Глава II. В стране малых алан

«Керкер или Керкри... находится на краю седьмого климата в стране Асов, его имя значит по-турецки сорок человек; это укрепленный замок, трудно доступный; он опирается на гору, на которую нельзя взойти. На верху горы есть площадь, где жители страны (в минуту опасности) находят убежище. Этот замок на некотором расстоянии от моря; жители принадлежат к племени Асов... Керкер находится на север от Сары-Кермена (Херсонеса. — Авт.); между этими двумя местами один день пути»¹. Данный отрывок взят из сочинения «Таквим аль-бульдан» — «Упорядочение стран» — главы «О седьмом климате» выдающегося арабского ученого-энциклопедиста Абу-ль-Фиды (Абу-ль-Фида Имад ад-Дин аль Малик аль Муй-ад-Исмаил ибн Али аль Анюби). Он принадлежал к роду знаменитого султана Саладина, хорошо знакомого читателям по роману Вальтера Скотта «Ричард Львиное Сердце». Абу-ль-Фиде с юношеских лет пришлось большую часть жизни провести в войнах с крестоносцами и монголами. Будучи эмиром города Хамы, он прославился не столько как правитель и военачальник, сколько своими учеными трудами.

Встречающийся в сочинении Абу-ль-Фиды термин «климаты» будет упоминаться еще не раз, поэтому поясним его.

Во-первых, климаты — широтные пояса, на которые античные и средневековые географы разбивали поверхность Земли. Выделялось 7 климатов; последний из них, по определению одного древнеисландского географического трактата, «называется Диаборисфен; он идет от Меотийских болот и до Рифейских гор и на севере от государства Германии и далее на запад по Энгланду до моря»².

Во втором значении климатами называлась область в Таврике, в которой находились крепости, принадлежавшие сначала Византии, а затем перешедшие к хазарам. Впервые они упомянуты византийским летописцем Феофаном по поводу ссылки римского папы Мартина «в Херсон и климаты» в 655 г., затем в описании событий, связанных со ссылкой в Херсон императора Юстиниана II (695 г.), его бегством оттуда к хазарам (705 г.), возвращением на константинопольский престол с помощью болгарского хана Тервела и организацией карательной экспедиции против Херсона (710—711 гг.). Поводом для последней якобы явился заговор против Юстиниана II со стороны «херсонитов, босфорян и остальных климатов». Ниже в том же отрывке говорится о жителях крепостей, обратившихся за помощью к хазарам для отражения византийских карателей³.

В сочинении византийского патриарха Никифора «Бревиарий», в описании тех же событий, упоминаются жители архонств, которых приказал истребить Юстиниан II. Таким образом, в третьем значении под климатами надо понимать крепости, расположенные на пространстве между Херсоном и Боспором в горной части Таврики, управляющиеся архонтами, то есть византийскими военными чиновниками. До двадцати из них попали в руки посланных Юстинианом в Херсон карателей и были утоплены в море. В число климатов наверняка входила крепость Дорос (Мангуп), в которую в свое время бежал из ссылки Юстиниан II и оттуда добрался на Боспор в ставку хазарского кагана. В конце VIII в. Дорос был захвачен, что привело к антихазарскому выступлению, вошедшему в историю как восстание Иоанна Готского.

В сочинении византийского императора Константина VII Багрянородного «Об управлении империей», написанном в 948—952 гг., говорится о «крепостях климатов», находящихся между Херсоном и Боспором, подвергающихся нападениям пачинакитов (печенегов). В трактате названо количество климатов — девять. Они играли важную роль в жизни Хазарии, отсюда она получала «изобилие», но для этого хазары вынуждены были совершать в область климатов походы для сбора дани. Правитель кавказской Алании мог нападать на хазар, идущих в климаты, и это устрашало византийцев, усиливших в X в. свое влияние на полуострове.

В другом источнике — так называемой пространной редакции письма Хазарского кагана Иосифа к визирю испанского халифа Хасдаю ибн-Шапруте — указаны пограничные пункты, которыми владели хазары в Таврике: Керчь, Судак, Алушта, Ламбат, Партенит, Алупка, Мангуп, Кут (вероятно, Эски-Кермен), Алма (Бакла?), Бурлюк (?), Грузин (?). Возможно, среди них находились и те, которые значились кик климаты⁴. И хотя Кырк-ор в этом перечне не назван, он вполне мог подразумеваться среди прочих климатов, так как находится в глубине, а не на окраине их области. Вероятно, западная ее часть была заселена аланами, о чем позволяет судить так называемое «Аланское послание епископа Феодора» (первая половина XIII в.). Феодор был направлен для проповеди христианства в кавказскую Аланию и добирался к своей пастве через Херсон. Отсюда, преследуемый какими-то недругами (в «Послании» они конкретно не названы), Феодор со спутниками становятся «беглецами в аланском селении неподалеку от Херсона», ибо «близ Херсона живут Аланы, столько же по своей воле, сколько и по желанию херсонцев, словно некоторое ограждение и охрана города». Несмотря на угрозу нападения со стороны недругов Феодора, аланы не выдали епископа, и он смог благополучно продолжить свой путь на Кавказ⁵.

По мнению известного исследователя аланской культуры В.А. Кузнецова, не исключено, что малые аланы, упомянутые Феодором, обитавшие близ Херсона, и малые аланы у Константина Багрянородного, защищавшие Херсон и климаты от хазарских набегов, относятся к этнической группе алан Юго-Западной Таврики, родственной большим северокавказским аланам⁶.

О расселении алан рядом с готами на территории Крыма свидетельствует источник, близкий по времени к сочинению Абу-ль-Фиды. Марино Санудо, венецианский летописец, в письме к французскому королю Филиппу IV (1344 г.) указывает среди народов, попавших в зависимость от татар в Газарии (так назывался Крым в итальянских городах), готов и алан⁷. Достаточно определенно указание венецианского купца и дипломата Иософата Барбаро о размещении Алании в юго-западной части полуострова: «Далее за Кафой по изгибу берега на Великом море находится Готия, за ней Алания, которая тянется по «острову» в направлении Монкастро». Причем реальным было не только географическое, но и этническое разграничение: «...благодаря соседству готов с аланами произошло название готаланы. Первыми в этом месте были аланы, затем пришли готы, они завоевали эти страны и смешали свое имя с именем алан. Таким образом, ввиду смешения одного племени с другим, они и называют себя готаланами и те и другие следуют обрядам греческой церкви»⁸.

Практически все исследователи крымского средневековья отождествляли Кырк-ор с главной крепостью крымских алан, в которой нашел убежище Феодор. Прямым подтверждением этому является замечание арабского географа Ал-Калкашанди (нач. XV в.) о том, что центром страны асов, зависимой от Золотой Орды, является крепость Киркир⁹. А турецкий историк XVIII в. Аали-Эфенди писал на основе древних источников: «Кырк-эр есть крепость из городов асских на севере от Сары-Кермена»¹⁰. Как уже отмечалось, Сары-керменом мусульманские авторы именовали Херсон.

