2.3.4. Границы владений господ Феодоро

Восстановление в 1427 г. митрополитом Дамианом храма Святых Апостолов в Партените некоторыми исследователями расценивалось как попытка подчинения этого приморского поселения власти владетелей Феодоро [Веймарн, 1968, с. 81]. Но этому явно противоречат данные как современных тем событиям, так и более поздние генуэзские письменные источники (1429—1449 гг.). В них сообщается о «капитанах Готии», под военно-административным контролем которых находилось все побережье от консульства Чембало до консульства Сугдеи. К тому же, в Партените присутствовал оффициал генуэзской фактории в ранге консула (consulatus Pertinice), выплачивавший Попечительному комитету (officii Provisions) при вступлении в должность 4 сомма на ремонт оборонительных сооружений Каффы [Устав, 1863, с. 675].

А.Л. Бертье-Делагард, а вслед за ним А.Л. Якобсон, Е.В. Веймарн и другие исследователи чрезмерно расширяли границы «княжества Феодоро», стремясь «совместить» их с территорией, занимаемой Готской епархией [Бертье-Делагард, 1920, с. 60—62; Якобсон, 1964, с. 124; Веймарн, 1968, с. 79—81, рис. 30]. Явно априорно звучит высказывание о том, что земли епархий «вполне отвечали административному делению страны и ее политических владык» [Бертье-Делагард, 1920, с. 65; Домбровский, 1966, рис. 2] (рис. 65: I).

Готская епархия по своей площади значительно превосходила территориальные владения господ Феодоро. Митрополит города Феодоро и всей Готии распространял свою духовную (и, надо полагать, не только) власть на паству, проживавшую на землях, принадлежавших в Юго-Западном Крыму татарам, а на Южнобережье — генуэзцам. Очевидно, именно так обстояло дело в Чембало, Горзоне, Партените, Лусте, Ялите и других местах. Хотя и нельзя полностью отрицать существование в XV в. (особенно начиная с 20-х гг.) политической тенденции к расширению владений правителей Мангупа за счет прибрежных территорий, отошедших под власть Генуи в 80-х гг. XIV в. по договору с татарами.

В некоторых направлениях феодоритам удалось закрепить за собой земли, на которые первоначально устанавливалось право митрополита Готии на сбор каноникона. Так, например, произошло с округами Кинсанус и Эллис. Еще в конце XIV в. при помощи авторитета константинопольского патриарха их удавалось удерживать в руках митрополиту Херсона. Но уже в начале XV в. селения, входившие в эти округа, переходят в епархиальное управление митрополита Готии, и часть из них (селения Фуна и Алания, располагавшиеся на территории округа Кинсанус) попадает под власть господ Феодоро. В момент обострения военно-политических отношений с генуэзцами в селении Фуна возводится укрепление. В конце 50-х гг. XV в. оно было превращено в родовой замок [Мыц, 1988, с. 97—115].

На северо-востоке граница «княжества» проходила по левому берегу р. Бельбек (Кабарды) до среднего течения. Здесь, возле с. Албат, она поворачивала на восток, простираясь до верховьев р. Качи (на этом отрезке находился феодоритский замок у с. Керменчик) и доходила до северной окраины Алуштинской долины. Крайним восточным оборонительным пунктом после заключения договора в 1424 г.(?), служила крепость у поселения Фуна.

Территория Южнобережья (так называемая «Приморская Готия») прочно удерживалась генуэзцами с 80-х гг. XIV в. Созданное ими около 1344 г. консульство Чембало также занимало значительную территорию. Его административные границы определены в Уставе 1449 г. и были, по-видимому, установлены еще в XIV в. Они располагались между маяком (fanario) и селением Кайту (loco Caiton) [Юргевич, 1863, с. 791].

