Глава I. На подступах к византийскому Херсону

Дорога к Чуфут-кале начинается в предместье Бахчисарая — Староселье. Здесь — перекресток четырех долин. Наш путь вверх по балке Марьям-дере, по дороге, исхоженной миллионами ног, Чуфут-кале посещают более 120 тыс. человек в год.

Не останавливаясь, пройдем мимо Успенского монастыря, оглянемся на выступающие слева из зарослей черепичные крыши строений явно мусульманского облика. Минуем умирающую ореховую рощу.

Место, с которого начинается путешествие в древность, мало приметно на оживленной туристской тропе. На склоне в зарослях кизила и лещины скрыт древний могильник то ли жителей поднебесного города, то ли села, располагавшегося здесь поблизости, в долине. И такой неопределенности есть веские причины.

Давно уже ведется спор вокруг этого участка склона, напоминающего поле былого сражения, усеянного оплывшими воронками. Этот грунт проседал в камеры склепов, выдавая их местонахождение.

Пошатаемся заглянуть в один из раскопанных склепов. В торцовой стенке ямы прямоугольной в плане формы, именуемой археологами дромосом, зияет узкий лаз, ведущий в камеру склепа. Обычно такие лазы имеют прямоугольную форму с арковидным завершением. Камеры в плане были, как правило, овальные или прямоугольные со скругленными углами. Потолок имитировал коробовый свод. В некоторых склепах имелись ниши-лежанки. На стенах хорошо видны следы орудий, которыми вырубались склепы. Борозды расположены в определенном направлении и с определенной частотой. Можно утверждать, что они оставлены орудием в виде кирки с лезвием шириной около 7 см. Удары были частыми и короткими, сверху вниз под углом 35—50°. Расстояние между бороздами, образовавшимися в результате ударов, — не более 8—9 см. Запомним характер следов. В дальнейшем, когда мы будем знакомиться с пещерами на плато, увидим, что следы таких же рубящих орудий остались и на стенах. Техника высекания менялась в разные эпохи. Этот факт поможет в установлении хронологии искусственных пещер.

Могильник в Марьям-дере был открыт П.П. Бабенчиковым, проведшим здесь небольшие разведки в 1946—1947 гг. В 1948 г. исследования проводил Е.В. Веймарн (Крымский филиал АН СССР), а с 1950 по 1961 гг. В.В. Кропоткин (Институт археологии АН СССР). Всего было раскопано 109 склепов, 24 подбойные могилы и 2 грунтовые. Погребальные сооружения расположены очень густо, нередко перекрывают друг друга. 76,9% погребений сделаны в земляных склепах. Инвентарь их обычный для раннесредневековых могильников горного Крыма: серебряные и бронзовые пряжки, фибулы, височные кольца, разнообразные наборы бус. Найдены также известняковые надгробия, на которых высечены кресты простой формы. В целом могильник функционировал со второй половины VI по X вв.¹

Ситуационный план Чуфут-кале. 1. Раннесредневековый могильник в Марьям-дере. 2. Остатки застройки Мариамполиса. 3. Дюрбе Хаджи-Гирея Менгли-Гирея и Зинджарлы-медресе. 4. Раннесредневековый могильник на территории Салачика. 5. Оборонительная стена Биюк-исар. 6. Оборонительная стена Кичик-исар. 7. Оборонительная стена Дут-исар. 8. Оборонительная стена Пенджере-исар. 9. Ворота Кичик-капу, южный участок обороны Старого города. 10. Кенассы. 11. Средняя оборонительная стена. 12. Восточная оборонительная стена. 13. Бурунчакская стена. 14. Раннесредневековый могильник в Ашлама-дере

Туристская тропа, поднимающаяся к Чуфут-кале мимо иссякшего источника Газы-Мансур, совпадает со средневековой дорогой, по которой последние обитатели поселения завозили воду к своим жилищам. Путешественники прошлого столетия сравнивали их с орлиными гнездами, а турецкий путешественник Эвлия Челеби, побывавший здесь в 1666 г., писал, что крепость расположена на обрывистой скале, которая «своей вершиной достигает неба. Это высокий замок в форме овала, мощная крепость, основание которой составляет скала, имеющая в окружности восемь тысяч шагов. Вокруг нее вообще нет оборонительной стены, поскольку она со всех сторон окружена скалами высотой в тысячу аршин, на которых имеются гнезда соколов и орлов и за которые не зацепится никакой птичий коготь. А под ними — пропасти, подобные адским челюстям, бездонные глубины».² Путешественник (мы еще не раз будем его цитировать) верно передал восприятие этой местности человеком, впервые побывавшим здесь. Захватывающее зрелище открывается из долины. На крутом обрыве видны стены древних зданий, готовых, кажется, в любой момент сорваться вниз. Вот он, Чуфут-кале, Кырк-ор, Топрак-кала, Бутмай, Гевхер-кермен. Названия менялись вместе с эпохами жизни поселения. Последнее может быть переведено как «крепость драгоценностей». Эвлия Челеби так объясняет его: «...татарские улемы дали ему название Гевхер-кермен. Ведь в те времена все ворота, стены и калитки замка были украшены драгоценными камнями»³.

Однако для нас оно имеет более глубокий смысл. Действительно, Чуфут-кале и его окрестности подобны шкатулке, наполненной драгоценностями — замечательными плодами человеческого труда, знаний, искусства. И они непременно откроются тому, кто захочет внимательно вглядеться в прошлое, познать его. Эти памятники — наше достояние, наследство, которое мы обязаны сохранить, потому что оно принадлежит не только прошлому и настоящему, но и будущему.

Находки из раннесредневекового могильника в ущелье Марьям-дере

Несколько слов о топографии Чуфут-кале. Плато, на котором расположено огромное городище, представляет собой отрог горного массива, сложенный мшанковыми известняками, ограниченный с трех сторон вертикальными обрывами высотой до 50 м. Над уровнем окружающих долин оно поднято на 200 м. Его поверхность имеет уклон к западу. На местности с руинами старых построек он слабо заметен, зато на карте по отметкам высот видно, что перепад уровней между западной оконечностью плато и районом Восточной оборонительной стены составляет около 200 м при расстоянии между этими участками в 1700 м. Эта крутизна весьма ощутима, если пройти маршрут с запада на восток, особенно в жаркий летний лень.

Территория городища традиционно делится на три хорошо выраженные части. Названия их устоялись с дореволюционных времен. В первой серьезной научной статье, содержащей описание городища и довольно точный его план, автор, известный знаток истории Крыма, военный инженер А.Л. Бертье-Делагард выделяет пустырь — незастроенную часть плато с запада площадью около 36 га, Старый город, отделенный от пустыря невысокой оградой, и Новый город, раскинувшийся между Средней и Восточной оборонительными стенами⁴.

План Старого и Нового города Чуфут-кале. 1. Бурунчакская стена. 2. Кичик-Капу — Малые (Южные) ворота. 3. Кенассы. 4. Средняя оборонительная стена. 5. Колодец Копка-кую. 6. Усадьба А.С. Фирковича. 7. Руины дома караимских обществ. 8. Восточная оборонительная стена. 9. Руины бани и усадьбы. 10. Предполагаемая тюрьма. 11. Пещерный комплекс «Чауш-кобасы». 12. Дюрбе Джанике-ханым. 13. Мечеть

Эти термины сохраняются и в современной литературе. Правда, пустырь, вслед за авторами 20-х гг. XX в., сейчас часто называют «Бурунчак», то есть «мысок». Этим названием будем пользоваться и мы. На плане хорошо видно, что древняя застройка концентрируется в самом узком месте плато. Площадь Старого города составляет около 7 га, Нового — более 3 га.^*

Чтобы разобраться в истории поселения на чуфут-кальском плато, путешествие лучше начать у Средней оборонительной стены. Она в самом деле средняя, так как расположена в самом центре застроенной части, отделяя Старый город от Нового. К этому памятнику давно уже приковано внимание исследователей. Фактически все споры о времени и обстоятельствах возникновения крепости сводятся главным образом к датировке стены. Дискуссия не завершена и по сей день. В известной мере упрощая ее содержание, можно говорить о двух противоположных концепциях — византинизме и автохтонизме. И та и другая точки зрения в основном сводятся к проблеме возникновения «пещерных городов».

Известно, что Византия строила укрепления на полуострове. Об этом сообщают письменные источники, прежде всего, знаменитый Прокопий Кессарийский, упоминающий о некой стране Дори, населенной готами, союзниками Юстиниана I. Проходы в эту страну были укреплены «длинными стенами». Пока неясно, какие именно сооружения скрываются под этими термином. Еще с 30-х гг. XIX в. благодаря известному путешественнику швейцарцу Дюбуа де Монпере с ними стали отождествляться «пещерные города», в том числе и Чуфут-кале. Из современных исследователей на такой точке зрения стояли А.Л. Якобсон и М.А. Тиханова.

Иная концепция происхождения «пещерных городов» начала складываться в 30-е годы нашего века. У ее истоков стоят В.И. Равдоникас и Н.И. Репников. Наиболее последовательно она изложена в работах Е.В. Веймарна. По его мнению причиной создания укреплений в юго-западной Таврике была не инициатива византийских властей, а формирование у смешанного по этническому составу местного населения феодальных отношений. Оно-то и привело к появлению различных поселений: городов, замков, монастырей, сел. В связи с этим Е.В. Веймарн считает неправильным само употребление термина «пещерные города», поскольку памятники, объединенные под этим названием, на самом деле не образуют какой-либо однородной группы. Они различны в типологическом отношении, разновременны и не могут считаться действительно пещерными поселениями, поскольку жилых скальных сооружений на них было крайне мало, а преобладали наземные жилые и хозяйственные постройки. По мнению Е.В. Веймарна, ссылавшегося на результаты раскопок, Чуфут-кале не мог быть византийской крепостью, так как наиболее ранние материалы, связанные с первым этапом жизни поселения, датируются X—XI вв., т. е. временем, когда византийское влияние в Таврике было слабым. Заметим, что на территории Бурунчака исследователем обнаружены также фрагменты амфор VI—VII вв., однако малочисленность этих материалов не позволила ему связать их со строительством первых оборонительных сооружений⁵.