В послании кардинала Германа II (1237 г.), патриарха константинопольского, аланы названы в числе народов, следующих христианству¹¹. Еще более определенные сведения о крымских аланах сообщает В. Рубрук, в июле 1253 г. направлявшийся из Судака к Перекопу. В степи он встретился с аланами, «которые именуются там Аас, христиане по греческому обряду, имеющие греческие письмена и греческих священников. Однако они не схизматики подобно грекам, но чтут всякого христианина без различия лиц»¹². Именно эти благочестивые аланы и предоставили убежище епископу Феодору, хотя, с точки зрения католика Рубрука, он был схизматиком, раскольником. Как известно, раскол в христианстве на православную и католическую церкви произошел в 1054 г. В 1204 г. Константинополь был захвачен крестоносцами и до 1261 г., несмотря на то, что Византийская империя практически не существовала, православный патриарх сохранялся и продолжал назначать епископов и курировать население, исповедовавшее православие. Вероятно, крымским аланам были не знакомы нюансы конфессионального конфликта, и они не делали особых различий между представителями Константинополя и Рима. Хотя по всем свидетельствам они были христианами византийского (греческого) толка, на что прямо указывал и Рубрук.

Можно с уверенностью считать, что встреченные Рубруком асы-аланы были обитателями Юго-Западной Таврики, знали толк в торговле. Получив от слуг Рубрука перперы, то есть золотые монеты, «они терли их пальцами и подносили к носу, чтобы узнать по запаху, не медь ли это». Видимо, им были хорошо знакомы византийские монеты, в которых в XIII в. содержалось до 1—3 лигатуры (примеси меди).

Однако вернемся из степей в горные долины Таврики и попытаемся разглядеть на страницах каменной книги истории Кырк-ора следы алан. Сделать это весьма непросто: некрополи X—XIII вв., принадлежавшие христианскому населению крепости и ее округи, пока еще не обнаружены. В наиболее полно изученном могильнике в Марьям-дере самые поздние захоронения относятся к X в. Есть еще обширное караимское кладбище в Иософатовой долине, там имеются надгробия с датированными эпитафиями раннесредневекового времени, есть даже упоминание в одной из них под 706 г. имен Моисея и Гошла Алани¹³. Однако ранние надгробные тексты этого кладбища, к сожалению, нельзя использовать в качестве источника без серьезного научного анализа. Что касается городища, то археологические материалы, которые можно было бы отнести к XI—XIII вв., на нем, да и в его ближайших окрестностях, не найдены. Впрочем, это объяснимо, если учесть слова Абу-ль-Фиды о том, что жители округи поднимались в крепость только лишь в случае военной опасности, то есть она использовалась, как и в раннем средневековье, в качестве временного убежища. И все же к одному памятнику нам хотелось бы привлечь внимание читателя.

Преодолев подъем по туристской тропе от подножия до ворот Кичик-капу, можно увидеть искусственные пещеры. Перед стеной их насчитывается 12, расположены они в три яруса. За воротами пещеры зияют по обе стороны дороги, ведущей в глубь городища. Слева они расположены в три, а справа в четыре яруса. Всего здесь насчитывается 32 помещения. Внимательно всмотревшись в подробный план этого участка, можно установить следующее. Помещения, расположенные как перед, так и за стеной, схожи между собой размерами и планировкой. Кроме того, можно разглядеть следы вырубленных в скале лестниц, когда-то связывавших помещения разных ярусов. Лестницы эти местами пересекаются кладкой оборонительной стены. К тому же расположение пещер перед стеной и даже непосредственно под ней противоречит всем канонам фортификации. Ведь они ослабляли оборону, позволяя противнику накапливаться в них, не подвергаясь обстрелу защитников. Из этих наблюдений можно сделать следующие выводы. Пещеры появились в распадке на южной стороне плато ранее сохранившейся оборонительной стены. Первоначально они составляли единый комплекс, в котором можно выделить три типа помещений. К первому относятся две пещеры верхнего яруса, близкие к упоминавшимся бурунчакским. Одна расположена под стеной позднесредневековой усадьбы, а вторая, полуразрушенная, — рядом с дорогой, выводящей на Кенасскую улицу. Второй тип представлен наибольшим количеством помещений. Внешне они похожи на предыдущие, но главное отличие состоит в характере обработки стен. На них запечатлены следы рубящих орудий в виде глубоких параллельных борозд, расстояние между которыми составляет 0,12—0,2 м. Такие помещения есть по обе стороны крепостной стены. К третьему типу относятся пещеры хорошо выраженной четырехугольной в плане формы, с резкими, а не скругленными, как в предыдущих типах, углами. Стены гладко обработаны, на них незаметны следы ударов орудий.

Достаточно определенно можно утверждать, что эти три типа неодновременны, каждый из них соответствует определенному периоду. Это подтверждают и следы построек.

Попробуем определить хронологию памятников, составляющих комплекс в районе Кичик-капу. Как уже говорилось в первой главе, на начальном этапе создания крепости в конце VI—VII вв. расселина на южном склоне была защищена оборонительной стеной, располагавшейся в 15—20 м к северу от сохранившейся. При ней находились вырубленные в скале укрытия для караульных. Легко догадаться, что помещения первого типа как раз соответствуют этому периоду и данной оборонительной линии. Возможно, таких сторожек было больше, но их разрушили или же значительно расширили в последующее время.

Больше всего вопросов вызывает многочисленная группа пещер второго типа. Возникли они в достаточно малом хронологическом интервале, на что указывает их большое сходство между собой. Что касается назначения этих пещер, то можно уверенно отвергнуть предположение об их хозяйственном использовании. В них отсутствуют зерновые ямы и вырубки для установки пифосов, нет и следов приспособлений для содержания домашнего скота. Не были эти пещеры и оборонительными. Для этого они слишком многочисленны, в них нет следов амбразур, да и расположены они в несколько ярусов на доступном для подъема склоне, а не на господствующих над местностью высотах.

Пожалуй, наибольшее сходство этот комплекс внутрискальных помещений имеет с пещерными монастырями Горной Таврики. В том, что христианский монастырь мог быть в крепости или рядом с ней, ничего удивительного нет. Во-первых, здесь по крайней мере до середины XIV в. обитало аланское население, исповедовавшее христианство. Во-вторых, на других укрепленных поселениях Таврики, например, Мангупе, Эски-кермене, Тепе-кермене также существовали подобные монастыри. Нередко они располагались поблизости от крепостей, например Чилтер-коба рядом с Сюреньской крепостью. В обрыве под крепостью Каламита был крупный пещерный монастырь. Разумеется, таких аналогий, подкрепленных самыми общими соображениями, недостаточно для окончательного заключения о назначении комплекса у Кичик-капу. Для этого не хватает весьма существенной детали — храма, обязательного атрибута христианского монастыря. В настоящее время в этом районе, да и вообще на городище, не обнаружено какого-либо пещерного сооружения, в котором можно было бы предположить христианскую церковь. Но обратимся к литературе прошлых лет, а также к данным последних архитектурно-археологических исследований.

