2.1.1. Начало правления владетеля Феодоро Алексея I (Старшего) (1411—1421 гг.)

В свое время А.А. Васильев отмечал, что первые документированные свидетельства генуэзских источников о правителе Феодоро Алексее I (Старшем) относятся к июлю 1411 г. [Vasiliev, 1936, p. 201]. Позднее Дж. Пистарино обратил внимание на документы Каффы, написанные нотарием городской коммуны 1410—1412 гг. Джованни Лабаино (Giovanni Labaino), которые, хотя и были частично опубликованы А. Винья еще в XIX в., тем не менее оставались вне поля зрения исследователей [Pistarino, 1981, p. 62]. В одном из документов, датированном 27 июня 1411 г., говорится о том, что «господин Кириалеси из Теодоро (dominus Chirialesi de lo Tedoro) направил в качестве прокуратора¹ священника Алцеси из Теодоро (para Alcesi de lo Tedoro)» для заключения договора с коммуной Каффы [Pistarino, 1981, p. 62].

Но уже 8 июля 1411 г., согласно записи в массарии Каффы, говорится, что оффициалами фактории был приготовлен подарок господину Феодоро Алексею (pro exenio facto Alecxi, domino de lo Tedoro) стоимостью 1121 аспр [Jorga, 1899, p. 21; Vasiliu, 1929, p. 303—306; Vasiliev, 1936, p. 201].

Для нас более раннее указание является чрезвычайно важным, т. к. может свидетельствовать о неизвестном имени предшественника Алексея. Хотя, на первый взгляд, при сравнении упоминаний двух генуэзских документов 1411 г. создается впечатление ошибочности в более ранней записи имени правителя Феодоро — «Кириалеси» вместо «кир Алексей». Но это вполне допустимое заключение требует основательно аргументированных доказательств.

Есть ли у нас основания считать, что нотарий (скриба) курии Каффы Джованни Лабаино, состоявший при консуле, ведший дипломатическую переписку, в том числе с правителями грекоязычных Причерноморских государств (а к ним относилась и Готия), всегда лично присутствовавший на переговорах, не знал (или записал на слух) имя владетеля Феодоро? При этом нотарий создал нелепую по смыслу тавтологическую конструкцию: «господин (dominus), господин (кир = κυ̑ριοή) Алеси» (Alesi вместо Alecxi). Джованни Лабаино также должен был не знать, что греческое κυ̑ριοή является латинским эквивалентом dominus. По принятой в генуэзской латыни норме, «кир» (господин) писалось ihir, а не chiri, и наряду с такими популярными греческими терминами как «карат» (iharat) и «коммеркий» (commerihium), широко использовалось при составлении деловых документов на протяжении всего времени пребывания латинян на берегах Понта [Пономарев, 2000, с. 346—347].

И если следовать в русле подобного логического заключения, то знающий латинский язык нотарий написал бы «dominus Alecxi» (как это сделал, например, скриба массарии через 11 дней (8 июля), фиксируя затраты на покупку подарка для Алексея) или «ihir Alecxi», но не «dominus chiri Alesi». Не кажется ли все это странным и некорректным, в особенности, если считать Джованни Лабаино «малограмотным» нотарием, служившим в магистратуре, при которой состоял еще скриба, умеющий хорошо писать и говорить по-гречески?

Как в таком случае быть с именами, начинающимися с литер «Ih/K» — Iherihi, Ihirchin, — отмеченными в массарии Каффы, даже принимая во внимание некоторые исключения (например, Kirchin, Kirmanolli, Chirchor-Circhos, Chirasent, Chiriaxi и др.), где «ih» содержится не в самом имени, а префиксе «κυρ» [Пономарев, 2000, с. 347, прим. 46]? Подобного казуса не отмечено за последующие 64 года в истории Феодоро. Генуэзцы ни разу за 35 лет не обратились и не назвали Алексея Chirialesi или ihir Alecxi. Для них он (как и его преемники) всегда domino (dominus) Alecxi².

В.П. Кирилко высказал предположение, что за именем Кириалеси может скрываться прозвище «Черный Алексей». Однако ономастика средневекового Крыма, учитывая пребывание здесь и западно-кавказских (адыгских) элементов [Мыц, 19916, с. 81—82; Кирилко, 1999, с. 139—140; Байер, 2001, с. 74] (об этом говорит и популярность имени lharchassius = Черкес [Пономарев, 2000, с. 347]), отраженная в топонимике как горной, так и равнинной части полуострова [Бушаков, 2003, с. 163; Бубенок, 2004, с. 30—31], пока изучена крайне слабо. Многое строится попросту на уровне догадок и предположений. Можно только сказать, что в перечне имен «ih/k» нет ни западноевропейских, ни греческих (Caihibec, Caihic, Calaihi, Canaihi = Canachi).