И все же последнее слово в дискуссии осталось за византинистами. В 1974 г. А.Л. Якобсон, анализируя технику кладки Средней стены и характер строительного материала, категорически высказался о более ранней дате — VI в.⁶ В этом же году вышла статья московского археолога Д.Л. Талиса, также рассматривающая архитектурные особенности этого сооружения, но выводы его были иными — XII в.⁷ Вот так размах! Откуда такие разногласия среди исследователей? Причина кроется в скудности письменных источников по истории раннесредневековой Таврики, недостаточной изученности ее археологических памятников, в несовершенном знании раннесредневековой архитектуры. Очень сложно судить о времени основания постройки по строительной технике и стилю. Архитектура — один из самых консервативных видов искусства. Строительные традиции передавались и закреплялись в монументальных сооружениях, жизнь которых порой измеряется веками. Часто они становились образцами для зодчих последующих поколений. Неодинаково эволюционировали и различные архитектурные формы. Быстрее обновлялись планировочные и объемные решения христианских храмов, отражающие динамику развития идеологической системы христианства. Более консервативными оказывались стоящие в стороне от идеологических проблем каноны фортификации. Их изменения лежали в общем русле технического прогресса, не очень торопливого в начальную эпоху средневековья. Рассуждая таким образом, легко прийти к мнению о невозможности установления более или менее точной даты постройки по техническим деталям. Однако современных исследователей это не останавливает. Они ищут другие пути решения задачи или, выражаясь научным языком, коррелируют различные факты, создают модель исторической действительности, отрабатывая с точки зрения ее достоверности различные детали, создавая образ, максимально соответствующий имеющимся данным. В этой работе каждый исследователь руководствуется определенной исторической концепцией. Как уже отмечалось, это или византинизм или автохтонизм.

При таких обстоятельствах арбитром в споре нередко выступает археология. Ее источники — бесстрастные свидетели истории — памятники материальной культуры, казалось, могут внести ясность в решение проблемы. Однако в данном случае этому мешает одна «печальная» для археологов особенность Чуфут-кале: чистота города, удивительный, можно сказать, санитарный, порядок на его улицах. Его педантичные обитатели ревниво следили за тем, чтобы бытовой мусор, строительные остатки не скапливались. Все сбрасывалось с обрывов, причем неоднократно проводились генеральные уборки, результаты которых запечатлены в отложениях под обрывами городища. Не раз археологи пытались найти участки, где сохранились бы остатки наиболее ранних культурных слоев, однако на застроенной части плато это пока никому не удалось.

Раскопки Средней оборонительной стены, проведенные Е.В. Веймарном в 1956—1959 гг., затронули оконечность северной куртины, воротный проем Орта-капу (средние ворота) и лицевую сторону южной куртины. Материалов ранее XIV в. обнаружено не было, а основная масса находок датируется XVII—XIX вв. Что же представляет собой это ключевое сооружение оборонительной системы поселения? Оно заслуживает достаточно подробного описания.

Было установлено, что оборонительная линия имела довольно сложное начертание, подчиненное условиям местности и создающее наилучшие условия для обстрела местности перед укреплением. Внешний панцирь был выложен из хорошо отесанных известняковых блоков, плотно подогнанных друг к другу, уложенных ровными рядами.

В плане оборонительная стена выступает по отношению к предполью углом вперед. Длина каждой куртины — 60 м. Северная проходит по ровной местности, а южная по склону. В месте стыка куртин расположен воротный проезд, перекрытый циркульной аркой. Ширина его составляет 3,6 м. Когда-то он имел двустворчатые ворота, открывавшиеся внутрь и запиравшиеся на тяжелый засов. Сохранился вырубленный в северной стене проема Г-образный паз, в который заводился брус засова. С севера ворота прикрывались выступом стены шириной 6,2 м. Такая компоновка крепостных стен известна еще в древнегреческих укреплениях. Привратный выступ, так называемый эпикампий, служил позицией для флангового обстрела противника, штурмующего ворота. Не случайно его правостороннее расположение. В снаряжение древнего и средневекового воина входил щит, который он держал в левой руке, в правой было оружие. Поэтому правое плечо было наиболее уязвимым и это учитывалось создателями крепостей, возводившихся до изобретения огнестрельного оружия, сделавшего ненужными щиты и прочие тяжелые защитные доспехи.

С эпикампия простреливалось не только предвратное пространство, но и предполье южной куртины. Что касается северной куртины, то она не была обеспечена фланговой защитой. Более того, ее северный фланг не доходя 11 м до обрыва имел излом внутрь. Здесь, у края скалы, как показали раскопки Е.В. Веймарна, была сделана вылазная калитка, прикрытая от взоров неприятеля, штурмующего ворота. Отсюда защитники крепости могли нанести внезапный удар сбоку по противнику.

Отсутствие фланговой защиты для северной куртины возмещалось проходящим параллельно с ней на расстоянии 10,5 м рвом, вырубленным в скале. До раскопок 1956—1959 гг. пространство перед стеной было покрыто руинами построек, относящихся к Новому городу. Застройка преполья началась, когда Средняя стена утратила свое боевое значение, став внутригородским сооружением. Это произошло после возведения Восточной оборонительной стены, о которой речь пойдет в четвертой главе. Раскопками был раскрыт северный участок рва, не доходящий 7 м до края обрыва. Большая часть рва пока скрыта руинами обширной усадьбы, примыкающей к Средней стене. За ней укрепилось с XIX в. название «Монетный двор». Действительно, известно, что крымские ханы выпускали монеты — аспры, на которых значится место чеканки — Кырк-ор, но достоверных фактов о нахождении его именно там нет.

При зачистке поверхности дороги, возле юго-восточного угла «Монетного двора», был найден заложенный камнями край рва. Он частично перекрывал дорогу, ныне проходящую через Орта-капу. Скорее всего, в древности, когда стена еще не потеряла своего боевого значения, трасса дороги проходила несколько дальше к югу.

На зачищенном участке ширина рва составляла около 4 м, глубина до 2 м. По предположению Е.В. Веймарна, ров мог наполняться водой — дождевой или талой, естественно, в небольших количествах, — слишком мала площадь водосбора. Скорее, покрывая дно, вода создавала у находившихся на краю рва иллюзию его большой глубины. Кроме того, выемка рва служила для сбора воды, предназначенной для хозяйственных нужд.

Перед северным флангом Средней стены, параллельно главному рву, были вырублены еще две прямоугольных в плане выемки. По мнению Е.В. Веймарна, они также служили рвами, создавая дополнительные препятствия для противника на этом ответственном участке обороны. Главной задачей системы рвов было не допустить подвоз осадной техники к крепостной стене. Это действительно было трудно сделать, поскольку путь шел по узким скальным перемычкам между рвами. В XVII в. во рвах начали добывать камень и вырубать хозяйственные помещения⁸.

Конструкцию внешней стороны Средней стены лучше всего рассмотреть на примере ее южного фланга.

Этот отрезок оборонительной стены достоин особого внимания. Здесь можно наблюдать все основные этапы строительной жизни Кырк-ора. В начале осмотрим мощные блоки (1×0,7 м), лежащие в основе стены в ее средней части. Они сохранились на высоту до трех рядов. На этой половине куртины, прилегающей к воротам выше блоков, идет кладка из хорошо подогнанных друг к другу камней размерами 0,65×0,35×0,55×0,4 м. Обращает на себя внимание пояс квадров, подвергшихся сильному выветриванию. Создается впечатление, будто гигантские осы строили в стене свои гнезда. Кстати, геологи именуют такие формы выветривания «сотовыми».

Последний участок куртины, примыкающий к обрыву, заметно отличается по внешнему виду от других частей Средней стены. Он сложен из камней, различных по размерам, отделанных грубее, чем квадры: весьма условно выдержаны ряды кладок. Совершенно очевидно, что этот участок по времени возведения более поздний, чем соседний. Завершает южный фланг квадратная в плане башня, эффектно возвышающаяся над обрывом, подпертая контрфорсом, установленным на самом краю пропасти. Башня эта имеет чисто декоративный характер. Она была облицована плоскими плитами. С точки зрения же архитектоники она может датироваться не ранее XVII—XVIII вв.

Обратим внимание и на то, что южный фланг состоит из участков, отличающихся по тону — более темные (камни сильнее заветрены, дольше подвергались воздействию стихий) и более светлые, явно более позднего происхождения.

Создается впечатление, что этот участок когда-то был разобран или разрушен почти до основания. Затем кладку восстановили, вернув стене былую целостность. В истории Кырк-ора был эпизод, к которому некоторые исследователи склонны отнести образование пролома в стене. Это упоминаемое в сочинении арабского летописца Рукнедина бей-Барса ограбление крепости войском золотоордынского эмира Ногая в 1298—1299 гг. Об этом подробнее будет рассказано во второй главе.

Если бы удалось найти веские доказательства, подтверждающие этот эпизод, мы бы получили важную отправную точку для датирования других архитектурных сооружений Кырк-ора. Однако археологические исследования пространства как перед стеной, так и за ней, а также соображения военно-исторического характера заставляют усомниться в обоснованности такой версии. Южный фланг Средней стены был, пожалуй, самым неудачным местом для ее штурма, несмотря на отсутствие рва перед ним. Стена стоит здесь на уступе над глубокой расселиной, прорезающей скальный массив плато сверху донизу. В настоящее время расселина заполнена землей и камнями, а устье ее перекрыто оборонительной стеной, построенной в период создания Нового города. Вероятно, по этой расселине проходила ранняя дорога, сворачивающая от Орта-капу и выводившая в ущелье Марьям-дере.

Наиболее эффективное древнее осадное орудие — таран к южному флангу стоны подвести было невозможно из-за крутизны склона на нем. Что касается метательных орудий, то история доогнестрельной артиллерии практически не знает случаев разрушения значительных участков крепостных стен камнеметами. В принципе возможен был обстрел из огнестрельного оружия, т. е. не ранее конца XV в., когда в Крыму появляется мощная осадная артиллерия, завезенная турками-османами. Однако на этот счет нет никаких достоверных источников.