В книге А.В. Попова «Вторая учебная экскурсия Симферопольской мужской гимназии в Бахчисарай» (1888 г.) читаем: «Все повернули влево и стали подниматься по довольно крутой тропинке. Вскоре показалась между развалинами разработанная для пешеходов дорожка с камнями в виде ступенек, значительно облегчавших подъем. Направо по входе в ворота, при разделении дорог, были осмотрены остатки пещерной церкви, по указанию сторожа, по его словам, здесь была живопись, возле церкви усыпальница, из больших пещер некоторые окружены выдолбленными возвышенностями, может быть, тоже усыпальницы. В церкви алтарная часть полукруглая, в тех местах, обратил внимание гул пустоты»¹⁴.

Караимский гахам обратился в Таврическую ученую архивную комиссию (ТУАК) с просьбой «осмотра и исследования» этого открытия. Ее члены осмотрели пещеру и пришли к выводу: «Ввиду изложенного мы не решаемся утверждать, что осмотренная нами с особой тщательностью пещера могла быть когда-нибудь христианской церковью и скорее готовы высказать предположение, что она, в позднее время служила обыкновенным жильем для людей»¹⁵.

В дальнейшем В.П. Бабенчиков вернулся к предположению о принадлежности данного помещения к христианскому культовому комплексу¹⁶. В 1970-х гг. М.Я. Чореф обследовал предполагаемую церковь, а в соседнем помещении раскопал усыпальницу с находившимися в ней человеческими костями¹⁷. Возникло вполне обоснованное мнение о том, что, вследствие позднейших переделок, первоначальный облик церкви изменился. Важно отметить, что на стенах пещер данного комплекса были обнаружены процарапанные христианские символы — кресты.

Есть здесь и помещения с гробницами, по форме аналогичные тем, которые имеются в других пещерных монастырях.

Интересно помещение № 39. Вдоль стен вырублена скамья. В полу выдолблены четыре ямы, очевидно, для очагов. У входа в полу две хозяйственные ямы. Все это говорит о том, что данное помещение могло быть трапезной.

Итак, есть все основания предполагать наличие в этом месте монастыря. Когда же он возник? Видимо, когда в Юго-Западном Крыму окончательно утвердилось христианство и появились другие пещерные монастыри.

В связи с этим подробнее рассмотрим вопрос о времени их зарождения. Тем более, что он имеет прямое отношение к памятнику, тесно связанному с Чуфут-кале, — Успенскому монастырю.

В 1877—1878 гг. русский византинист В.Г. Васильевский опубликовал два агиографических источника — Житие Стефана Нового и Иоанна Готского, на основании изучения которых он пришел к выводу о значительной иконопочитательской иммиграции в Крым, в результате чего полуостров превратился в оплот иконопочитания. А в начале XX в. Ю.А. Кулаковский, как уже отмечалось, очевидно находившийся под влиянием авторитета В.Г. Васильевского, выдвинул гипотезу о возникновении крымских пещерных монастырей в VIII—IX вв. и их связи с иконопочитателями. Причем сам исследователь отмечал, что ничего ранее XII—XIV вв. в пещерных монастырях он не обнаружил, однако все же писал, что «начало пещерножительства можно все-таки отнести к эпохе иконоборчества. Основанием для такого предположения является сходство в типе между крымскими сооружениями и в Южной Италии и Сицилии»¹⁸.

Эпоха иконоборчества — период византийской истории с 726 по 842 г. Инициатором иконоборчества явился император Лев III Исавр (717—741 гг.), затем эту политику проводил его преемник Константин V Копроним (741—775 гг.). Формально иконоборчество возникло кик движение против почитания икон, распространение которых представлялось части византийского общества во главе с императорами как усиление языческих традиций, возврат к идолопоклонству. Однако истинные причины его гораздо сложнее. Иконоборчество зародилось как протест «против богатой городской церкви с ее пышным официозным культом, бесчисленным паразитическим городским монашеством... Оно было во многом движением тех новых социальных сил, которые преодолевали неизжитое старое и способствовали формированию новой (феодальной. — Авт.) Византии. Императоры иконоборцы не только опирались на эти силы, но были, по существу, выразителями их интересов»¹⁹. Запрет устанавливать иконы и изъятие у церкви земель вызвали сопротивление у части общества. Оппозицию правительству составили в основном старое городское духовенство, монашество, остатки прежней знати и значительная часть зависимого от них городского торгово-ремесленного населения и бедноты. Сопротивление иконопочитателей было настолько сильным, что императоры были вынуждены перейти к репрессиям: часть монастырей была закрыта, монахов отдавали в солдаты, насильно женили. Это вызвало монашескую эмиграцию в места, где власть императоров была слабой. Именно с ней и связывалось появление в Юго-Западном Крыму пещерных монастырей.

Эту гипотезу поддержали практически все последующие исследователи. Однако, несмотря на кажущуюся правдоподобность, она имеет немало слабых мест. Остановимся на этом вопросе более подробно.

К пещерным монастырям VIII—IX вв. обычно относят Инкерманский, Шулдан, Челтер-кобу, Чилтер-мармара, Успенский, Качи-Кальен, а отдельные исследователи и Тепе-Кермен. Имеются ли в этих пещерных монастырях реальные памятники VIII—IX вв.? Наиболее ранние надписи, известные в пещерных сооружениях, относятся ко времени не ранее XII в., это же можно сказать и о фресках.

Отсутствие в пещерных сооружениях раннего культурного слоя крайне затрудняет их датировку. Пока археологические работы на пещерных монастырях не дали комплексов VIII—IX вв., связанных с внутрискальными сооружениями.

Остановимся на широко распространенном убеждении о сходстве пещерных монастырей Крыма и других регионов. Обычно привлекаются аналогии из Южной Италии, Малой Азии, Кавказа и Болгарии. Необходимо отметить, что внешняя однотипность монастырей (тем более принадлежащих к одному христианско-византийскому кругу) будет проявляться неизбежно, так как все они вырублены в вертикальной скале. Рельеф юго-западного Крыма и горных районов Малой Азии, Южной Италии, Болгарии весьма сходен, что также придает внешнее сходство постройкам. Помещения вырубались в вертикальной скале однотипными инструментами, не менявшимися веками. Поэтому Успенский монастырь, большая часть сооружений которого относится к середине XIX в., на первый взгляд мало отличается от более ранних христианских пещерных обителей.

Важно отметить, что привлекающиеся обычно в качестве аналогий крымским пещерные монастыри Кавказа и Болгарии в большинстве своем основаны не ранее XII в.

Что касается Малой Азии, то путешествовавший по ней в конце прошлого века известный русский ученый-искусствовед Я.И. Смирнов не нашел ни одного ранее X в. Эти выводы в основном подтверждают и современные исследователи.

Более того, в вышедшей в 1985 г. монографии Л. Родли «Пещерные монастыри византийской Каппадокии» отмечается, что монастыри там появляются не ранее XI в. К более раннему времени относятся отдельно стоящие кельи, большинство которых датируется концом IX—X вв., то есть послеиконоборческим периодом. Таким образом, ни о каком перенесении пещерных монастырей в Крым из Малой Азии в VIII — первой половине IX в. говорить не приходится.

