вести кочевой образ жизни. Особенно выделяются тут кипчакские орды, о чем свидетельствуют и письменные, и археологические источники.

Расцвет хозяйственной жизни в каганате приводит к ослаблению влияния центра на отдельные владения, между ними возникают противоречия. Центральная власть была уже не в состоянии навести порядок в стране, и на рубеже X—XI вв. кипчаки фактически становятся самостоятельными. В начале XI в. они двинулись на запад. Один из восточных писателей — таджик Насири Хусpay — в середине XI в. писал о приаральских степях не как о гузских, а как о кипчакских.

Половецкий воин ХIII в. (реконструкция М. Горелика)

Армянский историк Матвей Эдесский говорил, что народ змей («каи» — змея — одна из транскрипций этнонима «кимаки») потеснил неких «шары» (желтых) и последние двинулись на гузов, потеснив, в свою очередь, их. Шары, по мнению большинства ученых, занимавшихся кочевниками средневековья, — это кипчаки или половцы. Откуда пошло это последнее название? Многие исследователи, исходя из значения русского слова «полова» — солома, мякина, и «палевый», то есть белесовато-соломенный, видели намек на светло-желтый цвет и считали, что половцы были белокуры и голубоглазы. Их происхождение пытались связывать с «динлинами», обитавшими в степях Южной Сибири в конце I тысячелетия до н. э. — начале I тысячелетия н. э., и бывших, по сведениям китайских хронистов, блондинами. Вполне возможно, что среди половцев и были блондины, но основная масса состояла из тюркоязычных монголоидов кимако-кипчаков и была черноволосой и кареглазой. Не исключено, что цветовое название было символическим *и определяло какую-то часть кипчаков (возможно, самую привилегированную). Так выделяли, например, «черных» болгар, а позже цветовым признаком обозначались монгольские государства — Синяя Орда, Белая Орда и другие. Высказывалось мнение о первоначальной форме этнонима как «онополовцы», то есть жившие по ту сторону реки, в данном случае, Днепра.

Известный американский востоковед украинского происхождения Омелян Прицак предположил, что основой названия послужило русское слово «поль» в значении «открытый, свободный, полый», и, таким образом, оно является прямым русским переводом тюркского названия половцев «кипчак». Автор также предположил, что этноним мог пониматься и как «степные люди». Более правдоподобной выглядит версия санкт-петербургского тюрколога Константина Жукова о том, что на Руси было известно значение тюркского слова «кипчак» — дупло, дуплистое дерево. Связано оно с легендой, известной в изложении персидского летописца Рашид-ад-Дина о происхождении кипчаков от мальчика, родившегося в древесном дупле. Таким образом, половцы — это происходящие из пола, дупла. В западных странах они были известны больше как «команы». Знали о соответствии этих наименований и древнерусские летописи.

На запад отправились не только кипчаки, но и другие союзные племена. Вся эта лавина двигалась по дорогам широко открытым и давно проложенным до них предыдущими кочевыми волнами. В начале XI в. половцы появляются уже в Поволжье и Донских степях. По сообщению русского летописца, в 1055 г. они подходят к южной границе Руси (орда хана Блуша). Русь заключает с ними мир и половцы возвращаются, скорее всего, в придонские степи.

Здесь они продолжают кочевать и совершать набеги на соседей. В XII в. у шары-кипчаков происходит демографический подъем. Донецкая орда начинает поиск новых земель и расселяется дальше на запад, что продолжается и во второй половине XII в. Она занимает правобережье Днепра (до Ингульца) и крымские степи, о чем можно судить по распространению каменных изваяний, отмечающих курганы с захоронениями половцев.

Отсюда они продолжают набеги на Русь и Византию, в чем достигают больших успехов. Византия предпочитает быть с ними в союзе, осуществляя связи через Херсон (Херсонес) и, особенно, через Сугдею (Судак). Русь, несмотря на свои победы над кочевниками, так и не смогла сколько-нибудь значительно углубиться внутрь половецких владений. Достаточно вспомнить печальный финал похода, предпринятого в 1185 г. новгород-северским князем Игорем Святославовичем на половцев хана Кончака.