Приходится считать, что разрушения на южном фланге вызваны другими причинами. Вероятнее всего, здесь разобрали часть кладки потерявшей боевое значение Средней оборонительной стены. Это могло произойти не ранее XVII в., когда эспланада (незастроенное пространство перед укрепленной линией) застраивалась жилыми и хозяйственными постройками. На участке с ровной поверхностью оборонительную стену сохранили, так как к ней было удобно пристраивать дома, и следы этих построек хорошо видны. Северный, и особенно южный фланги начали разбирать на строительный материал. Однако в дальнейшем обширная брешь была заделана. Возможно, это произошло, когда караимская община, проявляя заботу о сохранении древностей Чуфут-кале, с конца XVIII в. ставшего посещаемым путешественниками и официальными особами (в там числе царственными), произвела ремонт, заложив брешь свежеобработанным камнем, не успевшим до сих пор приобрести характерного «загара». Чтобы убедиться в том, достаточно взглянуть на темно-серые, в пятнах лишайника камни соседних построек, относящихся к XIV—XV вв. (мечеть, дюрбе), и сравнить с блоками, которыми заложена брешь на южном фланге Средней оборонительной стены.

Что касается «коренной кладки» южного фланга, состоящей из крупных, хорошо обтесанных квадров, то ее облик достаточно выразителен. При отсутствии связанных с ней стратиграфически синхронных археологических материалов поиск датированных аналогий является одним из способов определения времени появления кладки. Подчеркнем, что одним, но не единственным. Кроме аналогий, взятых из ближних и дальних мест, должны быть учтены все реалии исследуемого памятника, то есть требуется комплексный подход, осмысление прямых и косвенных «улик», обрисовывающих время и причины совершенного в далеком прошлом действия, результаты которого изучаются нами на основе дошедших материальных остатков — исторических памятников.

Если говорить об аналогиях, то можно сослаться на мнение известного исследователя крымского средневековья А.Л. Якобсона, писавшего в 1974 г.: «Ближайшую аналогию монументальной квадровой кладке нижнего яруса дают раннесредневековые ярусы некоторых куртин крепостной стены Херсона... и особенно нижние ярусы крепостной стены Мангупа, сохранившиеся на некоторых участках».⁹

Действительно, ранние крепостные стены Мангупа, Эски-кермена, нижний ярус Средней стены составляют один вид раннесредневековой фортификации, расцвет которой приходится на VI—VII вв., причем не только в Таврике, но и на Балканах, в Северной Африке, Месопотамии, Малой Азии, западном Кавказе, то есть в регионе, находившемся под политическим и культурным влиянием Восточной Римской империи, Византии.

Что касается второго яруса кладки Средней стены, хорошо выраженного на всем протяжении ее, в нем также использованы крупные блоки, но ритм рядов их иной. Этот ярус датируется не позднее, чем XII в.¹⁰ Более определенные рамки установить трудно, поскольку традиции ранневизантийской монументальной архитектуры оказали сильное влияние на зодчество последующих периодов. Нередко использовались и строительные материалы, взятые из ранних построек, прежде всего квадры, придававшие поздним постройкам архаический облик. На уровне современных представлений вполне может быть принята версия о датировке второго яруса Средней оборонительной стены в диапазоне X—XII вв., хотя нельзя исключить вероятность органической связи, то есть фактически одновременности первого и второго ярусов. Еще не исследованы строительные вяжущие растворы в кладках стены. Сходство или различие в их составах даст возможность решить загадку истории одной из самых главных драгоценностей Чуфут-кале.

Средняя стена была ключевым сооружением оборонительной системы, но не единственным. Никакая крепость не может считаться законченной, если в ней остаются лазейки для неприятеля. Природа не поскупилась придать чуфут-кальскому плато максимум достоинств для создания на нем укрепления. При первом взгляде на плато кажется, что взобраться на него невозможно. Однако имеются три узкие и крутые расселины, одна — на юго-западном и две — на северо-западном склонах. В этих последних, называющихся Кучук-исар и Буюк-исар, то есть малая и большая стены, оборонительные узлы наиболее типичны. Они состояли из защитных стен и искусственных пещерных сооружений. Оборонительная стена, пересекающая расселину Кучук-исар в устье от скалы до скалы, сохранилась на высоту 5,8 м от современной поверхности земли, буюк-исарская на 7,7 м. Толщина их невелика — от 0,9 до 1,3 м. Выполнены они из бутового камня в технике, характерной для позднего средневековья. Нижняя часть стен скрыта под толщей наплывной земли.

В обширном распадке, ныне закрытом стеной с воротами Кичик-капу, построенными скорее всего в XV в., древняя линия обороны проходила у верхней кромки плато и перекрывала узкий извилистый скальный проход. Подтеска на краю скалы, так называемая «постель» для установки нижних камней этой стены, была обнаружена М.Я. Чорефом во время археологических разведок в 1972 г. Скала ниже линии этой стены изрыта многочисленными пещерами, созданными не ранее XI—XII вв.

Следует вспомнить правило фортификации о том, что при сомкнутом начертании крепостного полигона и линейном (полосном) построении обороны разомкнутость в малейшем ее звене делает всю систему открытой для неприятеля. Тут уповать на природную труднодоступностъ местности не приходится. Наполеон Бонапарт, хорошо знавший азбуку боевых действий, в свойственной ему афористической манере так сформулировал правило войны в горной местности: «Там, где пройдет козел, там пройдет солдат, где солдат, там батальон, а где батальон, там армия»¹¹. В качестве примера тщательной закупорки всех без исключения расселин можно привести мангупскую и эски-керменскую крепости, хорошо иллюстрирующие ранневизантийскую фортификацию горной Таврики. Стены там сооружались даже на тех участках, где скальные склоны были недоступны без специальных приспособлений — лестниц, веревок с крюками.

Самые древние стены на Бурунчаке пока еще не открыты, однако сохранились связанные с ними внутрискальные помещения или, попросту говоря, пещеры. Они есть во всех расселинах, где существовали или существуют оборонительные стены.

Пещер, входящих в состав оборонительного комплекса, на плато не много. Однако именно они позволяют найти ключ к пониманию назначения и хронологии пещерных сооружений Чуфут-кале и других средневековых поселений Таврики, получивших обобщенное наименование — «пещерные города»¹².

При внимательном исследовании пещеры оказываются поистине драгоценным источником для освещения темных пятен истории Таврики. Чтобы доказать это, нам необходимо посвятить читателя в некоторые тонкости сравнительно новой отрасли науки, находящейся на стыке археологии, архитектуры и спелеологии и получившей название спелеистика. Она изучает историю искусственных пещерных сооружений, разрабатывает методы относительного и абсолютного датирования, восстанавливает технологию создания скальных помещений.

К сожалению, письменные источники не содержат описания процесса создания пещер. Но по этнографическим свидетельствам и следам орудий, сохранившимся на стенах, его можно реконструировать. Вот, например, как описывает процесс вырубки пещер исследовательница каппадокийских пещерных монастырей Л. Родли: «В начале в скале высекался тоннель, достигавший примерно середины создаваемого помещения: в его дальнем конце делали расширение, которое доводили до пределов чуть меньших, чем планируемый контур помещения. Затем, начиная со свода и опускаясь вниз, на грубо обработанной поверхности скалы высекали детали архитектурного декора». По мнению грузинских ученых: «На начальном этапе скала обрабатывалась грубо: делались две глубокие параллельные борозды и оставшуюся часть между ними массы легко выбирали одним ударом долота. С приближением к предполагаемой стене теска велась более осторожно и более утонченными инструментами. Если возникала необходимость тщательно подтесать помещение, то после выравнивания всех стен, сводов, профилей и фрагментов начиналась их отделка или протирка, для которой применялись абразивный камень и вода»¹³.

Использовался разнообразный железный инструмент: кирки, заступы, топоры, ломы, дробильные молотки, лопаты, молоты, но основным орудием при высекании в скале пещер была кирка, поскольку одной ее стороной можно высекать и надсекать камень, а другой откалывать углы и выступы. Существовал еще один способ создания пещер без применения железных орудий. Скалу раскаляли огнем, а затем обливали холодной водой, после чего она легко ломалась. В трещины вбивали деревянные клинья и пропитывали их водой.

Вырубка скальных помещений требовала гораздо меньших затрат труда, чем наземное строительство: два-три квалифицированных каменотеса для детальной обработки и несколько человек для выборки и вывозки камня. Выдалбливание небольшого помещения было под силу и одному человеку. К месту сооружения пещер не надо было доставлять никаких материалов, только инструменты, тачки для вывоза обломков скалы и, при необходимости, жерди для лесов¹⁴. По сведениям А.Л. Бертье-Делагарда, в 70-х гг. XIX в. при сооружении Успенского монастыря помещения в скале обходились монахам в 2—2,5 раза дешевле, чем сооружение наземных построек¹⁵. И это при том, что прочность и долговечность первых были значительно большими.

При изучении любого памятника необходимо ответить на вопросы: когда он возник, как долго существовал, почему и когда угас. Казалось бы, что может быть проще. Нужно только провести раскопки и восстановить хронологическую шкалу. Путь этот в принципе верен, но не для памятников скальной архитектуры. Ведь даже при беглом осмотре становится ясно, что в пещерах зачастую отсутствует культурный слой, содержащий основную историческую информацию. Пещерные сооружения обычно невелики по объему, и если бы из них во время использования регулярно не удаляли накопившийся сор, то за короткое время они полностью бы заплыли землей. Такая вот «чистоплотность» сослужила дурную службу археологам. Так что же, признать данную проблему неразрешимой? Поначалу и признавали. Например, известный исследователь кавказских пещерных сооружений Д.А. Кишпидзе писал в начале века: «В трудном вопросе о датировке пещер мы находимся в самом беспомощном состоянни»¹⁶. Однако не все исследователи смирились со столь пессимистическим выводом. Поиски путей решения проблемы, пусть не всегда удачные, продолжались. Причем в каждом регионе, в зависимости от местных особенностей пещер, вырабатывалась особая методика исследований.

Показателен в этом отношении Кавказ, весьма обильный скальными сооружениями. Там находятся пещерные монастыри (например, знаменитые Вардзия, Гегард и др.), скальные села и даже целые «пещерные» районы в городах (Ани и Уплисцихе). Многие памятники имеют хорошо сохранившиеся детали архитектурного устройства и декора. Вот на них-то и обратили внимание грузинские и армянские ученые. Они рассматривают такие сооружения в первую очередь как памятники архитектуры, увязывая их с наземными сооружениями, и по аналогии с последними определяют дату возникновения пещер. Надо сказать, что такая методика иногда себя оправдывает, так как в ряде случаев скальная архитектура копирует наземную. Но с другой стороны, при таком подходе вне поля зрения остается большая часть архитектурно невыразительных памятников.