То же можно сказать и о Южной Италии, где основная масса пещерных монастырей возникает после восстановления иконопочитания в 842 г.

Что касается Таврики, то, как уже отмечалось, Ю.А. Кулаковский не находил пещер древнее XII в., А.Л. Бертье-Делагард, занимавшийся изучением пещерных сооружений Крыма, считал, что они появляются не ранее X—XII вв. Н.Л. Эрнст, основываясь на памятниках культовой скальной архитектуры, относил крымские пещеры к XII—XIII вв.

Сторонник ранней датировки пещерных монастырей, знаток византийской архитектуры, А.Л. Якобсон выявил всего два памятника, относящихся, по его мнению, к VIII—IX вв. Это пещерные церкви в Инкерманском монастыре и на Тепе-кермене. Причем в датировках он основывался на своей же концепции непродолжительного существования базилик, а также на херсонесских аналогиях. Им вполне справедливо было замечено, что «непосредственные образцы архитектурных форм пещерных базилик строители черпали в Херсоне (Херсонесе)». Однако нельзя забывать, что пещерная архитектура консервативна. Поэтому если в Херсоне базилики и строились в VIII в., то воплотиться в скальной архитектуре они могли позже. В Византии известны пещерные базилики XI—XII вв.

Рассмотрим топографические особенности пещерных монастырей Крыма. Нетрудно заметить, что все они не были серьезно укреплены и обычно стояли на древних дорогах, то есть на людных местах. К ним и сейчас есть относительно удобные подходы. Создается впечатление, что монахи были хозяевами положения, им некого было опасаться — ни иконоборцев, властвовавших в Херсоне и Таврике, ни их союзников — хазар. Известно, что в недоступные для императора места бежали наиболее фанатичные монахи, большинство же просто подчинялось требованиям правительства. Поэтому вряд ли гонимые монахи основывали монастыри в неспокойном Крыму у всех на виду. Обратимся к письменным источникам. О монашеской иммиграции на северные берега Черного моря сообщает всего один источник — «Житие Стефана Нового»; другие же, обычно используемые в качестве доказательства иконопочитательской иммиграции в Таврику, либо ничего не говорят об этом, либо повествуют о ссылке, а не бегстве в Крым представителей иконопочитания.

Остановимся более подробно на «Житии». Один из идеологов иконопочитания — Стефан Новый, видя, что ситуация в империи складывается в пользу иконоборцев, которые перешли к репрессивным действиям в отношении фанатиков-иконопочитателей, сообщает своим последователям три района, на которые не распространяется власть императоров-иконоборцев. Это, «во-первых, северные склоны Евксинского Понта, побережные его области, лежащие по направлению к Зикхийской епархии, и пространства от Боспора, Херсона, Никопсиса по направлению к Готии низменной, во-вторых, области, лежащие по Парфенийскому морю, именно митрополии Никопольская, насупротив Старого Рима, Неаполь до реки Тибра, острова Кипр»²⁰. Таким образом, в отношении северопричерноморских областей источник дает лишь общие ориентиры.

Известно, что автор «Жития» лично не знал этих мест, и, естественно, какие-то факты могли быть им искажены и упущены. Рассмотрим указанные в «Житии» «побережные его области, лежащие по направлению к Зикхийской епархии». С ними относительно ясно — это Кавказское побережье, которое действительно было иконопочитательским. Во втором отрывке Боспор и Херсон выступают не как места, куда можно стремиться, а как крайние пункты Крымского побережья, причем нет даже намека, что эти города находятся в области иконопочитателей. Теперь о так называемой «низменной Готии». Если под этим термином вслед за многими авторами понимать Юго-Западный Крым, то возникает много вопросов. Можно ли Юго-Западный Крым, где находятся пещерные монастыри, назвать «низменной Готией», тем более в других источниках этот термин по отношению к данному району, как и к Южному берегу, отсутствует. И причем здесь Никопсис, расположенный на Кавказе? На наш взгляд, данный текст понимать надо так: автор «Жития» называл известные ему города в качестве ориентиров. Таким образом, Зикхийская епархия — район к востоку от Крыма, а Низменная Дунайская Готия (действительно низменная) — к западу от полуострова. Крым же, как видно из источника, не входил в зону влияния иконопочитателей. Данное предположение будет выглядеть более правдоподобно, если напомнить, что имеется масса сведений об иконопочитателях в Италии, Палестине, но ни один источник не упоминает о прибытии их в Крым. Даже «Житие Иоанна Готского», резко направленное против иконоборцев и достаточно подробно освещающее ситуацию в Таврике в конце VIII в., не сообщает об этом. Не сообщает оно и о массовом строительстве монастырей в Крыму, и поэтому важен факт основания Иоанном монастыря на его родине, в Партенитах²¹. О притоке иконопочитателей в Крым после смерти Константина V говорить не приходится, ибо его преемник Лев IV Хазарин к монахам относился довольно либерально, а вскоре в империи иконопочитание было восстановлено. Не был Крым иконопочитательским и во второй период иконоборчества. Более того, он, как и в первый период, оставался оплотом иконоборчества. Сведения о религиозной жизни в Таврике начала IX в. дают произведения апологета иконопочитания Феодора Студита. Наиболее интересны два документа: письмо к епископам, сосланным в Херсон, и письмо к архимандриту Готскому. В первом, написанном в 821 г., он пишет: «мне кажется... что и для спасения тамошних жителей устроена ссылка ваша... ибо прибыв (туда), вы явились светильниками для находившихся во мраке и заблуждении жизни, руководителями слепых, учителями добродетели, проповедниками благочестия, наставниками совершенных здесь против Христа страшных дерзостей»²². Если учитывать религиозно-политическую обстановку того времени, то под фразами «спасения тамошних жителей» и «совершенных здесь против Христа страшных дерзостей» следует понимать только одно — религиозная обстановка в Херсоне и Таврике не удовлетворяла Студита, а это значит, что здесь господствовали силы, чуждые ему идеологически, т. е. иконоборцы. Федор Студит даже посылает ссыльным деньги, из чего следует, что положение их в Херсоне было далеко не лучшим. Подтверждает сообщение Студита и монах Епифаний, посетивший Крым в конце VIII — начале IX в.: «Херсаки же народ коварный и до нынешнего дня туги на веру, лгуны и поддаются влечению всякого ветра»²³. Здесь указание не на язычество местных жителей, а как раз на ересь, то есть не на что иное, как на иконоборчество. Причем под термином «херсаки» в свете новых данных следует понимать не только, а возможно, и не столько жителей Херсона, но население области, подчиненной этому городу²⁴.

В письме архимандриту Готии по поводу некоторых вопросов церковной и монастырской жизни Студит упрекает, что в Готии не знают учения Василия Великого, которое было основой жизни византийского монашества. Но могло ли такое произойти, если бы Таврика была наводнена фанатиками-иконопочитателями, в свое время бежавшими в Крым, или их последователями? Далее Феодор Студит негодует, что в таврических монастырях монахов отдают на суд мирян. Это уже совсем непохоже на иконопочитателей-ортодоксов и скорее всего является свидетельством сильных иконоборческих традиций.