Хотя, по-видимому, следует привести пример из римско-греческой ономастики первых веков н. э. — полное имя легата и пропретора Мезии Секста Веттуления Кериалиса³. Причем в провинциально-римской ономастике имя Кериалис было широко представлено в формах Cerialis, Caerialis, Cerialivs, Cerialia, Cerialius [Onomasticon provinciarum Europae Latinarum, 1999, s. 51].

Поэтому, пока не будут найдены дополнительные источники, данное имя корректнее читать так, как оно написано Джованни Лабаино — Chirialesi = Кириалеси, оставляя его под знаком вопроса. Здесь, как и в случае с еще одним господином Готии — Кейхиби или Чейхиби (Cheihibi) [Assini, 1999, p. 15], какие-либо определения этнолингвистического характера (содержания) могут быть ошибочными.

Ранее, в мае 1411 г., магистраты Каффы посылают в Команию с дипломатической миссией Джорджо Торселло⁴. К кому конкретно из правителей Орды (к Едигею — Идигу?) и с какой целью он был направлен, неизвестно. Вероятно, власти Каффы проводят переговоры с ханом Тимуром (Темюром), занявшим престол в Золотой Орде в 813 г. х. (6 мая 1410 — 24 апреля 1411 гг.) после Пуллада [Сафаргалиев, 1996, с. 525], разгромившего в 1410 г. Тану. Сопоставление данных итальянского источника с известиями мусульманских авторов позволяет отнести время начала правления Тимура (сына Тимур-Кутлука и зятя Едигея) к началу 1411 г. (до 24 апреля 1411 г.).

В том же году Джорджо Торселло со специальной миссией отправился в Готию, где встречался с владетелем Феодоро⁵, за что ему массария выплатила 100 аспров [Jorga, 1899, p. 22]. В данном случае, когда неизвестна точная дата визита Джорджо Торселло на Мангуп, трудно установить, с кем из упоминаемых под 1411 г. правителей Феодоро он вел переговоры — Кириалеси или Алексеем.

А.А. Васильев, рассматривая события этого года, сопровождавшиеся довольно частым обменом послов между Феодоро и Каффой, а также принятым в таких случаях подношением даров, высказал предположение, что внимание генуэзцев в этот период было обращено к Готии в связи с началом правления Алексея. Понимая, насколько важно поддерживать дружеские отношения с новым князем, Каффа отнеслась к нему с большим почтением [Vasiliev, 1936, p. 202]. В таком случае поездка Джорджо Торселло к Алексею могла состояться в июле (?) 1411 г., т. е. уже после возвращения генуэзского посла из Орды.

В одном из документов, датированном 26 августа 1411 г., сообщается о выплате некоторой суммы послу «к Алексею» (при этом его имя не указано)⁶. Осенью того же года (24 октября) в Каффе находился Кеассий, прибывший от господина Феодоро: массарией фактории послу ассигновано 50 аспров, и еще 260 аспров выплачено за одеяние, которое он получил⁷.

В последующие девять лет генуэзские источники не отмечают каких-либо активных политических контактов между Каффой и Феодоро. Вполне вероятно, что этот пробел обусловлен отсутствием опубликованных документов или их утратой. Например, в составе так называемого Секретного архива Генуи — Diversorum Filze — в двух «связках» содержатся документы соответственно за 1375—1398 и 1420—1477 гг., а период 1399—1419 гг. совершенно не отражен в собрании [Карпов, 1995, с. 9—11]. Видимо, только поэтому в 1420 г. (запись сделана 24 сентября) массарии Каффы фиксируют затраты средств на пир в честь приема посла от господина Феодоро⁸.

По всей видимости, начало активных контактов между феодоритами и генуэзцами во второй половине 1420 г. не было случайным. В консулат Манфредо Саули (1420—1421 гг.) Каффа из-за неурожая в Северном Причерноморье остро нуждалась в поставках продовольствия на рынки города. Поэтому Саули стремился поддерживать мирные отношения как с ханом [Карпов, 1995, с. 14], так и с правителем Феодоро Алексеем. Петиция Джорджо Конте (датирована 3 и 28 сентября 1442 г.) достаточно ярко обрисовывает реальное положение, в котором оказалась в то время столица генуэзской Газарии: «В консульство Манфредо Саули в Каффе была не просто нехватка зерна, но настоящий голод, так что значительная часть населения питалась скорее травой, чем хлебом» [Карпов, 1998, с. 35].