Планы и разрезы раннесредневековых пещерных сооружений Чуфут-кале

Иная ситуация в Малой Азии. Вхождение ее в состав православной Византийской империи объясняет появление там множества пещерных церквей, келий, которые украшались фресковой росписью. На ней-то, в основном, сосредоточили внимание исследователи. Правда, в последнее время они обратились и к скальной архитектуре, но искусствоведческий анализ остается ведущим в датировании памятников.

Особенностями пещерных сооружений на территории Болгарии является их сосредоточение в монастырях и обилие процарапанных на стенах рисунков и надписей. Исследователи изучают их в комплексе со скальной архитектурой.

Имеются особенности и у крымских искусственных пещер. Здесь относительно немного выразительных в архитектурном отношении помещений. Основное число пещер сосредоточено на поселениях, где доминируют памятники наземной архитектуры. Это послужило причиной того, что в основу методики определенна хронологии пещер было положено их расположение на территории городища или их привязка к наземным объектам. Данная методика широко использовалась Е.В. Веймарном, который считал, что если пещера находится рядом с оборонительной стеной, то она имела соответствующее назначение и возникла в период строительства этой стены; если помещение расположено на территории усадьбы, то оно датируется временем ее строительства и т. д. Исследователю удалось аргументированно определить хронологию и назначение ряда пещер Мангупа, Эски-кермена.

Однако данный метод нельзя считать универсальным. Например, вызывает сомнение выделение на Эски-кермене более 100 раннесредневековых оборонительных пещер только на том основании, что они находятся близ оборонительных стен и в легкодоступных расселинах¹⁷. По нашим наблюдениям, раннесредневековых пещер на Эски-кермене не более 25—30.

Видимо, каждая методика имеет свои слабые и сильные стороны. Одним из авторов этой книги предложен архитектурно-топографический метод, смысл которого заключается в следующем.

На определенном участке или участках городища выявляются пещеры, непосредственно связанные с хорошо датируемыми архитектурными сооружениями. Определяется их функциональное назначение. Затем устанавливаются архитектурные особенности, характерные только для данной группы пещер. После этого систематизируются аналогичные памятники на других городищах. И если, к примеру, все пещеры, связанные с одновременными и однофункицональными памятниками на различных городищах имеют одни и те же архитектурные особенности, то можно утверждать: мы имеем дело с помещениями, относящимися к одному периоду. Так поочередно, путем сопоставления, выделив пещерные сооружения различного времени, можно установить их хронологию, выявить особенность эволюции¹⁸.

К настоящему времени в пределах чуфут-кальского городища насчитывается 167 искусственных пещер. Не исключено, что под руинами усадеб скрыты еще не известные нам полости. Распределяются пещеры следующим образом: на Бурунчаке — 23, в Старом городе — 60, с внешней стороны Кичик-капу — 35, в Новом городе — 49. В данной главе мы остановим ваше внимание только на сооружениях Бурунчака и Старого города, относящихся к оборонительным стенам, поскольку именно их с наибольшим основанием можно отнести к раннему этану жизни поселения. Пещеры Бурунчака особенно интересны, так как они мало подвергались переделкам и в основном сохранили свой первоначальный облик, чего нельзя сказать о большинстве внутрискальных сооружений Старого города.

Типы обработки скалы в пещерных сооружениях Чуфут-кале. 1. — Тип 1. 2. — Тип 2. 3. — Тип 3

Кроме трех одиночно расположенных помещений, остальные 20 стянуты в пять комплексов. В легкодоступных расселинах пещерные сооружения дополняли оборонительные стены (пещерные комплексы № 1, 2, 4, помещения 8, 9). Там, где опасность появления неприятеля была минимальной, пещера обычно соседствовала с искусственной или естественной площадкой у края обрыва, откуда можно было наблюдать за местностью под обрывом, а в случае необходимости и отбросить карабкающихся по крутизне лазутчиков.

В связи с указанными особенностями оборонительные пещерные сооружения можно условно разделить на две группы: «боевые» и «подсобные». К первой группе относятся помещения, использовавшиеся для активной обороны. Они расположены по краям плато. Из пещер, а чаще с боевых площадок рядом с ними, велся обстрел неприятеля. Комплекс площадка — пещерное сооружение мог служить и наблюдательным пунктом. Ведь с плато можно было просматривать большую территорию, контролировать передвижение противника. Подсобные помещения, не имеющие непосредственного выхода на край плато, служили временным укрытием для сторожей расселин или для хозяйственных целей.

В архитектурном плане оборонительные пещерные сооружения Чуфут-кале имеют много общего: во-первых, это почти одинаковые размеры помещений; во-вторых, форма — овальная или скругленная в плане; в-третьих, плавный переход от пола к стенам и от стен к потолку, в результате чего потолок имеет форму коробового свода; в-четвертых, следы вырубки, отражающие технику создания пещерных сооружений. Для раннего периода существования всех оборонительных пещер характерен один и тот же тип следов рубки — косые борозды от кирочных ударов, расположенные, как правило, в одном направлении — сверху вниз под небольшим углом к горизонту (30 — 50°). Причем эти борозды располагаются не всегда строго параллельно. Расстояние между ними не более 8 — 9 см. Этот тип мы условимся обозначать Т-1, а в дальнейшем познакомимся с характером следов вырубки в пещерах, относящихся к более поздним этапам существования Кырк-ора. В-пятых, форма входного проема — прямоугольная в плане с имитацией арочного решения в верхней части.

К особенностям рассматриваемых помещений можно отнести и вырубленные в скале скамьи, имеющиеся в ряде пещерных сооружений, а также арочные ниши.

Все эти сооружении строго привязаны к системе обороны и в других местах плато не встречаются. В относительной хронологии данный тип внутрискальных памятников является наиболее ранним.

Ближайшие аналогии ранним оборонительным пещерам Чуфут-кале — это первоначальные оборонительные пещерные сооружения Мангупа, Эски-кермена и Тепе-кермена¹⁹. Возникновение оборонительной системы на Мангупе относится ко второй половине VI—VII вв.²⁰, на Эски-кермене — к концу VI — началу VII вв.²¹ По всей видимости, ранним средневековьем следует датировать и возникновение укреплений на плато Тепе-кермена. Следовательно, и оборонительные пещерные сооружения Чуфут-кале можно относить к тому же времени. Между рассматриваемыми помещениями Чуфут-кале и других указанных городищ есть поразительное сходство: в размерах, форме и решениях потолка, внутренней обработке, внутренних деталях, форме и размерах входного отверстия, характере месторасположения (у оборонительных стен или в комплексе с площадкой), функциональном расположении и т. д.

Как отмечалось выше, много общего у них и с раннесредневековыми склепами. Размеры как тех, так и других сооружений варьируют в пределах от 3 м² до 11 м²; форма ранних пещер и склепов обычно овальная или близкая к овалу, подпрямоугольная или имеет вид четырехугольника со скругленными углами. Потолки в пещерных сооружениях имитируют коробовый свод, такое же архитектурное решение имеют и потолки раннесредневековых склепов; тип обработки пещерных сооружений Т-1, в той же технике создавались и склепы; входной проем в раннесредневековые скальные помещения — прямоугольной формы с имитацией арочного решения в верхний части, аналогичную форму входа имеют в основном и склепы. Правда, входные проемы в пещерные сооружения, по вполне понятным причинам, имеют более крупные размеры²².

Для ранних пещер Чуфут-кале характерны арочные ниши, предназначавшиеся, очевидно, для установки светильников. Ниши аналогичной формы есть и в склепах.

В помещении № 16 на стене вырублен крест, вписанный в круг. Такие же кресты, датируемые, как правило, ранним средневековьем, известны и на могильниках этого времени, в том числе и на уже упоминавшемся некрополе под юго-западным склоном Чуфут-кале. Здесь кресты встречаются как на надгробиях, так и на стенах склепов²³.

Такое сходство между оборонительными и погребальными сооружениями встречается не только в Крыму. Например, наземные склепы с четырехскатным ступенчатым покрытием, расположенные в Чечено-Ингушетии и Северной Осетии, имеют прямые аналогии с боевыми башнями вайнахов²⁴.

Таким образом, аналогии ранним искусственным пещерам Чуфут-кале можно найти только среди раннесредневековых памятников, причем рассматриваемые помещения имеют отличия от искусственных пещер городища Кыз-кермен, которое датируется VIII—IX вв.²⁵ И уж совершенно иными в архитектурном плане являются хозяйственные сооружения Эски-кермена, Тепе-кермена и Баклы, датируемые XII—XIII вв. Эти различия проявляются не только во внешних признаках (форма, размеры и т. д.), но и в характере обработки помещений. Еще больше различий у ранних оборонительных пещер с помещениями, относящимися к XI—XVIII вв. (подробнее об этом в следующих главах).

Подводя итоги, можно сделать вывод, что скальная архитектура Таврики зародилась не на местной основе и до VI в. она не имела широкого распространения. Традиция сооружения искусственных пещер пришла в Крым вместе с византийским политическим, идеологическим и культурным влиянием. В пограничных провинциях империи крепости возводились под руководством византийских инженеров, но руками, а нередко и на средства местного населения, составлявшего основу гарнизонов. Это и послужило причиной того, что оборонительные пещеры создавались в соответствии с византийской традицией, но конструктивное решение их было местным (вырубались они местными каменотесами, бравшими за образец архитектуру единственного известного им типа подземных сооружений, то есть склепов).

Если исходить из предположения, что на раннем этапе Чуфут-кале — это византийская крепость, то следует поставить вопрос о наличии здесь христианского храма, и, возможно, не одного.

В Старом городе можно увидеть три культовых памятника. Это мечеть, основанная в XIV в., и две караимские кенассы.