Далее из текста письма мы узнаем о практическом отсутствии ортодоксальных монастырских традиций в Таврике, что новых людей в монастырь часто принимают «просто и без разбору», без обязательных испытаний. Ясно, что в практику вошла система сложения с себя монашества или беспрепятственного перехода из одного монастыря в другой. Монахи имели рабов²⁵. Таким образом, ни о каком значительном влиянии иконопочитания на религиозную жизнь Таврики даже в начале IX в. говорить не приходится.

Подтверждают это и сведения из жизни мирян. Так, после того как император Константин VI заточил свою жену в монастырь и женился на Кивикуларии, его примеру в числе прочих последовал топарх Готии и Климатов. Следовательно, и в среде таврических гражданских верхов не следовали канонам ортодоксального христианства, проводниками которого в то время в Византии выступали иконопочитатели. Таким образом, никаких реальных данных о возникновении пещерных монастырей в Крыму в связи с иконопочитательской иммиграцией у нас нет. Все археологические материалы, эпиграфические источники, анализ исторической обстановки указывают на возможную дату их создания — не ранее XI—XII вв., что соответствует и времени их появления в других регионах.

Исходя из сказанного, время жизни монастырского комплекса у ворот Кичик-капу предварительно может быть определено XI—XIV вв. Вероятно, после захвата крепости татарами и превращения ее в дальнейшем в столицу Крымского ханства, христианский монастырь при ней ликвидируется, однако не окончательно. Не случайно именно с XV в. появляются сведения об Успенском монастыре, который мог стать преемником обители, ранее располагавшейся на противоположном склоне ущелья Марии, у самого входа в бывшую аланскую твердыню.

Вероятно, в XV—XVI вв. оборонительная система этого участка изменяется. Строится Южная стена, а монастырь разделяется на две части. Те пещеры, которые оказались впереди стены, разрушаются или засыпаются, чтобы не мешать обороне, а пещеры за стеной превращаются в укрытия для защитников данного участка.

После переезда ханской ставки в Бахчисарай у Южных ворот, судя по сведениям Эвлия Челеби, поселяются наиболее бедные обитатели Чуфут-кале. Причем жили они там, по мнению А.Л. Бертье-Делагарда, вплоть до XIX в.

О жизни аланской области в Юго-Западной Таврике известно немного. По мнению некоторых исследователей, в XII—XIII вв. она являлась полуфеодальным княжеством, центром которого был Кырк-ор. К сожалению, определенные сведения на этот счет отсутствуют.

В 1223 г. монголо-татарскому нападению подвергся Судак, а вскоре уже весь степной и восточный Крым стал золотоордынским уделом. Сначала привыкшие к степям золотоордынцы не проникали далеко в горы, и поэтому зависимость Кырк-ора от татар, вероятно, выражалась лишь в выплате дани. Но постепенно татары проникают и в горный Юго-3ападный Крым.

Для того, чтобы лучше понять происходившие в Крыму события на исходе XIII — начале XIV в. и место, занимаемое в них Кырк-ором, мы должны упомянуть еще раз одно важное свидетельство, относящееся к середине XIII столетия.

В 1253 г. вдоль берегов Крыма проплыл на корабле монах Минорий Гильемила Виллем де Рубрук, посланец французского короля Людовика XI к монгольскому хану Мунке. В Судаке началась сухопутная часть его великого путешествия, о перипетиях которого, о виденном и пережитом нам известно из подробного отчета монаха-дипломата. Особый интерес представляет следующий отрывок: «На море от Херсона до устья Танаида находятся высокие мысы, а между Керсоной и Солдайей существует сорок замков. Почти каждый из них имел особый язык: среди них было много готов, язык которых немецкий»²⁶.

В этом описании внимание привлекает упоминание о неких сорока замках, расположенных между Судаком и Херсоном. Подавляющее большинство комментаторов этого текста сходились в том, что его надо понимать кик свидетельство того, что по морскому побережью были в середине XIII в. разбросаны многочисленные крепости, числом если не сорок, то около того. Известный краевед В.Х. Кондораки в объемном труде, посвященном столетию присоединения Крыма к России, насчитал точно сорок городищ на побережье от Судака до Херсонеса. Туда попали разновременные и разнотипные памятники, и сейчас об этой «инвентаризации» можно вспоминать как об историческом курьезе.

Однако наряду с таким буквальным толкованием в XIX в. была сделана другая попытка интерпретации данных Рубрука. Активный деятель Одесского общества истории и древностей, знаток исторической географии Северного Причерноморья Ф.К. Брун предлагал под сорока замками понимать не ряд укреплений, а одно конкретное поселение, название которого могло быть переведено именно как «сорок замков», а в оригинале оно звучало как Кырк-ор. Вывод Ф.К. Бруна был поддержан В.Ю. Юргевичем. Такова очень интересная догадка Ф.К. Бруна. Если принять ее в качестве рабочей гипотезы, то можно сконструировать модель социально-политической и этнической ситуации в Юго-Западном Крыму. Но для этого нужно снять одно важное этимологическое противоречие. Ведь Кырк-ор — топоним тюркского происхождения. Могла ли крепость, по всем данным находившаяся в зоне расселения алан, носить тюркское название? В принципе это возможно, если учесть, что тюркская топонимика внедряется в Горном Крыму уже в IX—X вв., о чем говорит уже упоминавшаяся «Еврейско-хазарская переписка». В X в. на месте византийского Дороса появляется хазарский Мангуп, правда, неясно значение обоих этих названий, но первое явно не тюркское (вероятно, греческое), второе — скорее всего тюркское, включенное в ряд с другими: Алма, Бурк, Кут. Между прочим, «Переписка», перечисляя опорные пункты хазар на границе с византийскими владениями, не содержит никаких намеков на существование большой крепости в районе современного Бахчисарая. Хотя некоторые находки на плато датируются этим периодом и по всем представлениям в это время должна была существовать и средняя оборонительная стена. Быть может, крепость не была пограничной, а находилась в хазарском тылу.

Но есть и другое объяснение. Нередко в топонимике складывается ситуация, когда при смене населения в той или иной местности происходит и частичная смена географических названий. Причем некоторое количество старых топонимов сохраняется. Они или переводятся на язык нового населения, или переосмысливаются, если их прежнее название (не обязательно значение) совпадает со словами на новом языке. В языкознании это называется омонимией. Например, в Крыму в послевоенные годы была произведена смена почти всех крымскотатарских названий населенных пунктов, но некоторые уцелели, переобразовавшись в славяноязычные, например, Сюйрень — Сирень, Топлы — Тополевка, Карасу — Карасевка и т. д. Такое калькирование могло происходить в Таврике в период расселения в ней татар. Скорее всего, спутник, с которым общался Рубрук и со слов которого он вел записи, был татарин, и он перевел Рубруку по его просьбе или по собственной инициативе название крепости (области), находившейся между Судаком и Херсоном. Рубрук пишет о том, что в Судаке он получил пять верховых лошадей, две повозки и двух провожатых, «которые правили повозками и кормили быков и лошадей». Несомненно, это были местные жители, знавшие жизнь причерноморских степей и язык их обитателей. От них он мог услышать о поселении, лежащем западнее их маршрута от Судака к Перекопскому перешейку. Важно отметить, что, проплывая вдоль Крымского побережья, Рубрук не заметил никаких укрепленных поселений. Сведения о них он получил уже выехав из Судака по сухопутному маршруту, и это лишний раз убеждает в правильности догадки о расположении 40 замков не на побережье, а в области предгорья, пограничной со степью.