Но этих указаний явно недостаточно для четкого определения сухопутной границы консульства. Это послужило поводом для спора исследователей по данному вопросу. Уже Ю.А. Юргевич затруднялся точно определить названные в тексте пограничные объекты консульства Чембало. И если fanario ему удалось определить по морским картам, где на западной оконечности мыса Херсонес стоит обозначение «Fanar» или «cap Fanari», то относительно с. Кайту, расположенного на юго-восточной окраине Байдарской долины, он высказал предположение, что «генуэзцы при определении расстояния были не очень точны, или находилась другая местность того же имени на берегу моря» [Юргевич, 1863, с. 834, прим. 137].

А.Л. Бертье-Делагард определял западную границу консульства Чембало как проходившую «по естественной преграде на западе, отрогу главной гряды гор, кончающемуся мысами Сарыч и Форос» [Бертье-Делагард, 1920, с. 19]. Таким образом, в состав консульства Чембало входили селения Карань, Камара, Алсу, Варнутка, Кучук-Мускомья и часть Байдарской долины, откуда ведет наиболее удобная дорога на побережье в с. Ласпи [Бертье-Делагард, 1920, с. 19].

Рис. 66. Таврика в первой четверти XV в.: 1 — территории, принадлежавшие коммуне Генуи; 2 — владения Феодоро

Ласпинскую долину и мыс Форос (самый западный пункт «Капитанства Готии») разделяет горная гряда Чобан-Таш, служившая естественной границей между южным и западным участками побережья Крыма. Наиболее вероятно, что северной границей административного управления Чембало являлась р. Черная (территория, расположенная на ее левом берегу, принадлежала генуэзцам, а на правом — Феодоро). В таком случае, к уже перечисленным выше селениям следует добавить еще три, находившихся на левом берегу р. Черной в Байдарской долине — это Байдары, Биюк-Мускомья и Кайту; т. е. Чембало было подчинено 9 сел.

Как обстояло дело с Херсоном, а вернее поселением, занимавшим после нескольких татарских погромов XIII (1278 и 1299 гг.?) и XIV вв. (1365, 1375 гг.?) портовую часть некогда крупного византийского города, сказать пока трудно. Но, как уже отмечалось, Устав Каффы (De ordine Caphe) 1449 г. на западе ограничивает приморские владения консульства Чембало маяком, расположенным на мысе Херсонес. Это позволяет предполагать вхождение данной территории уже во владения правителей Феодоро. Подтверждением данного предположения может служить находка в Херсонесе плиты с надписью и монограммами. Среди них одна бесспорно читаемая — с именем Исаака, правившего Мангупом во второй половине 60-х — середине 70-х гг. XV в. Поэтому попытка Е.В. Веймарна ограничить пределы данного консульства собственно окрестностями Чембало, «предоставляя» остальные территории владетелям Феодоро, является малоубедительной и слабо аргументированной [Веймарн, 1968, с. 81, рис. 30] (рис. 65. II).

К тому же, при рассмотрении вопросов, связанных с определением «границ» того или иного государственного образования, надо всякий раз подходить к их освещению с конкретно-исторической точки зрения, учитывая возможную динамику изменений в зависимости от политической обстановки, которую никогда нельзя принимать за статичную величину. Ярким примером тому является исторический отрезок времени 1433—1441 гг. Как известно, с конца февраля 1433 г. по июнь 1434 г. к Алексею I (Старшему) перешли земли консульства Чембало. Затем, с 8 июня 1434 г. по ноябрь 1441 г., он потерял не только новые «приобретения», но также Каламиту и Фуну (?). Поэтому упоминаемые в надписи 1427 г. прибрежные владения правителя Феодоро — «Поморье» — в тот момент могли располагаться только между дельтой р. Кабарда (ныне р. Бельбек) и Херсонесским маяком, исключая какое-либо двусмысленное «политическое» звучание данного топонима в титулатуре владетеля Мангупа Алексея, как это полагали некоторые исследователи [Малицкий, 1933, с. 27; Vasiliev, 1936, p. 217].

