Предисловие

Кто, когда, почему облюбовал под свое обиталище эту звероподобную гору? Кто и когда обживал укромную Партенитскую котловину у ее восточного подножия? При самой широкой, без преувеличения всемирной известности Аю-Дага ответить на эти вопросы, увы, нелегко. Более полутораста лет раздумывают, спорят историки: кто, когда, почему?

Конечно, в один присест не решить загадок Медведь-горы. Но, может быть, наша книга хоть малость рассеет туман разноречий? Это поможет и нам и другим в дальнейшей разработке спорных вопросов. Попробуем сначала разобраться в тех обстоятельствах — природных и исторических, в которых жили здесь люди древнего и средневекового времени. Затем поглядим, какими путями, в каких социальных и политических условиях развивалось исследование оставленных ими памятников истории и культуры, рассмотрим результаты затянувшихся и все же незавершенных исторических и археологических изысканий.

Как известно, Черное море — колоссальной емкости резервуар поглощаемого им летнего тепла... Сущая благодать для людей, животных и растений, поселившихся на его берегах. И оно, как пишет климатолог И.И. Бабков, — регулятор температуры крымского Южнобережья, защищенного к тому же от северных ветров Главной горной грядой. Посреди Южного берега, в месте, теплейшем из теплых, лежит глубокая Партенитская котловина. В этом уютном уголке мягкую, как правило, бесснежную зиму сменяет ранняя весна, за которой следует устойчивое жаркое лето, смягчаемое морскими бризами. А когда кончается лето и спадает жара, надолго устанавливается тихая безоблачная осень.

В то же время котловина влагообильна. Хотя максимум дождей приходится на зиму, в иное время года случаются то шквальные ливни, то кратковременные бури, приносящие порой неприятности. Две недремлющие речки — Токата и Партенитка чуть слышно бегут через котловину с севера на юг и обычно ведут себя прекрасно. Но в пору осенних и зимних непогод, сильных ливней или дружного таяния снега в горах эти скромницы-речки способны проявить норов: они буквально выходят из себя, разливаются, могут даже стать опасными. Это — временами. Зато они же обеспечивают неиссякаемое плодородие орошаемой ими земли.

Рожденные высоко в горах Главной гряды, южнобережные речки всегда — и в яростном захлебывающемся беге в дни вешнего вскипания вод, и в мирном прозрачном течении светлой летней порой, — за годом год, от десятилетия к десятилетию и из века в век уносят все, что ни захватят мимоходом. Они несут растворенную глину, размытый песок (детрит), камни, окатываемые ими в круглые голыши, а также «культурные остатки»: угли и кости, черепки глиняной и осколки стеклянной посуды, обломки орудий груда и мало ли что еще. Многое, впрочем, бросают они, как и прихватывают, по пути, не донеся до моря. А кое-что выносят и на морской берег, к сожалению, откладывая несомое отнюдь не в хронологическом порядке.

Случайные обнажения грунта нет-нет да и вскроют посреди котловины что-либо интересное для археолога. Однако, как правило, это вещи разновременные, хотя и на одинаковом уровне залегания: кремневый наконечник стрелы, каменный молоток, темно-серые черепки примитивного лепного сосуда могут оказаться в одном «горизонте» с почти современной железной подковой, обломком средневекового серпа или меча. Хорошо еще, если разновременность эта воочию видна. А что сказать о вещах, найденных врозь и в ограниченных по площади обнажениях, когда нельзя уловить, насколько широко простираются те или иные слои? Было бы непростительной ошибкой пытаться определять в подобных случаях «возраст» хотя бы клочка побережья, а тем более — опрометчиво решать, с чего и в какое время началось освоение его человеком. Вода могла принести и отложить эти вещи откуда-то со стороны и совсем не в ту эпоху, которой они принадлежали.

По природным условиям котловина, как мы видели, — местечко преотличнейшее. Так почему бы людям не поселиться здесь давно, скажем, с тех незапамятных времен, когда они начали заниматься земледелием? Сам по себе такой вопрос допустим. Тем не менее больше данных за то, что котловина — вся целиком — стала обживаться лишь в наши дни, становясь здравницей.

Следы жизни докурортной (т. е. тех времен, когда и само понятие «курорт» еще не существовало) разбросаны по холмистым краям котловины; есть они кое-где и на водоразделе между обеими партенитскими речками, а теснее всего на Медведь-горе. Туда-то зачем понесло человека? В наше время там жить никто не захочет. Зимой на Аю-Даге бывает холодно и снежно. Да и среди жаркого лета часто дымится вершина от окутывающих ее облаков. Однако люди жили там давно и в свое время застроили значительную часть горы, а лес, истребленный людьми, вырос вторично потом, уже на развалинах.