Если взглянуть на карту Крыма, то можно увидеть, что Чуфут-кале действительно находится между Судаком и Севастополем, ближе, конечно, к последнему. Причем уточнение «между» весьма существенно, так как, несомненно, в средневековье существовал торговый путь, связывающий восточную и юго-западную части полуострова, и проходил он по продольной долине, разделяющей Внутреннюю и Внешнюю гряды Крымских гор. Мысленно прочертив по ней путь от Судака на запад, мы попадаем по слабо искривленной дуге к Херсонесу. Причем на этом пути в то время первым крупным средневековым укреплением будет именно Кырк-ор. Бакла не в счет, так как это поселение можно считать открытым, оно имело крошечную цитадель, вмещавшую в себя едва ли до сотни человек. Можно также отметить, что даже сейчас, несмотря на развитую дорожную сеть, сухопутную поездку из Судака в Севастополь удобнее и быстрее совершать по шоссе, идущему через Симферополь, а не по Южному берегу, в то время изолированному району Таврики, находившемуся в стороне от главных сухопутных дорог.

Вряд ли стоит сомневаться, что связь по суше между юго-восточным и юго-западным районами была более надежной, чем морем, поскольку возможности каботажного плавания вдоль Южного побережья ограничены сезонными условиями. Южный берег, лишенный бухт, с редкими якорными стоянками, не располагал к плаванию в период частых штормов. Фактически суда могли спокойно плавать только с поздней весны до ранней осени.

Как же могла именоваться первоначальная крепость, известная со второй половины XIII в. как Кырк-ор? На этот счет есть гипотеза, высказанная в статье востоковеда А.Я. Гаркави, посвященная вопросам топонимики Крыма²⁷. Автор выводит название Кырк-ор не из тюркской, а иранской этимологии. Приводится пример из прикаспийской области Гилян, где находилось укрепление Керкери (пункт-спина). Название в целом переводится как «крепость для защиты тыла». Учитывая, что Кырк-ор вплоть до XV в. связывается в источниках с областью ираноязычных алан, такое предположение не безосновательно.

Впрочем, можно найти и греческую основу этого же названия. Известна крепость и остров Керкера в Эгейском море (современный Корфу).

Русский тюрколог В.Д. Смирнов видел возможность превращения греческого слова Каллиакра в татарское Кркр²⁸.

В.Х. Кондораки приводит пример, который очень наглядно демонстрирует превращение греческого топонима в тюркский, причем модель чрезвычайно близка к исследуемой нами ситуации. На Южном берегу Крыма есть небольшое курортное местечко Кикенеиз, это греческое название переводится как «ползущий, текучий» и может быть связано с оползнями, не столь уж редкими стихийными бедствиями, которым подвержен данный участок берега. Местные жители из числа татар по-своему произносили и объясняли этот топоним. Дадим слово В.Х. Кондораки: «Татарское поселение Киркенеиз, получившее название свое, как думают татары, от слова Кирк или Хирк (сорок) и хане (двор), то есть сорока-дворье, но в сущности происхождение от греческого киркинос: круг или огражденное место»²⁹. Итак, «огражденное место», что вполне соответствует ситуации на плато Чуфут-кале. Хотя, конечно, искать буквальное соответствие значения топонима особенностям местности довольно опасно. Можно легко впасть в заблуждение, что хорошо сознавали и дореволюционные исследователи.

И хотя известный крымский историк и археолог А.Л. Бертье-Делагард скептически относился к возможности омонимии в отношении первоначального наименования крепости, тем не менее в пользу ее можно привести такой аргумент, как долгое, до XV в. включительно, бытование различных вариантов названия — Керкери, Киркель, Керкиади, Керкри — пока, наконец, не установился тюркоязычный вариант с двойным толкованием «Сорок замков» или «Сорок братьев», окончательно вытеснивший аланскую или какую-то другую топонимическую традицию.

Рубрук сообщает о том, что население этих замков, а по нашему толкованию (следуя за Ф.К. Бруном) замка, говорило на «тевтонском» языке, под ним скорее всего подразумевался готский язык, о существовании которого в Крыму есть сведения вплоть до конца XVI в.

Действительно, в горах Юго-Западного Крыма существовали две соседние этнические области — Алания и Готия, что зафиксировано венецианским путешественником Иософатом Барбаро в первой половине XV в. Причем в прошлом аланский Кырк-ор находился недалеко от границы с Готией. Не случайно Иоганн Шильтбергер в начале XV в. помещал его в области Суди (по Ф.К. Бруну, в Готской области). Однако в том же XV в. генуэзцы под Готией понимали территорию, входившую в состав княжества Феодоро, столицей которого был Мангуп, именовавшийся также и Феодоро. Конечно, готский язык присутствовал здесь как реликт наряду с аланским. Не исключено, что эти два индоевропейских языка в представлении сторонних наблюдателей, пользовавшихся зачастую сведениями из вторых рук, объединились в один — готский, что отражало очень древние исторические реалии, а именно — подчинение северокавказских алан готам еще в III в. н. э., результатом этого было появление этнического наименования «гото-аланы». Отметим, что известные нам до сих пор эпиграфические памятники христианского населения этого района Крыма все без исключения грекоязычные, в чем проявило себя мощное нивелирующее влияние грековизантийского православия, пустившего здесь глубокие корни тем более что и готский, и аланский языки в Крыму были бесписьменными, и область их распространения рассматривалась как единая этнотерритория.