Например, А.А. Васильев, касаясь рассматриваемого вопроса, считал, что «правитель горной Готии владел также и поморьем, разумеется, лишь в пределах западного побережья Крыма, где он построил порт в Каламите». Но после этого вполне объективного заключения исследователь, развивая идею, высказанную ранее Н.В. Малицкий [Малицкий, 1933, с. 27], делает неожиданное предположение, что «в представлении Алексея определение "князь поморья" имело более широкий смысл. Стремясь утвердиться на южном берегу, особенно в Балаклаве, Алексей мог выражать, таким образом, свои притязания на генуэзское побережье, особенно после заключения договоров 1381—1387 гг., когда генуэзцы стали рассматривать территорию Готии как вассальную, а Алексея как мятежника» [Vasiliev, 1936, p. 217].

После этого, нарушив все хронологические границы, А.А. Васильев уже с полной уверенностью писал о том, что «именно этим можно было бы объяснить появление генуэзского герба в форме удлиненного греческого креста на овальном щите на рассмотренных нами трех (sic!)¹ плитах с надписями. Однако эмблема, хотя и найденная в Готии, не является доказательством вассальной зависимости княжества от Генуи, на самом деле Готия была абсолютно независима от Каффы (выделено мной — В.М.)» [Vasiliev, 1936, p. 217].

Следующая посылка исследователя заключалась в том, что «этот герб можно объяснить лишь в связи с агрессивными тенденциями политики Алексея, продолжавшего рассматривать генуэзские владения на южном берегу, которые прежде формально принадлежали Готии, как свои собственные. Изображение герба было свидетельством прежних политических отношений, и генуэзские власти, несомненно, негодовали из-за этого символа политических притязаний Алексея, притязаний, от которых, по крайней мере с 1427 г., Генуя не смогла заставить его отказаться» [Vasiliev, 1936, p. 217]. В дальнейшем эта точка зрения, без какого-либо критического анализа, была поддержана и другими исследователями средневекового Крыма [Якобсон, 1950, с. 43, прим. 2].

Если следовать канонам формальной геральдики символов, помещенных на плите 1427 г., то в качестве главного выступает герб Генуи (крест на норманском щите), являвшейся сюзереном только побережья Готии, что, по-видимому, признавалось владетелем Мангупа. Второе место занимает монограмма самого Алексея, в то время как двуглавый коронованный орел Палеологов (основой их композиции также является норманский щит) помещен в крайнем левом поле, что указывает на его наименьшую значимость в «геральдической иерархии». Уже только их расположение исключает возможность принимать герб Генуи как временную символику, отражавшую политические притязания правителя Феодоро на территории, которые находились под управлением Каффы.

Если следовать логике рассуждений Н.В. Малицкого и А.А. Васильева, то наличие на строительных плитах Каффы XIV в. геральдических щитов с тамгой золотоордынских ханов [Skrzinska, 1928, № 1 (1342 г.), № 3 (1348 г.), № 8 (1384 г.), № 11 (1389 г.) и др.] должно свидетельствовать об устойчивой тенденции политических амбиций (притязаний) Республики св. Георгия на Дешт и-Кипчак. Однако подобное предположение является абсурдом с точки зрения исторических реалий того времени.

* * *

Представленный материал позволяет в хронологической последовательности восстановить динамику политических событий первой четверти XV в., происходивших на территории Газарии, находившейся под юрисдикцией коммуны Генуи и правителей Феодоро (рис. 66). Обе стороны после открытого военного столкновения в 1422—1423 гг. стремятся укрепить свои позиции путем совершенствования оборонительных систем основных опорных пунктов. В 1425 г. генуэзцы возводят в Чембало дополнительные крепостные стены и башни, защищавшие латинский квартал (burgus) со стороны входа в бухту Чембало («Рипагуля»?) и городских кварталов, заселенных греками. В это же время Алексей I (Старший) на Мангупе завершает строительство дворцового здания с башней-донжоном. Митрополит Дамиан восстанавливает из руин основной городской храм-базилику.