Следы христианского культового пещерного комплекса сохранились в районе Южных ворот, но речь о них пойдет позже. О существовании остатков большой византийской базилики на плато впервые заговорили еще в 20-х гг. XX в. Специалист по арабской эпиграфике Осман Акчокраклы высказал предположение о том, что мечеть была возведена на месте разрушенного христианского храма. В пользу этого, по его мнению, свидетельствовали капители VI—VII вв. и осколки других архитектурных деталей из проконесского мрамора. Предполагалось, что при перестройке мечети ориентация здания поменялась на 90°, было убрано алтарное полукружие в восточной стене, и она стала глухой, а в Южной стене построили алтарную нишу михраба (мусульманского алтаря), обращенную на кыблу, то есть в сторону Мекки, священного города ислама²⁶. В середине 1950-х гг. еще одна мраморная капитель была найдена в ограде позднесредневековой усадьбы. Однако зачистка фундамента мечети, произведенная тогда же Е.В. Веймарном, не подтвердила гипотезу о перестройке церкви в мусульманский храм. И все же полностью отрицать существование в раннем средневековье христианского храма на плато было бы неверным. Нельзя не учитывать находки безусловно раннесредневековых, византийского происхождения мраморных архитектурных деталей, например, порога у входа в кенассный дворик, плиту на внешнем фронтоне восточных ворот. В окрестностях городища к ним можно отнести колонну в некрополе раннетатарского поселения в устье Бахчисарайского ущелья, плиту с греческой надписью, упоминающей имя Марии, хранящуюся в лапидарии Бахчисарайского музея, найденную при раскопках так называемой беседки Селямет-Гирея на территории ханского дворца. Плита была использована в качестве строительного материала, и ближайшим местом, где она могла быть добыта, являются Кырк-ор или его ближайшие окрестности. Напомним, что ущелье с южной стороны чуфут-кальского плато именуется до сих пор Марьям-дере (ущелье Марии). С XV в. существует упомянутый монастырь Успения Богородицы. Не исключено, что и храм, некогда существовавший на плато, также был посвящен Святой Марии.

Завершая разговор о мраморных архитектурных деталях, напомним, что в Крыму нет месторождений мрамора, а проконесский мрамор, столь любимый византийскими зодчими, к VIII в. перестал разрабатываться.

В балке Марьям-дере расположен упомянутый раннесредневековый могильник. По этнической принадлежности погребенные определены как сармато-аланы. Возникает вопрос, где они жили, под зашитой ли оборонительной стены на плато, или же поселение находилось неподалеку в балке? А.Л. Якобсон и В.В. Кропоткин не сомневались в связи могильника с крепостью. Хотя последний под влиянием взглядов Е.В. Веймарна колебался. Сторонники поздней даты появления укреплений на плато отрицали эту связь. Е.В. Веймарн полагал, что кладбище средневекового города должно было быть соединено с ним хорошей удобной дорогой, по которой с достоинством, степенно могла бы двигаться погребальная процессия. К некрополю из крепости действительно ведет дорога, которая через Южные ворота зигзагами спускается на дно долины, одно ее ответвление проходит через могильник. Но, как считал Е.В. Веймарн, ворота слишком узки, а дорога крута и могла использоваться только для пешеходов и вьючных животных. По главной же колесной дороге путь в Марьям-дере был слишком дальним. Таким образом, следовало бы считать этот могильник принадлежащим поселению в балке Марьям-дере. Рассмотрим эти доводы. Известно ли нам что-нибудь об этом поселении? Да, но сведения письменных источников о нем относятся к периоду позднего средневековья. Небольшие археологические раскопки в балке производились в 1977—1978 гг. на склоне напротив Успенского монастыря. Вывод уральских археологов, работавших здесь, таков: найденные строительные остатки не древнее VIII—IX вв. Значит, могильник возник раньше поселения в долине. Теперь что касается дороги. Действительно, если к могильнику следовать по дороге, ведущей через Восточные ворота и далее к Иософатовой долине, а затем спускаться к Марьям-дере, то путь будет неблизким. Однако при ряде раннесредневековых крепостей Таврики, например, Мангупа, Эски-кермена, кладбища располагались в значительном отдалении от крепостных ворот. Есть еще контраргументы. Во-первых, сохранившиеся до нашего времени Южные ворота, действительно узкие и неудобные, приобрели нынешний вид не ранее XVI в. Как отмечалось, зачистки, проведенные М.Я. Чорефом, показали, что первоначальная оборонительная стена здесь проходила по кромке плато, перекрывая распадок в наиболее узкой его части. Ворота тогда наверняка не были такими узкими. Во-вторых, от ворот Средней оборонительной стены, бывшей до появлении Нового города внешней защитной линией, в балку Марьям-дере скорее всего вела более короткая дорога, чем современная. Она спускалась через обширный распадок, закрытый ныне стеной, высотой на 6—7 м, но значительная ее часть находится под земляным натеком. Стена эта плохо просматривалась снизу из балки, сливаясь с известняковыми вертикальными обрывами. Отметим, что наиболее ранние склепы могильника в Марьям-дере располагаются в восточной части некрополя, в непосредственной близости от Кучук-капу.

Надгробие в виде базилики из некрополя на юго-западном склоне плато Чуфут-кале

На основании раскопанных погребений можно сделать вывод о постепенном распространении христианства среди местного населения. Об этом свидетельствуют нательные кресты, кресты, процарапанные на стенах склепов, а также на надгробиях, перстни с христианскими символами. Особенно интересны известняковые надгробия, которые устанавливались у дромосов на поверхности земли. На них были вырезаны изображения орудия казни мессии. Одному из надгробий была явно придана форма архитектурного сооружения, прямоугольного в плане, с одной скругленной торцовой частью. Перекрытие его было явно стропильным, а не сводовым. Очевидно, что надгробие изображает христианский храм базиликального типа, характерный для раннесредневековой архитектуры Таврики. И вполне вероятно, что перед нами изображение главного храма крепости, с которым была связана духовная жизнь его гарнизона и окрестных поселеннй. В нем народившиеся на свет крестились, венчались и получали последнее напутствие, перед тем как сойти в вечный мрак склепов и могил.

Можно предположить, что могильник в Марьям-дере принадлежал непосредственно населению укрепленной части плато, то есть гарнизону крепости. Однако это не единственный могильник в ее окрестностях. В месте соединения ущелий Ашлама-дере и Кучук-ашлама (балка Осипова) в 1948 г. были обнаружены просевшие склепы раннесредневекового типа, а в 1969 г. один из авторов этой книги зачистил склеп, разрушенный бульдозером на северном склоне Ашлама-дере, под местом расположения Нового города. Найденные здесь два захоронения имели характерные черты аланского погребального обряда: покойники были уложены на подсыпку из древесного угля.

Таким образом, вокруг укрепленного плато концентрируются могильники VI—IX вв., а значит, здесь были и поселения, жители которых сохраняли черты культуры, характерной для степей и предгорий Северного Кавказа, т. е. аланского населения, волнами переселявшегося в Таврику уже с I в. н. э. Но особенно их приток стал заметным с включением алан в состав остготского (середина III в.) и гуннского племенных союзов (вторая половина IV в.).

Как уже отмечалось, в развитии исторического процесса в горной Таврике заметны две линии: оседло-земледельческого и степного миров. После разгрома позднескифских поселений в результате готских походов и гуннского нашествия в конце IV в. степные районы надолго опустели. Зато в горах археологические материалы демонстрируют заметное оживление. Здесь появляются поселения и могильники, этнический состав которых недостаточно выяснен. Е.В. Веймарн, Т.Н. Высотская считают, что это были поздние скифы, смещенные завоевателями с насиженных мест. А.И. Айбабин видит в этих горцах прежде всего сармато-алан, которые проникали на полуостров в начале эпохи Великого переселения народов. В их среде были готы, во всяком случае исследователь могильника в Марьям-дере В.В. Кропоткин писал именно о гото-аланской его принадлежности.

Следует отметить, что и в округе других византийских крепостей в Юго-Западной Таврике отмечается такая же картина соотношения поселений и могильников. Так, вокруг Мангупского плато, на котором во второй половине VI в. в конце правления Юстиниана I была создана самая крупная на полуострове крепость, также концентрируются некрополи, имеющие ярко выраженный аланский характер, хотя не исключено, что среди населения, оставившего эти могильники, было немало готов, с принятием христианства перешедших на аланский погребальный обряд²⁷. Пришедшие в середине III в. в Крым готы кремировали умерших, а новая христианская обрядность требовала сохранения тела усопшего, дабы не лишить его надежды на грядущее воскрешение. Возможно поэтому так трудно уловить готские черты в погребениях средневекового времени, хотя в то же время письменные источники упорно твердят о сохранении в Таврике готского населения, сохранявшего не только этническое самосознание, но и язык, по крайней мере до XVI в. Что касается алан, то по данным авторов XIII—XV вв. область их обитания в Крыму определенно соотносилась с крепостью драгоценностей — Кырк-ором, но об этом подробнее в следующей главе.

Стратиграфия шурфа № 1 (по Е.В. Веймарну). I — Гумус. II — мягкая темная земля с прослойками глины и золы. III — глинистая мягкая коричневая земля. IV — золотистая серая земля. V — темно-коричневая земля. VI — темно-серая мягкая земля. VII — темно-серая земля с большим количеством щебня. VIII—темно-серая земля с небольшим количеством щебня. IX — камень и отесок. X обломки скалы, камни с темно-серой землей. XI — черная мягкая земля. XII завал крупного и мелкого камня с темной землей. XIII — завал крупного и мелкого камня с темно-серой землей

Итак, перечисленные в совокупности факты как будто не противоречат гипотезе зарождения крепости во второй половине VI в. Однако уже говорилось и о существовании иных взглядов. Особого внимания заслуживает концепция Е.В. Веймарна, в 1956—1959 гг. проводившего раскопки на городище и в его окрестностях. Отметив малую вероятность обнаружения ранних материалов на территории поселения, исследователь основное внимание сосредоточил на зондировании склонов плато, предполагая, что здесь можно нащупать наиболее древние культурные отложения, связанные с поселением. Если с поверхности плато сбрасывали строительный и хозяйственный мусор, значит, искать его необходимо на склонах, а не на вершине.

Пожалуй, наиболее важные результаты дал шурф № 1. Обычно его материалы фигурируют в публикациях в качестве обоснования хронологии Средней оборонительной стены, а значит, и времени зарождения поселения. Важность вопроса требует обращения к материалам отчета о раскопках, составленного Е.В. Веймарном по итогам работ 1956 г.²⁸ К сожалению, в опубликованной в 1968 г. статье шурф № 1 описан очень кратко.