Аю-Даг, с юго-запада отгородивший Партенитскую котловину от Артека, всегда был связан с ней пригодной для колес дорогой, а также несколькими пешеходными тропами. Благодаря этому гора и урочище Партениты^* у ее ног исторически составляли как бы одно целое. В качестве целого мы их и рассмотрим.

Отлого наклоненная на юг, к морю, котловина с запада, севера и востока окружена цепью высоких холмов, прорезанной в двух местах названными выше речками. Таким образом, холмы делятся на три большие группы: с востока — крутобокий массив Тепелер (в переводе с крымскотатарского — «холмы, вершины»), в междуречье — Алигора (не знаем, что это значит), с запада — от северных обрывов Аю-Дага до речки Токаты — Тоха-Дахыр (переводить не беремся). На плоских холмах последнего разветвляется к Артеку и Фрунзенскому старая дорога, что отходит к морю от шумного магистрального шоссе, проложенного в горах намного выше котловины.

Тепелер уже почти весь застроен многоэтажными домами современного поселка Фрунзенское. Дома эти почти вытеснили с его склонов старинную деревеньку Партенит, которая примостилась в свое время на руинах средневекового поселения. Среди холмов Тепелера выделяется высотой и наготой шагнувший к морю скалистый Кале-Поти. Под его южным обрывом — со стороны моря — хаотически нагромождены как бы стряхнутые им с себя скальные глыбы. Между ними еще кое-где сохранились следы другого, раннесредневекового поселения — фундаменты и кладки стен. На крутом восточном склоне Кале-Поти, срезанном при строительстве лодочной станции, а затем укрепленном подпорной стеной, видны разоренные плитовые могилы — остатки некрополя.

Деревня Партенит и утес Кале-Поти. (Из альбома Ф. Гроса. 1846.)

Ниже могильника и поселения, в пене прибоя, чернеет выступающий в море каменный мыс Кучук-Аю — Малый медведь, или Медвежонок, как прозвали его уже в наше время. На нем сохранились следы приморского укрепленьица, некогда принадлежавшего генуэзцам^1 **. Основание башни (быть может, маяка) уже не столько видно, сколько угадывается на площадке, куда ведут ступеньки, вытесанные в скале, но почти стертые временем.

Амфора из Партенита. X—XI вв.

С вершины Кале-Поти открывается широкий вид на окружающую местность: на Партениты, на далекую панораму Главной гряды Крымских гор, на огромный Аю-Даг, темный, заросший лесом, а когда-то — по вечерам — светивший горам и морю бесчисленными огнями усыпавших его склоны жилищ — каменных лачуг под теплыми черепичными крышами.

Медная монета с поселения в урочище Тепелер

К востоку от Тепелера высовывается в море из буйных зарослей запущенного парка гололобый мыс Плака, о котором мы еще вспомним на страницах этой книги.

Холмистый водораздел в междуречье заканчивается почти посреди котловины высокой, напоминающей усеченный конус горой Кастель-Баир.

Не рискнем переводить и комментировать это название, равно как и другие, звучащие столь же многозначительно. Пусть у нас есть словари — татарский, греческий, итальянский, в которых можно отыскать эти самые или похожие слова, — все равно мы еще не знаем всех закономерностей средневекового словоупотребления. А они требуют, мало сказать специального, подчеркиваем — профессионального изучения. Конечно, такие выразительные частицы составных топонимов, как, например, тюрко-татарское «кале» (крепость) или греко-латинского корня — «кастель» (тоже крепость), невольно настораживают археолога, неизбежно наводят его на те или иные, иногда и удачные, догадки, толкования, предположения. Но мы условимся как можно осторожней ступать по этой шаткой половице. Ведь вот в данном случае: Кастель-Баир — «крепостной бугор»? Между тем нет на бугре этом и признака хоть какого-нибудь укрепления. Есть там заросшие травой и кустарником следы древних строений, но явно не оборонительного характера. Еще большее разочарование доставила бы нам голая и пустая вершина Кале-Поти, если бы мы доверяли — не скроем — весьма соблазнительному пониманию этого топонима как «крепости».