К 1 мая 1426 г. в консулат Фредерико де Камилла в Сугдее было закончено возведение башни св. Павла (Сан Паоло) (?) в консульском замке Санта Элия (?), явившееся финальной стадией формирования крепостной системы цитадели города.

Можно предположить, что в этот хронологический промежуток (1426—1427 гг.) ведется и строительство в цитадели Мангупа, архитектурно-планировочным завершением которого стала постройка в 1427 г. семейной (родовой) церкви правителей Феодоро (октагона) во имя святых Константина и Елены. Несколько раньше, 10 сентября, в Партените, митрополитом Дамианом восстановлен и заново освящен храм святых апостолов Петра и Павла. На стене церкви кроме ктиторской надписи устанавливается плита с его монограммой, учреждающая право сбора каноникона (ставропигия).

В 1425 г. (?) старший сын Алексея I (Старшего), Иоанн, женился на представительнице византийского царственного рода Марии Палеологине Асанине Цамблаконине, что, по-видимому, послужило основанием для включения двуглавого коронованного орла в «геральдику» правителей Феодоро [Степаненко, 1997а, с. 76—77; 2001, с. 335—352].

Данный престижный династический брак являлся символическим подтверждением международного признания политического авторитета главы правящей на Мангупе (до этого малоизвестной) фамилии. Поэтому владетель Феодоро обращается к использованию соответствующих его новому статусу выразительных средств социальной идентификации в виде значительных архитектурных форм (дворец, цитадель, фамильная церковь), богато орнаментированных и украшенных общепринятыми в то время «геральдическими» символами закладных плит.

От брака Иоанна и Марии родился Алексей Палеолог Асанин Цамблаконин, получивший свое имя в честь деда. В 1426 (1429?) г. Алексей I (Старший) устанавливает династические связи с Великими Комнинами: его дочь Мария выходит замуж за деспота Давида, сына Алексея IV Великого Комнина [Vasiliev, 1936, p. 198, 214; Степаненко, 2001, с. 344—345]².

В эти же годы, вероятно, феодориты продолжают восстановление (после землетрясения 1423 г.) и совершенствование фортификационных сооружений Фуны и Каламиты путем возведения дополнительных башен. До настоящего времени археологические материалы XV в. выявлены еще на трех укреплениях Южнобережья. Они могли временно (в 1422—1423 гг.) входить в систему обороны владений правителей Феодоро (Дегерменкой, Гелин-Кая и Учансу-Исар). Дальнейшая их судьба, после вынужденного подписания мира в 1424 г. (?) (ввиду катастрофических последствий грандиозного по своим масштабам природного явления, каким являлось землетрясение конца 1423 г.?) остается неизвестной. Данные крепости могли принадлежать как отпрыскам правящей фамилии (principibus Gazarie), так и вассалам владетеля Мангупа, которые в генуэзских источниках называются баронами (dominus baronibus) [Устав, 1863, с. 726].

По мнению А.Л. Якобсона, осуществление Алексеем I (Старшим) в относительно короткие сроки столь грандиозной строительной программы во второй половине 20-х гг. XV в. стало возможным благодаря не только торговым операциям, которые он смог осуществлять через порт Каламиты, но также значительному подъему сельского хозяйства в Юго-Западном Крыму [Якобсон, 1964, с. 123]. Однако если учесть, что этому «подъему» предшествовали засушливые годы, вызвавшие нехватку продовольствия и голод в Каффе, порт Каламиты строился, но мог быть легко блокирован при выходе из бухты генуэзскими кораблями, а успешно начатые Алексеем I (Старшим) военные действия были прекращены после разрушительного землетрясения (?), то становится очевидным наличие у правителя Феодоро и других финансовых источников. Ими могли являться: 1) система налогов на подвластное население, занимавшееся ремеслами, торговлей и сельским хозяйством³; 2) выгодная продажа запасов продовольствия в голодающих генуэзских факториях; 3) захваченные в Чембало товары генуэзских негоциантов, доставшиеся феодоритам в качестве военного трофея (?) и т. д.