Конкретные сведения о пребывании половцев в Крыму содержат несколько письменных источников. В 1154 г. арабский географ ал-Идриси, живший в Сицилии при дворе норманнского короля Рожера II, завершил свой труд под пышным названием «Развлечение истомленного в странствии по областям». Это был так называемый «Дорожник», содержавший описание берегов Средиземного и Черного морей, с указанием приморских городов, портов, якорных стоянок и прочей информации, полезной для практического мореплавания и торговли. Побережье Крыма описано здесь с весьма высокой степенью точности, указаны расстояния между береговыми пунктами, дана краткая характеристика некоторых из них. Упоминаются Карсуна (Херсон), Джалита (Ялта), Гур-зуби (Гурзуф), Бартанити (Партенит), Лабада (Ламбат, ныне Малый Маяк), Шалу ста (Алушта), Султатийа (Судак), Бутар (Феодосия?) и далее, на азиатском берегу, Матарха (Тмутаракань). В этом перечне особый интерес представляет первое в источниках упоминание Джалиты-Ялты, причем только для нее сделано указание, что «это город [принадлежащий] стране ал-Куманийа». Почему именно для этого пункта? До сих пор нет каких-либо определенных сведений о пребывании половцев на Южном берегу Крыма. Крайняя южная граница распространения их надкурганных изваяний проходит по правобережью нижнего течения реки Качи. И это понятно: данный район органически сливается с равнинной частью полуострова. Кочевники вообще не очень стремились втягиваться в лабиринты горных проходов. Они предпочитали договариваться с горцами о плате за их спокойную жизнь. Устанавливался размер и время передачи дани. Проезжавший через крымскую степь из Судака по направлению к Перекопу монах-францисканец Виллем Рубрук отметил, что до прихода татар, то есть за 20 лет до этого, здесь жили команы, которые заставляли приморские города и замки платить им дань. Важно отметить, что с середины XI в. до 20-х гг. XIII в. для обитателей предгорий и побережья Таврики наступило благоприятное время. Нам не известно ни об одном военном вторжении в эту область. Археологические материалы рисуют картину мирной жизни христианского населения. Наряду с многочисленными селами появляются монастыри, некоторые поселения начинают приобретать характер «малых городов», например, Бакла, Эски-Кермен, продолжается жизнь Херсона. Правда, этот древний город теряет свою былую привлекательность для широкой международной торговли. Более удобным для нее теперь признается Судак-Сурож, как более приближенный к основным степным маршрутам. Этот город становится главным контрагентом древнерусских городов и, прежде всего, Новгорода. В эту торговлю активно включились и половцы, часть которых, вероятно, даже осела в Судаке. Как в свое время хазары сделали степь на время своего владычества безопасной для торговых караванов, так и кипчаки пытались играть эту роль, правда, не столь успешно, так как, в отличие от Хазарии, Кумания так и не стала государственным образованием. Половцы сохранили деление на орды и родовые кланы, нередко враждовавшие друг с другом. Не удалось им подчинить и своих северных соседей, с которыми нередко вспыхивали военные конфликты, обмены ударами, не способствовавшие установлению действительно длительного и прочного мира в степях. В этой связи можно понимать определение Ялты команским городом как указание на его особые отношения с хозяевами степей; возможно, была установлена определенная зависимость этого района полуострова от половцев, тем более, что арабский текст дает и возможность такого понимания, что речь идет о пространстве от Херсона до Ялты. На главный торговый город Юго-Западной Таврики команы не могли не обратить внимание, учитывая и то, что к нему вели хорошо известные удобные дороги. Южный берег в то время действительно начинает оживать, но хороших дорог здесь не было и в начале XIX в., когда А.С. Пушкин с Н.Н. Раевским пробирались горными тропами к Георгиевскому монастырю, держась за хвосты своих лошадей.

Если памятников пребывания на полуострове предшественников половцев, печенегов, относительно немного, то кипчаки оставили куда больше следов. Земли в окрестностях Евпатории были облюбованы ими для зимовок. Здесь располагались таборные стойбища, обраставшие постепенно кладбищами. Как и большинство кочевников, половцы обычно использовали для захоронений древние курганы. Однако возле зимников умерших хоронили в обычных грунтовых могилах. Такой некрополь был раскопан на берегу соленого озера Сасык, недалеко от евпаторийского порта. Обнаруженный здесь погребальный инвентарь хорошо иллюстрирует быт половцев, обитавших здесь в XII—XIII вв. Умерших сопровождало оружие: ромбовидные наконечники стрел и копий, ножи в деревянных ножнах, восьмигранный шестопер, навершия шлемов, фрагменты кольчуг, пластины панцирей. Красноречивы детали одежды — пряжки с язычками, нашивные бляшки, остатки ткани и кожи. Укладывали и бытовые предметы, например, ножницы, кресала, бронзовые зеркала. И, конечно, конская сбруя: стремена, удила, пряжки. В каждом погребении находились медный котелок или чашка. О важном ритуальном значении этих предметов говорит то, что они часто изображались на половецких изваяниях, венчавших курганы. Еще в начале прошлого века эти каменные стражи степей встречались столь часто, что до сих пор чуть ли не в каждом музее можно встретить их, и отнюдь не единичные экземпляры. Сельскохозяйственное освоение степей Таврии привело к массовой распашке курганов и свержению этих, казалось бы, вечных исполинов.