Высоко над Фрунзенским днем и ночью гудит широкая прямая автострада, вся в сверканье бешено мчащегося металла, в вихре шипящих колес, вспышках электрических фар. Современный транспорт, современная дорога!

Восточный край Партенитской котловины (вид с Аю-Дага). 1 — мыс Плака; 2 — урочище Тепелер; 2 — укрепление и утес Кале-Поти; 4 — скала Кучук-Аю

Безвозвратно исчезли деревянные колымаги прошлого века, неповоротливо сползавшие в Партенит с прежнего шоссе, ленивого, как старая, пригревшаяся на солнцепеке змея. Точно никогда и не было диковинных экипажей (элегантных в глазах наших дедов) или узких и неудобных пассажирских «линеек» под тентами, — фестоны, бахрома, бубенцы!..

Тряская скачка казалась когда-то упоительно быстрой ездой — «в мыле», сквозь пыль, под свист обжигающего кнута, под множество не менее горячих восклицаний... Но и тогда, как теперь, кто-то с такой же улыбкой вспоминал о стародавней, унаследованной от средневековья дороге вдоль побережья — ухабистой, узкой, а для своей поры — магистральной. По ней с ужасным скрипом тащились — каждая на двух огромных колесах — медлительные, тяжело нагруженные арбы, влекомые неторопливыми круторогими быками. В те далекие времена ездоки, вероятно, тоже считали, что едут достаточно скоро.

Можно заглянуть и глубже: стоя у той же дороги, мысленно увидеть каменистую скотопрогонную тропу, какой была она когда-то, крутые тропинки от нее — в горы и к морю; представить себе измученных вьючных и верховых лошадей, до одури утомленных путешественников...

И было ведь время — на заре человечества, — когда вовсе никто не ездил: сопя и покряхтывая, все ходили пешком с поклажей на спинах, и везде были только тропинки.

Но даже тропу, а тем более ездовую дорогу, всегда кто-то с той или иной целью контролировал, охранял, так или иначе регулировал ее использование.

У каждого времени свое лицо, а при смене эпох — равновеликие контрасты между отсталым вчера и передовым сегодня. Веками вместе с транспортом растет и совершенствуется дорожная сеть. Основные пути, однако, подолгу остаются на одних и тех же местах; каждая новая, более совершенная дорога, ложится, как правило, поверх старой, как бы вбирая ее в себя. Все начинается с глухих, чуть заметных троп, а кончается иной раз блистательной автострадой, поддерживаемой и охраняемой всей мощью современного государственного аппарата.

Общий вид юго-восточного склона Медведь-горы. 1 — поселение на поляне Ай-Констант; 2 — храм над морем; 3 — часовня на мысу

Происходило и обратное: замирала отличная, еще вчера многолюдная дорога, а на ее месте, смотришь, — тропинка, а то и ничего, один бурьян. Это не оттого, что вспять повернула история. Меняются порой ранги дорог; возрастает или убывает относительная значимость тех или иных путей, и при этом роль какого-то из них в общем комплексе может свестись к нулю.

Оба эти процесса прослеживаются на Аю-Даге и в его окрестностях.

Происходит такое всегда по каким-либо основательным, нередко исторически важным причинам. Поэтому позволим себе сказать, вероятно, не слишком преувеличивая: история цивилизации могла бы сделаться топтанием на месте, не стань она с первых же шагов — клянемся ГАИ! — историей путей сообщения. То есть всяческих дорог — от человека к человеку, от дома к дому, от села до села, от них до ближайшего города, а от него к другим городам и, наконец, из каждой страны в соседние страны.

Партениты, Аю-Даг, два-три примыкавших к ним урочища некогда составляли тесный средневековый мирок, являвшийся сердцем Южнобережья; но вряд ли сам он сознавал, сколь крепко был связан сетью троп и дорог с Таврикой в целом, с византийским Херсонесом, Малой Азией, всей Византией, Восточной Европой... Короче — с Миром. Ведь несмотря на это он долго (до VIII в.) оставался глубоко провинциальным углом, одним из самых варварских закоулков этого уже почти цивилизованного мира.

Вид с моря на центральную и северо-восточную часть Аю-Дага. 1 — кольцеобразное укрепление; 2 — базилика св. Апостолов; 3 — верхняя оборонительная стена; 4 — средняя оборонительная стена; 5 — нижняя оборонительная стена; 6 — скала Кучук-Аю со следами генуэзской башни; 7 — поселение VIII—X вв.