Шурф № 1 был заложен под северным обрывом на три метра к востоку от места, над которым находилась оконечность Средней оборонительной стены. При площади 3×7 м глубина его достигала 5 м. Стратиграфия, то есть картина культурных напластований в разрезе, оказалась таковой: 13 слоев — 13 страниц истории Кырк-ора — Чуфут-кале. Их толща скрывала скальный навес, грот, на дне которого в слое № 11 в темной мягкой земле найдены фрагменты остродонной амфоры и лепных сосудов и какого-то железного предмета, возможно сковородки. Последний попал сюда явно в позднее время. По определению Е.В. Веймарна слой датировался позднеантичным временем, не позднее IV в. н. э. Попадание керамических фрагментов в слой с поверхности плато исключено, так как он отложился под скальным навесом. Очевидно у подножия обрывов в сухих, теплых гротах люди селились еще до зарождения крепости, а в качестве загонов для скота они использовались вплоть до XX в.

Слои № 12 и № 13, располагавшиеся за пределами грота на склоне, на том же уровне, что и № 11, никаких находок, связанных с деятельностью людей, не содержали. Их перекрывал слой земли, насыщенный камнем и щебнем, накопившийся в период строительства Средней оборонительной стены. Датирующих материалов в нем не было. Вышележащий слой (№ 8) толщиной 0,4 м — темно-серая земля с большим количеством щебня — содержал фрагменты круглодонных амфор, сероглиняных горшков, плоских кровельных черепиц, а также перстень из голубого стекла. Эти находки были определены VIII—X вв. Последующие слои сформировались уже в XIV—XIX вв. Следовательно, появление Средней оборонительной стены относится ко времени до VIII в. или, точнее, между IV и VIII вв. Можно вполне считать, что плато тогда было слабо заселено. Фактически под обрывами и на склонах не обнаружены фрагменты этого времени. В Старом городе единственным свидетельством о существовании поселения является частично уничтоженная при подтеске скалы в период строительства Средней стены зерновая яма, перекрытая квадровой кладкой лицевого панциря.

Более результативными оказались разведки на Бурунчаке, где в период расцвета городской жизни не было застройки и потому сохранились ранние археологические материалы.

Пейзаж Бурунчака резко контрастирует с городской частью. Он представляет обширный луг с отдельно стоящими деревьями, посередине и далее к западу объединяющимися в небольшой лесок. Если бы не открывающаяся слева панорама долины с заполняющей ее россыпью домов Бахчисарая, создается впечатление, будто наблюдаешь уголок африканской саванны. Далее на горизонте темнеет приземистый контур Внешней гряды с обширным прогибом Качинской долины. В ясную погоду на закате в той стороне видны солнечные блики на поверхности моря.

Поверхность чуфут-кальской саванны имеет хорошо заметный уклон к западу. Здесь почти не заметны следы человеческой деятельности. В центре мыса, в скале, вырублены два прямоугольных в плане бассейна. В начале 90-х гг. XVIII в. их видел путешествовавший по Крыму академик П.С. Паллас, отметивший, что на мысе когда-то находился ханский зверинец, в котором содержались олени и серны. Один из бассейнов расчищен М.Я. Чорефом в 1970-х гг. Выяснилось, что при площади 12×8 м глубина его составляла 1,1 м. Восточный борт выполнен был в виде двух ступеней, по которым животные могли спускаться к самому дну водоема, вряд ли наполнявшегося до самых краев, сюда могла поступать только дождевая и талая вода, сбегавшая под уклон со скальной поверхности мыса. В настоящее время даже после сильных дождей вода едва покрывает дно бассейна, накоплению ее мешает дерновый слой, активно формирующийся на протяжении последних двух столетий. По краю мыс был обнесен небольшой стеной из дикого камня, не подпускавшей животных к обрыву.

Кое-где среди травы выступают груды камней — следы былых чисток земли под огородные участки.

Почвенный слой на Бурунчаке очень тонок, практически на любом участке мыса можно увидеть выходы материковой скалы. Даже близ оконечности, где древесная поросль довольно густа, мощность надскальной почвы очень мала, в лучшем случае она достигает 0,5 м.

Однако, исходя из наличия на краю мыса раннесредневековых пещерных сооружений, следует предположить, что он был заселен, хотя и незначительно. Все это не может не привлечь внимания исследователей. Какую роль играл этот луг в жизни поселения? Судя по характеру его памятников и свидетельству путешественников, он служил для выпаса скота. Следует отметить, что и на других средневековых поселениях Горного Крыма, например, Мангупе, Эски-кермене, также существовали незастроенные участки, предназначавшиеся для той же цели.

Исследования, эпизодически проводившиеся на территории Бурунчака в 50—80-х гг. Е.В. Веймарном, М.Я. Чорефом, В.Н. Хоменко и авторами этой книги, показали, что плато было заселено человеком еще в неолите (новокаменном веке), то есть не менее 7 тыс. лет тому назад. В первой половине I тыс. до н. э. здесь появились носители кизил-кобинской культуры, которых многие исследователи отождествляют с таврами. Вероятно, плато служило убежищем для обитателей обширного кизил-кобинского поселения, исследованного Х.И. Крис в 50-х гг. в ущелье Ашлама-дере. Следующая по времени историческая эпоха отражена в тонком переотложенном культурном слое Бурунчака фрагментами позднеантичных амфор. Их сменяют формы, характерные для раннего средневековья (VI—X вв.). Материалы более позднего времени представлены в этом районе в очень незначительном количестве. Несколько забегая вперед, скажем, что это можно объяснить возведением в XIV в. стены, отделившей Бурунчак от формировавшегося в это время Старого города, ставшего преградой для попадания на Бурунчак городского мусора этого и последующих времен. Что-то, конечно, приносилось и выбрасывалось людьми, посещавшими мыс, но такие находки попадались, в основном, в дерновом слое.

Наибольшая мощность культурного слоя на Бурунчаке отмечена в расселинах его северо-западной оконечности, где натечная земля накапливалась, останавливаемая стоящими на ее пути стенами, являющимися своеобразными плотинами, — Биюк-исар и Кучук-исар, о которых читатель уже знает.

В 1988 г. у тыльной стороны Биюк-исара был заложен раскоп, достигший на глубине около 4 м поверхности материковой скалы у северного фланга стены. Вероятно, в средней части расселины раскоп был бы глубже еще на 1,5—2 м. Открывшаяся картина достаточно показательна и подтвердила уже сложившиеся представления об основных этапах истории Бурунчака. Выделено три культурных горизонта. Нижний — коричневая земля с мелким известняковым щебнем — содержал малочисленные, но хорошо определяемые находки — фрагменты амфор VI—IX вв. Верхние два слоя датировались XIV—XVII вв. Трудно было бы ожидать на отдаленной окраине крепости, вдали от наиболее освоенной территории плато, изобилия археологических находок, но те немногочисленные, что были добыты, воистину драгоценны. Важно отметить одно обстоятельство. Как отмечалось, оборонительные стены в расселинах превращали их в своеобразные накопители грунта, смываемого с поверхности плато. Вместе с ним попадал бытовой и строительный мусор. Очевидно, он вместе с землей беспрепятственно скатывался по склонам в долину. С VI в. на их пути стали оборонительные стены, возведением которых закончилось формирование одной из крепостей на подступах к византийскому Херсону.

Крепость без воды — не крепость. По словам позднеримского теоретика фортификационного искусства Вегеция Флавия Рената, «Великим преимуществом пользуется город, если внутри его стен имеются неиссякаемые источники. Если природа этого не дала, нужно выкопать колодцы, как бы глубоко ни пришлось их рыть, и вытаскивать воду сосудами при помощи канатов... Кроме того, во всех общественных зданиях, так же как во многих частных домах, должны быть тщательнейшим образом устроены цистерны, чтобы они служили водоемами для дождевой воды, которая стекает с крыш. Не так легко победит жажда тех, кто находится в осаде, если они за это время станут пользоваться хотя бы незначительным количеством воды, пусть только для питья»²⁹.

До сих пор неясно, как решалась проблема водоснабжения в ранней крепости на чуфут-кальском плато. Примеры других средневековых крепостей Горной Таврики показывают, что обычно сооружались колодцы, перехватывавшие подземные русла источников, выходивших из гротов под обрывами. Наиболее интересен осадный колодец Эски-кермена, пробитый с поверхности плато к истокам грота, в котором был родник. Этот колодец, созданный в VI—VII вв., представлял собой круто наклоненную галерею, которая шестью маршами вела к подножию обрыва. В горизонтальной ее части накапливалось до 70 м³ воды. Эта влага конденсировалась из атмосферного воздуха, проникавшего в трещиноватую толщу мшанковых известняков, слагающих тело эски-керменского плато.

Колодцы другого, шахтного, типа известны в цитадели Мангупа на мысе Тешкли-бурун и в Новом городе Чуфут-кале. Первый был сооружен в XIV—XV вв., а второй не ранее XV в. Принцип выбора места для их сооружения тот же, что и на Эски-кермене — перехват естественных выходов воды под обрывами. Вероятно, такой же колодец был и в крепости Каламите-Инкермане, о котором вплоть до первой половины XIX в. упоминают в своих записках путешественники.

Что касается Чуфут-кале раннесредневекового периода, то до середины 1950-х гг. приходилось ориентироваться на смутные указания поздних авторов о существовании в Старом городе колодца, ведущего за пределы крепости к источнику, находившемуся на склоне горы, недалеко от подножия обрыва. Так М.Я. Фиркович писал о колодце Сукур-кую (слепой колодец), или Тик-кую (прямой колодец), находившемся под Бурунчаком: «Это грандиозный сход, косо вырубленный тоннелем к воде. Отверстие этого тоннеля на Бурунчаке ныне скрыто под кучей камней»³⁰. С.М. Шапшал, караимский гахам, упоминает о подземном ходе у малых ворот, ведшем к источнику у подножия скалы. В его время этот вход был забит камнем и песком. Высказывалось предположение, что этот колодец, сходный по типу с эски-керменским, следует искать в расселине, перекрытой оборонительной стеной Пенджаре-исар. Возможно, дальнейшие совместные исследования археологов и геологов позволят решить эту проблему.

Е.В. Веймарн скептически относился к гипотезе о существовании раннесредневекового колодца, полагая, что водоснабжение крепости было организовано иным способом.