Итак, можно выдвинуть следующее толкование сообщения Вильгельма Рубрука. В горной Юго-Западной Таврике в середине XIII в. существовала мощная крепость, бывшая историческим центром области расселения малых алан; ее тюркское название — Кырк-ор. С середины XI в. до начала XIII в., когда степями и предгорьями безраздельно владели половцы, эта область платила им дань. Кстати, их протекторат распространялся и далее, вплоть до Южного берега, о чем свидетельствует перипл (лоция) арабского географа Идриси, указавшего в конце XII в., что Джалита (Ялта) находится в стране команов. Естественно, что после вторжения на полуостров татар и подчинения им половецких владений Кырк-ор начал платить дань победителям. Вопрос о времени и обстоятельствах захвата Кырк-ора татарами нуждается в особом рассмотрении. Турецкий историк XVIII в. Сеид Мухаммед Риза передает такую легенду: «В прежние времена непохвальный народ из племен Могульских, называемый Ас, вследствие полной своей уверенности в неприступности замка, проявлял непокорность и сопротивление Крымским ханам. Один из потомков Чингиз-хановых, Шейбек-хан, напрягал все усилия, чтобы осадить и стеснить его, но не в состоянии был завоевать и покорить его. Тогда один из эмиров племени Яшлау, сметливый человек, подал блестящую мысль вооружиться новым и крепким орудием изречения «Война — хитрость». Он велел собрать все, сколько было в ханском лагере, барабаны, дудки и вообще все музыкальные инструменты, а также тазы, горшки и прочую медную посуду, и колотить в них в течение трех дней и ночей. По поговорке «Таз упал с крыши», произведенный шум, точно светопреставление, ошеломил и привел в остолбенение жителей крепости. Они думали, что уже происходит атака, и с оружием в руках трое суток не спали: все караулили в указанных им местах, стоя на ногах, точно кладбищенские надгробные памятники. Когда не стало у них мочи, на четвертый день они все поневоле мертвецки заснули. Хитрый мирза, воспользовавшись этим случаем, развернул свое победоносное знамя и со своими приверженцами, именитыми татарами, произвел атаку. Скверные гяуры спали и не чуяли нападения татар, которые без боя и сражения овладели ключами означенной крепости». В.Д. Смирнов, детально разобрав эту легенду, посчитал ее сплошным вымыслом. Отрицает он и существование хана Шейбека: «Под этим именем (Шейбек) истории известен Мухаммед-бек, один из ханов династии нейбанидской, погибший в сражении с Исмаил Шахом в 1510 г. Но в то же время господствовал Менгли-Гирей»³⁰.

Многие исследователи склонны связывать захват Кырк-ора татарами с походом Ногая в 1299 г. По мнению Ю.А. Кулаковского, это произошло в 1428 г. и совпало с переносом ханской ставки из Солхата в Бахчисарай. Однако есть все основания не соглашаться ни с той, ни с другой датой.

О походе Ногая в Крым в 1299 г. и в связи с этим событием упоминания Кырк-ора (а это первое несомненное упоминание крепости в источниках), сообщает летопись Рукнедина Бейбарса, придворного историка египетских султанов Калавуна и Эннасара Мухаммеда, умершего в 1325 г. Золотоордынский темник (эмир) Ногай, правивший в Добрудже, области на нижнем Дунае, подвластной Золотой Орде, начал борьбу за власть с законным правителем, чингизидом ханом Токтой. В 1299 г. он направил в Крым для сбора дани своего внука Актаджи, который был убит генуэзцами в Кафе. По словам Бейбарса, Ногай в ответ на это обрушился со своим войском на Крым и разорил многие поселения. Об этом же сообщает другой арабский историк — Ибн-Хальдунь. Оба эти свидетельства заслуживают серьезного внимания, поэтому имеет смысл представить их читателю. «Известие об умерщвлении его дошло до Ногая, деда его, который отправил в Крым огромное войско. Оно ограбило его (Кафу), сожгло его, убило множество крымцев, взяло в плен находившихся в нем купцов мусульманских, аланских и франкских, захватило имущество их, и ограбило Сару-кеминь, Кырк-ери, Керчь и др.»³¹. Ибн-Хальдунь в сообщении о походе Ногая говорит, что внука его убили не в Кафе, а в Крыму, и озлобленный темник захватил «этот город да окрестные села и поля, и разрушил их»³².

Оба источника свидетельствуют о захвате одного города — Крыма, известного еще под названием Солхат (современный Старый Крым). Возник он как торговое поселение на важнейшем караванном пути, начинавшемся в Кафе и ведшем в Китай, Индию, Монголию. В дальнейшем название этого богатого, быстро разраставшегося города перешло на весь полуостров и сохранилось до наших дней.

Именно с карательной экспедицией Ногая многие археологи склонны связывать следы пожаров и разрушений, встречающихся в слоях, которые могут быть датированы золотоордынским временем.

Делались попытки отыскания следов ногайского разгрома и на Чуфут-кале. Об этом уже читатель знает.

Однако вот что обращает на себя внимание.

В тексте источника не сообщается о покорения Кырк-ора татарами, а только об его ограблении, под этим можно понимать разрушение окрестных селений и вымогание дани. Более того, через 22 года после похода Ногая уже не раз упоминавшийся Абу-ль-Фида пишет, что Кырк-ор находится в руках ассов. Если бы крепость была татарской или зависела от татар, он бы несомненно это отметил.

Описывая владения хана Узбека в 1334 г., Ибн Батута сообщает: «А владения его обширны и города велики. В числе их Кафа, Крым, Маджар, Судак, Азов, Хорезм и столица его Сарай». Как видим, из крымских городов здесь перечислены Кафа, Судак, Крым (Солхат). Кырк-ора в этом списке нет, хотя он был важным пунктом и, следовательно, если бы принадлежал татарам, то, несомненно, был бы упомянут. Из всего сказанного напрашивается вывод, что во время правления Узбека (до 1342 г.) Кырк-ор был вне золотоордынской территории.

Первым письменным свидетельством о вхождении Кырк-ора во владения татар является упоминание о битве на Синих водах литовского князя Витовта, с одной стороны, и ханов Крымского, Манкопского и Киркельского, с другой, закончившейся победой Витовта. Следовательно, в 1363 г. Кырк-ор уже принадлежал татарам и являлся центром одного из уделов Золотой Орды. Другим источником, подтверждающим это положение, является ярлык Тимур-Кутлука (1397 г.), где упомянут Крым и Кырк-ор. Эти сведения подтверждает и уже упоминавшийся Иоганн Шильтбергер: «Item, страна, называемая Кипчак, с столицей Солкат. В этой стране собирают разного рода хлеб. Есть город Каффа, при Черном море, окруженный двумя стенами. Во внутренней части шесть тысяч домов, населенных итальянцами, греками и армянами. Это один из главных черноморских городов, имеющий во внешней черте до одиннадцати тысяч домов, населенных христианами: латинскими, греческими, армянскими и сирийскими... Есть в городе и много язычников, которые имеют в нем свой храм. Четыре города, лежащие при море, зависят от Каффы, где есть два рода евреев, которые имеют две синагоги в городе и четыре тысячи домов в предместье. Item, город Керкер в хорошей стране, именуемой Готия, но которую язычники называют Тат. Она населена греческими христианами и производит отличное вино»³³. Здесь вполне можно согласиться с Ф.К. Бруном, что под «тат» татары понимали покоренную страну. Итак, письменные источники позволяют предположить, что Кырк-ор был взят татарами между 1342 и 1363 гг.

Подтверждают этот вывод и археологические источники. По данным раскопок, наиболее ранние памятники Чуфут-кале, принадлежащие татарам, были отнесены к середине XIV в. В это время на городище строится мечеть (1346 г.)³⁴. Правда, была обнаружена и надпись 1320 г., но она попала на городище значительно позже, так как уже отмечалось, что в это время крепость принадлежала аланам-христианам.