Свидетельство итальянского источника подтверждается и данными русских летописей, отмечавших под 1420 г. первоначально засуху («меженина»), а затем и рано наступившую зиму (в середине сентября пошел снег и в течение трех дней покрыл землю слоем в «4 пяди», из-за чего урожай остался неубранным: «<...> а всякое жито под снег полегло»); наступившая оттепель («<...> вся же зима тепла бысть вельми»), вызвала вспышку эпидемии («<...> мор бысть силен по всей земле Русской», «И тако вымроша, яко жита без жати некому <...>»), а затем продолжительный голод [Борисенков, Пясецкий, 1988, с. 289—290].

Неблагоприятные погодные условия на протяжении нескольких лет (1420—1423 гг.) вызвали в Восточной Европе голод, массовые заболевания и гибель населения. По-видимому, в этом контексте следует рассматривать торжественный прием посла Алексея I (Старшего) в Каффе 24 сентября 1420 г. и пребывание в Готии в начале следующего года (согласно документам массарии Каффы, 7 января 1421 г. для этой цели выделено 200 аспров) в сопровождении 5 оргузиев представителя генуэзской фактории — Джорджо Вакка⁹.

Примечания

1. Надо полагать, что здесь под «прокуратором» (лат. procurator) подразумевается «представитель», «поверенный», «уполномоченный».

2. Следует также отметить некоторое сходство в звучании имени Кирилеси с рядом топонимов окрестностей Мангупа: долина, простирающаяся к северу от средневекового города — Каралезская; села, расположенные здесь, Юхары-Каралез и Ашага-Каралез [Паллас, 1999, с. 64—66]. Происхождение топонима Каралез (Каралес) П.С. Паллас связывал с именем Кара-Иляз (т. е. Черный Илья) [Pallas, 1801, s. 104—109]. При этом он отмечал наличие имени Кара Ιουσουφ у поздневизантийских писателей (Cara Jusuf, id est niger Jsephus) [Pallas, 1801, s. 109; Хеллен, 1837, с. 249]. Однако столь «прямолинейная» интерпретация в формообразовании Chirialesi = Кириалеси = Кара-Ильяс не выглядит убедительной, потому что нотарий-латинянин (с ономастикой народов Причерноморья лигурийцы были хорошо знакомы с 70-х гг. XIII в.) написал бы Chara (Chera, Kera) — Ellias (как, например, Cara, Caram, Keracia, Keribegi, Kerihi, Kera Erigni, Caraiha и т. д.) [Пономарев, 2000, с. 347, 374].

3. Известен как один из четырех офицеров, участвовавших в осаде и захвате Иерусалима в 69/70-х гг. н. э. под командованием Тита, первый римский губернатор Иудеи, отмеченный в 74/75—78/79 гг. н. э. жителями Херсонеса бронзовой статуей [Трейстер, 1999, с. 122—123, кат. 5 (26)].

4. «pro Ceorgio Torsello, transmisso in Comania <...>» [Jorga, 1899, p. 25; Vasiliev, 1936, p. 202, П.З]. Х.-Ф. Байер, на мой взгляд, неверно интерпретирует топонимический анахронизм, отраженный в латинском источнике и представленный в форме «Комания» (т. е. Дешт и-Кипчак = «Половецкая степь»), произвольно заменяя его на Готию: «...Название "Комания" любопытно в то время. Мы помним, что аль-Идриси в XII в. локализовал район куман между Ялтой и Херсоном (см. гл. 11), так что, возможно, топонимом "Comania" обозначено нечто иное, как Готия» [Байер, 2001, с. 206].

5. «<...> pro Ceorgio Torsello, misso ad dominum Teodori <...>» [Jorga, 1899, p. 22].

6. «<...> pro quondam nuncio Alichssi <...>» [Jorga, 1899, p. 22; Vasiliev, 1936, p. 201, n. 6; Байер, 2001, с. 206].

7. «<...> pro Cheaassi, nuncio domino de lo Tedoro <...> asp. L., <...> pro una gauba data nuncio misso domino de lo Tedoro in Caffam, asp. CCLX» [Jorga, 1899, p. 22; Vasiliev, 1936, p. 202, n. 2]. По мнению Х.-Ф. Байера, «необычное имя намекает на то, что он, пожалуй, был аланом (асс)» [Байер, 2001, с. 206].

8. «<...> pro convivio facto ambassiatori domino de lo Tedoro <...>» [Jorga, 1899, p. 25; Vasiliev, 1936, p. 202, n. 42; Байер, 2001, с. 206].

9. «<...> pro Ceorgio Vacha, misso in Gotia cum orguxiis <...>» [Jorga, 1899, p. 26]. Л. Баллетто сравнительно недавно опубликован документ (датирован 18 февраля 1426 г.), содержащий прошение горожанина Каффы Джорджо Вакки (Ceorgio Vaca, burgense Caffe) о назначении на должность оргузиев двух жителей города («<...> pro duobus horgusiis civitatis <...>») [Balletto, 2000, p. 129—130, doc. 113].