Половецкое каменное изваяние

Запечатлелась память о половцах и в географических названиях с элементом «кипчак», сосредоточенных, в основном, в степной части полуострова. Да и все степное пространство Северного Причерноморья и далее на восток называлось Дешт-и-Кипчак, то есть «Половецкая степь».

Замечательным памятником половецкого языка является словарь XIV в. Кодекс Куманикус (Codex Cumanicus), обнаруженный в архиве знаменитого итальянского поэта и гуманиста Петрарки. Этот словарь предназначался для торговцев, дипломатов и миссионеров, то есть тех европейцев, кто, отправляясь в далекое Северное Причерноморье, радели об успехе своих миссий. Залогом этого было знание местных языков или, еще лучше того, языка, которым пользовалось большинство местного населения. Таким языком межэтнического общения, своеобразным койнэ степей, был язык кипчаков. Его хорошо понимали и в кочевых таборах, и в приморских торговых городах. Кодекс является ценным источником для изучения истории формирования других тюркских языков, которые зазвучали на просторах Дешт-и-Кипчак после ухода половцев с исторической арены. Это языки крымских татар, ногайцев, караимов, крымчаков.

Счастливые времена для команов закончились в 20-х — 30-х гг. XIII в. с вторжением в Восточную Европу монголо-татар. Часть их выселилась в Закавказье, часть ушла в русские земли, часть — на Балканский полуостров и в Малую Азию. Орду половцев под предводительством хана Котяна, тестя князя Даниила Романовича Галицкого, принял венгерский король Бела IV. На дочери хана женился наследник венгерского престола Стефан V, что обеспечило половцам в Венгрии достаточно прочное положение. Часть половцев добралась до мамлюкского Египта, влившись в ряды военного сословия, из которого некоторым беглецам и их потомкам удалось забраться на султанский трон.

Какова же была судьба половцев, оставшихся на местах своего традиционного обитания? Значительная часть их погибла при первом вторжении монголов в степи Северного Кавказа и Северного Причерноморья. О массовой гибели команов в Таврике сообщает на основании сведений спутников из местных жителей упоминавшийся выше Виллем Рубрук. Однако очевидно, что далеко не везде картина была таковой. В северо-западной части Причерноморья кипчакское население было адаптировано завоевателями. На основе его сформировался тюркоязычный этнос, известный с XIV в. как ногайцы. Пожалуй, наиболее определенные сведения о слиянии монголов и половцев сообщает арабский автор XIV в. Эль-Омари: «В древности это государство (Золотая Орда) было страной кипчаков, но когда им завладели татары (монголы), то кипчаки сделались их подданными. Потом они (монголы) смешались и породнились с ними (кипчаками) и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (монголов), и все они стали точно кипчаками, как будто они одного (с ними) рода, оттого что монголы поселились на земле кипчаков, вступали в брак с ними и оставались жить в земле их (кипчаков)».

О значительной роли половецкого компонента свидетельствует сохранение вплоть до XVI в. названия степной полосы между Дунаем и Доном — Дешт-и-Кипчак, то есть Половецкая Степь. О многочисленности здесь половцев упоминает ряд арабских авторов, например, ал-Калкашанди (1355—1418 гг.). По его словам, кипчаки, «тюркский народ, кочующий как бедуины», — основное население Дешта.

Литература

Константин Багрянородный. Об управлении империей. — М., 1989.

Плетнева С.А. Печенеги, торки, половцы в южнорусских степях // Материалы и исследования по археологии СССР. — 1958. — № 62.

Плетнева С.А. Кочевники средневековья. — М., 1982.

Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья (IV—XIII вв.). — М., 2003.