В 1958 г. при расчистке пространства между воротами Орта-капу и заложенной оконечности большого рва был обнаружен высеченный в скале желоб, в котором на глиняной подсыпке была уложена нитка водопровода. Он состоял из керамических труб длиной 0,46 м и внутреннем диаметре на узком конце 0,07 м каждая. Всего было открыто 22 звена, соединенных гидравлическим известковым раствором. По мысли Е.В. Веймарна, этот водопровод, сооруженный в XI—XII вв., подавал воду в город из источников, предположительно находившихся к востоку от крепости, неподалеку от северо-западной стороны караимского кладбища в Иософатовой долине. Разрушена эта магистраль была в связи с засыпкой главного рва в конце XVI—XVII вв.

В этой гипотезе есть ряд уязвимых мест. Так, весьма сомнительно, что из Иософатовой долины могло поступать сколько-нибудь значительное количество воды, поскольку площадь водосбора этого возвышенного участка плато (около 600 м над уровнем моря) невелика, нет и определенных данных о существовании здесь каких-либо заметных выходов воды в период, соизмеримый со временем существования крепости. Нет также никаких следов желоба на предполагаемой его трассе как на территории Нового города, так и за его пределами. Вряд ли желоб, глубиной до 0,4 м (такая глубина была в районе Орта-капу) был полностью уничтожен. Нет и достаточно надежного обоснования даты этого сооружения. Хронология типов гончарных труб совершенно не разработана, в лучшем случае можно различать античные и средневековые звенья. И еще одна существенная деталь. Желобу, проходившему через ворота, вдоль стены так называемого «монетного двора», предшествовал другой, более ранний, пересекавший желоб с трубами. Он отводил воду с территории «монетного двора» или же предшествующей ему усадьбы. Очевидно, что данный водоотвод возник в условиях Нового города, когда пространство перед Средней стеной было застроено, а ров заложен, иначе имело бы смысл сбрасывать дождевую и снеговую воду в ров, а не в воротный проезд.

Возможно, открытая раскопками 1958 г. система предназначалась для перехвата ливневых вод, сбегавших по выбитой в скале дороге к воротам Орта-капу. Этот водопровод подводит к искусственной пещере, над которой установлен каменный колодезный сруб. К нему устремлены и другие желоба. Из этого резервуара брали воду для скота и технических целей еще в XIX в.

Одной из проблем истории античного и средневекового Крыма является отождествление конкретных городищ с пунктами, упоминаемыми в скудных письменных источниках. Неоднократно предпринимались попытки определить, как называлась «крепость драгоценностей» в дотатарский период. Пожалуй, наиболее оригинальную точку зрения высказал в 1883 г. известный краевед В.Х. Кондораки, видевший в Чуфут-кале тавро-скифский город Неаполис³¹. Никаких серьезных доводов для обоснования этого он не привел^**. Наиболее оживленно обсуждалась связь городища с Фуллами. Первое упоминание этого топонима содержится в рассказе византийского историка Менандра о посольстве, направленном в 579 г. императором Тиберием в Тюркский каганат, владения которого простирались в это время до восточного побережья Азовского моря. Ни в этом, ни в более поздних источниках не содержится определенных указаний на местоположение Фулл, хотя упоминаются они в связи с весьма важными обстоятельствами. Так, в «Житии Иоанна Готского», повествующем об антихазарском восстании в Таврике в 80-х гг. VIII в., сообщается о пленении хазарами вождей восстания — архиепископа Иоанна Готского и «господина Дороса»^*** и о заточении их в Фуллах. Отсюда Иоанну удалось бежать и отплыть в Амастриду на южном берегу Черного моря.

С Фуллами связан эпизод в деятельности Константина Философа (в монашестве Кирилла), одного из создателей славянской азбуки. Возвращаясь из хазарских владений, куда он прибыл для участия в религиозных диспутах, Константин перед отплытием из Херсона успел посетить Фуллы, вероятно находившиеся где-то неподалеку. Здесь он, по сообщению «Жития», успешно проповедовал христианство среди местных язычников и убедил их срубить дуб, которому они поклонялись.

В конце IX в. была образована Фулльская епархия, которая неоднократно в дальнейшем, вплоть до XV в., то сливалась с Сугдейской (Сугдо-Фулльская), то вновь становилась самостоятельной. Во второй половине XV в. Кафа стала центром униатской Фулльской епархии, а в начале XVII в. упоминаются раздельно Кафская и Фулльская епархии.

Попытки связать Фуллы с конкретными памятниками делались неоднократно. Насчитывается более 15 вариантов их локализации. В настоящее время в научном обиходе осталось три.

В.В. Кропоткин, исходя из географических сведений, содержащихся в источниках, помещает Фуллы на юго-восточном побережье Крыма на месте средневекового городища Тепсень (Планерское).

Еще в конце XVIII в. в статье Тунманна «Крымское ханство» высказано было мнение о совпадении Фулл с Чуфут-кале. В дальнейшем А.Л. Бертье-Делагард и А.Л. Якобсон немало поработали над усилением аргументации этой версии.

В 1968 г. была опубликована статья (уже упоминавшаяся) Е.В. Веймарна, посвященная итогам раскопок Чуфут-кале. Изложив в ней вывод о появлении города на чуфут-кальском плато в X—XI вв., автор, естественно, отверг его связь с Фуллами, упоминавшимися в VI—IX вв. По его мнению, Фуллы могли находиться по соседству и соответствовать городищу Кыз-кермен, впервые упомянутому П.С. Палласом еще в конце XVIII в. Е.В. Веймарн исходил из того, что на близком расстоянии (около 3 км) не могли сосуществовать два крупных поселения; одно из них должно было сменить другое. Таким образом, Кыз-кермен предшествовал Чуфут-кале.

Систематические раскопки Кыз-кермена, проводимые сотрудником Бахчисарайского музея А.В. Белым с конца 70-х гг., подтвердили дату угасания городища, установленную А.Л. Якобсоном, — IX в., а Фуллы, Фулльская епархия, как уже отмечалось, продолжали существовать еще более пяти веков.

Можно констатировать, что пока положение Фулл на исторической карте Крыма определить не удается. Ни один из предполагаемых вариантов локализации не может связать воедино имеющиеся данные. Воирос остается открытым, и, несомненно, к нему еще не раз будут обращаться исследователи средневековой истории Крыма. Выяснение его затрудняется и нашим слабым знанием средневековой топонимики Крыма. Во-первых, источники не дают ответа на вопрос, что понимать под Фуллами — город, область или то и другое. Во-вторых, мы не можем гарантировать, что разные источники не упоминают разные поселения, то есть то, что в Крыму, возможно, были не одни Фуллы. Так, А.Л. Бертье-Делагард находил в южной части полуострова не один топоним с корнем «фул» — «фил». То же можно сказать и о других топонимах. Например, под именем Феодоро известны княжество в горной части Юго-Западного Крыма, его столица, расположенная на Мангупе, и какое-то поселение на побережье (оно отмечено на ряде средневековых карт). Например, центр Готской епархии сначала находился в Партенитах, затем перекочевал на Мангуп, а еще позже им стал Успенский монастырь. Возможно, что такое могло произойти и с Фулльской епархией. Вероятно, этим можно объяснить ее соединение то с одной епархией, то с другой.

В V—VI вв. Византия активно укрепляет старые города и сооружает новые крепости в горных пограничных районах, стремясь остановить усилившийся поток варваров. Пик фортификационного строительства приходится на эпоху Юстиниана I (527—565 гг.). Не осталась в стороне и Таврика. Одним из первых деяний Юстиниана здесь было подчинение Боспора, принадлежавшего до этого гуннам. В Боспоре и Херсонесе ремонтируются городские стены, на южном берегу появляются крепости Алустон и в Горзувитах. Таким образом, Византия устанавливает военный контроль по всей береговой линии Юго-Западной и Юго-Восточной Таврики.

В горной области военными союзниками империи были готы и аланы, находившиеся на положении федератов. Для их защиты и организации возводятся «длинные стены», местоположение которых в последние годы уточняется. Термин «готаланы», употребляемый некоторыми авторами для обозначения этих федератов, возможно, правильно определяет их этнический состав. Пока трудно судить, были ли как-то разграничены территории расселения готов и аланов или же они представляли конгломерат с выраженным преобладанием аланских черт, что, как отмечалось, отражено в погребальном обряде могильников «пещерных городов».

В то же время есть указания источников XIV—XV вв., отождествляющих Кырк-ор именно с областью расселения аланов-асов. Сохранили свой язык и этническое самосознание и крымские готы, достоверные упоминания о которых встречаются вплоть до XVI в. В середине XV в. Иософат Барбаро, венецианский путешественник, описывая остров Кафы, то есть Крым, говорит о существовании к западу от столицы генуэзских владений на полуострове области Готии, а далее по побережью Алании. Как известно, генуэзской администрацией было создано Капитанство Готия, занимавшее территорию от Чембало (Балаклавы) до Алушты, а возможно, и до Туака (Рыбачье).

Пока набеги кочевников не были направлены на аннексию земель, «длинных стен» было вполне достаточно для их отражения. К тому же, по всей видимости, строительство и содержание стен обходилось дешевле, чем крепостей. Юстиниан I, несмотря на размах строительства, весьма бережливо подходил к финансам. Однако при целенаправленном наступлении противника прорыв линейной обороны в одном месте приводил к катастрофе. Поэтому с изменением политической обстановки во второй половине VI в. византийским наместникам Таврики пришлось усиливать систему защиты. Это время характеризуется упадком империи: огромные финансовые затруднения, военные неудачи, выразившиеся в потере практически всего, что было завоевано при Юстиниане, усилившийся натиск на границы. Затронул этот процесс и Таврику. Сюда вплотную подходит граница Тюркского Каганата, а в 570 г. тюрки уже разграбили Боспор. Не имея возможности активно отражать неприятеля на всех направлениях, византийские императоры перераспределяют силы. Основные были брошены на борьбу с Персией, где фактически решалась судьба империи. В других местах, где также ощущалось давление варваров, но не в такой степени, создаются экзархаты — Равеннский и Карфагенский. Экзархаты представляли собой полунезависимые области, в которых экзарх возглавлял как военные силы, так и гражданскую администрацию, и подразумевали защиту своих территорий собственными силами без привлечения вооруженных сил центра империи.