Таким образом, к 20-м гг. XV в. на территории Горного Крыма (Готии) завершается формирование нового феодального государства, получившего в научной литературе наименование «княжество Феодоро». Именно с этого времени находим практически все необходимые атрибуты, присущие небольшим государственным образованиям: 1) установление границ с соседями (татарами и генуэзцами); 2) определение внешнеполитических приоритетов и поиски союзников для их осуществления; 3) установление династических связей через браки с другими христианскими государствами (прежде всего с Трапезундом и Константинополем); 4) учреждение «геральдической» символики, отражающей династические связи и титул его правителя (αύδϵ́ντης πόλεως Θεοδώρω καί παραδαλασσία — «владетель города Феодоро и Поморья»); 5) обустройство в столице хорошо укрепленной резиденции; 6) признание политического суверенитета (а вернее, на первых порах, широкой автономии в составе Крымского улуса); 7) развитие торговых отношений как с Причерноморскими государствами, так и со странами Восточного Средиземноморья (особенно с Венецией, традиционной соперницей Генуи). Успехи, основанные на предприимчивости и политической дальновидности Алексея I (Старшего), позволили созданному им небольшому государству сыграть видную роль в полувековой истории Причерноморья и Восточной Европы.

Примечания

1. На самом деле, геральдический щит с генуэзским крестом, что в действительности могло указывать на признание Алексеем I (Старшим) после 1423 г. сюзеренитета Генуи над побережьем Готии, сохранился только на плите 1427 г.

2. В этом отношении интересно свидетельство председателя городского совета Рагузы венецианскому дожу Петро Мочениго о том, что правителю Мангупа до его захвата турками в 1475 г. было подвластно 30 тыс. домов [Колли, 1911, с. 17]. Можно считать, что ссылка на численность домов («дымов») в источнике приведена не случайно, она указывает на количество облагаемых налогом податных хозяйств [Мыц, 1991а, с. 114—115].

3. Анонимный автор, продолживший написание трапезундской хроники Михаила Панарета, сообщает: «В том же году [.....?], в месяце ноябре прибыла также из Готии василисса госпожа Мария (ήβασίλισσα κυρα Μαρία), дочь господина Алексея доната из Феодоро (ή του̑ κυρου̑ Ἀλϵξίου ϵ̓κ τη̑ς Θϵοδώρας θυνάτηρ), и была венчана с благочестивым деспотом (μϵτὰ ϵύσϵβου̑ς δϵσπδτου), своим мужем Давидом Великим Комнином (Δαβίδ τοῡ Μϵγάλου Κομνηνου)» [Байер, 2001, с. 210]. А.А. Васильев полагал, что данное событие могло произойти не позже конца ноября 1426 г., т. к. предыдущая запись датирована 12 ноября этого года [Vasiliev, 1936, p. 214, № 2]. Однако О. Лампсидис обратил внимание на то, что после свидетельства 12 ноября 1426 г. отсутствует как минимум еще десять стихов, и поэтому дата брака Марии и Давида, предложенная Васильевым, сомнительна [Λαμψίδης, 1958, ς. 81]. Точку зрения О. Лампсидеса как последнего издателя хроники поддержал Х.-Ф. Байер. Но он ошибочно называет Давида сыном Иоанна IV Комнина (в то время, как Давид был его младшим братом) и предлагает время заключения брачного союза относить к сен-тябрю/октябрю 1429 г. [Байер, 2001, с. 190, 210 сл.]. Известие трапезундской хроники интересно также тем, что в ней единственный раз Алексей получает определение «доната», т. е. знатного по происхождению человека (δυνατηρ = «властитель», «правитель», «владетель», «князь», «могущественный человек в государстве»).