Итак, эпиграфические источники позволяют отнести захват татарами Кырк-ора во время Джанибека, сына Узбека, что вполне соответствует политической обстановке того времени. Джанибек выступает как агрессивный правитель. Он захватывает земли Молдавии, ведет войну с Кафой. Возможно, что жертвой этой завоевательной политики явился и Кырк-ор. Тем более, что имя Джанибек могло к XVIII в. трансформироваться в Шейбек и в этом виде попасть в легенду, приведенную Ризой.

Вышеизложенное очень хорошо согласуется с данными, полученными при исследовании первого татарского поселения в Юго-Западном Крыму — Эски-Юрта, расположенного в 4 км от Чуфут-кале, в районе современного железнодорожного вокзала в Бахчисарае: оно возникает не ранее второй половины XIV в.³⁵. То есть, захват Кырк-ора не мог произойти ранее этого времени. Скорее всего, появление Эски-Юрта и подчинение Кырк-ора — звенья одной цепи — проникновения золотоордынцев в Юго-Западный Крым, своего рода нейтральную территорию между Золотой Ордой и генуэзскими владениями. В 40-х гг. XIV в. хан Джанибек начал войну с генуэзцами. Но попытка захватить Кафу кончилась провалом. Возможно, Джанибек хотел нанести удар по генуэзцам со стороны Горного Крыма, ведь генуэзские поселения были разбросаны по всему побережью — от Кафы до Херсона. Но поражение в войне заставило его отказаться от задуманного и довольствоваться только кырк-орской областью. В это время в глубинной части горного Юго-Западного Крыма на «ничейной земле», играя на противоречиях между Золотой Ордой и генуэзцами, возникло третье политическое образование в Крыму — княжество Феодоро.

Возникает вопрос: каковы же причины, заставившие татар направить свою экспансию в Юго-Западный Крым? Очевидно, здесь надо выделить две: во-первых, экономическую — постепенное оседание кочевников на земле и, следовательно, стремление татарской знати к захвату земель в горном и предгорном Крыму, которое стимулировалось наличием старого земледельческого населения³⁶, во-вторых, политическую — начало междоусобиц в Золотой Орде во второй половине XIV в. привело к тому, что часть татар продвинулась в Юго-Западный Крым, менее доступный для вторжений со стороны степей и имеющий хорошо укрепленную крепость Кырк-ор.

После включения Кырк-ора во владения Золотой Орды он становится центром бейлика беков Яшлау, имевших, очевидно, относительную независимость от Орды. В это время, как уже отмечалось, киркельский хан упоминается рядом с крымским, манкопским, а в ярлыке Тимур-Кутлуга кырк-орская область называется рядом с крымской. Что касается беков Яшлау, то еще в первой половине XVII в. они выступают как древние владетели Кырк-ора. Заметное место Кырк-ор стал занимать в период образования Крымского ханства (первая половина XV в.).

Об этом вы узнаете в следующей главе.

Примечания

1. Якобсон А.Л. Средневековый Херсонес // МИА. — 1950. — № 17. — С. 30—31.

2. Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. — М.: Наука, 1986. — С. 183.

3. Чичуров И.С. Указ. соч. — С. 63—64.

4. Коковцев П.К. Еврейско-хазарская переписка в X в. — Л.: Изд-во АН СССР, 1932.

5. Кулаковский Ю.А. Епископа Феодора «Аланское послание» // ЗООИД. — 1898. — Т. 21. — С. 17.

6. Кузнецов В.А. Очерки истории алан. — Орджоникидзе, 1983. — С. 81—82.

7. Брун Ф.К. Черноморье. — Одесса, 1880. — Т. 2. — С. 137.

8. Скржинская Е.Ч. Барбаро и Контарини о России. — Л.: Наука, 1971. — С. 157.

9. Поляк А.Н. Новые арабские материалы позднего средневековья о Восточной и Центральной Европе // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. — М.: Наука, 1964. — С. 36.

10. Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской порты до XVIII века. — СПб., 1887. — С. 54.

11. Матузова В.И. Английские средневековые источники. — М.: Наука, 1979. — С. 135.

12. Плано Карпини. История монголов. Рубрук В. Путешествие в восточные страны. — Спб., 1911. — С. 83.

13. Хвольсон Д.А. Сборник еврейских надписей из Крыма. — Спб., 1884. — С. 342.

14. Попов А.И. Вторая учебная экскурсия Симферопольской мужской гимназии в Бахчисарай. — Симферополь, 1888. — С. 71.

15. ИТУАК. — 1889. — № 8. — С. 120—123.

16. Бабенчиков В.П. Дневник сотрудника Крымской экспедиции ИИМК АН СССР /1952/. — Архив ЛОИА АН СССР. — Ф. 10. — Д. 11. — Л. 11.

17. Чореф М.Я. Отчет об археологических работах на средневековом городище Чуфут-кале. — Архив БГИКЗ — Д. 18. — Л. 7.

18. Кулаковский Ю.А. Прошлое Тавриды. — Киев, 1914. — С. 75.

19. Курбатов Г.Л. История Византии. — М.: Высшая школа, 1984. — С. 83.

20. Васильевский В.Г. Житие Стефана Нового / Труды. — Спб., 1912. — Т. 2. — Вип. 2. — С. 325.

21. Васильевский В.Г. Житие Иоанна Готского // ЖМНП. — Спб., 1878. — Ч. CXCV. — Январь. — С. 128.

22. Творения преподобного Феодора Студита в русском переводе. — Спб., 1902. — Т. 2. — С. 454.

23. Васильевский В.Г. Хождение Апостола Андрея в стране мирмидоян // Труды. — Спб., 1909. — Т. 2. — Вып. 2. — С. 268—270.

24. Соломоник Э.И. Несколько новых греческих надписей средневекового Крыма // ВВ. — 1986. — № 47. — С. 215.

25. Творения... Феодора Студита... — С. 454—455, 553—554.

26. Рубрук В. Путешествие... — С. 68.

27. Гаркави А.Я. О происхождении некоторых географических названий местностей на Таврическом полуострове // ИРГО. — 1875. — Т. 2. — С. 5—7.

28. Смирнов В.Д. Крымское ханство... — С. 108—115.

29. Кондораки В.Х. Универсальное описание Крыма. — Спб., 1875. — Т. 4. — С. 140.

30. Смирнов В.Д. Крымское ханство... — С. 119.

31. Тизенгаузен В.Г. Материалы, относящиеся к истории Золотой Орды. — Спб., 1884. — Т. 1. — С. 112.

32. Там же. — С. 383.

33. Шильтбергер И. Путешествие по Европе, Азии и Африке с 1394 года по 1427 год. — Баку: Элы, 1984. — С. 45.

34. Акчокраклы О. Новое из истории... — С. 172—178.

35. Башкиров А.И., Боданинский У.А. Крымскотатарская старина // НВ. — 1925. — № 8—9. — С. 307—309; Иванов А.А. Надписи из Эски-Юрта // Северное Причерноморье и Поволжье во взаимоотношениях Востока и Запада в XII—XVI веках. — Ростов-на-Дону, 1989.

36. Якобсон А.Л. Средневековый Крым. — М.; Л.: Наука, 1964. — С. 128.