О вхождении Юго-Западного Крыма в состав экзархатов у нас нет сведений. Здесь, по всей видимости, несмотря на усиление натиска тюрок, политическая обстановка продолжает оставаться относительно спокойной. Более того, в это время Византия здесь расширяет свои владения, осваивая дальнюю округу Херсона путем строительства опорных пунктов. Тогда же и возникают в горном Юго-Западном Крыму крепости, некоторые из них известны нам как «пещерные города». Гарнизоны их состояли, очевидно, из местных жителей: такая практика была обычной для византийской периферии. Строились они под руководством византийских инженеров, с привлечением строительных артелей Херсона, но силами местного населения. Необходимо отметить, что к интересующему нас времени Византия начинает строить подобные сооружения не только руками федератов, но и за их счет.

Вполне понятно отсутствие упоминания о строительстве крепостей в Таврике в источниках. Внимание летописцев было приковано к делам на востоке, а относительно спокойная дальняя провинция их мало интересовала. Крым появляется в источниках только в связи с какими-то значительными событиями, например, ссылка сюда свергнутого императора Юстиниана II. С другой стороны, нам известно, что строительная деятельность в империи не прекращается. Строятся крепости в Подунавье, хотя и не в таком количестве, кик при Юстиниане I. Не является исключением и Крым, о чем свидетельствуют эпиграфические источники. Известны строительные надписи этого времени, одна из них, относящаяся ко времени правления Юстиниана II (565—578 гг.), найдена в Херсоне, другая, датируемая 590 г., обнаружена на Боспоре. Эти крепости вполне соответствуют финансовому положению империи того времени. Ведь за исключением Мангупа-Дороса, центра Крымской Готии, который начал возводиться еще при Юстиниане I с присущим ему размахом, и Эски-кермена, строительство остальных, возникших, очевидно, несколько позже, обходилось не так дорого, и вполне было под силу местному населению.

Соответствуют этому и пещерные сооружения, вырубать которые было гораздо дешевле, чем строить наземные.

Тот факт, что крепости принадлежали местному населению, но были под определенным контролем Византии, подтверждают и скудные письменные источники. Так, сосланный в Херсон римский папа Мартин в своих письмах указывает на крепости местных племен в окрестностях города. «Сосланные в Херсон при Ираклии (византийский император, 610—641 гг.) Евгений и Феодор были часто разлучаемы насильно и отправлены в укрепления соседних племен.³² Из источника следует, что эти укрепления подчинялись Византии, так как трудно допустить, чтобы оппозиционеров могли отправить в неконтролируемые правительством места. В начале VIII в. эту же ситуацию рисуют события, связанные уже с упоминавшимся Юстинианом II. По словам византийского хрониста Феофана, правители крепостей, узнав, что вновь вернувший себе престол Юстиниан II намерен расправиться с не поддержавшими его жителями Таврики, «приняли меры безопасности и, вынужденные задумать (что-то) против василевса, послали к хакану в Хазарию просить войско для своей охраны»³³, вместо с херсонеситами «жители других крепостей» отвергли Юстиниана и провозгласили василевсом ссыльного Вардана-Филиштика.

Вполне возможно, что в число этих крепостей входила и твердыня на чуфут-кальском плато. Причем, это было не густо застроенное поселение, а, скорее, убежище с небольшим постоянным гарнизоном. Было оно также культовым центром области, населенной аланами, постепенно переходившими в христианство. Не удивительно, что на плато и его склонах не удается обнаружить сколько-нибудь значительного археологического материала раннесредневекового времени. Жизнь в основном концентрировалась в окрестных поселениях, жители которых в случае угрозы со стороны кочевой степи со скотом и прочим движимым имуществом укрывались в крепости. Можно представить, как через ворота в стене, которая только через тысячелетие станет Средней, шел блеющий, мычащий скот, скрипели колеса двукольных повозок, влекомых невозмутимыми быками, суетились по бокам колонны вооруженные люди, тревожно оглядывавшиеся на запад. Оттуда из продольной долины, разделяющей Внешнюю и Внутреннюю гряды, чаще всего исходила угроза. По ней кочевники могли из степей полуострова проникнуть глубоко в Горную Таврику, приближаясь к византийским владениям, к их форпосту — Херсону.

В такое время поверхность плато напоминала обширную рыночную площадь. То там, то тут возникали импровизированные жилища, шатры, составлялись кибитки, разгонялись по отдельным гуртам домашние животные. Этот пестрый шумный табор не утихал до поздней ночи. Возле главной оборонительной стены и пещер, в расселинах, горели костры, возле которых вповалку спали воины гарнизона и добровольные защитники крепости — вчерашние пастухи и земледельцы. На стенах тускло поблескивали острия копий, изредка позвякивал металл: оружие соударялось с пряжками и наконечниками поясов — обязательными атрибутами одежды воина.

За их спинами не было ни усадеб, ни стен, ни зарослей — только голая скала, временно обжитая людьми. Лишь недалеко от ворот высилось белое здание под оранжевой черепичной крышей — базилика. Через много столетий на этом месте вырастут жилые дома, хозяйственные постройки, протянутся заборы усадеб. В их кладки, как древняя кровь в жилы отдаленного потомства, войдут детали этого великолепного храма, возможно, носившего имя Пресвятой Богородицы. А еще позже руины усадеб окончательно скроют его место, оставив слабый, рассеянный след и надежду вернуть нам еще одну сокрытую временем драгоценность.

Примечания

*. В литературе приводятся другие данные о площади городища и его частей. Приводимые здесь цифры получены в результате новейшей инструментальной съемки плато, проведенной Е. Чикалкиным в начале 1980 г.

**. В настоящее время утвердилось мнение о локализации Неаполя на месте городища Керменчик на юго-восточной окраине Симферополя. См.: Высотская Т.Н. Скифские городища. Симферополь: Таврия, 1989.

***. Дорос — крепость в Юго-Западной Таврике, захват которой хазарами послужил поводом к восстанию. Она может быть локализована на Мангупском плато.

1. Кропоткин В.В. Из истории средневекового Крыма // СА. — 1958. — № 28. Могильник Чуфут-кале в Крыму // КСИА АН СССР. — № 10.

2. Ksiega podlrozy Ewliji Czelebiego (Wybor). — Warszawa, 1969. — S. 266.

3. Ibid. — S. 265.

4. Бертье-Делагард А.Л. Исследование некоторых недоуменных вопросов средневековья в Тавриде // ИТУАК. — 1920. — № 57. — С. 108.

5. Веймарн Е.В. О двух неясных вопросах средневековья юго-западного Крыма // Археологические исследования средневекового Крыма. — Киев: Наук. думка, 1968. — С. 69—74.

6. Якобсон А.Л. О раннесредневековых крепостных стенах Чуфут-кале // КСИА АН СССР. — 1974. — № 140.

7. Талис Д.Л. Оборонительные сооружения юго-западной Таврики как исторический источник // Археологические исследования на юге Восточной Европы. — М., 1974. — С. 111.

8. Веймарн Е.В. О двух неясных вопросах... — С. 53, 66.

9. Якобсон А.Л. О раннесредневековых крепостных стенах... — С. 111.

10. Бертье-Делагард А.Л. Исследование некоторых недоуменных вопросов... — С. 110; Талис Д.Л. Оборонительные сооружения... — С. 111; Гайдукевич В.Ф. Мнимая базилика Лаврентия-Леонтия // МИА. 1953. — № 34. — С. 312.

11. Энгельс Ф. Горная война прежде и теперь // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 13. — С. 111—119.

12. Rodley L. Cave monasteries of Byzantine Cappadocia. — London: Cambridge university Press, 1985. — P. 224.

13. Caникидзе Т. Уплисцихе. — Тбилиси: Сабчота Сакартвело, 1987. — С. 51—52.

14. Rodley L. Cave monasteries... P. 225.

15. Бертье-Делагард А.Л. Исследование некоторых недоуменных вопросов... — С. 120—121.

16. Кипшидзе Д.А. Пещеры Ани. — Ереван, 1972. — С. 17.

17. Веймарн Е.В. Оборонительные сооружения Эски-Кермена // История и археология средневекового Крыма. — М., 1958.

18. Могаричев Ю.М. О раннесредневековых фортификационных пещерных сооружениях в Таврике // История и культура Херсонеса и западного Крыма в античную и средневековую эпохи: Тез. докл. — Севастополь, 1987. — С. 28; К вопросу интерпретации и датировки пещерных сооружений средневекового Крыма /// Актуальные проблемы историко-археологических исследований: Тез. докл. — Киев: Наук. думка, 1987. — С. 111.

19. Там же.

20. Герцен А.Г. Оборонительная система столицы княжества Феодоро // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в XII—XVI веках. — Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1989. — С. 39.

21. Айбабин А.И. Хронология могильников раннесредневекового Крыма IV—VII вв.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. — Киев, 1987. — С. 13.

22. Талис Д.Л. Городище Тепе-Кермен // КСИА АН СССР. — 1977. — № 148. — С. 103.

23. Кропоткин В.В. Из истории... — С. 211; Могильник Чуфут-кале... — С. 109.

24. Марковин В.И. О возникновении склеповых построек на Северном Кавказе // Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. — М.: Наука, 1978. — С. 125.

25. Якобсон А.Л. Раннесредневековые сельские поселения юго-западной Таврики // МИА. — 1970. — № 168. — С. 103—110.

26. Акчокраклы О. Новое из истории Чуфут-Кале // ИТОИ АЭ. — 1928. — Т. 2. — С. 172—178.

27. Айбабин А.И. Этническая принадлежность могильников Крыма IV — первой половины VII вв. н. э. // Материалы к этнической истории Крыма. — Киев: Наук. думка, 1987. — С. 194.

28. Веймарн Е.В. Отчет об археологических раскопках на Чуфут-Кале в 1956 г. — Архив БГИКЗ.

29. Вегеций. Краткое изложение военного дела. — ВДИ. — 1940. — № 1. — С. 283.

30. Фиркович М.Я. Старинный караимский городок Калэ. — Вильно, 1907. — С. 26.

31. Кондораки В.Х. В память столетия Крыма. — М., 1883. — Ч. 1. — С. 75—76.

32. Васильев А.А. Готы в Крыму // ИГАИМК. — М.: Л., 1927. — Вып. 5. — С. 188.

33. Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения. — М.: Наука, 1980. — С. 64.