Наступил, однако, и тот неизбежный момент (речь о нем впереди), когда вдруг оживилась, начала шириться и совершенствоваться сразу вся сеть южнобережных дорог, дотоле глухих и безвестных. Труднодоступные и крепкие их запоры — укрепления горных перевалов — рухнули под натиском людской волны, поднятой историческими событиями общеевропейского масштаба. И крымское поморье благодаря тем же путям-дорогам навеки слилось в одно целое с загорной Таврикой.

Партенитское захолустье не было, конечно, царством безмятежного покоя. Обитателям котловины, как и прочим грешным людям, досыта хватало житейских забот и треволнений. Вечные военные невзгоды, ежедневная опасность насилия, ежечасная готовность к вооруженному отпору или, в свою очередь, нападению на врага... Об этом красноречиво говорят три пояса стен и башен на Аю-Даге, толстенные ограды средневековых поселений, крепость на одном из холмов Тепелера. Время их существования теперь известно — VIII—XV вв.

Скудны и невнятны в средневековых литературных источниках сведения о том, что именно происходило тут в течение восьми столетий. Некоторый свет проливают на них новые источники — эпиграфические, нумизматические, историко-архитектурные. Они использованы нами в соответствующих главах книги.

«Масса урочищ с загадочными наименованиями в ближайших окрестностях, сам величественный Аю-Даг с остатками древних укреплений на нем и целым рядом разновременных могильников и церквей у его подошвы — все это вместе взятое придает особый научный интерес данной местности и указывает, наряду с часто находимыми в почве древними украшениями и монетами, что она имеет свою многовековую историю, почти теряющуюся в тумане прошлого», — писал Н.И. Репников о Южнобережье, в частности об Аю-Даге и Партените².

Задача, которую поставили перед собой авторы, — рассеять по возможности этот «туман». Конкретно это значит — «кто, когда, почему». Но прежде чем ответить, необходимо сначала установить время возникновения каждого из археологических памятников Аю-Дага и Партенита, а затем построить, исходя из дат, историческую периодизацию всего обширного их комплекса.

Историческая картина будет неполной, если не упомянуть о более отдаленном, так сказать «досредневековом» прошлом Аю-Дага и Партенита. Об этом периоде можно судить по недавним археологическим находкам К примеру, на одном из полей Партенитской котловины при вспашке обнаружен каменный топор, датируемый II тысячелетием до н. э.³ Правда, уже говорилось, что такие единичные пещи, найденные вне соответствующей археологической ситуации, еще ничего не означают, но они заставляют археолога насторожиться, помогают ему быть начеку, в постоянной готовности к новым открытиям.

За последние годы широко развернулось курортное строительство, вокруг Аю-Дага появилось много новых обнажений грунта, а в них кое-где выступают на дневной свет остатки таврских поселений и могильников первых веков до н. э. Так, может быть, и впрямь аюдагские руины — памятники античной поры, как принято было о них думать? Или это развалины все же средневековые? Мнения ученых разделились. Колебались и мы: писать нам книгу об аюдагских древностях или повременить? Подумали и решили — напишем.

Более интересных, более загадочных памятников, чем на Медведь-горе, в Крыму не найти, да и за его пределами мало им равных. Так неужели из-за того, что учеными еще не все решено, мы откажемся познакомить с ними читателя?

Скрывать нечего и незачем. Куда вернее исследовать состояние вопроса — сопоставить различные точки зрения, попытаться выяснить их происхождение. С этого мы и начнем. Разумеется, не затем, чтобы выбрать для себя и читателя ту, что выглядит, на наш вкус, привлекательней. Окончательный выбор был бы сейчас произволом. Покажем разноголосицу мнений с той целью, чтобы каждый, кто пожелает, смог вникнуть в суть научной задачи, увидеть археологические варианты ее решения.

Примечания

*. Так же называлось в средние века селение на месте нынешнего поселка Фрунзенского (бывшего Партенита).

**. Ссылки на литературу и источники см. в конце книги.

Литература и источники

1. Л.П. Колли. Итальянские колонии на побережье Черного и Азовского морей. Извлечение из сочинения Вильгельма Гейда: «История торговли Востока в средние века». Симферополь, 1915, стр. 64.

2. Н.И. Репников. Гурзуф и его ближайшие окрестности в историко-археологическом отношении. Известия Таврической ученой архивной комиссии (ИТУАК), № 36, Симферополь, 1904, стр. 139.

3. А.А. Щепинский. Когда образовался Южный берег Крыма. «Природа», № 12, 1971, стр. 77.